«Здравствуйте, Таня! извините пожалуйста, что к Вам обращаюсь, но это очень важно. Что Вас сейчас связывает с Klaus Peters? Дело в том, что, как я думала, у меня с ним очень серьезные отношения, мы несколько раз с ним встречались и сейчас снова договариваемся о совместной поездке.  Возможно, что сейчас вы уже не имеете с ним отношений. Пожалуйста не говорите ему об этом письме, я не хочу поднимать никаких скандалов, просто хочу для себя понять, что происходит, стоит ли ему доверять. Ведь я-то больше ни с кем не общаюсь, кроме него.

Пожалуйста, ответьте мне честно, ведь должна же быть между женщинами солидарность, только Вы, Женщина, можете понять, какую боль я сейчас испытываю, когда увидела, что вы у него в друзьях.

Пожалуйста, Таня, ответьте в любом случае, что бы я знала, что вы получили мое письмо. Заранее благодарна Вам за ответ! Алиса. (и еще раз прошу, не говорите ему об этом, совсем не хочу разборок)» 

…я читала это письмо и не верила свом глазам. Что это? Розыграш, глупая шутка? Всё это смахивало на бред. Я закрыла письмо. Потом снова открыла. Нет, всё то же самое. Всё верно. Но что всё это может означать? И чего хочет добиться эта женщина? С какой целью она пишет мне это письмо? А эти фразы – «женская солидарность», «вы же понимаете, как мне больно», «я должна знать, могу ли ему доверять»… Что она ждет от меня? Какой ответ хочет получить? Правду? И на что она вообще рассчитывает? «Ни в коем случае ни говорите Клаусу. Я не хочу скандалов и выяснений отношений…» Т.е. тем самым она намекает на то, что отношения у них близкие. Но, она видит меня всего лишь в списке его друзей в facebook, и устраивает весь этот театр… Она что так сильно влюблена в него, что совсем потеряла голову, или она просто прощупывает обстановку?...

 

Да, я знаю Клауса. И уже достаточно давно. Мы переписываемся уже более полугода. Мы как-то сразу нашли общий язык. И как-то сразу с первых писем между нами возникла нереальная атмосфера доверия. Мы знали друг о друге всё. О предыдущих неудачно завершившихся браках и причинах, к этому приведших, о детях, работе, хобби, увлечениях и интересах. И это со мной он планировал сейчас встретиться… «Сентябрь, бабье лето, бархатный сезон. Поверь, Италия особо прекрасна в это время. Жара уже спадет, массы туристов с детьми уже схлынут, и можно будет спокойно, без суеты и спешки побродить по улочкам Пизы и Сьены, Флоренции и Гроззетто…», - писал мне он. Он влюблен в Италию, в Тоскану. Не проходит и года, чтобы он не побывал там. Холмы, поросшие пиниями, средневековые деревеньки, спрятавшиеся высоко в горах, серпантины дорог, чашка утреннего эспрессо в кафе на маленькой площади, звон колоколов и крики итальянцев, когда их любимая футбольная команда забила гол, женщины, сидящие на скамейках возле церкви или ступеньках собственного дома, обменивающиеся последними новостями и сплетнями в ожидании своих мужчин, бокал красного вина и спагетти болоньезе в деревенской траттории вечером, и повсюду кошки…

Он заразил меня своей Италией, я ее уже видела во сне. Оставалось еще 4 недели, и я должна была всё это увидеть в реальности… И теперь вот это письмо… Что же делать?... Во-первых, не поддаваться этой женщине, не идти у нее на поводу. Кто она мне? Никто! Кто мне Клаус? Друг! А дружба подразумевает доверие. Я верю ему. И никакая «женская солидарность» не собьет меня с толку…

 

Вечером, связавшись как обычно с Клаусом по скайпу, первый вопрос, который я задаю: «Кто такая Алиса?» Он не спрашивает, «откуда такой вопрос, почему я спрашиваю…» Он просто пишет: «Знакомая из… ой, не могу вспомнить название города…»

- Не важно, всё равно… Просто я сегодня получила письмо от нее

- Письмо??? От нее??? Что она пишет?

- Пишет, что знает тебя, что ты – единственный мужчина в ее жизни, что вы встречаетесь, что сейчас планируете новую встречу и совместную поездку…

- Серьезно? А я вот только сейчас об этом узнал… А что она вообще от тебя хочет?

Я вкратце пересказала ему содержание письма.

- Забудь. Просто проигнорируй. Я ее видел один раз в жизни у друзей на ужине, и мне было этого достаточно, чтобы понять, что я не хочу иметь с ней ничего общего. А эта ненормальная просто влюбилась в меня… Постоянно пишет письма, говорит о своей любви и мечтах…Я ей всё объяснил, но видимо до нее не доходит. То ли ее немецкий так плох, то ли она просто не хочет понять…

- … ясно… Но это ее проблема, а я-то тут причем???!!!

