______________ 2.________________
Так ты дол-Арв, темна, обрыв-долина,
ты многоцветна, многогласа; над
утёсами и соснами клубят
теней облАчных своры, света блики--
ужасен вид, где Власть ,созвучна с Арв*,
престол чей тайный глетчеры хранят,
свергается с сих тёмных гор что пламя
грохочущее светом; твой овраг
огромных сосен выводком великим
зажат, детьми когда-то же, на чьи раденья
буй-бури век да век что год летят
пить дух сосновый ,слушать песнопенья;
твои земные радуги пронзают водопад,
эфирным кровом чьим нерукотоворный
окутан обелиск; чуднАя дрёма,
которая, вот только гомон стихнет,
оклеивает глыбиною гулкой всё;
твои пещеры множат Арва зовы,
которых все шумы слабее здесь;
движением полны твои заторы,
ты гомона немолкнущего шлях,
ВертИголов-Ущелье! что в бреду
высоком и чуднОм дивлюсь тобою:
себя то потеряю, то найду;
мои ум-фантаст пассивно принимает
и шлёт мгновенных всплесков протокол
меж миром вкруг и схроном чистых знаний;
дум диких легион порхает
над теменью твоей, садится вот
непрошен-гостем на чужой насест,
в пещеру тихую Поэзии-колдуньи,
пытающей средь тЕней скоролётных
твой отпечаток, оттиски вещей,
чуть призраков, чуть вымороки бледной,
пока не кликнет их жилая грудь, всё ты!

продолжение следует
перевод с английского Терджимана Кырымлы
* в первых строках :Power и Arve, игра слов; "Power" у Шелли муж.р., см "he",--прим. перев.

 
__________________2._____________________
Thus thou, Ravine of Arve-dark, deep Ravine-
Thou many-colored, many-voiced vale,
Over whose pines, and crags, and caverns sail
Fast cloud-shadows and sunbeams: awful scene,
Where Power in likeness of the Arve comes down
From the ice-gulfs that gird his secret throne,
Bursting through these dark mountains like the flame
Of lightning through the tempest; thou A lie,
Thy giant brood of pines around thee clinging,
Children of elder time, in whose devotion
The chainless winds still come and ever came
To drink their odors, and their mighty swinging
To hear-an old and solemn harmony;
Thine earthly rainbows stretched across the sweep
Of the aethereal waterfall, whose veil
Robes some unsculptured image; the strange sleep
Which when the voices of the desert fail
Wraps all in its own deep eternity;
Thy caverns echoing to the Arve`s commotion, 
A loud, lone sound no other sound can tame;
Thou art pervaded with that ceaseless motion,
Thou art the path of that unresting sound-
Dizzy Ravine! and when I gaze on thee
I seem as in a trance sublime and strange
To muse on my own separate fantasy,
My own, my human mind, which passively
Now renders and receives fast influencings,
Holding an unremitting interchange
With the clear universe of things around;
One legion of wild thoughts, whose wandering wings
Now float above thy darkness, and now rest
Where that or thou art no unbidden guest,
In the still cave of the witch Poesy,
Seeking among the shadows that 'pass by
Ghosts of all things that are, some shade of thee,
Some phantom, some faint image; till the breast
From which they fled recalls them, thou art there!

Р. В. Shelley
весь текст поэмы см. по ссылке http://www.mtholyoke.edu/courses/rschwart/hist256/alps/mont_blanc.htm

   ______________ 2.________________ 
   Так точно ты, обрывистый овраг,
   Лощина Арвы, с ликом властелина,
   Стозвучная, стоцветная долина,
   В себе таишь и жизнь, и смерти мрак.
   Неотразимо страшная картина,
   Могучая своею красотой:
   Расставшись торопливо с высотой
   Угрюмых гор, полна кипучей страсти,
   Как молния порвавши гнет оков,
   Стремится Арва, символ вечной Власти,
   Взлелеянный молчаньем ледников.
   Гиганты-хвои лепятся по скалам,
   Созданья незапамятных времен,
   И в воздухе, чуть дышащем, усталом,
   Покоится душисто-нежный сон;
   С благоговеньем ветры прилетают
   Вдыхать в себя смолистый аромат
   И слушают, как звуки гула тают,
   Как сосны вновь шумят и все шумят:
   Так сотни лет не молкнет их громада,
   Они поют торжественный хорал.
   И тут же слышны всплески водопада,
   Воздушный, он скользит по склонам скал;
   Трепещет в брызгах радуга земная,
   Из красок смотрит образ неземной,
   Там кто-то скрыт, для этих мест родной,
   Там чья-то тень дрожит, свой лик склоняя.
   Бушует Арва, бьется о гранит,
   Пещеры стонут, гулко вторит эхо,
   И этот звук никто не победит,
   И в нем не слышно слез, не слышно смеха.
   Тобой воспринят этот гордый звук,
   Ты вся полна движеньем неустанным,
   Долина Арвы! Я смотрю вокруг
   С восторгом и возвышенным и странным.
   Как будто ты не жизнь, - не жизнь сама, -
   А лишь моей фантазии созданье,
   Виденье одинокого ума,
   Что речь ведет с огнями мирозданья
   И у вселенной, где и свет, и тьма,
   Своей мечты заимствует мерцанье.
   Как будто бы гонимые судьбой,
   На крыльях исступленных, над тобой
   Витают несказанные виденья,
   Магически-прекрасною толпой,
   Стремясь найти хоть тень, хоть отраженье
   Твоей нездешней скрытой красоты,
   И медлят где-то, в сказочном чертоге,
   Где ты желанный гость, в дворце мечты,
   Где в забытьи безмолвном, на пороге,
   Поэзия-Кудесница сидит
   И взором ускользающим глядит.
  
   перевод К.Бальмонта

   Творений вечный и живущии мир
   течёт сквозь ум и катит прытки волны,--
   темны они... то блещут... снова меркнут...
   лепот ссужая, а людской родник
   дум сокровенных от себя дарИт
   теченья те, свои наполовину:
   так ручеёк, бывает часто, бор
   едва торИт меж пиков одиноких,
   с уступов скачет век наперекор,
   где сосен с ветром непрестанный спор,
   где ширь-поток по скалам с рёвом лОмит.

