3. Меловой крест
(Das Kreidekreuz)

Es kommen die SA-Leute
Sie spuren wie eine Meute
Hinter ihren Bruedern her.
Sie legen sie den Fetten Bonzen zu Fuessen
Und heben die Haende zu gruessen.
Die Haende sind blutig und leer.

Штурмовики шасть сворой-
следить за братом скОры,
кричат "врагов лови"!
Поклали жирным бонзам
добычу, "хайлят" хором,
а руки их в крови.

Берлин, 1933 год.

Господская кухня. Штурмовик (der SA-Mann), Кухарка, Служанка, Шофёр.

Служанка: У тебя правда только полчаса свободного времени?
Штурмовик: Ночное задание!
Кухарка: Чем вы тут постоянно заняты?
Штурмовик: Это служебная тайна!
Кухарка: Облава?
Штурмовик: Да, всё вам знать хочется! Но из меня не вытянешь тайны. Ловись рыбка большая и маленькая?*
Служанка: А тебе надо отлучиться в Райникедорф*?
Штурмовик:  В Райникедорф или Руммельсбург, и ещё ,наверное, на освещённые полигоны, ну что, ага?
Служанка (несколько раздражённо) : Не желаешь прежде, чем уйти, поесть чего-нибудь?
Штрумовик: Когда я ломался? Гуляшом подкрепиться, это хорошо! (Кухарка подаёт блюдо на подносе.) Да, выбалтывать не годится! Враг всегда начеку! Всегда наскакиевает с той стороны, где ни облачка. Посмотрите на Фюрера: как он переворот подготовил было! Неотразимо! Вы же ни о чём не догадывались. А затем всё всершилось, одним ударом. Самые безумные вещи. Вот оно, то, что нас делает такими пугающими. (Он подтыкает себе салфетку. Взяв нож и вилку, проверяет собственную готовность к трапезе.) Господа не нагрянут, Анна? А я сижу тут с полным ртом яичного соуса. (Кривляется, словно у него полон рот еды.) Хайль Гитлер!
Служанка: Нет, они сначала звонят к нам в каптёрку, нет, герр Франке?
Шофёр: Как вам угодно? Да, яволь!
(Штурмовик раслабляется, управляется с подносом.)
Служанка (стоя подле него): Ты не устал?
Штурмовик: Чудовищно.
Служанка: Но в пятницу ты же свободен?
Штурмовик (кивает): Если ничего не произойдёт.
Служанка: Ты, ремонт часов обошёлся в четыре с половиной марки.
Штурмовик: Обдираловка.
Служанка: Новые часы обошлись в двенадцать марок.
Штурмовик: Разносчик из москатЕльной (лавки- прим.перев.) всё ещё навязчив?
Служанка: Ах, Боже.
Штурмовик: Тебе достаточно пожаловаться мне.
Служанка: Я же тебе и так говорю всё. Ты в новых сапогах?
Штурмовик (холодно) : Да. А что?
Служанка: Минна, видали Вы новые сапоги Тео?
Кухарка: Нет.
Служанка: Покажи-ка, Тео! Вот они, красавцы. (Штурмовик ,жуя, вытягивает на обозрение ногу.) Хороши, правда?
(Штурмовик пытливо осматривается.)
Кухарка: Чего-то недостаёт?
Штурмовик: Суховато что-то.
Служанка: Желаешь пива? Я принесу. (Выбегает прочь.)
Кухарка: Она ног не жалеет ради Вас, герр Тео!
Штурмовик: Да, вот так мне и надо услужать. Молниеносно.
Кухарка: Вы, мужчины, горазды расславиться, отдохнуть как слеует, и похлеще.
Штурмовик: Баба того желает. (Тут-то Кухарка снимает с печи крупный горшок.) Что вы горбитесь-то? Оставьте, это моё дело. (Он тащит горшок.)
Кухарка: Столь мило с вашей стороны. Вы всегда находите, что отнять... принять ...у меня. Столь находчиво, как никто иной. (Мельком смотрит на Водителя.)
Штурмовик: Не балаганьте. Мы все такие, услужливые.
(Стучат в дверь кухни.)
Кухарка: Это мой брат. Он принёс радиолампу. (Она впускает своего брата, Рабочего.)
Мой брат.
Штурмовик и Шофёр: Хайль Гитлер!
(Рабочий бормочет что-то, скажем так, при желании служающего, похожее на "хайль гитлер".)
Кухарка: Принёс радиолампу?
Рабочий: Да.
Кухарка: Сразу поставишь?
(Они вместе удаляются.)
Штурмовик: Кто он, что он?
Шофёр: Безработный.
Штурмовик: Приходит часто?
Шофёр (пожимает плечами): Я же сам тут редко бываю.
Штурмовик: Ну ,скажем, толстяки --как золото, они за нацию всегда.
Водитель: Абсолютно верно.
Штурмовик: Но, если это верно, то братец-- совершенно иной.
Водитель: Вы что-то ,верно, заподозрили?
Штурмовик: Я? Нет. Никогда! Я не подозреваю. Знаете ли, подозрение сроди прозрению, они равноценны. И тогда --действенны.
Водитель (бормочет): Блестяще.
Штурмовик: То-то же. (Откинувшись на спинку стула. Один глаз прижмурен.) Вы поняли, что он пробормотал было в нашем пристутствии? (Он повторяет приветствие Рабочего.) "Хайль Гитлер", называется, а? А то нет. Братцы мне уже нравятся.
(Раскатисто хохочет. Кухарка с Рабочим возвращаются. Она ставит брату что-то поесть.)
Кухарка: Мой брат такой мастер по части радио. Притом, он ремонтирует не ради послушать. Если б у меня было время, я бы постоянно вертела ручку. (Рабочему.)А у тебя-то ,Франц, времени предостаточно.
Штурмовик: А и то верно! У вас радио, а вы что-нибудь существенное слушаете?
Рабочий: Иногда, музыку.
Кухарка: При этом он из ничего склепал прекраснейший приёмник.
Штурмовик: Сколько же у вас диапазонов частот?
Рабочий ( с вызовом смотря на вопрошающего): Четыре.
Штурмовик: Ну, на вкус и цвет товарища нет. (Водителю.) Не правда ли?
Водитель: Как угодно? Да, естественно.
(Служанка приносит пиво.)
Служанка: Только со льда!
Штурмовик (по-дружески трогает её ладони): Девушка, да ты совем запыхалась. Не бегай так, я могу и подождать.
(Она наливает ему из бутылки.)
Служанка: Не боесопойтесью (Подаёт руку Рабочему.) Вы принесли лампу? Да присядьте вы на минутку. Ещё успеете набегаться. (Штурмовику.) Он живёт в Моабите (отдалённый район Берлина, там тюрьма,-- прим.перев.)
Штурмовик: Где моё пиво? Тут кто-то выпил моё пиво! (Водителю.) Вы моё пиво выпили?
Водитель: Нет, точно не я! Как вы могли подумать! Вашего пива нет?
Служанка: Но я же тебе налила?
Штурмовик (Кухарке): Да это Вы моё пиво высосали! (Раскатисто хохочет.) Да вы расслабьтесь. Фокус-покус из нашего отделения СА! Выпить пиво, да так, чтоб никто не заметил ни-че-го. (Рабочему.) Что Вы на это скажете?
Рабочий: Старый трюк.
Штурмовик: Тогда повторите-ка! (Наливает ему.)
Рабочий: Хорошо. Итак, вот моё пиво, (поднимает стакан), а вот и фокус. (Он спокойно, с удовольствием випивает пиво.)
Кухарка: Но мы же все видели!
Рабочий (утирает рот) : Вот как? Ну, значит, фокус не удался.
(Водитель громко смеётся.)
Штурмовик: По-вашему, смешно?
Рабочий: Вы не могли бы повторить, с водой, например? Как у вас это вышло?
Штурмовик: Как я вам покажу, если вы выпили моё пиво?
Рабочий: Да, и то верно. Без пива вы не фокусничаете. У вас есть другой трюк в репертуаре? Вы способны на большее, чем фокус-покус.
Штурмовик: Кто это "вы"?
Рабочий: Я имею в виду, молодые люди.
Штурмовик: Вот как.
Служанка: Да это просто комплимент со стороны господина Линке, Тео!
Рабочий (решает, что лучше сгладить неловкость) : Не обижайтесь, я не со зла!
Кухарка: Я Вам принесу ещё пива.
Штурмовик: Не нужно. Ловчить и я умею.
Кухарка: Герр Тео ведь понимает юмор.
Штурмовик (Рабочему): Почему вы не присаживаетесь? Мы не людоеды. (Рабочий присаживается.) Живите и давайте жить другим. И пошутить можно. Почему нет? Острим мы только в момент сознания в содеянном.
Кухарка: Да вам это нужно.
Рабочий: Как оно, сознаваться?
Штурмовик: Сознаваться хорошо. Вы иного мнения?
Рабочий: Нет. Я только думаю, что никто не говорит другому, о чём он он думает.
Штурмовик: Никто не говорит? Что так? Мне они говорят.
Рабочий: По принуждению?
Штурмовик: Конечно они сами не приходят, чтоб рассказать, о чём думают. Если не получается, мы идём на "проштамповку".
Рабочий: Куда?
Штурмовик: Ну, скажем так, на "проштамповку". Утром мы были на "проштамповке".
Рабочий: И если кто расколется, то поделом ему.
Штурмовик: Точно.
Рабочий: Ну, в таком случае, Вам лишь удастся выловить одного, а все Вас запомнят. И замолкнут.
Штурмовик: Почему меня запомнят? Да нужно ли мне Вам рассказывать, как я маскируюсь? Вы же интересуетесь  только трюками. В общем, могу вам показать один, а у нас-то их много. Я всегда подчёркиваю, что у нас всё по полочкам разложено, и , если вы не замешаны в чём-то, лучше бросьте это.
Служанка: Да, Тео, расскажи, как вы это делаете!
Штурмовик: Итак, предположим, мы на "проштамповке" (биржа труда-- прим.перев.) что , Мюнцштрассе. Скажем (смотрит на Водителя), Вы стоите в очереди передо мной. Но вначале мне надо несколько приготовиться (Выходит прочь.)
Рабочий (подмигивает Водителю): Ну, теперь мы узнаем, как он это далает, интересно-то.
Кухарка: Все марксисты были ещё изобретательнее, но никто не желал терпеть, пока они всё разрушат.
Рабочий: Ага.
(Штурмовик возвращается.)
Штурмовик: Конечно, я среди толпы гражданский, как в прорве. (Рабочему.) Ну, блейте что-нибудь.
Рабочий: О чём?
Штурмовик: Ну, да вы знаете. Вы всегда чем-то недовольны.
Рабочий: Я? Нет.
Штурмовик: Да вы вылитый нытик. Вы же не станете утверждать, что всё шик-блеск-красота?!
Рабочий: А почему нет?
Штурмовик: Так не пойдёт. Если вы не подыграете, у нас ничего не выйдет.
Рабочий: Ну ладно. Тогда уж я выражусь, не побоюсь. Позволиьте славиться здесь тому, кому время наше нимочём. Тогда я через два часа окажусь в Руммельсбурге ("румштеен", славиться-- и Руммельсбург , название тюрьмы = игра слов, --прим. перев.)
Штурмовик: Так не пойдёт. Руммельсбург не стал дальше от Мюнце (Мюнцштрасе, Шапочной улицы-- прим. перев.), когда мы снесли прочь веймарскую республику. Ступайте-ка в очередь!
Кухарка: Да это же только театр, Франц, мы же знаем, что ты здесь просто сыграешь, понарошку.
Служанка: Представьте нам здесь "блеющего"! Вы можете вполне положиться на Тео-- он понимает юмор. Уж он то своё покажет.
Рабочий: Хорошо. Тогда скажу я: вся ваша SA, красавчики вы мои, целуйте мне задницу**. Я за марксистов и за евреев.
Кухарка: Но Франц!
Служанка: Так не пойдёт, это слишком, герр Линке!
Штурмовик (смеясь): Э, братец! Тогда я вас просто сволоку в ближайшее "шупо" (Шутц Полицай, т.е. ,в полицейский участок,-- прим.перев.)!  У вас ,что ли, фантазии ни на грош? Вам бы сказать что-либо насчёт текущих событий, что у всех на уме и на язык, да попроще.
Рабочий: Да, но тогда вам надо втесаться ко мне в доверие-- и спровоцировать меня.
Штурмовик: Чтоб не тянуть кота за хвост. Тогда я могу сказать, что наш Фюрер-- величайший из живших на Земле людей, он больше Иисуса Христа и Наполеона вместе взятых-- тогда вы можете откликнуться примерно так :"да уж". Тогда я делаю финт, говорю: "На языке вы все велики, такая пропаганда... все вы мастера на словах".  Знаете шутку про Геббельса и двух вшей? Итак, две вши поспорили, кто из них быстрее доберётся от одного кончика рта до другого. Выиграла та, что поползла долгим путём, пониже ушей. Так короче.
Рабочий: Ах, вот как.
 (Все смеются.)