- Не обращай внимание! Забудь, проигнорируй…

- Да я понимаю… Просто неприятно как-то. И еще вся эта «солидарность» и «не говорите Клаусу»… Знаешь, а она не учла, что мы – друзья. Даже не подумала об этом… Да, я не знаю, на что она рассчитывала, но обманывать тебя  я не собираюсь.

- Спасибо. Мне жаль, что так получилось…

- Да ничего. Просто понимаешь, я никогда ни у кого не уводила мужчину, с женатыми не связывалась. Для меня это всегда было табу. А тут такое… Да и честно говоря, женщину жалко. Ведь она пишет, потому что чувствует себя беспомощной. Она влюблена. Хотя такой поступок и не совсем нормален, но, знаешь… Я все-таки немного могу её понять. И мне жаль её…

- Такова жизнь. Сколько существует мир, столько существует и неразделенная любовь. И изменить это никому не в силах

- Согласна, но…

- Забудь, просто забудь. Мне действительно жаль, что так все получилось…

Дальше мы разговаривали как прежде, хотя неприятный осадок остался. Со временем всё снова встало на свои места. Я еще долго думала, что делать с письмом, а потом просто удалила. Мне жаль её, но думать надо о себе… И хотя я не влюблена, но друзьями разбрасываться не буду… Да и кто знает, может я еще и влюблюсь?… В Италии…

 

Спустя месяц, когда мы сидели за чашкой капуччино в кафе на пьяцца дель Кампо в центре Сьены, он, смотря мне прямо в глаза и взяв мою руку в свою, вдруг сказал: »А знаешь, когда я в тебя влюбился?! В тот вечер, когда ты рассказала мне о письме той ненормальной. Женщина, которая тебе верит и доверяет, которая честна с тобой и настолько умна и уверена в себе – настоящий подарок. Подарок судьбы. Встретив такую, ты должен сделать всё, чтобы не потерять её никогда…»

За окном метет метель. На улице минус 10, по моим одесским меркам – страшный мороз!!! Я люблю солнце и море, а еще пальмы, и конечно лето! Зима – это мертвый сезон. Радуют только рождественские базары и скидки. Ну и еще Новый год.

Долгое время у меня была традиция: 31 декабря, днем, когда все вокруг суетятся в поисках елок и подарков, когда повсюду истерия в магазинах, очереди в кассы супермаркетов и запись в салоны красоты, мы с мужем ходили в наш любимый ресторанчик в Горсаду. Зимой у них всегда появляется новое меню, обновляется и карта напитков. Появляются зимние коктейли, которые призваны помочь посетителям согреться и прогнать тоску. Есть здесь и глинтвейн, и пунш, есть коктейли с названиями экзотическими, а потому уже согревающими, такими как например – Зурра. Замерзнув на улице от мороза или продрогнув от сырости, или просто зайдя в поисках чего-то пестрого, радующего уставший от серого неба и асфальта глаз, ты попадаешь в другой мир, в уют буржуазной одесской квартиры начала прошлого века. Ты слушаешь джаз, листаешь страницы любимых книг, стоящих тут же на полке и ждешь свой волшебный напиток. И вот он – маг и чародей – официант со стаканом на подносе. Он улыбаясь ставит стакан передо мной. Я смотрю на этот солнечный цвет коктейля, я вдыхаю его аромат, аромат фруктов и мяты, белого вина и корицы, делаю первый глоток, он обжигает как одесское солнце летом. Становится жарко…

А за окном мороз. И метель… Вот бы сейчас в летнюю сказку, ну или хотя бы в лето коктейля…Но выходить не хочется, даже из-под одеяла вылазить лень. И только мысль о чем-то горячем и согревающем поднимает меня с кровати и манит на кухню. В поиске лимона я открываю холодильник. Но взгляд мой падает на банку с вишневым вареньем. Вишня… Июнь… Лето… И сразу становится уютно и тепло. Я достаю варенье, кладу пару ложек в чашку и заливаю кипятком. Чудесный нектар и ничуть не хуже чем коктейль. Кисловатый вишневый вкус, насыщенный кровавый цвет, он напоминает о вишневом компоте. А еще о варениках с вишней…

Точно!!! Вареники с вишней!!! Мои самые любимые! Помню я никогда не могла наесться ими. Я ела их до боли в животе. Знала, чувствовала, что больше не могу, но ела. Вареники с вишней… Они напоминают мне еще и о детстве. Помню, как только появлялась вишня, мы с сестрой требовали у мамы вареников. У нас никогда не было ни пистолетиков для удаления косточек, ни шприцов, ни ложечек. Да и к чему они? Мы вытаскивали косточки сами, своими пальцами. Это был целый ритуал. За окном июньская жара, в доме духота и одежда прилипает к телу. Мама ставит миску с вишней перед нами. Мы раздеваемся почти догола, повязываем фартуки и начинаем чистить вишню. Мы что-то рассказываем друг другу, болтаем, смеемся, хохочем. И пытаемся не перепутать: куда вишню, а куда – косточки. Вишня брызгает, красные капли летят на лицо, на стол, на стену. Пальцы красные, с них капает сок. Мы заливаемся смехом… А потом наперегонки бежим в душ. Кто первый помоется, тот первый и есть будет! И вот вареники на столе. Жадно, отталкивая друг друга, мы раскладываем их по тарелкам, поливаем вишневым сиропом, посыпаем сахаром. Они еще горячие, но нам не терпится, ждать просто нет сил. И вот ты кусаешь первый вареник, вишня обжигает тебя, но остановиться ты уже не можешь… Вкусно!!!