продолжение следует
перевод с английского Терджимана Кырымлы

   _________________1.___________________ 
   Нетленный мир бесчисленных созданий
   Струит сквозь дух волненье быстрых вод;
   Они полны то блесток, то мерцаний,
   В них дышит тьма, в них яркий свет живет;
   Они бегут, растут и прибывают,
   И отдыха для их смятенья нет;
   Людские мысли свой неверный свет
   С их пестротой завистливо сливают.
   Людских страстей чуть бьется слабый звук,
   Живет лишь вполовину сам собою.
   Так иногда в лесу, где мгла вокруг,
   Где дремлют сосны смутною толпою,
   Журчит ручей среди столетних гор,
   Чуть плещется, но мертвых глыб громада
   Молчит и даже стонам водопада
   Не внемлет, спит. Шумит сосновый бор,
   И спорит с ветром гул его протяжный,
   И светится широкая река
   Своей красой величественно-важной,
   И будто ей скала родна, близка:
   Она к ней льнет, ласкается и блещет,
   И властною волной небрежно плещет.

перевод К. Бальмонта
  

_______________1._____________
The everlasting universe of things
Flows through the mind, and rolls its rapid waves,
Now dark--now glittering-no", reflecting gloom
Now lending splendor, where from secret springs
The source of human thought its tribute brings
Of waters-with a sound but half its own,
Such as a feeble brook will oft assume
In the wild woods, among the mountains lone,
Where waterfalls around it leap forever,
Where woods and winds contend, and a vast river
Over its rocks ceaselessly bursts and raves.

Р. В. Shelley
весь текст поэмы см. по ссылке http://www.mtholyoke.edu/courses/rschwart/hist256/alps/mont_blanc.htm

 См. по ссылке (я уже пожаловался администраторам).... http://blog.i.ua/user/3276965/

В чухонском болоте дежурит одна проститутка,
на дряхлой скамейке приладила свой ноутбук.
Короткая летняя ночь убегает из суток.
Я вижу отвисшие груди в открытом гробу:
нет, я не хочу их и пальцем дрожащим потрогать,
надолго запомню лишь это больное лицо,
пройду ,покосившись налево, немыслимо-строгий,
и жалобу стукну админу нарочным гонцом.

Мать мира сего неисчерпаемого,
почти мой гимн, ведь я всегда
любил тебя, одну; я тень твою
следил, шагов отзвучьям внемля,
а сердце пристально дивилось
во глубь чудес твоих. Я ночевал
на костниках, гробах, где смерть черна
трофеи до`бытые у тебя считает;
надеясь утолить искания о нашем ,о тебе,
я принуждал смурного духа-одиночку,
посланца твоего заметку передать
о том, что`  мы. В пору тиху`ю,
когда только тьма исторнет странный зуд,
я что алхимик ишущий, пропащий,
ради надежды зыбкой жизнь кладя на кон,
смешав ужасный толк и взоров жадность
с невиннейшей своей любовью, ждал, пока
мой странный плач и шёпот поцелуев
сольются с ночью чар,
чтоб сказ мой передать... и пусть пока
святилища ты мне не отворила,
довольно грёз несказанных ,и полуснов рассветных,
и дум полу`денных глубоких ты сдарила мне,
зарю душе тому, кто ныне одинок
и недвижи`м; оставленная лира
подвешенная в нише одинокой
какого-то заброшенного храма;
я жду, Сверхмать: твой вздох--
и зазвучу я шёпотами ветра,
и шу`мами лесов, морей,
и ропотом живья, плетеньем гимнов
дня, ночи, сердцем искренним мужским.

перевод с английского Терджимана Кырымлы

                    Прими же, мать миров неизмеримых,
                    Мой строгий гимн; моя любовь была
                    Верна тебе всегда, и созерцал
                    Я тень твою, тьму мрачную, в которой
                    Ты шествуешь, а сердце заглянуло
                    В глубь тайн твоих глубоких; я ложился
                    И в склеп, и в гроб, где дань твою хранит
                    Смерть черная; так жаждал я постичь
                    Тебя, что мнил: быть может, утолит
                    Посланец твой, дух одинокий, жажду
                    Мою, поведать принужденный силой,
                    Кто мы такие. В тот беззвучный час,
                    Когда ночная тишь звучит зловеще,
                    Я, как алхимик скорбно-вдохновенный,

                    Надежду смутную предпочитал
                    Бесценной жизни; смешивал я ужас
                    Речей и взоров пристальных с невинной
                    Любовью, чтоб слезам невероятным
                    И поцелуям уступила ночь,
                    С тобой в ладу тебя мне выдавая;
                    И несмотря на то, что никогда
                    Своей святыни ты не обнажала,
                    Немало грез предутренних во мне
                    Забрезжило, и помыслы дневные
                    Светились, чтобы в нынешнем сиянье,
                    Как лира, позабытая в кумирне
                    Неведомой или в пустынной крипте,
                    Я ждал, когда струну мою дыханьем
                    Пробудишь ты, Великая Праматерь,
                    И зазвучу я, чуткий, ветру вторя
                    И трепету дерев, и океану,
                    И голосу живых существ, и пенью
                    Ночей и дней, и трепетному сердцу.

перевод  К. Бальмонта

 Nondum amabam, et amare amabam, quaerbam quid amarem, amans amare.
                                                         Confess. St. August

                                             Я еще не любил, но любил любовь и, любя (скорее "жаждя, ища любви",-- прим.Т.К.) любвовь, искал, что бы полюбить.
                                                      Исповедь св. Августина

Земля, и океан, и воздух, братья любы!
Коль Мать великая мне в дар дала
природную способность воспринять
любовь семейную, чтоб нею вам ответить,
коль росная заря, и душный полудЕнь,
и вечер, и закат с его парадом царским,
и полунощный тих-взорвись покой...
коль причты осени в сухом лесу,
и перемена платья зимняя седой траве:
снег чист да звёздна льда короны;
коли одышка страстная весны,
что исторгает сладость поцелуев первых,
былИ мне дОроги; коль я
ни птицу вольную, ни мошки, ни зверей меньшИх
не обижал умышленно, любя к тому же
их добротой дарил, то вы простите
мне похвальбу, братьЯ возлюбленные,
благоволенья вашего мне не урезав.