продолжение следует
перевод с немецкого Терджимана Кырымлы

_______________Примечания переводчика:_______________________
* (??) "Aus  d e m  Brunnen fischen Sie nichts raus" = "Из   р о д н и к а  рыбы никакой не выудите";
см. Райникедорф, от имени сказочного лиса Райнике?;
** См. по ссылке, это кстати: http://ru.wikipedia.org/wiki/Leck_mich_im_Arsch ))

Немецкий военный парад
(Die Deutsche Heerschau)

Als wir im fuenften Jahre hoerten, jener
Der von sich sagt, Gott habe ihn gesandt
Sei jetzt fertig zu seinem Krieg, geschmiedet
Sei Tank ,Geschuetz und Schlachtschiff, und es stuenden
In seinen Hangars Fluegzeuge von solchen Anzahl,
Dass sie ,erhebend sich auf seinen Wink,
Den Himmel verdunkeln wuerden, da beschlossen wir
Uns umzusehn ,was fuer ein Volk bestehend, aus was fuer Menschen,
In welchem Zustand mit was fuer Gedanken
Er unter seine fahne rufen wird. Wir hielten Heerschau.

Dort kommen sie herunter,
Ein bleicher ,kunterbunter
Haufe. Und noch voran
Ein Kreuz auf Roten Flaggen
Das hat euin grossen Haken
Fuer den armen Mann.

Und die ,die nicht marschieren,
Kriechen auf allen fieren
In seinen grossen Krieg.
Man hoert nicht Stoehnen noch Klagen,
Man hoert nicht Muerren noch Fragen,
Vor lauter Militaermusik.

Sie kommen mit Weibern und Kindern,
Entronnen aus fuenf Winter,
Sie sehen nicht fuenfte mehr.
Sie schleppen die Kranken and Alten,
Und lassen uns Heerschau halten
Ueber sein ganzes Heer.

Когда пошёл год пятый, услыхали
мы, что посланник Божий (сам назвал
себя таким) готов к войне своей, что вдоволь
оружия любого, кораблей военных тьма,
в ангарах самолётов столько,
что лишь махнёт он-- солнце те затмят.
Тогда решились мы на обозренье:
что за народ, у каждого что на уме, на что готовы мы,
к чему, зачем?.. Устроили парад.

Сошлись в одну колонну
кто зрелый, кто зелёный--
толпа. А впереди
чернеет крест на флаге--
распятье для бедняги.
Иди да не гляди.

А кто не марширует,
тот на Войну Большую
ползёт на четырёх.
Не слышно криков бОрзых,
ни вкрадчивых вопросов--
всё музыка орёт.

Кто с бабой, кто с ребёнком,
зимой в пальтишке тонком
до утренней звезды.
Больные и седые
с ярмом на общей вые--
почище молодых.

(вариант перевода)

Как пятый год пошёл, мы услыхали, что
тот самый, что посланцем Божиим себя прозвал,
готов к войне своей, что вдоволь танков,
оружья, амуницьи, кораблей ,а самолётов
в своих ангарах столько он склепал,
что стОит лишь махнуть посланцу ,
как те затмят собой Небо. Мы решили
устроить смотр себе: что за народ,
какие люди, мыслят что они, на что готовы,
чего хотят... Вот, мы устроили парад.

Сошлась поодиночке,
бледна, пестра, порочна
толпа. А флаг готов:
кровавый крест чернеет,
с шипами-- так больнее
для бедных мужичков.

Те, кто не маршируют,
на четырёх вслепую
ползут на смертный бой.
Не слышно криков, стонов,
ни ропота-- всё тонет
под музыкой лихой.

Кто с бабой, кто с ребёнком
в пальтишке рыбьем тонком,
с лица воды не пить.
Влекут больных и старых
не на парад-- на кару,
чтоб войско укрепить.

продолжение следует
перевод с немецкого Терджимана Кырымлы     

1. Народные массы
    (Volksgemeinschaft)

Эсэсовцы, кто с пивом,
кто с речью о красивом,
усталы и "полны":
им по нутру народик
напуганный и робкий--
к "величию Страны".

Es kommen SS-Offiziere
Von seiner Rede und seinem Bierе.
Sind sie mued und voll.
Sie wuenschen. dass das Volk ein maechtiges,
Gefuerchtliches ,andaechtiges,
Und folgsames Volk sein soll.

(Ночь 30 января 1933 года)

Двое офицеров СС ,шатаясь, бредут улицею вниз.

Первый: Ну вот мы и навегху*. Какое емпъзантное факъльная шествие! Вчега ешо банкгот, тепегь-- ужо в Гейхскънцелягии. Вчега яйцо, сиводня -- Импегский Огёл!
Второй: Сначала тгебуется пгашегстить немецкага Чиловека от сбгода унтъгменшей. Шо тут за местность такая, ваще? Никаких дегжавных флагов.
                        (Они испражняются по-маленькому.)
Второй: Мы пътегялись, пгапали мы.
Первый: Атвгътительный ландшафт!
Второй: Квагтал загъвогщиков.
Первый: И нъгде ни фанагя!
Второй: Навегно, никого нет по квагтигам.
Первый: Бгатья они все. Думаешь, они пгиготъвили покъшение на Тгетий Гейх с къготкого гасстъяния? Пгикгоемся! (Они строятся гуськом, снова идут шатаясь) Газве не тут пгъходит канал?
Второй: Не знаю, пгаво.
Первый: Так мы нъдавно накгыли на пегекгёстке в квагтиге тъкое вът мгъксъстское кубло. А нам дънасили, чтъ там катълический кгужок. Вгаки всё! Ни ъдново агестъванного пги воготничке.
Второй: Думаешь, Он нъпгавит Нъгодные массы??
Первый: Он напгавит ВСЁ!
(Он замирает, выпучив глаза, прислушивается. Где-то открывают окно.)
Второй: Шо такое? (Он вынимает из кобуры свой  револьвер. Старик в ночной рубахе высовывается из окна, кличет-- его слышно тихо: "Эмма, это ты?") Ага, вот они! (Он куролесит как бешеный, стреляет куда ни попадя.)
Первый (верещит) : Пъмагите!
(Из окна напротив открытого, откуда по-прежнему высовывается старик, доносится ужасный вскрик раненного.)