Как давно это было. Как давно. Вареники с вишней, вишневый компот, лето, море, детство… Вареники с вишней… Я и сейчас не могу остановиться и ем их до боли в животе. И клубнику ем сколько хочешь… А как хочется как в детстве делить по тарелкам: одна – тебе, одна – мне, одна – тебе, одна – мне… А ты себе больше положила, а у тебя клубника крупнее, а так не честно. Мама, ну скажи ей…

Зима, снег за окном, горячий вишневый напиток в любимой чашке. Пойду позвоню сестре. Как же давно мы не виделись, как же она далеко…

Они сидели на диване в гостиной и смотрели телевизор. Главные герои фильма, стояли на берегу океана в Санта-Барбаре, держась за руки, смотрели друг другу в глаза и целовались в лучах заката под шум волн…

 

- Скажи, а ты меня еще любишь?

- В смысле?

- В прямом. Ты меня любишь?

- … ну да

- а без «ну» нельзя?

- Почему нельзя, можно

- Ну так, так и скажи: Я люблю тебя.

- Я люблю тебя.

- Ты говоришь так, как будто я заставила тебя это сказать

- Так оно так и есть…

- То есть ты не любишь меня?! – предательски подступил ком к горлу

- … послушай, да что с тобой происходит? – он оторвался от телевизора и озабоченно посмотрел ей в глаза

- Ничего не происходит!!! Я просто хочу знать, любишь ли ты меня.

- А можно подумать, ты этого не знаешь!

- А как я должна об этом знать, если ты мне даже одной простой фразы сказать не можешь – просто сказать - Я люблю тебя, - голос начинал срываться на крик

- Я могу, но смысл?! И вообще, я хочу говорить то и тогда, когда я хочу, а не когда от меня этого требуют другие.

- Значит, я другая?! – уже всхлипывая, спросила она

- Не перекручивай, я всего лишь сказал, что сам хочу решать,когда и что мне говорить.

- Но ты же мне вообще никогда не говоришь, что меня любишь!!! – ее глаза были полны слез

- А что только слова имеют значения? Слова – это что? Сочетание букв и звуков. А любовь ведь, она не в словах. Она в поступках, в отношении. Ну, скажи, ты разве не знаешь, что я тебя люблю, не чувствуешь, не ощущаешь?...

- Ну почему у всех все как у людей, а я одна должна догадываться?! – слезы уже лились по щекам, голос дрожал. Казалось еще немного, и с ней начнется истерика

- Ну ты и дурочка у меня. Насмотришься всей этой глупости, а потом несешь чепуху. Ну все, успокойся, иди ко мне. – Он обнял ее, притянул к себе, вытер слезы, поцеловал поочередно правую и левую щеки, глаза. А потом, нежно смотря в ее карие глаза, сказал - Ну конечно я люблю тебя. Кого же мне еще любить?! Ты моя самая любимая и родная. Моя единственная!

Он взял ее лицо в ладони и поцеловал самым что ни на есть голливудским поцелуем.

Ты слиш­ком при­ук­ра­ша­ешь дей­ст­ви­тель­ность, — скеп­ти­че­ски раз­гля­ды­вая на­тюр­морт, го­во­рил отец. — У те­бя цве­ты в три раза боль­ше ва­зы, к то­му же че­рес­чур яр­кие. И ба­боч­ка от­ку­да-то взя­лась...

— Я так ви­жу, — по­жи­ма­ла пле­ча­ми Ва­рень­ка.

Отец мах­нул ру­кой.

— Лад­но. Толь­ко я те­бя очень про­шу, ко­гда бу­дешь ри­со­вать Ко­пы­ти­на, со­блю­дай про­пор­ции. Поб­ли­же к ре­а­лиз­му, так ска­зать... А то сде­ла­ешь ему уши, как у сло­на, он и пла­тить от­ка­жет­ся.

Ва­ря по­мор­щи­лась. Идея пи­сать

порт­ре­ты на за­каз ей пре­ти­ла. Но се­мья ну­ж­да­лась в день­гах. Ста­ро­мод­ные пей­за­жи от­ца не про­да­ва­лись, ма­ма бо­ле­ла, а Ва­рень­ка, не­смо­т­ря на три­д­цать два го­да и силь­но оза­бо­чен­ных этим фа­к­том ро­ди­те­лей, ни­как не мог­ла вый­ти за­муж. Так что кор­мить се­мью бы­ло не­ко­му. Дав еще не­сколь­ко цен­ных на­ста­в­ле­ний, отец ушел в боль­ни­цу к ма­ме, а дочь ста­ла ждать Ко­пы­ти­на. Но де­ла­ла она это со­вер­шен­но на­прас­но. По­том­ст­вен­ный мяс­ник Ко­пы­тин вче­ра с раз­ма­хом от­ме­тил свой пя­ти­де­ся­ти­лет­ний юби­лей и се­го­д­ня, не вста­вая с по­сте­ли, весь день ле­чил­ся рас­со­лом.