продолжение следует
перевод с английского Терджимана Кырымлы

                    Сначала добрые умрут,
                    А тот, кто сух и вспыльчив, словно трут,
                    Дотла сгорает.
                    Земля, вода и воздух, вы союз
                    Возлюбленных, когда бы наша мать
                    Великая позволила ответить
                    Взаимностью на вашу мне любовь;
                    Когда заря, благоуханный день,
                    Закат в сопровожденье слуг блестящих
                    И трепетная тишь глубокой ночи,
                    И вздохи осени в сухих ветвях,
                    И щедрая зима, чье облаченье
                    Лучистое седой траве идет,
                    И поцелуи первые весны
                    В чарующем пылу мне были милы,
                    Когда ни пташки, ни зверька, ни мошки
                    Я не обидел, бережно любя
                    Сородичей своих, тогда простите,
                    Возлюбленные, вы мне похвальбу,
                    Не обделив меня привычной лаской!

                    перевод  К. Бальмонта

              1      Earth, ocean, air, beloved brotherhood!
              2      If our great Mother has imbued my soul
              3      With aught of natural piety to feel
              4      Your love, and recompense the boon with mine;
              5      If dewy morn, and odorous noon, and even,
              6      With sunset and its gorgeous ministers,
              7     And solemn midnight's tingling silentness;
              8      If autumn's hollow sighs in the sere wood,
              9     And winter robing with pure snow and crowns
            10     Of starry ice the grey grass and bare boughs;
            11      If spring's voluptuous pantings when she breathes
            12     Her first sweet kisses, have been dear to me;
            13      If no bright bird, insect, or gentle beast
            14      I consciously have injured, but still loved
            15     And cherished these my kindred; then forgive
            16     This boast, beloved brethren, and withdraw
            17     No portion of your wonted favour now!

P.B. Shellеy

Осушу твои слёзы... волной...
Я воздушной и легкой в придачу...
                   Master

см. по сслыке:  http://blog.i.ua/community/2051/487048/

Я почувствовал: ты не доска,
и не дерево, плачешь слезою
не берёзовой. Ветка-- рука,
и вторая, и третья... нас двое?

Не селёдка. У рыбы-- икра:
если мечет, то пригоршню сразу.
Мои строфы? Да, радужный срам...
А ещё эти лёгкие газы...

Сколь красиво слезинка блестит...
Не горошина, в каше их много...
Я слегка поднатужусь... прости...
Ты посмейся. Не здесь, за порогом.

Ну хоть малость твою осушив,
я проветрю квартиру весною.
Эти слёзы весьма хороши:
в них есть соль, я на ней экономлю.

 ПРЕДИСЛОВИЕ

Поэма, озаглавленная "Аластор", может считаться аллегорией одного из интереснейших вариантов развития людского духа. "Аластор" демонстрирует чувственно неиспорченного, юношу в пору духовных стремлений, ведомого воспламенённым о очищенным посредством интима со всем первосходным и величественным воображением к созерцанию универсума. Он жадно впитывает бьющие источники знания, и всё жаждет. Величие и краса внешнего мира глубоко запечатлеваются в его восприятии, предлагая переменчивостью своею бесконечный простор творчества. Пока желания позволяют ему увлечение будто бесконечным и безмерным, он весел, и спокоен, и в ладу с собою. Но настаёт пора, когда эти вещи перестают удовлетворять его. Его рассудок (тж. дух, his mind,-- прим. перев.) ,наконец, внезапно пробуждён и жаждет общения (интимного, to intercource,-- прим.перев.) с себе подобным разумным существом. Он воображает себе Существо, любимое им. Насыщенное спекуляциями самых возвышенныи и совершенных натур, его видение сочетает всё чудесное, или мудрое, или прекрасное, что способен изобразить поэт, философ или влюбленный. Интеллектуальные способности, воображение, разнообразные не лишены понятных притязаний на симпатию и взаимность соотвествующих им даров иных человеческих существ. Поэт представлен связующим эти притязания и замыающим их на единственном образе, чей прообраз тщетно ищет. Сокрушён обманутой надеждой, он сходит в безвременную могилу.
     Картина не лишена наставлений современнику. Эгоцентрический удел Поэта был покаран яростью (фуриями) неодолимой страсти, гнавшей Его на скоропостижную погибель. Однако, та Сила , которая поражает внезапной тьмой и угасанием светила мира, будя в них слишком обострённую восприимчивость к Её велениям, обрекает на медленный и отравляющий упадок меньшие души, не признающие Её владычества. Их
жребий тем подлее и бесславнее, чем презреннее и пагубнее их провинность.
Те, кто не одержимы благородной ошибкой, не клеймены святой жаждой спорного знания, не обмануты знаменитым суеверием, ничто земное не любят, и не воспаряют надеждами, при чём чураются влечений своего рода, не разделяя ни радостей, ни печалей людских, тем и таким же ,как они выпадают проклятия по заслугам. Они слабеют (тоскуют, томятся по...-- прим.перев.), ведь никто не чувствует себя сродни им. Они морально мертвы. Они не друзья, не любовники, не отцы, не граждане мира, не благодетели своего края. Среди тех, кто  пытается существовать без людской симпатии, чистые и нежные сердцем гибнут по причине настойчивости и страстности поисков своих общностей, когда внезапно ощущают праздность собственного духа. Все остальные, самоуверенные, слепые и тупые, суть те необозримые множества (или толпы, multitudes, любимое слово Шелли,-- прим.перев.), что учреждают, вместе и поодиночке, довлеющую нищету и одинокость мира (не мiра! the world-- прим. перев.) Не любящие ближних (fellowbeings,-- прим.перев.) тянут бесплодные жизни и готовят жалкую могилу собственной старости.

"Добрые умирают первыми, а те, чьи сердца сухи, что летняя пыль, горят дотла!"

