Танатофобия.

Когда я была маленькой смерть мне представлялась в виде мертвой канарейки. Я помню этот желтый комок в углу клетки, что висела на ладони огромной старой яблони в бабушкином саду. Яблоня тогда цвела белым приторным цветом и листья пропускали лучи сквозь зеленые вены. Позже, в школе, смерть казалась мне самой несправедливой штукой на земле и, к тому же,совершенно нелогичной. Как можно было умереть такому сложному механизму, как человек? Внутри него ведь беспрерывно двигаются разные клетки, фаги, тромбоциты и прочая фигня, а главное внутри бродят миллионы разных мыслей, знаний, желаний. Все там же, в саду, где раньше была клетка, стояла большая железная кровать, я ложилась в нее, закрывала глаза и представляла как это умереть.. Будет цвести яблоня, жужжать пчелы, а ты будешь лежать с закрытыми глазами, как дохлая канарейка и тебе не до чего не будет дела, и знакомые люди будут есть сырое горячее тесто с мясом в шахтерской столовой "Березка", вспоминая, как ты в первом классе нечаянно не утонул.

Спустя совсем немного лет смерть казалась мне концом будущего. Это когда один человек умер, и с ним умерло будущее другого, хотя все должно было быть вот-вот, совсем радужно, солнечно, а он, как в плохом кино скотски бросил всех в обмен на пулю в затылок. И смерть его стала смыслом жизни, вытеснив все яблони мира, сжав личную вселенную  до размера точки боли, острой, проникающей и удивительно точной, как рентгеновский луч. И многие другие смерти после были так ничтожно малы, пока луч не свыкся с телом и не стал его неотъемлемой частью. К этому можно привыкнуть: кровеносные сосуды, вены и рентгеновский луч. Бывает же, забывают скальпель внутри и, говорят, с этим можно жить.

А однажды я поняла, что смерть может быть сладкой наградой, заслуженным избавлением. В том самом доме с яблонями, на панцирной кровати, я обнимала бабушку, заснувшую навечно. Она улыбалась в своем последнем сне, а я улыбнулась ей, и так мы пролежали вместе бесконечно долго улыбаясь друг другу в лицо. Они с Боженькой друг друга не любили при жизни. При Ёё жизни, но он был так к ней ласков, что избавил от ужаса будущих дней. Ровно через неделю ее любимого внука Саньку располосовали на куски в своей квартире. Она уже этого никогда не узнала и умерла счастливой и свободной. Тогда же, я узнала, что смерти можно желать и жаждать, как неизбежного. Санькина мама пришла позже и увидев его на полу не стала звать о помощи, а просто шагнула навстречу смерти. На кухню, где двухголовая смерть пила шампанское и подсчитывала барыши. Я знаю, она хотела именно туда, под ножи со следами сына и ей повезло...Теперь они всегда вместе.

Потом были другие, но они уже затирали саму сущность смерти своей обыденностью. Все стало так просто. Когда я не слышу ответа в телефоне, то мысленно готовлюсь, что на другом конце абонент умер. Я заталкиваю все это смертельное гавно подальше от своей памяти, хочу выблевать каждый террабайт картинок, звуков, запахов. И иногда это почти удается. А иногда, как на прошлой неделе, сгусток смертей становится снова навязчиво видимым - Аль, Харьковская трагедия. Тогда я снова не могу спать, просто проваливаюсь в душный запах яблонь, летнего вечера и утром у меня на зубах отчетливый привкус железа, ржавого железа, как пружины в старой кровати.

Надо просто почистить зубы и все пройдет...

Джо.