...А в это вре­мя на дру­гом кон­це

го­ро­да По­ли­на Ива­нов­на, груз­ная да­ма в крас­ном ха­ла­те с ог­не­ды­ша­щим дра­ко­ном на спи­не,?го­во­ри­ла ба­сом:

— Смо­т­ри, Се­ме­нов, ты ме­ня зна­ешь. При­дешь без яиц — го­ло­ву ото­рву!                                                                                            

Се­ме­нов — вы­со­кий, су­ту­лый муж­чи­на с блед­ным не­вы­ра­зи­тель­ным ли­цом, вздох­нул. Же­ну он дав­но не лю­бил и по­ба­и­вал­ся, но, вы­пол­няя ее по­ру­че­ния, все вре­мя что-ни­будь за­бы­вал. В ма­га­зин за яй­ца­ми он хо­дил три­ж­ды. В пер­вый раз вер­нул­ся с пал­кой сы­ро­коп­че­ной кол­ба­сы, во вто­рой — с дву­мя ли­мо­на­ми, а в тре­тий — с зуб­ной па­с­той, мо­чал­кой и на­бо­ром раз­но­цвет­ных при­ще­пок. По­ли­на Ива­нов­на зе­ле­не­ла от зло­сти и об­ру­ши­ва­ла на го­ло­ву не­пу­те­во­го су­п­ру­га страш­ные про­кля­тия. Но Се­ме­нов толь­ко взды­хал. Он был бо­та­ни­ком. В пря­мом смыс­ле. Изу­чал со­г­ла­со­ван­ность раз­ме­ров пе­с­ти­ков и ты­чи­нок у са­мо­опы­ля­ю­щих­ся рас­те­ний и сто­ял на по­ро­ге ве­ли­чай­ше­го от­кры­тия. Од­на­ко бес­ко­неч­ные по­ру­че­ния су­п­ру­ги ото­дви­га­ли это со­бы­тие на не­оп­ре­де­лен­ное вре­мя.

— Сна­ча­ла за­едешь в

хим­чи­ст­ку — за­бе­решь мое паль­то, — гроз­но ба­си­ла По­ли­на Ива­нов­на. — За­тем на поч­ту?— сче­та оп­ла­тишь, а уж по­том от­пра­вишь­ся по это­му ад­ре­су. Там жи­вет моя под­ру­га. Она мне кое-что обе­ща­ла. Да­ма со стран­но­стя­ми — не уди­в­ляй­ся. За­бе­решь па­кет, от­дашь ей день­ги и — в ма­га­зин за яй-ца-ми!

Слег­ка ог­лох­нув от по­с­лед­не­го сло­ва, Се­ме­нов по­плел­ся к вы­хо­ду.

Че­рез час в квар­ти­ре Ва­рень­ки про­зву­чал зво­нок.

— Ну на­ко­нец-то, — ска­за­ла она. — Про­хо­ди­те, са­ди­тесь.

Се­ме­нов по­слуш­но про­шел в ком­на­ту и сел на ука­зан­ное ме­с­то.

— Я ра­бо­таю ак­ва­ре­лью, — пре­ду­пре­ди­ла Ва­рень­ка и ста­ла к моль­бер­ту.

Се­ме­нов на­пряг­ся. “Не­уже­ли По­ли­на ре­ши­ла сде­лать мне сюр­приз ко дню ро­ж­де­ния? Так то­пор­но, в лоб... Впро­чем, это в ее сти­ле”.

— Расс­лабь­тесь, — по­про­си­ла ху­дож­ни­ца.

Се­ме­нов вы­дох­нул, бег­ло ос­мо­т­рел ком­на­ту, ус­та­в­лен­ную на­тюр­мор­та­ми, и ли­цо его про­си­я­ло. Он си­дел в ок­ру­же­нии не­ве­ро­ят­но­го ко­ли­че­ст­ва цве­тов. Здесь бы­ло все: ги­а­цин­ты, нар­цис­сы, ане­мо­ны, фре­зии, тюль­па­ны, фи­ал­ки, ли­лии, за­га­доч­ные стре­ли­ции и про­сто­душ­ные лю­ти­ки...

— Пре­крас­ные ра­бо­ты, — не сдер­жав­шись, ска­зал он. — Про­сто фан­та­сти­че­ские...

— Спа­си­бо, — по­кры­лась неж­ным ру­мян­цем Ва­рень­ка и по­ду­ма­ла: “Ка­кой он ми­лый. А еще го­во­рят, мяс­ни­ки — гру­бые лю­ди”.

Че­рез два ча­са порт­рет был го­тов. С не­го на мир взи­рал ши­ро­ко­пле­чий кра­са­вец с му­же­ст­вен­ным от­кры­тым ли­цом.

— Это я? — уди­вил­ся Се­ме­нов. — Не очень по­хож..