перевод с английского Терджимана Кырымлы

 
                     ПРЕДИСЛОВИЕ

     Поэма,  озаглавленная  "Аластор",  может рассматриваться как аллегория,
обозначающая  одну  из  интереснейших  ситуаций  человеческого духа. В поэме
представлен  юноша, отличающийся свежестью чувств и порывистостью дарований;
воображение,  воспламененное и очищенное общением с величием и совершенством
во  всех их проявлениях, уводит его к созерцанию вселенной. Он вволю пьет из
источников  знания,  однако жажда не утихает. Великолепие и красота здешнего
мира   глубоко   затрагивают  систему  его  воззрений,  являя  неисчерпаемое
разнообразие  своих  модификаций.  Пока  его желаниям продолжают открываться
объекты,  столь  же  бесконечные  и  безмерные,  он весел, спокоен и владеет
собой. Но приходит время, когда эти объекты перестают удовлетворять его. Его
дух,  наконец,  внезапно пробужден и жаждет общения с разумом, ему подобным.
Он  воображает  себе  существо,  которое  он  любит.  Причастное  умозрениям
тончайшего  и  превосходнейшего,  видение,  в  котором  он олицетворяет свои
собственные  чаяния, сочетает все чудесное, мудрое или прекрасное, что может
представить  себе  поэт,  философ  или  влюбленный. Интеллектуальные данные,
воображение,  издержки  чувствительности  не  лишены известных притязаний на
взаимность  соответствующих  способностей  в других человеческих суще ствах.
Поэт  представлен  соединяющим эти притязания и относящим их к единственному
образу.  Он  тщетно ищет прообраз воображаемого. Сокрушенный разочарованием,
он сходит в безвременную могилу.
     Картина  не  отказывает  современному  человечеству  в назидании. Фурии
неодолимой  в  страсти карают эгоцентрическую замкнутость поэта, навлекая на
него   быструю   погибель.  Однако,  поражая  светочи  мира  сего  внезапным
помрачением  и  угасанием  через  пробуждение  в  них  слишком  обостренного
восприятия собственных влияний, та же сила обрекает медленному, отравляющему
распаду  тех,  менее одаренных, кто дерзает не признавать ее владычества. Их
жребий тем бесславнее и ничтожнее, чем презреннее и пагубнее их провинность.
Кто  не  одержим никаким великодушным обольщением, не обуян священной жаждой
проблематичного  знания,  не  обманут  никаким  блистательным предрассудком,
ничего  не  любит на этой земле, не питает никаких надежд на потустороннее и
при  этом  чуждается  естественных  влечений,  не  разделяет ни радостей, ни
печалей  человеческих,  тому  на  долю выпадает и соответствующее проклятие.
Подобные  субъекты изнывают, ни в ком не находя естества, сродного себе. Они
духовно мертвы. Они не друзья, не любовники, не отцы, не граждане вселенной,
не  благодетели  своей  страны.  Среди  тех,  кто  пытается существовать без
человеческой  взаимности,  чистые  и  нежные  сердцем гибнут, убитые пылом и
страстностью  в  поисках  себе  подобных,  когда духовная пустота вдруг дает
себя   знать.   Остальные,   себялюбивые,   тупые  и  косные,  принадлежат к
необозримому  большинству  и вносят свое в убожество и одиночество мира. Кто
не  любит себе подобных, тот живет бесплодной жизнью и готовит жалкую могилу
для своей старости.