*--- берлинский говор ("й" вместо "г", растянутые согласные и прочее),- прим.перев.;

продолжение следует
перевод с немецкого Терджимана Кырымлы      

2. Донос
(Verrat)

Доносчики собрались,
соседям рыли яму--
известны те, кто сдал.
Чужих не забывают:
стучат ночами, чая
Дня Страшного Суда.

Dort kommen die Verraeter, sie haben
Dem Nachbarn die Grobe gegraben.
Sie wissen, dass man sie kenn.
Vielleicht, die Strasse vergisst nicht?
Sie schlafen schlecht: noch ist nicht
Aller Tage End.

Бреслау (ныне Вроцлав), 1933 г.

Мещанская квартира. Муж и Жена стоят у двери и прислушиваются. Они очень бледны.

Жена: Они уже внизу.
Муж: Пока нет.
Жена: Они сломали перила. Ненарочно, когда выпелись из нашей квартиры.
Муж: Я же только сказал им ,что иностранные радиопередачи слушают не здесь.
Жена: Ты не только это им сказал.
Муж: Ничего больше.
Жена: Не смотри на меня так. Ничего кроме, значит ничего кроме сказанного не сказал им.
Муж: Вот так-то. И я того же мнения.
Жена: Почему бы тебе не пойти в участок и не сказать, что к ним никто не приходил в субботу?
(Пауза.)
Муж: Я не пойду в участок. Они как звери с ним обошлись.
Жена: И поделом ему. Зачем путается в политику?
Муж: Зачем только они порвали ему пиджак? Это не по-нашему, грубовато как-то.
Жена: Пиджак ни при чём.
Муж: Вот. Не надо было им рвать пиджак.

продолжение следует
перевод с немецкого Терджимана Кырымлы

Глава 6

Протиснувшись в лаз под решёткой, Роберт Лэнгдон оказался у самого входа в Большую галерею. Он загляделся в устье долгого, глубокого каньона. По обе стороны галереи безупречные стены, чьи верхушки утопали в темноте, возносились на тринадцать футов.  Красноватое мерцание служебной подсветки сочилось кверху, неестественно тлело на несколько склонённых полотнах да Винчи, Тициана и Караваджо, которые повисли на кабелях с потолка. Жанровый и духовные сюжеты и пейзажи соседстовали с портретами знати и политиков.
Хотя в Большой галерее были собраны лучшие луврские полотна итальянцев, многие посетители ощущали, что она вызывающе красива прежде всего знаменитым паркетом. Прелестный узор дубового пола вызывал мимолётный мираж: многомерную сеть -- и посетителям казалось, что они плывут по меняющейся с каждым шагом плоскости.
Взгляд Лэнгдона скользил по узору замысловатому рисунку и вдруг упёрся в неожиданный предмет в нескольких ярдах слева, отгороженный полицейской лентой. Лэнгдон обернулся к Фашу: "Это ли… К а р а в а д ж о   на полу?
Фаш кивнул, не посмотрев.
Картина, предположил Лэнгдон, стоила миллиона за два долларов-- и вот, она лежала на полу как негодный плакат: "Какого чёрта на полу?!"
Фаш возмутился, не обернувшись: "Это место преступления, мистер Лэнгдон. Мы ничего не трогали. Эта рама сорвана самим смотрителем. Так он активировал систему сигнализации".
Лэнгдон оглянулся на решетку, пытаясь мысленно схематизировать то, что произошло.
-- Смотритель был атакован в кабинете. Он метнулся было в Большую галерею -- и активировал систему сигнализации, сорвав полотно. Решетка немедленно упала, перекрыв выход, единственный, он же-- вход сюда.
Лэнгдон пришёл в замешательство: " Значит, смотритель запер нападавшего в галерее?"
Фаш покачал головой: "Решётка разделила Соньера с напавшим. Убийца остался в коридоре и застрелил Соньера через решётку".
Он указал на оранжевый ярлычок, свисавший с прута :"Команда научно-технического отдела обнаружила там частицы гари. Он выстрелил через прутья. Соньер умер вот здесь, один".
Лэнгдон припомнил фото трупа.  О н и    г о в о р я т ,   ч т о   с м о т р и т е л ь   с а м   э т о   с д е л а л . Лэнгдон смотрел вдаль по огромному коридору: "Но где же тело?"
Фаш нарочно выпятил, поправив, булавку-распятие и пошёл дальше: "Возможно, вам известно, что галерея довольно длинная".
Точная длина её, если Лэнгдон припомнил правильно, составляла около полутора тысяч футов, то есть три мемориала Джорджа Вашингтона в североамериканской столице. Столь же раздольной была галерея вширь, здесь разместилась  бы трамвайная двухколейка.  Поток посетителей вдоль делили нарочно поставленные статуи или колоссальные фарфоровые урны, они же выделяли разделы экспозиций.
Фаш молча и стремительно шагал справа, его взгляд тупо стремился вперёд по коридору. Лэнгдону чувствовал себя, трусящего мимо стольких щедевров, не оглядывающего их, просто невежей.
Р а з в е   я   ч т о - н и б у д ь   с м о г у   р а с с м о т р е т ь   п р и   т а к о м   о с в е щ е н и и , думал он.
Холодный глухой свет нечаянно навеял воспоминания о работе в секретных архивах Ватикана. Снова вспыхнула память о Виттории, которая не снилась ему уже несколько месяцев. Лэнгдон не мог поверить, что был в Риме всего год назад, ему казалось, что десятилетия минули.  И н а я   ж и з н ь . Последняя весть от Виттории пришла в декабре-- в открытке значилось, та откомандирована в Яванское море продолжить исследования магнитного поля... что-то об использовании искусственных спутников в слежении за земной мантией. Лэнгдон не надеялся очастливить такую вот Витторию Ветра совместным с ним житьём в университетском кампусе, но их встреча в Риме прибудила в нём неожиданные чувства и желания. Его долгое убеждённое холостячество и сопутствующим ему скромным соблазнам воли тогда дрогнуло... и сменилось нарастающим ощущением пустоты.
Они всё ещё поспешно шагали, но Лэнгдон не видел трупа.
— Мистер Соньер проделал   э т о т  путь?
— Мистер Соньер мучился от брюшного ранения. Он умирал очень медленно. Пожалуй, дольше 15-20 минут. Явно он был крепок.
Ужаснувшись, Лэнгдон обернулся:  "Охрана добиралась сюда   ц е л ы х   п я т н а д ц а т ь  минут?"
 — Конечно, нет. Охранники Лувра отреагировали на сигнал немедленно-- и обнаружили опущенную решётку. Стоя за преградой, они слышали, как кто-то двигался прочь в тупик, но не видели, кто. Кричали-- никто не отозвался. Решив, что там-- преступник, согласно протоколу, они вызвали полицию. Мы прибыли примерно через четверть часа, приподняли решётку. Я послал в лаз дюжину вооружённых сотрудников. Они прочесали всю галерею чтоб взять грабителя.
— И?
— Не нашли. Только… — тут он указал вперед, — него.
Лэнгдон проследил за пальцем Фаша. Вначале ему показалось, что Фаш указал на большую мраморную статую посреди тупика. Но затем, приблизившись с капитаном, он осмотрел её окрестность. В ярдах тридцати далее единственным в этой мрачной галерее островком на полу замер свет переносной лампы. Посреди пятна, как насекомое под микроскопом, покоился голый труп смотрителя.
— Вы видели фото, — сказал Фаш. — Так что не удивляйтесь.
Они приблизились-- и Лэнгдон ощутил холодную дрожь. Перед ним был самый странный из виденных им образов.