— Я вас так ви­жу, — крот­ко со­об­щи­ла Ва­рень­ка.

— Прав­да?

И они по­смо­т­ре­ли друг на дру­га

дол­гим, не­при­лич­но дол­гим взгля­дом. Се­ме­но­ву за­хо­те­лось сроч­но по­це­ло­вать под­ру­гу же­ны, но здра­вый смысл не дал ему сде­лать это. Ва­рень­ка же в свою оче­редь пы­та­лась спра­вить­ся с бе­ше­ным серд­це­би­е­ни­ем. В ито­ге ни­че­го не про­изош­ло. Се­ме­нов от­дал день­ги, за­мет­но вол­ну­ясь, по­про­щал­ся и, со­в­сем по­за­быв о яй­цах, вер­нул­ся до­мой.

— Вот, — про­тя­нул он же­не порт­рет.                                                         

—Что это? — не­до­вер­чи­во по­ко­си­лась она.

— То, что ты про­си­ла за­брать у под­ру­ги.

— Се­ме­нов, ты в сво­ем уме? — зло­ве­щим ба­сом спро­си­ла По­ли­на Ива­нов­на. — Чей это порт­рет?

— Мой.

— Твой?! — по­доб­но Ме­фи­сто­фе­лю за­хо­хо­та­ла о­на. — Твой! Да здесь му­жик на­ри­со­ван, а не ба­ба в шта­нах. Где ты был, иди­от?!

Се­ме­нов на­звал ад­рес.

— Опять все пе­ре­пу­тал! — взре­ве­ла По­ли­на Ива­нов­на. — И яй­ца, ко­неч­но же, не ку­пил?! Бы­ст­ро воз­вра­щай день­ги!

— Так ведь я их за порт­рет от­дал... — рас­те­рял­ся Се­ме­нов.

Скан­дал был гран­ди­оз­ным. Три­ж­ды су­п­ру­га пы­та­лась ра­зо­рвать в кло­чья порт­рет, и три­ж­ды Се­ме­нов ка­ким-то чу­дом спа­сал его, про­яв­ляя не­свой­ст­вен­ный ра­нее ге­ро­изм. Стра­сти утих­ли да­ле­ко за пол­ночь. По­ли­на Ива­нов­на, на­кру­тив жид­кие ло­ко­ны на же­лез­ные би­гу­ди, лег­ла спать, Се­ме­нов же за­крыл­ся в кух­не и, не­от­рыв­но гля­дя на порт­рет, шеп­тал: “Она ме­ня так ви­дит...”

На­у­т­ро слу­чи­лось

не­ожи­дан­ное. Впер­вые за две­на­д­цать лет су­п­ру­же­ской жиз­ни Се­ме­нов от­ка­зал­ся ид­ти в ма­га­зин, пред­поч­тя это­му скуч­но­му за­ня­тию ис­сле­до­ва­тель­скую ра­бо­ту. Порт­рет он по­ве­сил на про­ти­во­по­лож­ную от сто­ла сте­ну ря­дом с зер­ка­лом и ка­ж­дый раз, под­ни­мая го­ло­ву, не­воль­но срав­ни­вал ко­пию с ори­ги­на­лом. А по­том про­изош­ло со­в­сем уж не­во­об­ра­зи­мое. В день зар­пла­ты Се­ме­нов не от­дал же­не все до ко­пей­ки, как это бы­ло рань­ше, а по­шел в уни­вер­маг, ку­пил се­бе но­вый ко­с­тюм, бо­тин­ки, гор­шок с гор­тен­зи­ей и от­пра­вил­ся по ад­ре­су ми­лой ху­дож­ни­цы.

— Это вы? — об­ра­до­ва­лась она.

— Вы те­перь со­в­сем та­кой, ка­ким я вас ви­де­ла... Че­рез год они по­же­ни­лись. Еще че­рез пол­то­ра Се­ме­нов сде­лал свое от­кры­тие, о ко­то­ром уз­нал весь бо­та­ниче­ский мир. Его да­же на­гра­ди­ли пре­ми­ей и по­ка­за­ли в но­во­стях. Ва­рень­ка си­де­ла пе­ред те­ле­ви­зо­ром и, гля­дя на лю­би­мо­го, ти­хо гор­ди­лась им.

А в это вре­мя на дру­гом кон­це

го­ро­да груз­ная да­ма в крас­ном ха­ла­те с ог­не­ды­ша­щим дра­ко­ном на спи­не мрач­но смо­т­ре­ла на эк­ран и ду­ма­ла: вот ведь как не­спра­вед­ли­во уст­ро­е­на?жизнь. Ты его, мож­но ска­зать, растишь, вос­пи­ты­ва­ешь, уму-ра­зу­му учишь, а де­неж­ки дру­гой до­с­та­ют­ся. Ни за что ни про что..

                                                                                                  Алла Сницар (Женский журнал"Натали")   .

                                                                                            Кстати.., читайте  журнал ,прям, в Инете..- интересно!))