Перевод К.Бальмонта

Советник: Как дела?
Судья: Я хотел с тобой кое-что обсудить, если у тебя найдётся немного времени. Сегодня с утра я рассматриваю отвратительное дело.
Советник (садится): Да, оно связано с СА.
Судья (встаёт чтоб побродить по кабинету): Да откуда тебе известно?
Советник: Ещё вчера пополудни всё о нём говорили. Пренепреятнейшее дело.
( Судья снова нервничает, он мечется по комнате.)
Судья: Что говорили?
Советник: Тебе не завидуют. (Жадно любопытствуя.) И как желаешь поступить?
Судья: Пока не знаю. Кроме того, я не знал, что дело уже настолько известно.
Советник (удивляясь) : Не знал?
Судья: Этот дольщик, однако, он весьма опасная личность.
Советник: Точно. Но и этот фон Миль-- не филантроп.
Судья: Что о нём известно? Он заметен?
Советник: Весьма. Во всяком случае, при связях.
(Пауза.)
Судья: В верхах?
Советник: В очень высоких верхах!
(Пауза.)
Советник (осторожно): Если ты впутаешь еврея, а этих Хеберле, Шюнта и Гауницера оправдаешь,-- ведь их спровоцировал безработный, который сразу же убежал в магазин,-- то СА останется довольной? В любом случае Арндт не пожалуется на СА.
Судья (озабоченно): А как же дольщик Арндта? Он пойдёт в СА и раскричит пропажу драгоценностей. А тогда мне на шею сядет вся СА, Фей.
Советник (обдумав последний аргумент, которому заметно удивился) : Но если окажется впутанным еврей, то фон Миль тебе уж точно свернёт шею. Ты пожалуй не знаешь, что его дом заложен в банке? Фон Милю нужно доить Арндта.
Судья (с ужасом) : Заложен!
(Стучат.)
Советник: Войдите!
(Входит Распорядитель.)
Распорядитель: Господин Судья, право не знаю, где мне усадить господина главного государственного прокурора и господина главного советника юстиции. Если бы господа заблаговременно уведомили меня!
(Распорядитель уходит.)
Судья: Только этого мне не хватало!
Советник: Тот фон Миль ни при каких обстоятельтвах не сдаст Арндта, поскольку не желает разориться. Фон Милю он нужен.
Судья (презрительно): Как дойная корова.
Советник: В таком духе я не выразился. дорогой Голль. Право, не понимаю, зачем ты меня компрометируешь. Желаю определённо заявить, что я ни слова не сказал против господина фон Миля. Жаль, что пришлось мне это сделать, Голль.
Судья (возбуждённо) : Но ты не смеешь так выражаться, Фей. Да, вот так, когда мы наедине и на короткой ноге.
Советник: "Вместе"? Что ты имеешь в виду? Я не желаю путаюсь в твоё дело. Твои договорённости с комиссаром юстиции и с СА суть твоё дело. Наконец, теперь каждый сам себе ближний.
Судья: Я тоже сам себе ближий. Но, право, не знаю, что себе посоветовать. (Он стоит у двери прислушиваясь к шуму потусторонь.)
Советник: Дела плохи.
Судья (затравленно): Я уже ко всему готов. Господи Боже, пойми меня! И ты довольно переменился. Я сужу так, сужу этак, как пожелают, но я ведь должен знать, чего желают. Когда неизвестно, то пропала юстиция.
Советник: Я бы не стал кричать, что пропала юстиция, Голль.
Судья: То бишь, что я сказал?! Я оговорился. Я лишь имел в виду вот что: ввиду явных противоречий...
Советник: В Третьем Рейхе нет никаких противоречий.
Судья (его прошибает пот): Если бы всякое слово каждого судьи годилось весам ювелира, дорогой Фей! Ведь я же всегда готов всё и всех судить по совести и по закону, ни на йоту, ни на гран не фальшивя! Но при этом надобно, чтоб мне загодя указывали, какую поправку должен я внести согласно высшим интересам!  Если я на разлучу еврея с его магазином, то удовлетворю, естественно, домовладельца... нет, дольшика, я уже совсем запутался... а если имела место провокация со стороны безработного, то домовладелец, который...  то фон Милю угодно, чтоб... Меня не переведут в нижнюю Померанию, ведь я пострадал от инфаркта и я не желаю конфликтовать с СА, наконец, у меня семейство, Фей! Хорошо жена сказала мне: я должен попросту добросовестно разобраться в том, что случилось на самом деле!  После чего, в крайнем случае, я очнусь на больничной койке. Говорю ли я о разбое? Я говрю о провокации. Итак, чего угодно? Еслественно, я осуждаю не СА, но еврея или безработного, но в отношении кого из них должен я вынести приговор? Кого из них выбрать мне, чтоб удовлетворить и дольщиках, и домовладельца? В Померанию ни в коем случае я не отправлюсь, лучше уж в концентрационный лагерь, Фей, так не пойдёт! Не я же обвиняемый! И всё таки я готов ко всему!
Советник (уже встав): Ничего пока не готово, мой дорогой.
Судья: Но как мне рассудить?
Советник: Обычно судье подскаывает его совесть, герр Голль. Позвольте высказаться ей! Берегите честь.
Судья: Да, естественно. Здраво рассудить по совести. Но в этом деле что я должен выбрать? Что, Фей?
(Советник ушёл. Входит Распорядитель, молча взирает на Судью. Звенит телефон.)
Судья (поднимает трубку): Да?.. Эмми?.. Что они сказали?.. Вечером играем в кегли?.. От кого звоном?.. Референт Присниц?.. Откуда ему знать?.. Что это значит? Мне надо огласить приговор.
(Он кладёт трубку. Распорядитель подходит к нему. Шум становится сильнее.)
Распорядитель: Хеберле, Шюнт, Гауницер, господин Судья.
Судья (собирает бумаги): Немедля.
Распорядитель: За столиком прессы я разместил господина советника, чем тот остался вполне доволен. А вот господин главный прокурор решился занять место на виду. Он пожелал сесть в судейское кресло. Так что вам придётся вести заседание со скамьи подсудимых, господин Судья! (Он глупо смеётся над собственной шуткой.)
Судья: Этого я не стану делать ни в коем случае.
Распорядитель: Вот выход, вот дверь, господин Судья. Но куда вы подевали папку с делом?
Судья (нервничает вовсю): Да, она мне нужна. Иначе я вообще не знаю, кто обвиняется, в чём? Как бы только нам удовлетворить господитна первого прокурора?
Распорядитель: А ,вот у вас подмышкой адресная книга, госопдин судья. Она ваша папка.
(Он тычет подмышку Судье адресную книгу. Утирая пот,  расстроенный Судья уходит в зал.)