Болезненно-бледный труп Жака Соньера лежал на паркете точно так, как на фотоснимке. ыотоном полу в точности так же, как было отражено на фотографии. Стоя над телом, щурясь, Лэнгдон поражался одним лишь, тем обстоятельством, что ммотритель потратил послежние минуты своей жизни на то, чтоб принять необычную позу.
Соньер выглядел не по годам крепким... мускулатура налицо. Он полностью разделся, сложил всё аккуратно рядом на пол, и лёг на спину посреди широкого коридора, строго параллельно стенам. Его руки и ноги широко торчали в стороны, как у ребёнка, лепяшего снеговика... или, точнее, как у приготовленного к четвертованию некоей неведомой силой. Вовно под костью грудины кровоподтёк означил след пули. Рана была удивительно маленькой, вытекла лишь лужица тёмнеющей крови.
Указательный палец левой руки был окровавлен, им покойный пользовался как кистью, а картину нарисовал на собственном голом животе: простой символ из пяти прямых линий, пятиконечную звезду.
П а н т а к л ь .
Кровавая звезда вокруг пупа придавала трупу вамипиристости. Снимок был довольно жутким, но ,присутствуя на месте, Лэнгдон стал теряться.
О н   с а м   э т о   с   с о б о й    с д е л а л .
— Мистер Лэнгдон? — на него были устремлены черные глаза Фаша.
— Это пантакль, — оценил Лэнгдон, чей голос одиноко метнулся в пустоту.— Один из старейших символов. Применялся за четыре тысячи лет до Рождества Христова.
— И что он значит?
Лэнгдон всегда взвешивал, когда ему задавали этот вопрос. Сказать, что означает символ — всё равно что объяснить, как вопрошающему воспринять песню: на вкус и цвет товарищей нет.Белый колпак Ку-Клукс-Клана в США связан с ненавистью и расизмом, а в Испании -- религиозность.

продолжение следует
откорректированный перевод с английского Терджимана Кырымлы  
 

Глава 5

Мюррей-Хилл-плейс — новая штаб-квартира с конференц-центром "Опус Деи" расположилась в Нью-Йорк-Сити, Лексингтон-авеню, 243. Строительство здания в форме башни площадью 133 000 квадратных футов из красного кирпича и известняка из Индианы обошлось в 47 с лишним миллионов долларов. В спроектированном бюро "Мей и Пинска" здании находилось свыше ста спален, шесть столовых, библиотеки, гостинные, конференц-залы, кабинеты. офисы. На третьем, девятом и семнадцатом этажах разместились часовни, украшенные каменными барельефами, отделанные мрамором. Весь восемнадцатый был отведён под частную резиденцию. Вход для мужчин-- главный, с Лексингтон-авеню. Для женщин-- с боковой улицы, они были постоянно "акустически и визуально" разделены с мужчинами.
Чуть раньше тем же вечером владелец апартаментов на семнадцатом этаже, епископ Мануэль ньше тем же вечером епископ в святилище своего пентхауза Мануэль Арингароза упаковал было дорожную сумочку и переоделся в обычную свою чёрную сутану. Как правило, он подпоясывался характерным для "Опус Деи" малиновым поясом, но на этот раз ему предстояло выйти в люди-- и он предпочёл попусту не афишировать собственную организацию.  Лишь самые овстроглазые заметили бы 14-каратовое золотое епископское кольцо с пурпурным аметистом и с крупными бриллиантами, а ещё-- инкрустированную митру-круазье ( с распятием). С сумкой через плечо, он наскоро про себя отмолился -- и спустился в вестибюль, где его дожидался водитель чтоб отвезти в аэропорт.
И вот ,на борту авиалайнера, следующего чартерным рейсом в Рим, Арингароза пристально рассматривал в иллюминатор тёмный Атлантически океан. Солнце ужа закатилось, но Арингароза знал, что его звезда восходит.  С е г о д н я   б ы т ь   б и т в е .  М ы   п о б е д и м ,-- думал он, восхищаясь тем, что лишь месяцы назад ничего не мог поделать с руками, пытавшимися было разрушить его империю.
Являясь главым председателем "Опуса Деи", епископ Арингароза, потратил последние десять на распространение послания "Божьего Дела" ("Опус Деи"). Братство, основанное в 1928 году испанским священником Хосе Мария Эскрива`, пропагандировало возвращение к сугубо католическим ценностям и воодушевляло своих приверженцев жертвовать ради "Дела" очень многим.
Консервативное направление "Опус Деи" зародилось в Испании еще до прихода к власти Франко, но после публикации в 1934 году духовного трактата Хосе Мария Эскрива под названием "Путь"( из 999 медитативных пассажей о божьем делании в своей жизни), его послание потрясло мир. Теперь , пустив во всемирный оборот более черырёх миллионов экземпляров "Пути" на сорока двух языках, "Опус Деи" стал глобальной силой. Его отделения и учебные центры работали почти во всех крупных столицах.  К сожалению Арингарозы, в эпоху неверия, цинизма, культов и телепроповедников, прирастающая казна и мощь "Опуса Деи" возбуждали подозрения.
— Многие называют "Опус Деи" культом промывания мозгов, — часто задирали его репортёры. — Иные зовут вас ультраконсервативным христианским тайным обществом. Кто вы?
— "Опус Деи" — не то и не другое, — старательно отвечал епископ. — Мы — католическая церковь, избравшая в качестве приоритета неукоснительное следование католической доктрине в повседневной жизни.
— Подразумевает ли это обет целомудрия, десятину и отпущение грехов посредством самобичевания и  с и л и с  (вериги)?
— Вы коснулись лишь малой толики последователей "Опуса Деи",-- отвечал Арингароса. — У нас много уровней участия. Тысячи членов "Опуса Деи" живут в браке, с семьями и заняты божьим делом на местах. Иные избирают аскетическую жизнь в монастырских общежитиях. Каждый свободен в выборе, но все члены "Опус Деи" разделяют одну цель: улучшать мир посредством божьих трудов. Конечно же, наша цель восхитительна.
Впрочем, разум не всегда превалировал. СМИ всегда тянулись к скандалам, а "Опус Деи", как и прочие организации, то и дело отличались несколькими заблудшими душами, просавшими тень на всех своих соратников.
Два месяца назад группа приверженцев "Опуса Деи" в университете на Среднем Западе США была уличена в наркотизации новообращённых "деистов": те принимали  мескалиновую эйфорию за религиозный опыт. Один студент носил силис с шипами долше рекомендованных двух часов в день-- и чуть не умер от заражения крови. В Бостоне недавно один банкир отписал все личные сбережения "Опусу Деи" -- и наложил на себя руки.
З а б л у д ш и е   о в ц ы , думал Арингароза, и сердце его стремилось к ним.
Конечно, последним испытанием стал публичный судебный процесс над шпионом ФБР Робертом Ханссеном, не только выдающимся активистом "Опуса Деи", но и половым извращенцем, оснастил свою спальню видеокамерами так, что его друзья могли видеть, как Роберт сексуется с женой.
— ... едва-ли времяпровождение истинного католика,-- заметил судья.
К сожалению, всё это породило новый наблюдательный совет, известный как "Сетевой контроль над Опус Деи" , СКОД (Opus Dei Awareness Network ,ODAN). Популярный сайт, www.odan.org, публиковал ужасающие истории бывших членов "Опус Деи", которые предостерегали симпатизирующих ордену. СМИ теперь окрестили "Опус Деи" "божьей мафией" и "сектой Христа".
М ы  б о и м с я    н е п о с т и ж и м о г о ,думал Арингароза. Они, эти критики, хоть немного представляют себе, сколько жизней обогатил орден? Он пользуется полной поддержкой и благословением Ватикана.  " О п у с   Д е и "-- л и ч н а я   п р е л а т у р а   с а м о г о   П а п ы .
Недавно, впрочем, "Опус Деи" ощутил угрозу похлеще СМИ... неожиданного врага, от когорого Арингароза не мог надёжно укрыться. Пять месяцев назад калейдоскоп вражьей мощи тряхнул было -- и епископ пока не оправился.
— Они не знают, что за войну затеяли, — злобно шептал епископ, продолжая разглядывать океанскую тьму. На миг его взгляд поймал отражение своего неуклюжего лица, тёмного и угловатого, замечательным приплюснутым чьим-то кулаком носом. Случилось это в Испании, когда Арингароза был ещё молодым миссионером. Изъян теперь малозаметный: Арингароза -- мир духа, не плоти.
Когда Лайнер достиг португальского берега, завибрировала мобилка в сутане. Паче запрета на включённые мобилки, Арингароза не мог пропустить этот звонок. Лишь один человек, пославший было епископу трубку, знал этот номер.
Возбуждённый, епископ выдохнул :"Да?"
— Сайлас нашел место краеугольного камня, — отозвался голос. — Это в Париже. Внутри собора Сен-Сюльпис.
Епископ Арингароза улыбнулся.
— Тогда мы рядом.
— Можем достать камень немедленно. Но мы нуждаемся в вашем влиянии.
— Конечно. Скажете мне, что делать.
Когда Арингароза выключил трубку, его сердце неистовствовало. Он снова засмотрелся в пустоту ночи, ощущая малость свою рядом с деяниями им же начатыми.