Она была сама чистота. Её, сидящую в кресле у окна, вечером заваливали кучей грязного белья, утром которое оказывалось чистым, выглаженным и накрахмаленным, пахнущим фиалками.
Она принесла недолгое , но и не даровое, как скоро выяснилось, счастье Крашенинниковым :кто-то неизвестный бросал в почтовый ящик выигрышные лотерейные билеты. Краша на работе повысили. Сын только раз, когда ему исполнилось семь спросил отца:
- Папа, а что между вами было?
- М-м-м-м... Н-ничего не было...
Это не так. Надя была первой любовью Краша, они вместе работали, в одной комнате чертили что-то пошедшее в металлолом в начале бедовых 1990-х. Она хромала- может быть, это остановило Краша.
В кабинете напротив сидел начальник. Он там остался поныне. Ликом почернел, руки и ноги его почему-то растут суставами как пырей. Ноги уже упираются в стену, а руки свисают, тянутся по ежёдневно мытому невидимой уборщицей паркету, ладонями вверх к просто выбеленному потолку.
Он когда-то работал в этом НИИ в центре Симферополя, а теперь по субботам ходил на собрания неформального кружка без устава, программной цели, прочей бумажной мишуры и даже без названия. Более того, участниками действа строго возбранялось говорить друг с дружкой, обмениваться какой-либо инфой, да еще, в особенность строго- касаться друг дружки.Преступники, не сразу- вначале им становилось плохи и требовалось покаяние деньгами главному, постом, уединением дома- то есть, нераскаявшиеся оступники бесследно исчезали, их никто не разыскивал, не погребал, не оплакивал, только самые близкие люди долго, по-скорпионьи, хранили память о пропавших: они снились живым ,сидящие в пустых и прохладных старомодных кабинетах, похожих на больничные палаты, за канцелярскими столами, будто восковые, совсем не изменившиеся, застывшие навеки где-то, но где же? поблизости.
Главный, так его звали за глаза, нет- исключительно про себя, даже не шёпотом, тридцатилетний лысый толстячок-коротышка, бывший детдомовец-сирота, служил где-то вахтёром, занимал комнату без окон в общежитии на окраине, где-то на Маршала Жукова, куда раз в полчаса ходила маршрутка, комнату три на три метра, в дверь которой врезал было стеклянное окошко 20 на 20 сантиметров, после чего комендант распорядился вывинтить лампочку в коридоре напротив. Жилец был бодр и выглядел несколько младше своих лет, не маньяк, не вампир, в порочащих связях не замечен. Он доставал из-за ворота вилку на длинном чёрном кабеле и втыкал её в действующую розетку. Глаза его горели пуще кошачьих: до утра или до вечера- как когда смена- лежа на пружинной кроватке, жилец читал одну-единственную книгу, какую же? больше книг в комнате без окон не водилось.
Люди собирались к девяти по субботам, лысый шествовал к проходной впереди всех, он двумя руками отворял стеклянную, тяжёлую как надгробье дверь ,семенил к стойке и ,привстав на цыпочки, молча совал вахтёрше пару-тройку мятых мелких банкнот- та, потупив свиной взгляд в дешёвых очках, доставала связку, почему не один? ключей. На шестой, верхний этаж добирались на лифте группами, причём главный садился один и последним. Он сам отворял комнату 666.
Все по очереди, прижимая к задницам канцелярские стулья, семенили к главному, восседавшему за длинным столом у окна, одна створка всегда, в любую погоду, была распахнута. Розовая, лёгкая и долгая занавеска то соблазнительно пузырилась и, стремительно поддавшись порыву невидимого ветра, надувалась прозрачным колоколом, то -но уже медленно и недовольно,- снова обречённо замерев в недолгом ожидании, опадала. Прихожане молча садились напротив, доставали из за пазух особые, скроенные и сшитые из серой в зелёную полоску фланели самим главным мешочки, вытряхивали оттуда "беды и горести" на стол. Записки ,накануне сунутые в кисеты, чудесным образом сыпались на лакированную столешницу подсолнуховой шелухой, скрепками, пластмассовыми колпачками и обрезками ногтей. Главный брезгливо смахивал их в чёрную пластмассовую корзину-образину, которую затем, в понедельник, чистила невидимая уборщица. Он что-то шептал, гладил дрожащие, заплаканные лица, трогал плечи, груди, загривки... Исповедь длилась минут десять, но бывали исключения. Однажды главный ласковым своим щенячьим, но и сверлящим, острым- тоже взглядом заставил Краша дрожать полчаса. Сзади нервно ёрзали стулья. Краш слышал кашель и сопение неизвестных своих коллег. Он только успел подумать: "Это же мой НИИ... Это должно случиться", как сирота, не погладив его, молча сунул ему в левую ладонь жёлтый ключ с номером 691. "Это же мой ключ..."
На своём месте сидела Надя. Она не изменилась, а Краш постарел на десять лет. Она не дышала и не жила, но тело её оставалось тёплым. Лицо её было как и прежде всегда-  ухоженным. Краш метнулся вон. Он успел заметить в соседнем, без дверей, покое начальника, чья трёхметровая рука простиралась вдаль по паркету. Краш, сдерживая утробный вой, пронёсся лестницей вниз. Он успел метнуть ключ дверей старенькой вахтёрше и поддать плечом тяжёлую как асфальтовый каток дверь.........................
Краш взял трёхдневный отпуск чтоб всё уладить. С женой он договорился подозрительно легко:
- Понимаешь, мы когда-то просто дружили...
- Поняла.
- Она не жива, но...
- Да, она не требует ухода.
- А...?
- Подруга кстати рассказала мне свой странный сон. Коленька, это счастье! ты понял? Сча-стье-е-е-е...
С директрисой НИИ удалось договориться даром:
- Я Крашенинников...
- Да, пожалуйста, приезжайте, забирайте свою Надю. Мы очень рады, и за вас -тоже.
Левая ступня Нади была обута в обычный, не ортопедический сапог!
Каждый вечер супруги раздевали живую куклу, клали пораньше её к себе в кровать.
Затем до полуночи поочерёдно поодиночке удалялись на кухню пить кофе...
Надя однажды бесследно исчезла. В комнате ещё долго витал аромат фиалки.
В тот же день Краш разбился на машине. Утром, когда Крашенинниковы были вне себя от пропажи, им позвонил Осленко:
- Краш, это Осёл. Поехали в Феодосию: там тачку дёшево купим: наверно, ворованная, на запчасти...
Пришлось ехать в субботу.
В девять утра они врезались в акацию.
Осленко, он не пострадал, передал мне кисет с записками погибшего: "Сочини, Мемет, чего-нибудь, только не привирай! И на блог свой выдай ,я непременно ознакомлюсь".
Через неделю после похорон вдова Краша зачем-то позвонила в НИИ:
- Ах, вы вдова...?
- Да, я...
- Кем вам приходилась Надя?
- Да никем. Она- первая любовь моего покойного...
- А-а.
- ...............?
- Надя у нас.
И бросили трубку.
Вдова солгала: Надя была ,то есть стала было и её первой любовью!
Но было поздно: настоящая любовь не терпит даже мимолётной, ради сохранения собственного лица лжи.
Этот рассказ ещё и о том, что счастье требует платы, а даровое счастье грозит страшной, даже смертельной расплатой. Вот как. Всё.