продолжение следует
перевод с немецкого Терджимана Кырымлы

Судья (как бы очнувшись): Говорите, показания фон Миля? Да ведь он-- домовладелец, который желает избавиться от Арндта. Его свидетельство предвзято.
Прокурор: Да что вы настроены так против фон Миля? Покчему он не может, поклявшись, высказать правду? Вы разве не знаете, что фон Миль не только работает в СС, но и на хорошем счету в Министерстве юстиции? Я бы посоветовал вам, дорогой Голль, уважать его значительную персону.
Судья: Ещё бы. Наконец, ныне любой, кто сдаёт помещение под еврейский гешефт, тот непременно значительная персона.
Прокурор (высокопарно): Пока съёмщик платит за аренду...
Судья (дипломатично): ... На него кто-то да пожалуется...
Прокурор: Итак, вы всё же знаете. Но кто сказал вам, что домовладелец пожелал выбросить съёмщика? Тем более, что его жалоба была отклонена? Зачем ему этот заведомо проигрышный ход? Милый Голль, не будьте столь наивны.
Судья (рассержен не на шутку): Мой милейший Шпитц, всё не столь просто. Его дольщику бы покрывать Арндта, и домовладельцу бы выгораживать его, ага? Вот в чём следует разобраться.
Прокурор: К чему вы клоните следствие по делу?
Судья: Отвратительно запутанные околичности. Желаете бразильскую? (Прокурор угощается сигарой; юристы курят молча, затем Судья мрачно рассуждает.) Но если преставить суду дело так, что Арндт не провоцировал ,то придётся вынести решение в адрес СА.
Прокурор: Во первых, не в отношении СА, ведь речь идёт лишь о Хеберле, Шютце и Гауницере, которые ни при чём, елли только не в отношении безработного, ну, как же звать его... (Доверительно.) Во-вторых, пожалуй, он повременит с заявлением на членов СА.
Судья: А где же он теперь?
Прокурор: В клинике.
Судья: А Вагнер?
Прокурор: В концентрационном лагере.
Судья (снова немного успокоившись): Ну да, ввиду обстоятельств Арндт действительно пожалуй вовсе не станет заявлять на членов СА. А Вагнер не станет лезть из кожи вон, доказывая свою невиновность. Но "штурм" вряд ли будет доволен, если еврей останется на свободе.
Прокурор: Но членам СА до суда было разъяснено, что они оказались спровоцированы. То ли евреем, то ли марксистам-- им всё равно.
Судья (всё ещё сомневаясь): Не совсем. Во время столкновения между безработным Вагнером и СА ещё и пострадал ювелирный магазин. Что-то да прихватили штурмовики.
Прокурор: Да ,всё они не унести не смогли. Каждому не угодишь. А кому угодить надобно, то пусть вам подскажет национальное чутьё, милый Голль. Я лишь желаю особо напомнить вам, что в национальных кругах, --а я недавно разговаривал с одним весьма высоким сотрудником СС-- поговаривают о чистке судейского корпуса.
Судья (глубоко вздохнув): Судейское дело ныне в любом случае дело непростое, мой дорогой Шпитц. Примите и это во внимание.
Прокурор: Охотоно. Но и вы помните замечательную мысль нашего комиссара юстиции, её придерживайтесь: "Верно то, что хорошо Немецкому Народу".
Судья (угрюмо): Да-да.
Прокурор:  Т о л ь к о   б е з   п а н и к и .  (Подымается.) Вы ознакомлены с подоплёкой дела. Вам будет нетрудно рассудить. К делу и до скорого, дорогой Голль.
(Он уходит. Судья очень раздосадован. Он некоторое время стоит у окна. Затем рассеянно листает дела. Наконец, он звонит. Входит Секретарь.)
Судья: Приведите-ка мне ещё раз уголовного инспектора Таллингера. Срочно, постарайтесь. (Секретарь уходит. Затем снова является Инспектор.)  Таллингер, вы чуть не спутали мне прекрасный пасьянс своей подсказкой, мол происшествие случилось из-за провокации Арндта. Герр фон Миль готов клятвенно заявить, будто провокатором оказался безработный Вагнер, а не Арндт.
Инспектор (невозмутимо): Да, именно так, господин Судья.
Судья: Что значит "именно так"? Вы на попятную?
Инспектор: Это значит, что Вагнер выкрикивал оскорбления.
Судья: А прежде вы говорили что?
Инспектор (решительно): Господин Судья, не будем тут вспоминать и сравнивать, мы не вправе...
Судья (строго): А ну, прекратите-ка. Вы находитесь в здании Государственного суда. Был допрошен Вагнер или не был?
Инспектор: Если вам угодно знать, то именно я не ездил в концлагерь. Но в акте комиссарского расследования значится, что Вагнер сам избил себя по почкам, то есть он был допрошен. Только...
Судья: Итак, он был допрошен! Что значит ваше "только"?
Инспектор: Он воевал, был ранен штыком в горло, а оттого кричать не может, а ,как показал Штау, дольщик Арндта, вы знаете, Вагнер вовсе не в силах кричать. Как мог фон Миль на втором этаже рассышать ругательства, это не совсем...
Судья: Ну да чтоб оскорбить кого-то , не надобно быть речистым как Гётц фон Берлихинген (сказочный герой, рыцарь,-- прим.перев.), достаточно простого жеста. У меня сложилось мнение, что руководство СА придерживается одной версии случившегося. Точнее говоря, именно одной, а не другой.
Инспектор: Яволь, господин Судья.
Судья: Каковы показания Арндта?
Инспектор: Он вообще ничего не сказал, он не присутствовал на месте во время стычки, а получил ранение головы вследствие падения с лестницы. Больше ничего он нам не сказал.
Судья: Пожалуй, он умыл руки-- и вышел, как Понтий Пилат, а оттого совсем непричастен и невиновен.
Инспектор (поддакивая): Яволь, господин Судья.
Судья: А СА вполне удовлетворится, если штурмовики выступят на суде в качестве свидетелей.
Инспектор: Яволь, господин Судья.
Судья: Перестантьте талдычить "яволь" как Щелкунчик.
Инспектор: Яволь, господин Судья.
Судья: Что вы хотите этим сказать? Да не прибедняйтесь вы ,Таллингер. Наконец, поймите, что я несколько возбуждён. Я ведь знаю, что вы благородны. А если вы мне дадите совет, только чур, без задней мысли, а?
Инспектор (добреет, вмиг становится самим собой): Представляете себе, что ваш заместитель метит на ваше кресло, отчего решил подставить вас? Давно слыхать... Преставьте себе, господин Судья, что вы оправдали жида. Он не провицировал парней. Вовсе его не было на месте происшествия. Дыру в затылке ох схлопотал в другом месте, совершенно случайно поссорившись с другими персонами. После чего, однако, спустя некоторое время, вернулся в магазин. Штау ведь вовсе не мог запретить вернуться в магазин своему компаньону. А магазину причинён ущерб на сумму 11 тысяч марок. Но это же ущерб Шлау, который ведь не желал убытка своему дольщику. Итак, Шлау, насколько я его знаю, задержался в СА из-за своей дорогуши. Конечно, из того, что он компаньон жида не следует, что он жидовский слуга. Уж у него-то есть люди под рукой. Затем, значит, что стибрили драгоценности члены СА. Как их накажет руководство, после вашего приговора, можете себе представить. Простой немец этого постольку-поскольку не представляет. Кстати, с чего бы в Третьем Рейхе жиду тягаться со "штурмом"?
(Спустя некоторое время нарастает шум за дверью. Он уже довольно силён.)
Судья: Что там за ужасный шум? Минутку, Таллингер. (Звонят. Входит Судейский распорядитель.) Что там за треск, дружище?
Распорядитель: Зал полон. А в проходах столько народу, что не протолкнёшься. И тут члены СА, они в первых рядах, говорят, что должны присутствовать до самого занавеса.
(Распорядитель уходит, а Судья испуганно глядит ему вслед.)
Инспектор (продолжает, настойчивее): Народ вам слегка сядет на шею, знаете ли. По-хорошему советую вам, займитесь Арндтом, а СА оставьте в покое.
Судья (сидит разбитый, сжимает голову ладонями, усталый): Хорошо, Таллингер, мне надо всё основательно взвеситьнсобдумать.
Инспектор: Да, вы обязаны сделать это, господин Судья.
(Он уходит. Судья с трудом подымается, прислушивается к буре. Входит Распорядитель.)
Судья: Поднимитесь-ка наверх к господину ландгерихтсрату (к Советнику юстиции, далее по тексту "Советник",-- прим.перев.) Фею и скажите ему, что нижайше прошу его спуститься ко мне на пару минут.
(Распорядитель уходит. Является Служанка Судьи с завтраком в пакете.)