В пятистах милях поодаль альбинос по фамилии Сайлас, смывал над тазом кровь со спины, наблюдая красные разводы в воде.
— Окропи меня иссопом, и буду чист,, — бормотал он псалом. — омой меня, и буду белее снега.*
Никогда прежде в своём духовном чине испытывал Сайлас такого нарастающего предчусвтвия. И это удивляло и возбуждало нервы его. Десять лет он следовал "Пути" ,очищаясь от грехов...  перестраивая жизнь свою... вычёркивая из памяти былую грубость свою.  Теперь, однако, всё это стремительно вернулось. Ненависть с которой было боролся он, погребал которую, воспрянула. Он был поражён тем, сколь быстро проявилось его прошлое. А вместе с ним, конечно, проснулись и былые навыки. Призабытые, но действенные.
Иисусово учение -- о мире... ненасилии... любви. Этому учили Сайласа с самого начала, это он сохранил в сердце. И именно Э Т О  враги христовы теперь пытаются разрушить.  Т е  ,   к т о   г р о з я т   Б о г у  с и л о й ,  в с т р е ч е н ы   б у д у т   н е ю   ж е .   Н е у к л о н н о й   и   т в ё р д о й .
Два тысячилетия бойцы Христианства обороняли Веру свою от колеблющих Её еретиков. Сегодня Сайласа призвали на битву.
Промокая раны, он накинул свою до лодыжек долгую сутану с капюшоном. Простую, из тёмной шерсти, контрастирующую белизной его кожи и волос. Повязавшись верёвкой, он накинул капюшон и позволил глазам восхититься отражением в зеркале.  К о л ё с а   в е р т я т с я .

продолжение следует
откорректированный перевод с английского Терджимана Кырымлы

Примечания переводчика:_________________________________________
* "...Purge me with hyssop, and I shall be clean; wash me, and I shall be whiter than snow",  Псалом 51:7; "Окропи меня иссопом, и буду чист; омой меня, и буду белее снега" (Пс.50:9), в православном переводе этот псалом -- под номером 50;
** См. Матф.10:34, для контраста.

Глава 4 (окончание)

Обычно безупречно иллюминированные, галереи неные были поразительном мрачны. Всб мсшиминироаярко освещенные галереи музея были сейчас погружены в полумрак. Вместо положенного равномерно-молочного света, красное , плинтусы исходили красным, как от гаснущих углей, мерцание.
Когда Лэнгдон глянул вдаль сумрачного коридора, он свыкся с подобным антуражем. Правда, во всех важных галереях по ночам --красная подсветка, которая позволяет ориентироваться служащим и щадит полотна. Музей теперь выглядет особенно мначно, он подавлял. Повсюду залегли долгие тени, а сводчатые, парящие потолки теперь угнетали, низкие, чёрные.
— Сюда, — сказал Фаш, резко свернул вправо, минуя несколько взаимно сочленённых галерей.
Лэнгдон последовал за ним, его глаза постепенно привыкли к темноте.  Повсюду вокруг крупные масляные полотна начали проясняться будто снимки в фотолаборатории... глаза с картин провожали Лэнгдона. Но ощущал знакомый привкус музейного воздуха -- в сухом, мёртвом воздухе немного угля от круглосуточно сущащих фильтров.
Смонтированные высоко по стенам видеокамеры ясно информировали визитёров: "М ы   в и д и м   в а с .  Н и ч е г о   н е   т р о г а т ь ."
— Они все действующие? — кивнул вверх Лэнгдон.
Фаш покачал головой : "Конечно, нет".
Лэнгдон не удивился. Видеонаблюдение в столь больших музеях дорого и неэффективно. Чтобы следить за акрами галерей, Лувру пришлось бы нанять сотни душ техников сидящих за мониторами. Самые крупные музеи внедрили у себя так называемую "систему сдерживания": "Н е   п у с к а т ь   в о р а ?   З а б у д ь т е !   Н е   в ы п у с к а т ь   е г о ! "  Сигнализация срабатывала столь быстро, что вор не успевал вынести покражу-- музейная решётка блокировала его прежде полицейской.
Сюда по мраморному коридиру спереди доносилось эхо.  Шум, казалось, раздавался из большого, ярко освещённого тупика направо.
— Кабинет смотрителя, — пояснил капитан.
Лэнгдон успел пристально рассмотреть короикий коридор в роскошный кабинет Соньера: стены в "тёплом" дереве, старые картины и обширный старинный письменный стол с двухфутовой копией рыцаря при полном вообружении.В помещении находилось несколько агентов, они говорили по мобильным телефонам, что-то записывали. Один из них сидел за письменным столом Соньера и печатал на портативном компьютере. Этой ночью кабинет куратора превратился в настоящую штаб-квартиру Центрального управления судебной полиции.
— Messieurs! — возгласил сказал Фаш, и все мужчины обернулись. — Ne nous derangez pas sous aucun pretexte. Entendu?( -- Месьё (множ.ч.)! Ни в коем случае не беспокойте нас, ни под каким предлогом. Поняли? (фр.)
Все присутствующие  кивнули.
Лэнгдону довольно часто приходилось вешать табличку "NE PAS DERANGER" на дверь номера, поэтому он уловил суть приказа.
Оставляя малую "конгрегацию" агентов позади,  Фаш повел Лэнгдона дальше по сумрачному коридору. В тридцати ярдах поодаль виднелся вход в самую известную часть Лувра под названием la Grande Galerie, казавшийся бесконечным коридор, где находились ценнейшие работы итальянских мастеров. Лэнгдон уже догадался: именно  т а м   лежит тело Соньера; на поляроидном снимке был весьма заметен паркет Большой галереи.
Когда они приблизились, Лэнгдон увидел, что вход блокирован мощной стальной решеткой, похожей на ту, что преграждала путь вооружённым мародёрам в средневековых замках.
— Система сдерживания, — заметил Фаш, когда они подошли к решетке.
Даже в темноте она выглядела неприступной и для танка. Лэнгдон принялся всматриваться в полутёмные ниши Большой галереи.
— После вас, мистер Лэнгдон, — молвил Фаш.
Лэнгдон обернулся: "  П о с л е   м е н я ,  к у д а ? . . "
Фаш указал на пол.
Лэнгдон присмотрелся. В темноте сначала он было просто не заметил того,  что решётка приподнята примерно на два фута-- неудобный лаз.
— Эта секция пока еще закрыта для службы безопасности Лувра, — пояснил Фаш. — Моя команда из Police Technique et Scientifique (научно-технического отдела полиции) только что завершила вмешательство.
Он кивнул: "Прошу , лезьте".
Лэнгдон уставился на узкий лаз под у своих ног.  О н   ш у т и т,  д а ? . .  Решётка выглядела гильотиной ,готовой встретить наглецов.
Фаш проворчал что-то по-французски и взглянул на часы. А потом опустился на колени и протиснул свои пышные габариты под решётком. На той стороне он встал и взглянул на Лэнгдона.
Лэнгдон повиновался. Растопырив ладони по паркету. он лёг на живот и потянулся вперёд. Зубья вспороди харрисовский твид, о них же Лэнгдон ударился затылком.
Ч у т ь   п о м е д л н н е е  ,  Р о б е р т,  думал он, протискиваясь и, наконец, одолевая лаз. Поднявшись, Лэнгдон заподозрил, что ночь обещает затянуться.

продолжение следует
откорректированный перевод с английского Терджимана Кырымлы

Глава 4 (начало)

