Все частные дома были похожи, видно, строились по одному утвержденному плану и потому – два высоких окна смотрели на прохожих через зеленый или синий штакетник, рябящий меж толстых, сложенных из “камушка” (пиленого известняка) тумб, похожих на квадратных белых медведей. Ворота, тоже зеленые или синие, имели в себе отдельную дверь, чтоб не открывать их всякий раз для человека. Но чаще – без ворот. Личных автомобилей было меньше, намного.
Так что – высокая калитка и кнопочка звонка на побелке тумбы. Звонок тоже не у всех и это всегда меня мучило. Потому что, приходя к подружке, нужно было высматривать через копья штакетника, а есть ли кто во дворе, и хорошо, если этот кто – был. Или кричать что-то, в надежде, что услышат в доме, через непрерывный гул телевизора. А что кричать? Я даже в магазин зайти не могла, если от холода и ветра дверь внутрь была прикрыта. Все представляла себе, как подхожу, дергаю ручку, а он вдруг закрыт и мне придется обратно, на глазах у всех. – Грузчиков, выпивающих на бетонных блоках в траве, бабок на дальней лавочке, – да все припали к окнам и из-за занавесок следят, ухмыляясь за моим топтанием у закрытой двери! Тогда я приходила домой, неся в кулаке зажатую мелочь на хлеб, и врала, что в магазине обед, а мама удивлялась, – переучет, что ли, у них…
Написался рассказ. Думался давно уже и даже половинка его написалась пару лет назад. И я ее забраковала. А на днях все-таки пришел, стукнулся и написался. Боялась, вдруг совсем переспел, забродил и скис. Но, вроде бы, нет.
Буду править, потому выложен пока что только на СИ. Чтоб не гоняться потом за блохами по трем ресурсам.
ВСЕ ВКЛЮЧЕНО
На последнем, медленном полушаге к зеркалу она остановилась. Пальцы расслабились, меховое манто, нежное и невесомое, с ласкающей кожу подкладкой, выскользнуло, тронуло в движении кончиками длинных ворсинок бедро и пало на вощеный паркет. А больше на изгибистой, совершенной фигуре ничего и не было. Лишь облако волос мерцало, стекая пушистой водой на полные груди, и края прядей щекотнули талию, когда повернулась, - посмотреть в профиль. Подтянут ли живот, не провисла ли грудь. Подтянут. Не провисла, - сказало ленивое солнце и потрогало кожу теплыми пальцами.
- Стоп!
Валерия дернулась, метнулась ко рту рукой, короткими пальцами по уголкам губ. Казалось, слюна там. Но сухо. И хочется пить. Она заворочалась в кресле, нащупала ногой приступку, попробовала встать. Ухватилась за поручень кресла.
Лян смотрел, равнодушно как бы, но злорадство скакало, дрожало, как коленки этой... носорожихи, вспомнил он виденную вчера передачу. И стал следить глазами, как туп-туп-туп короткими ногами в серых чулках, подрезанных белым халатом по колено, клиентка забегала по комнате, проверяя все углы и закоулки.
- Здесь что? А здесь?
Май - месяц цветочного меда, когда он летуч. В пчелах и цветах. Не собран, еще живет сам, не для нас, еще частью радости не лишь чайного стола.
Июнь. Девичий вкус желтой черешни. Сладость шариками. И запах травы на газонах. Трава умирает под сотней ножей и пахнет радостью, безоговорочной. Вовсе не так - растертая пальцами. Запах смерти травы на пальцах - он не радостен, а серьезен, он лишь для того, кто рядом. Для тех, кто...
Июль. Женский вкус вишен. Когда уже темные от невмоготу, созревшие до полной беззащитности, готовые лопнуть натянутой кожицей - в первых же руках, у первых же губ. Оставляют след. Долгий. На коже и в памяти. А как же...
Август. Вы когда в последний раз - помидоры с куста? Чтоб Темный август, и жара такая, что все замирает и не способно сопротивляться. И тогда, среди сухости и жестяного цокота насекомой мелкоты, горячий атлас, чуть прикрытый шершавым листком. Под атласом - взрыв. И во рту не поймешь, кровь ли, слюна, или накопленный жарой сок, повисший огромной каплей красного среди беспорядочной сухости трав. Мужской вкус, мужской запах.
Сентябрь...