Служанка: Вы снова голову забыли, господин Судья. Просто беда с вами. Что вы сегодня снова забыли? Подумайте, вспомните-ка хорошенько? Главное! (Она вручает Судье завеёрнутый завтрак.) Пакет с завтраком! А то вы снова купите себе эти крендели, чуть тёплые, а затем у нас снова, как на прошлой неделе, случится изжига. Ведь вы не заботитесь о себе.
Судья: Добро, Мария.
Служанка: Нехорошо, а я просто вот пришла, принесла. Весь суд полон штурмовиками, по случаю слушания дела. И что им сегодня обломится, господин Судья? У мясника вот сегодня говорили ,мол хорошо, что ещё правосудие есть! Взять да убить дельца! Половина штурмовиков-- бывшие уголовники, это весь квартал знает. Покуда у нас остаётся юстиция, они хоть в соборы тащатся. Они из-за браков туда ходят, как этот Хеберле, который полгода назад обручился было, и пока держался прилично. А на безработного Вагнера, который был ранен в горло, они напали, когда тот убирал снег-- это все видали. Частенько они буянят, весь квартал подмяли, а тех, кто слово против скажет, они окружают и бьют до упаду.
Судья: Довольно, Мария, хорошо. Только уходите уж, мне пора!
Служанка: Я сказала у мясника, мол господин Судья им покажет, права я? Приличные люди, те все на вашей стороне, а это что-то да значит, господин Судья. Только завтракайте не торопясь, жуйте хорошо, иначе вам станет плохо. Это вредно для здоровья. Да я уже ухожу, не стану держать вас. Вы отставьте на время дела, не волнуйтесь, хоть пару минут, не ешьте на нервный желудок, не отвлекайтесь, покушайте что полезно вам. Берегите себя. Здоровья себе не купите. А я уже ухожу, вы знаете, а я ведь вижу, что вам не терпится приступить к рассмотрению дела, а мне надо в лавку колониальных товаров.
(Служанка уходит. Является ландгерихсрат Фей, Советник, он постарше Судьи, приятели они.)

продолжение следует
перевод с немецкого Терджимана Кырымлы

6. Правовое изобретение
(Rechtsfindung)

Dann kommen die Herren Richter
Denen sagt das Gelichter:
Recht ist was dem deutshen Volke nuetzt.
Sie sagen: wie sollten wie das wissen?
So werden sie wohl Recht sprechen muessen
Bis die ganze deutshe Volk sitzt.

Затем примкнули судьи,
напутствовал их Мудрый:
"Что немцам хорошо-- Закон".
Они: "Не знаем разве?
Народ галдит о Праве,
посадим всех --утихнет звон.

Аугсбург, 1934 год.

Совещательный кабинет в здании суда. В окно видать молочное январское утро. Шарообразная газовая лампа пока горит. Судья надевает мантию, а в дверь стучат.

Судья: Войдите.
(Входит уголовный Инспектор.)
Инспектор: Гутен морген, герр Таллингер.
Судья:  Я вызвал вас по делу Хеберле, Шюнта и Гауницера. Суть которого мне, честно говоря, не вполне ясна.
Инспектор: ?
Судья: Из бумаг я выяснил, что гешефт, где имело место происшествие, ювелирный магазин Арндта, есть еврейский гешефт?
Инспектор: ?
Судья: А  Хеберле, Шюнт и Гауницер пока ещё члены Седьмого штурмового отряда? (Инспектор кивает.) Разве СА за то, чтобы подвергнуть их взысканию? (Инспектор трясёт головой.)  Пожалуй, следует добавить то, что расследование инцидента привлекло внимание СА? (Инспектор поживает плечами.) Не соблаговолите ли Вы, Таллингер, коль Вам не трудно, припомнить вкратце суть дела?
Инспектор (механически): Второго декабря прошлого года в восемь утра с четвертью в ювелирный магазин Арндта на Шлеттовштрассе вторглись штурмовики Хеберле, Шюнт и Гауницер  и после краткой словесной перепалки ранили в затылок пятидесятичетырёхлетнего Арндта. Ущерб грабежа составил 11 234 марки. Расследование уголовной полиции от седьмого декабря минувшено года подтвердило...
Судья: Дорогой Таллингер, да это же значится в деле. (Он сердито указвает на протокол обвинения на одной-единственной странице.) Шрифт самый мелкий, а строки без интервала, мне пришлось носом утыкаться, да, в последние месяцы меня не балуют! Но то, что вы сказали, значится здесь. Я надеялся услышать от вас лишь о непечатных обстоятельствах случившегося.
Инспектор: Яволь, герр Прокурор.
Судья: Итак?
Инспектор: Собственно, обстоятельства все как на ладони, господин Судья.
Судья: Таллингер, вы же не станете утверждать, что дело ясно как майский день?
Инспектор (ухмыляясь): Нет, не ясно оно.
Судья: Должно быть, драгоценности пропали во время происшествия? Их надо искать?
Инспектор: Нет, я не знал этого.
Судья: ?
Инспектор: Герр Прокурор, у меня семейство.
Судья: И у меня, Таллингер.
Испектор: Яволь. (Пауза.) Арндт, он ведь жид, знаете ли.
Судья: Это ясно по его фамилии.
Инспектор: Яволь. В квартале некоторое время поговаривали, будто даже замышлялся "расово позорный ритуал". (половая связь еврейки и арийца?--- прим.перев.)
Судья (несколько оживившись): Ага! Кто был впутан?
Инспектор: Дочь Арндта. Ей девятнадцать, будто симпатичная.
Судья: Обстоятельства запротоколированы, дело возбуждено?
Инспектор (отшатывась): Это нет. Затем слушок утих было.
Судья: Кто его распространил?
Инспектор: Домовладелец. Некий герр фон Мииль.
Судья: Который, пожалуй, желал избавиться от еврейского гешефта?
Инспектор: Так мы думали. Но он отказался давать показания.
Судья: Несмотря на что, в общем итоге соседи заметно настроились против Арндта. Да так, что молодые люди оказались в состоянии некоторого национального возбуждения...
Инспектор: (убеждённо): Я не верю, герр Судья.
Судья: Во что вы не верите?
Инспектор: Что Хеберле, Шюнт и Гауницер сильно гарцевали из чувства расовой солидарности.
Судья: Почему бы нет?
Инспектор: Фамилия пострадавшего арийца, как было сказано, ни разу не была отмечена в актах. Бог знает, кто он. Он мог оказаться обитателем любого арийского двора, правда? Ну, и где его искать прикажете? Короче, "штурм" (СА-- прим.перев.) не желает поднимать вопрос.
Судья (нетерпеливо): И почему же вы мне это говорите?
Инспектор: Ведь вы сказали, что у Вас семья. И вам подобный скандал ни к чему. Соседи, понимаете ли, в таких случаях понятно.
Судья: Понимаю. Но остальное мне неясно.
Инспектор: Чем меньше, тем лучше, как у нас говорят.
Судья: Вы красноречивы. Я должен вынести определение.
Испектор (неопределённо): Да, да.
Судья: Итак, имела место лишь явная провокация со стороны Арндта, иначе в причинах инцидента никак не разобраться.
Испектор: Точно моё мнение, герр Судья.
Судья: Каким образом были спровоцированы члены СА?
Инспектор: Согласно их личным показаниям, их спровоцировал не только Арндт ,но и некий безработный, которого хозяин магазина подрядил чистить снег. Штурмовики будто шли момо попить пива, а когда миновали магазин, то безработный Вагнер и хозяин Арндт, стоя у дверей заведения, непечатно обругали их.
Судья: Можете ли вы сказать, как?
Инспектор: Увы. Но домовладелец доложил, что он из окна видел, как Вагнер провоцировал членов СА. Кроме того, дольщик Арндта, который именно в тот день пополудни находился в отделении СА, дополнил показания Хеберле, Шюнта и Гауницера: он заявил, что Арндт издавна в его присутствии презрительно высказывался в адрес СА.
Судья: А, у Арндта есть дольщик? Ариец?
Инспектор: Ну ясное дело, ариец. Думаете, он осмелился бы пойти под жидовскую "крышу"?
Судья: Но дольщик, думается мне не станет свидетельствовать против Арндта?
Инспектор (лениво): Пожалуй, станет.
Судья (раздражённо): Отчего же? Разве гешефт не будет обязан выплатить компенсацию, если будет доказано ,что Арндт спровоцировал Хеберле, Шюнта и Гауницера?
Инспектор: Тогда почему вы думаете, будто Штау понесёт убытки в таком случае?
Судья: Не понимаю. Он же в доле.
Инспектор: Ну и что?
Судья: ?
Инспектор: Мы выяснили, это не для протокола, что Штау то ли состоял в членах СА, то ли нет. Сотрудничал иногда. Поэтому, вероятно, Арндт его и взял в долю. Штау было замарался о одном деле, когда штурмовики посетили тут некоего господина. Они перепутали адрес, в общем, пришлось повозиться укладывая выпотрошённые ящики шкафов. Я, конечно, не утверждаю, что Штау причастен, но... В любом случает, он непростой тип, такому палец в рот не клади. Пожалуйста, вы же сами было признались, что у вас семья.
Судья (тряся головой):  Я не вижу интереса господина Штау. Зачем ему убыток в 11 тысяч марок?
Инспектор: Да, украшения действительно пропали. То есть, в любом случае Хеберле, Шюнт и Гауницер не присвоили их. Не продавали, не носили.
Судья: Вот как.