Капитан Безу Фаш походил на злого быка своим разворотом плечей и подбородком в грудь. Его тёмные, набриолиненные волосы зачёсанные со стремительным пробором подчёркивали выдающиеся вперёд густые брови, демонстрировали драчливость обладателя. Когда он шагал, его тёмные глаза, казалось, обжигали путь, свидетельствуя о суровой взыскательности ко всему окружающему.
Лэнгдон следовал за капитаном вниз по знаменитой мраморной лестнице к укромному патио за стеклянной пирамидой. Спускаясь, они миновали пару вооружённых автоматами стражей судебной полиции. Никто не миновал бы их без благословения капитана Фаша.
Спускаясь уже в подвал, Лэнгдон справлялся с нарастающей дрожью. Присутствие Фаша было во всяком случае не гостеприимным, а Лувр в этот час обладал едва ли не погребальной аурой. Лестница ,подобная межкресельному проходу в тёмном синема, освещалась субтильными лампочками, вмонтированными в ступени. Лэнгдон слышал эхо собственных шагов, отражаемое стеклянным покрытием. Глядя вверх, он видел хвосты иллюминированных брызгов потусторонь прозрачной крыши.
— Одобряете? — спросил Фаш, кивнув широким подбородком.
Лэнгдон, слишком уставший для игры, кивнул в ответ: "Да, сэр, ваша пирамида великолепна.
Фаш хрюкнул :"Шрам на лице Парижа".
П е р в ы й   г о л .  Лэнгдон почуял, что хозяин здесь неприветлив. Он задумался над тем, известно ли Фашу, что согласно особому требованию Президента Миттерана ,эта пирамида была сконструирована из ровно 666 стеклянных панелей-- жуткий вызов, горячая тема для конспираторов-дилетантов, толкующих о "числе Сатаны".
Лэнгдон решил не растекаться речами.
По мере того, как они спускались поглубже в подземное фойе, зев пространства медленно выступал из полумрака. Построенное на глубине сорока семи футов под землёю, новая луврская прихожая раскинулась на 70 000 квадратных футах как бескрайний грот. Отделка из тёплого, цвета охры мрамора, в тон "медвяному" луврскому фасаду, подземный холл обычно играл солнечными лучами и подрагивал от шагов туристов. Однако, теперь он был глух и тёмен, всецело предавшимся холоду апрельской ночи и тайнам.
— А где же кадровые охранники музея? — спросил Лэнгдон.
— En quarantaine ( В карантине, фр.), — ответил Фаш таким тоном, как если бы Лэнгдон усомнился в сплочённости его команды.-- Очевидно, сюда проник кто-то лишний. Все ночные охранники сейчас в подсобке на допросе. Мои агенты вместо них вечером заступили на дежурство.
Лэнгдон кивнул и прибавил шагу, чтоб держаться поближе.
— Насколько вы знакомы с Жаком Соньером? — спросил капитан.
— Вовсе не знаком. Мы не встречались.
Фаш, казалось, удивился: "Ваша первая встреча должна была состояться сегодня вечером?"
-- Да. Мы договаривались встретиться у зала Американского университета после моей лекции, но он не показался.
Фаш что-то черкнул себе в книжицу. Мимоходом  Лэнгдон мельком заметил менее известную пирамиду Лувра , La Pyramide inversee, (опрокинутую пирамиду, фр.), огромный клин, свисающий с потолка будто сталактит в соседней секции антресоли. Фаш провёл Лэнгдона короткой лестницей к устью сводчатого тоннеля, над которым висела вывеска "DENON". Крыло Денон было самым известным из трёх основных отделов Лувра.
— Кто предложил встретиться вечером?— вдруг спросил Фаш. — Вы или он?
Вопрос выглядел странным.
— Мистер Соньер, — ответил Лэнгдон у входа в туннель. — Его секретарь связалась со мною несколько недель назад посредством электронной почты. Она писала, что смотритель узнал, будто я выступаю в Париже в этом месяце. Соньер пожелал кое-что обсудить со мною здесь.
— Обсудить что?
— Не знаю. Вопросы искусства, думаю. Мы заняты одним.
Фаш недоверчиво уточнил: "Вы  н е   з н а е т е , что собирались было обсудить?"
Лэнгдон не знал. Он задумывался было над этим, прежде, а этот расспрос теперь досаждал ему. Благоговейный Соньер сторонился публичности и очень редко посещал собрания-- Лэнгдон был попросту благодарен ему за оказию оговоренной встречи.
— Мистер Лэнгдон, у вы хотя бы догадываетесь,  о чём погибший желал бы поговорить с вами этой, последней своей ночью? Это важно.
Лэнгдону стало не по себе-- вопрос задел его за живое: "Правда, не могу представить себе. Я было не уславливался с ним. Я был польщён уже его согласием встретиться. Я -- почитатель труда мистера Соньера. Я часто цитирую, ссылаюсь на его тескты.
Фаш зафиксировал в своей книжке услышанное им.
Двое мужчин были на полдороге входного тоннеля Денон-- и Лэнгдон увидел пару лифтов.
— У вас с ним были общие интересы? — осведомился Фаш.
— Да. Именно, весь год я изрядно было трудился над планом книги ,связанной с основной сферой компетенции месьё Соньера. Я планировал подолбить его мозги.
Фаш вскинулся: "Пардон?"
Фразеологическое выражение пришлось не ко французскому двору.
— Я планировал услышать его соображения по поводу.
— Понимаю. А что за повод?
Лэнгдон мешкал, не зная, как подать.
— Собственно, моя рукопись --об иконографии поклонения богине, о концепции женской святости, об искусстве и символике этого.
Фаш пробежался масистой рукой по волосам: "А Соньер понимал в этом?"
— Как никто иной.
— Вижу.
Но Лэнгдон чувствовал, что капитан вовсе не понял. Жак Соньер считался первым в мире знатоком в области иконографии богини. Он не только питал пристрастие к реликтам культов плодородия, культа Рогатой Богини, но и за двадцать лет работы смотрителем помог Лувру собрать величайшую коллекцию на эту тему: ритуальные топоры из наидревнейшей греческой усыпальницы Дельфах; золотые жезлы с кадуцеями; сотни анкхов Тота, напоминающих фигурки ангелов; трещотки, которыми в Древнем Египте отгоняли злых духов; и немыслимое множество статуэток Гора вскармливаемого Изидой.
— Возможно, Соньер знал о вашей рукописи? — предположил Фаш. — И назначил встречу, чтоб помочь вам в работе над книгой?
Лэнгдон покачал головой: "О моей рукописи пока никто не знает. Она пока в конспекте, я не показывал её никому, кроме своего редактора.
Фаш смолк.
Лэнгдон не прибавил, о т ч е г о  он пока не показал никому свой конспект. Трёсхотстраничный набросок, наугад озаглавленный "Символикой забытой женской святости", представлял собой весьма необычную, спорную трактовку устоявшейся религиозной иконографии.
Приблизившись к лифту, Лэнгдон заметил, что остался в одиночестве. Обернувшись, он увидел Фаша в нескольких ярдах поодаль за пультом.
— Поедем, — сказал Фаш, как только двери отворились. — Надеюсь, вы догадались, что пешком ещё шагать и шагать.
Но Лэнгдон, знавший, что нужное им крыло находится двумя этажищами выше, замер.
— Что-то не так? — Фаш нетерпеливо придержал дверь.
Лэнгдон глубоко выдохнул, втянул воздух, с тоской оглянулся на эскалатор. Н и ч е г о  ,  в с ё   " т а к ", он солгал себе, пятясь к лифту. Будучи мальчиком, Лэгндон было раз провалился в заброшенную шахту-- и чуть не погиб ,топчась в узкой луже, пока не подоспела помощь. С тех пор он страдал клаустрофобией, страшился лифтов, сабвеев, крытых кортов. Л и ф т    н е о б ы ч а й н о   н а д ё ж е н , не веря, частенько про себя твердил Лэнгдон. Ж е с т я н а я    к о р о б к а ,   п о д в е ш е н н а я   в   ш а х т е !  Затаив дыхание, он ступил в лифт , ощутив знакомый выброс адреналина, как только двери захлопнулись.
Д в а   э т а ж а .   Д е с я т ь   с е к у н д .

— С мистером Соньером, — начал Фаш, как только лифт поехал, — вы никогда не говорили? Не переписывались? Не отсылали друг другу бандеролей?
Еще один странный вопрос. Лэнгдон покачал головой:
— Нет. Никогда.
Фаш склонил голову, точно задумался над услышанным. Молча он рассматривал хромированные двери.
Пока они подымались, Лэнгдон попытался сосредоточиться на чём-то кроме этих стен. На хромированной панели он заметил отражение блестяжей галстучной булавки капитана, серебряного распятия с тринадцатью фрагментами чёрного оникса. Лэнгдон несколько удивился. Этот символ был известен как crux gemmata, крест с тринадцатью камнями — христианская идеограмма Христа с Его двенадцатью апостолами. Лэнгдону в общем-то не ожидал, что капитан французской полиции способен афишировать собственную религиозность. И опять: это Франция -- христианство здесь не столько вера, сколько право первородства.
— Это crux gemmata, — неожиданно молвил Фаш.
Удивлённый Лэнгдон вздрогнул-- и их с Фашем взгляды встретились.
Лифт остановился, двери отворились.
Лэнгдон быстро вышел, страстно устремившись в открытый простор, увенчанный знаменитыми высокими потолками Луврских галерей. Мир, куда шагнул он, однако, оказался для приезжего совершенно неожиданным.
Будучи удивлён ,Лэнгдон замер.
Фаш обернулся: " Я так понимаю, мистер Лэнгдон, вы никогда видывали Лувр после закрытия?
Н и к о г д а,  подумал Лэнгдон, пытаясь разобраться в своих страстях.

продолжение следует
откорректированный перевод с английского Терджимана Кырымлы    

There was an Old Man of Leghorn,
The smallest as even was born;
But quickly snapt up he was once by a puppy,
Who devoured that Old Man of Leghorn.

Жил-был лилипут из Ливорно,-
самый маленький в мире, бесспорно.
Но однажды щенком
был проглочен тайком
старичок-лилипут из Ливорно.

перевод М. Редькиной

Жил да был Старичок из Легхорна*,
как зародыш размером. Проворно
был проглочен щенком- закусил пустяком
истребитель малюток Легхорна.

* игра слов, чтоб не забыть! Из Эдварда Лира, там около ста лимериков.

There was an Old Man of Kamchatka,
Who posessed a remarkably fat cur;
His gait and his waddle werе held as a model,
To all the fat dogs in Kamchatka.

There was an Old Man with a beard,
Who sat оn a horse when he reared;
But they said, "Never mind! your will fall off behind,
You propitious Old Man with a beard!"

Жил-был Старенький Дед на Камчатке
с небывало жирнющей дворняжкой,
чей лихой экстерьер был жирдяям в пример,
всем собакам на жирной Камчатке.

Жил-был Старенький Дед с бородой:
он-- в седло, клин по ветру прямой;
а ему говорят: "Не дразнил бы ребят-
борода не встаёт по прямой!"