Терджиман Кырымлы
г. Акмесджит (Симферополь), 02.12.2009 г.

Я никогда не любила осень…

Весну – да. Весна - мое любимое время года. Весной просыпается природа, мир становится ярче и красочней, на лицах людей появляются улыбки, а в душе новые надежды. И радуется глаз. Глаза женщины загораются, когда она видит легкие воздушные платья, выставленные в витрине модного французского  бутика, а в соседней – подходящие туфельки и сумку. Глаза мужчины, когда он, вдруг разом проснувшись от зимней спячки, обнаруживает вокруг восхитительные декольте, короткие юбки и длинные ноги…

Или вот лето… Великолепное время года. Время для путешествий, встреч с друзьями под гитару, пикников, романтических свиданий, танцев на пляже до утра. И если весной чувства пробуждаются, то летом от страсти порой искрится воздух…

Ну, или на крайний случай зима. Но только если она не серо-мокро-унылая, а морозная и снежная. Вся такая невинно красивая в белом наряде и такая удивительно сказочная в мерцании гирлянд и отражении елочных шаров, пахнущая хвоей и мандаринами. А еще дарящая надежду на исполнение желаний, загаданных в новогоднюю ночь, вселяющая уверенность, что в новом году обязательно всё будет хорошо…

А что осень? Серая, унылая пора. По небу тоскливо плывут серые облака, моросящий дождь делает нас заложниками дома, а эти туманы… От них только головная боль… Так я думала всегда, но этой осенью случилось чудо.

 

Осень выдалась удивительная.

Сентябрь был восхитительным продолжением лета, а может даже и лучше. Он был не таким жарким, более мягким и таким удивительно солнечным. Мы часто гуляли у моря, мечтали о дальних краях, плавали наперегонки, а потом быстро выбегали из воды, заворачивались в одно большое полотенце и грелись о тело друг друга. А потом пили чай в пляжном кафе, любовались закатом и играли в игру: отгадай, куда улетают птицы…

Октябрь был золотым. И казалось, сама природа устроила удивительно по своей красоте соревнование. Каждое дерево пыталось привлечь внимание именно к себе. Своей окраской, листвой, шорохом. Листья, такие удивительные: красные, желтые, бордовые, оранжевые и немного зеленых. И даже дожди и туманы были красивыми. Когда дождь барабанил в окно, так хорошо было сидеть дома, укутавшись в плед и читать книгу. А потом приходил Он с чашкой горячего чая с медом. Пока я пила его, он нежно массировал мне ступни, а когда я ставила чашку на прикроватную тумбочку, начинал щекотать. Я вырывалась и хохотала, хватала его за руки, а потом мы упоенно целовались. И вот уже вместе оказывались под пледом… А дождь все барабанил в окно. А эти туманы. Я только теперь полюбила туманы. Они так таинственны и романтичны в свете вечерних фонарей, так мистически прекрасны…

А потом наступил ноябрь. Он был как никогда теплым. Казалось, солнце не спешило в спячку, оно щедро дарило свое тепло, и может от этого настроение было немного весенним. Деревья теряли свою листву, и земля была удивительно прекрасна.