Инспектор: Конечно, Арндт в качестве компаньона пришёлся не по нраву Штау, которому впридачу Арндт навязал своё провоцирующее общение. А неудовольствие, которое последний долго таил не могло не вызвать отвращения Штау, ясно?
Судья: Да, во всех отношениях совершенно ясно. (Он вего лишь миг, соображая, рассматривает Инспектора, который постоянно попросту, без выражения субординации,  смотрит ему в лицо.) Да, из этого, пожалуй следует, что Арндт провоцировал членов СА. Этот мужчина везде себя явно скромпрометировал. Разве не говорите вы, что аморальное поведение его дочери не послужило поводом жалобы домовладельца? Да-да, знаю, не надо выносить сор из избы, но если в одном сделать поблажку, то в другом место обязательно случится прокол. Благодарю вас, Таллингер, вы хорошо сослужили мне. (Судья протягивает Инспектору сигару. Инспектор удаляется. В притолоке он разминается с вошедщим в кабинет Государственным прокурором(в дальнейшем "Прокурор",-- прим.перев.)
Прокурор (Судье): Могу ли с вами недолго поговорить?
Судья (на завтрак себе чистит яблоко): Извольте.
Прокурор: Речь о деле Хеберле, Шюнта и Гауницера.
Судья (деловито): Да?
Прокурор: Дело в общем-то ясно...
Судья: Да. Я вообще не понимаю, зачем Прокуратура занялась этим делом.
Прокурор: Вот как?! Это происшествие портит нам квартальный отчёт. Даже сверху запрос был.
Судья: В деле вижу лишь еврейскую провокацию, больше ничего.
Прокурор: Ах, чепуха, Голль! Только не верьте в то, что что наш Уголовный кодекс, пусть он теперь выглядит несколько лаконично, впредь не заслуживает глубокого внимания. Я только подумал, что вы по простоте душевной, скажем так, приняли во внимание известные обстоятельства дела. Но не сделайте в нём ляпа. В дальнюю Померанию вы отправитесь скорее, чем вам кажется. А там теперь не слишком комфортно.

Судья (озадачен, прекращает чистить яблоко): Мне это совершенно непонятно. Вы же не станете утверждать, что настаиваете на оправдании еврея Арндта?
Прокурор (значительно): Если бы я настаивал! Мужчина провоцировал неумышленно. Вы полагаете, если он еврей, то не может получить своё по заслугам в суде Третьего Рейха? Послушайте, да вы, Голль, говорите как странный оригинал.
Судья (сердито): Я не оригинальничаю. Я лишь представляю себе дело так, что Хеберле, Шюнт и Гауницер были спровоцированы.
Прокурор: Но они же были спровоцированы не Арндтом, безработным, да, вот, тем, который там убирал снег, да, Вагнером.
Судья: О нём ни слова в вашем заключении, мой дорогой Шпитц.
Прокурор: Ни слова. Государственная прокуратура прослышала, будто члены СА напали на Арндта. А затем Прокуратура провела надлежащее расследование. Например, согласно показаниям Миля, Арндт вообще не был на улице, выходил на улицу, зато безработный, ну, как же его звать-то, да, Вагнер, он озвучил было оскорбления вслед проходящим мимо членам СА, что всё-же следует присовокупить к делу.

продолжение следует
перевод с немецкого Терджимана Кырымлы