Глава 3

Живительный апрельский ветер рвался в отвор окна "Ситроена ZX", с юга миновавшего Оперу и пересёкшего Вандомскую площадь. Роберт Лэнгдон рассеянно следил рваной "кинолентой" и пробовал собраться с мыслями. Он наскоро было побрился и умылся и выглядел ничего, но слишком озадаченным. Страшный образ тела смотрителя всё бередил разум.
Ж а к   С о н ь е р   м ё р т в .
Лэнгдон чуял глубокий, не иначе, смысл гибели своего знакомого. Несмотря на репутацию нелюдима, Соньер очень уважали за всепоглощающую преданность искусству, о нём он разговаривал охотно. Его книги о тайных шифрах, скрытых в полотнах Пуссена* и Теньера** ,любимые монографии, Лэнгдон часто цитировал на лекциях. Сегодняшняя желанная встреча со смотрителям не состоялась, что раздосадовало Лэнгдона.
Снова в воображении вспыхнул образ трупа.  Ж а к   С о н ь е р   с а м  . . .   п о к о н ч и л    с   с о б о й ? . .  Лэнгдон снова посмотрел в окно стараясь забыться.
Город менялся- улицы сужались ,кривились; торговцы катили тележки с чищенным миндалём, официанты выносили мусор в мешках на край тротуара, припозднившаяся влюблённая парочка жалась чтоб согреться в прохладе жасминовго ветерка. "Ситроен" с двухтональной сиреной как нож по маслу рассекал хаос траффика.
— Le capitaine обрадовался, успев найти вас в Париже, - наконец-то заговорил агент.— На ловца и зверь, совпадение.
 Лэнгдон нисколько не думал об удаче, а совпадениям не слишком доверял. Тратя жизнь на исследование скрытых взаимосвязей  мнимо-разных эмблем и верований, он видел миръ паутиной историй-близняшек и под стать им похожих, хоть и внешне различных событий.  С в я з и   м о г у т  б ы т ь   н е з а м е т н ы м и, частенько проповедовал он на лекциях в Гарварде, они непременно погребены, но неглубоко.
— Я полагаю, — бросил Лэнгдон, — что в Американском университете вам сообщили, где я остановился?
Водитель покачал головой:
— Интерпол.
И н т е р п о л , подумал Лэнгдон,  к о н е ч н о . Он выпустил было из виду то, что внешне невинное требование всех европейских отелей предъявлять паспорт. Не рутинная формальность, но требование закона. В любую ночь по всей Европе сотрудники Интерпола знали, кто из постояльцев где спит. Розыск Лэнгдона в «Ритце», занял, пожалуй, не больше пяти секунд.
«Ситроен» ,уже быстрее, мчался на юг ;вот справа показался иллюминированный профиль силуэт Эйфелевой башни, нацеленный в небо. Рассматривая его, Лэнгдон вспоминал Витторию, их общий шутливый обет раз в полгода встречаться в разных романтических местах мира. И здесь тоже.Печально, уж больше года минуло с той поры, как он поцеловал было Витторию в сутолоке римского аэропорта.
— Вы взбирались на неё? — спросил агент.
Лэнгдон удивленно вскинул брови:
— Простите?
— Хороша, правда? — Агент кивнул налево. — Поднимались на неё когда-нибудь?
— Нет, на башню я не поднимался.
— Символ Франции. Думаю, она совершенна.
Лэнгдон рассеянно кивнул. Искусствоведы часто замечали, что Франции мачизма (маскулинности- прим.перев.),  Франции уверенных в собственной маскулинности коротышек Бонапарта или Пепина тысячефутовый фаллос как нельзя более подходит в качесте национального символа.

На красный светофор они достигли перекрёстка рю де Риволи- "ситроен" даже не притормозил. Агент газанул-- седан промчался аллеей рю Кастийон, по северному входу в сад де Тюильри, главный парк столицы. Многие туристы неверно переводят название этого парка, Jardins des Tuileries, почему--то полагая, что назван он так из--за тысяч цветущих здесь тюльпанов. Но в действительности слово "tuileries" означает нечто вовсе не романтическое. Здесь некогда был огромный котлован, из которого парижане добывали глину для выделки знаменитой красной кровельной черепицы, или tuiles.
Когда они въехали в безлюдный парк, агент сбавил скорость и выключил сирену. Лэнгдон расслабился, насладившись внезапным покоем. Холодный свет фар устемился вдаль над гипнотически шуршащим гравием.  Для Лэнгдона сад Тюильри всегда был свят. Здесь Клод Моне экспериментировал с формой и колерами, став основателем движения импрессионистов. Впрочем, сегодня здесь царил иной ореол, дурного предчувствия.
"Ситроен" свернул влево и двинулся на восток по центральной аллее парка. Обогнув круглый пруд, он пересёк еще одну безлюдную аллею,-- и Лэнгдон уже видел выход из сада, отмеченный гигантской каменной аркой.
Arc du Carrousel, Арка Карузель.**
Несмотря на то, что в древности здесь творились самые варварские оргии, ценителям искусства нравилась она вот почему. Отсюда, с эспланады при выезде из Тюильри, открывался вид сразу на четыре превосходнейших музея… по одному в каждой части света.
Справа, по ту сторону Сены и набережной Вольтера, Лэнгдон видел в окошко пафосно подсвеченный фасад старого железнодорожного вокзала, ныне в нём расположился Музей д'Орсе. Налево можно было рассмотреть верхушку ультрасовременного Центра Помпиду, где разместился Музей современного искусства. Лэнгдон знал, что за спиной у него находится древний обелиск Рамзеса, вздымающийся над вершинами деревьев,-там находился музей Жё-де-Пом.
И наконец впереди, к востоку, виднелся через арку монолитный силуэт дворца времен Ренессанса, где располагался самый знаменитый музей мира.
Musee de Louvre.
В который раз Лэнгдон изумился: глаза его не в силах были разом окинуть эту громадину. Потусторонь портясающе просторного плаца импозантный фасад Лувра взымался как цитадель в парижское небо. Построенное в форме колоссального лошадиного копыта, здание Лувра было самым длинным в Европе, в три Эйфелевы башни.  Даже миллиона квадратных футов открытого плаца меджу корпусами не выглядели вызовом Лувру.  Лэнгдон однажды совершил было изумительное трёхмильное путешествие вдоль этого фасада.
Согласно приблизительной оценке, на внимательный осмотр 65 300 экспонатов музея среднему посетителю понадобилось бы пять недель. Но большинство туристов предпочитали беглый осмотр. Лэнгдон называл это "пробежкой по Лувру", настоящий спринт ради трёх знаменитейших экспонатов -- Моны Лизы, Венеры Mилосской и Ники, крылатой богинй победы. Арт Бyxвaльд***как-то похвастал, что увидел все три шедевра за пять минут и пятьдесят шесть секунд.
Водитель достал рацию:
— Monsieur Langdon est arrive. Deux minutes (Месье Лэнгдон прибывает. Две минуты (фр.) В ответ пролаяли что-то неразборчивое.
Агент убрал рацию и оборотился к Лэнгдону: "Встретитесь с капитаном у главного входа".
 Не взирая на запретительные знаки, видитель газанул -и пересёк парапет. Теперь уже был виден дерзко высившийся поодаль в окружении семи треугольных иллюминированных фонтанов парадный вход в Лувр.
L a   P y r a m i d e .
Новый вход в парижский Лувр стал почти столь же знаменитым, как и сам музей. Рискованная модернистская стеклянная пирамида, созданная американским архитектором китайского происхождения И. М. Пэй, вызывала негодование традиционалистов, которые полагали, что та принизила достоинство ренессанского ансамбля. Гёте называл архитектуру застывшей ("замороженной" в тексте оригинала- прим.)музыкой, а критики Пея прозвали пирамиду "ногтем вместо мела по классной доске". Прогрессивные же поклонники считали прозрачную, высотой в семьдесят один фут пирамиду Пэй поразительны сочетанием древней традиции и современных технологий, символическим связующим звеном между прошлым и настоящим, привратником-проводником Лувра в следующее тысячелетие.
— Вам нравится наша пирамида? — спросил агент. Лэнгдон нахмурился. Этому француз, похоже, по душе "сфинскить" американцев: если нравится, значит, ты неотёсанный , а не нравится-- "нас обижаешь".
— Миттеран был прям и упрям, — дипломатично ответил Лэнгдон, парируя подковырку.
Говорили, что бывший президент Франции впаривший Парижу пирамиду отличался "фараоновым комплексом". С его властной руки столицу заполнили египетские обелиски, статуи и прочие архитектурные подражания. Франсуа Миттеран был падок на всё египетское, настолько жадно, что французы досель кличут его Сфинксом.
— Как зовут вашего капитана? — Лэнгдон перевёл стрелки.
— Безу Фаш,—ответил агент, направляя машину к главному входу в пирамиду. —  Мы зовём его le Taureau.
— Вы называете своего капитана Быком?
Лэнгдон окинул его взглядом, удивлённо подумав, что у каждого француза- свой звериный "эпитет".сЧто за странное пристрастие у этих французов — давать людям звериные прозвища! Агент приподнял бровь:
Лэнгдон удивленно вздёрнул брови:
— А ваш французский хорош, месье Лэнгдон, не скромничайте.
М о й   ф р а н ц у з с к и й   д у р н о   п а х н е т, подумал Лэнгдон,  н о  в семантике зодиака я прекрасно разбираюсь ("зодиак"- букв. "звериный круг", греч. прим.перев.) Таурус значит бык. Астрология- всемирная мера.
Агент припарковался и указал меж двух фонтанов большую дверь в стене пирамиды.
— Вход там. Удачи, месье.
— А вы разве не со мной?
— Согласно инструкциям я оставляю вас здесь. Дела.
Лэнгдон понурился и покинул салон. Э т о т   ц и р к   В А Ш.
Агент завёл авто и укатил прочь.
Стоя сам-друг и провожая взглядом исчезающие огни фар, Лэнгдом понял, что может переиграть: пересечь площадь, поймать такси- и отправиться домой в постельку. Но задним умом он понимал: так не годится.

Шагая к туманной пелене над фонтанами, Лэнгдону чудилось, будто пересекает он воображаемый кордон ,за которым начинается миръ иной. Ощущение сна наяву снова овладело американцем. Двадцать минут назад спалось ему иначе и виделост не то. И вот, сновидец стоит у прозрачной пирамиды, возведённой Сфинксом, ждёт полицейского, прозванного Быком.
Я    п о п а л с я   в   п о л о т н о   С а л ь в а д о р а   Д а л и, подумал он.
Лэнгдон шагнул к главному входу — огромной вращающейся двери. Фойе потусторонь было слабо освещено и пустынно.
С т у ч а т ь?
 Лэнгдон подумал, приходилось ли кому-либо из славных египтологов Гарварда стучаться в дверь пирамиды ,надеясь, что им откроют? Он уже поднял руку, но из-за темноты потусторонь спешно вынырнул вверх по винтовой лестнице некий силуэт. Здоровый широкоплечий брюнет, почти неандерталец, двубортный костюм в обтяжку. Говоря по мобильнику, великан уверенно приближался на коротковатых мощных ногах. Отбой трубке. Жестом пригласил Лэнгдона войти.
— Я Безу Фаш, — представился он, как только Лэнгдон миновал дверь-вертушку. — Капитан Центрального управления судебной полиции. — И голос под стать, грозный, раскатистый... как первые громовые позывы.
Лэнгдон протянул руку:
— Роберт Лэнгдон.
Огромная ладонь Фаша загребла её, крепко сжала.
-- Я видел снимок, — сказал Лэнгдон. — Ваш агент сказал, что Жак Соньер сделал это  с а м  …
-- Мистер Лэнгдон, — чёрные ,цвета эбенового дерева глаза Фаша замерли, — виденное вами на снимке — то ,что вы видели-- малая толика содеянного Соньером.

продолжение следует
откорректированный перевод с английского Терджимана Кырымлы

Примечания переводчика:____________________________________
* Николя Пуссен, см. по ссылке http://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9F%D1%83%D1%81%D1%81%D0%B5%D0%BD,_%D0%9D%D0%B8%D0%BA%D0%BE%D0%BB%D0%B0 ;
**  Давид Теньер--младший, см. по ссылке http://www.artcyclopedia.com/artists/teniers_the_younger_david.html ;
*** Арт Бухвальд -американских журналист, лауреат Пулитцеровской премии, скончался в 1975-м году (в том же году умер основатель ордена "Опус Деи"!, см. прим. к предыдущей главе романа);
** там-- знаменитая Триумфальная арка, см. по ссылке http://en.wikipedia.org/wiki/Place_du_Carrousel; 

Глава 2

В миле от гостиницы "Ритц" альбинос по фамилии Сайлас, прихрамывая, миновал ворота роскошного особняка на рю Лабрюйер. C`илис* с шипами вокруг бедра колола плоть, а душа пела от удовольствия службы Господу.
Б о л ь   э т о   Д о б р о.
Он вошел в особняк, прощупал красными глазками вестибюль. Пусто. Он тихо, чтоб не разбудить жильцов, взобрался по лестнице. Дверь спальни была открыта, замки здесь запрещались. Он вошел, притворил дверь.
Обстановка в комнате была спартанской: голые половицы, платяной шкаф из сосны, полотняный матрац- постель. Здесь Сайлас был здесь на постое, неделю, да и годы уже обитал в подобной этой благословенной обители в Нью-Йорке.
Г о с п о д ь   п о з а б о т и л с я    о   м о ё м    к р о в е    и   с м ы с л е    ж и з н и .
Ныне, наконец-то, Сайлас ощутил, что начал возвращать свой долг. Альбинос поспешил к шкафу, нашёл в нижнем ящике мобилку.
— Да? — раздался из трубки мужской голос.
— Наставник, я вернулся.
— Говори! — нетерпеливо скомандовал довольный голос.
— Четверым конец. Трое старцев... и сам   Г р о с с м е й с т е р.
Повисла пауза, будто бы-- для краткой молитвы.
— Значит, полагаю, ты разузнал?
— Четверо, наперебой. Поодиночке.
— И ты им поверил?
— Выложили как на духу. Вряд ли загодя сговаривались.
Возбуждённый вздох.
— Прекрасно! Я опасался, что возобладает их дух.
— Угроза смерти оказалась сильнее.
— Итак, мой верный, поведай мне то, что необходимо знать мне.
Сайлас знал, что тайна, вырванная им у жертв, чудовищно глумлива.
— Наставник, все они признались в том, что clef de voute… легендарный краеугольный камень, есть.
Он почуял, что наставник затаил дыхание, ощутил возбуждение Учителя.
— Краеугольный... Так мы и думали.
Предание гласило, будто братство начертало карту на камне с отмеченным на ней местонахождением величайшей тайны ордена. Сохранность оной и была смыслом самого сужествования ордена.
— Ну а теперь, когда мы знаем, где камень,— молвил Учитель, — остался лишь шаг...
— Мы ближе, чем вы полагаете. Камень здесь, в Париже.
— В Париже? Невероятно. Слишком просто.
Сайлас пересказал наставнику ,как всё удалось ему,.. что каждый из казнённый отчаянно пытался было выкупить собственную жизнь выдав общую тайну. И каждый говорил Сайласу одно и то же: что краеугольный камень хитро и нагло упрятан в некоем месте, внутри одгого их старых соборов Парижа, а именно — в Эглиз де Сен-Сюльпис. 
— В стенах дома Господня! — воскликнул Учитель. — Как же они посмеялись над нами!
— Смеялись столетия напролёт.
Учитель умолк, будто поддавшись минутной славе... Наконец, изрёк:
— Ты славно сослужил Богу. Мы столетия ждали этого. Достань этот камень мне. Немедля. Сегодня. Ты понял, сколь он важен.
Сайлас разумел, что камень бесценен, но наказ Учителя выглядел невозможным.
— Но эта церковь- она что крепость. Особенно ночью. Как я войду?
И тогда по-прежнему властно, но уже конфиденциально, Учитель объяснил ученику, как что делать.

Сайлас повесил трубку и ощутил мурашки по  коже.
О д и н   ч а с , повторил он , благодарный за предварительную епитимью Учителю, час порки до вхождения в обитель Господа. . Я   д о л ж е н    с м ы т ь   с   д у ш и    с е г о д н я ш н и е   г р е х и .  Впрочем, они -ради священного блага, смертные бои с врагами Господа, так было заведено столетиями, они простительны, разумееется.
Но отпущение требует самопожертвования.
Задёрнув занавески, он обнажился и опустился на колени посреди комнаты. Потрогал веригу с шипами. Все адепты П у т и  носили такие: кожаные ремни, утыканные железными шипами, которые карали плоть в память о страстях Иисусовых. Боль также помогала превозмочь зов собственной плоти.
Хотя сегодня Сайлас проносил свою веригу дольше положенных двух часов, он понял, что ради такого дня надо прибавить-- и, ухватив пряжку, затянул ремень ещё на дырку. Шипы потуже впились в бедро. Он смаковал очистительную боль.
Боль это добро, шептал Сайлас мантру Отца Хосе-Мария Эскрива`**. Пусть тот преставился в 1975-м году- его мудрость жила в словах, нашёптываемых тысячами преданных слуг, они преклоняли колени по всему миру-- предавались священной практике умерщвления плоти.
Сайлас взался за свёрнутый канат в грубых узлах, которые чернели от запёкшейся крови.  Готовый к очистительному труду***, он прочёл скорую молитву. Затем, зажмурившись, хлестнул себя по спине через плечо. Он бил себя снова и снова.
— Castigo corpus meum****.
Наконец, он ощутил текущую кровь.

продолжение следует
отредактированный и сверенный с текстом оригинала перевод Терджимана Кырымлы    

Примечания переводчика:______________________________________________________
* См. по ссылке http://en.wikipedia.org/wiki/Cilice ,в дальнейшем тексте перевода -"верига", см. по ссылке http://dal.sci-lib.com/word002783.html (хотя, православные вериги- из одного железа и выглядят несколько иначе);
** основатель ордена "Опус Деи", см. по ссылке сайт ордена http://www.josemariaescriva.info/ ;
*** в тексте оригинала- the agony, т.е. не то "агония", не то "агоны" (длительная борьба);
**** простой перевод с вульгарной латыни, см. по ссылке http://www.thetruthaboutdavinci.com/faq/castigo-corpus-meum.html "...from the Latin (Vulgate) translation: "I discipline my body and bring it into subjection" (NKJV); "I beat my body and make it my slave" (NIV)" , в русском переводе см. 1-е посл.Коринф. 9:27 : "...но усмиряю и порабощаю тело моё,дабы, проповедуя другим, самому не остаться недостойным".
***** вообще--то Silas- не Сайлас, он ,скорее всего,- латинянин, судя по сюжету романа (латиняне-католики против англосаксов), латиноамериканец Силес.
http://blog.i.ua/community/662/475843/?p=1