Мы шли за руки по осеннему парку, листья шуршали под ногами, где-то невдалеке слышны были крики птиц, а наглые белки чуть ли не из-под ног выхватывали и уносили в свои тайники орехи. Нам казалось, что мы одни на целом свете и что именно для нашего романа природа создала идеальные декорации. И было так хорошо. А потом он сказал мне: «Закрой глаза, дай мне руку и иди за мной.» Я аккуратно ступала по мягким листьям. Моя рука в его руке, он нежно сжимал мои пальцы. Я чувствовала только тепло солнца на моих закрытых веках, а еще удивительное счастье от осознания того, что наконец-то в моей жизни появился человек, которому я могу полностью доверять, рядом с которым я в полной безопасности. Мы остановились. Он поцеловал меня нежно в губы, и я открыла глаза. Мы стояли на самой красивой поляне из всех, которые я когда-либо видела в своей жизни. На поляне, покрытой ковром из желтых листьев. Он стоял рядом со мной, держал меня за руки и улыбаясь спросил: «И что, ты до сих пор будешь утверждать, что осень некрасива? Ты посмотри на нее: она ведь похожа на тебя. Она также переменчива, как ты. Иногда грустна, иногда в слезах, но чаще всего теплая и нежная, ласковая и добрая, а еще такая же рыжая…»

Я посмотрела в его глаза и сказала: «А еще она, так же как и я, любит дарить любовь тем, кто ее любит.» Я притянула его к себе, обняла и поцеловала. От него пахло солнцем, осенью и моим любимым Dolce&Gabbana. Этот запах сводил меня с ума. И еще его зеленые глаза. «Я люблю тебя, люблю осень, а еще люблю, когда ты меня любишь». Я снова посмотрела пристально в его глаза, нежно провела пальцем по губам и поцеловала. Во мне уже полыхал огонь. Мой взгляд был полон желания, мой поцелуй полон страсти. Он обнял меня еще крепче. Его губы искали то мочку уха, то шею. Его руки под курткой искали мое тело. Он уже успел изучить меня, изучить мое тело. И тело мое отвечало ему взаимностью. Оно больше не подчинялось мне, в голове было только одно: «Хочу!» Мы целовались до истомы в губах, наши руки судорожно искали те заветные места на теле другого, которые так кричали «хочу», которые так требовали нежности, которые так отзывчиво отвечали на ласки. А потом мы упали на ковер из желтых листьев… Осень, такая теплая, нежная, ласковая, заботливая, красивая окружила нас своей тайной, погрузила как в туман в пучину страсти, заколдовала чарами любви…

Потом мы еще долго лежали на ковре из желтых листьев, вглядываясь в проплывающие по голубому небу облака, вслушиваясь в крики пролетающих птиц и наслаждаясь теплом осеннего солнца…

 

 

Ну вот и все. Ушел. Все закончилось.

А она брела по городу и думала почему так бывает - двое живут одной жизнью, а потом как лезвием - и... У него теперь две жизни: одна "старая" - это та, которая с ней, а другая новая. А что осталось у нее? Ничего. Нет новой, нет. И старой жизни нет - ее забрали, он забрал с собой.

Осень. Мост. Слезы капают, но не долетают до воды, растворяются в тумане. Еще подумалось... а ведь  город - как спрут, у него нет легких, только жабры, чтобы дышать в том болоте, которое создали люди...

Мы ждем, надеемся, верим... Колечко с маленьким камешком упало в воду. Ей тоже туда.

Что-то дотронулось до ее ноги. Большая черная собака смотрела  в глаза. Просто смотрела, будто понимала. Вдруг все перевернулось в душе. "Идем" - сказала она собаке .

По ночному городу шли женщина и собака. Им не было дела до машин и редких прохожих. Они шли домой.

- Какой, по-вашему, самый важный религиозный вопрос? - спросил Мастер.

Тотчас посыпалось:

- Существует ли Бог?

- Кто такой Бог?

- Что такое путь к Богу?

- Есть ли жизнь после смерти?

- Все это не то, - отмахнулся Учитель. - Самый важный вопрос - "кто я?".

Ученики поняли, на что он намекал, когда нечаянно услышали, как он спрашивает
проповедника:

- Значит, вы говорите, что после смерти ваша душа будет в раю?

-Да.

- А тело будет в могиле?

- Да.

- А где же, позвольте спросить, будете вы?

А вы бы как ответили?

Рамачандра (воплощение Бога) однажды спросил своего великого сподвижника Ханумана:

— Сын мой, в каком отношении ты рассматриваешь меня?

Сподвижник отвечал:

—Когда я думаю о себе, как о воплощённом, я — Твой слуга, и Ты — мой Господин.
Когда я думаю о себе, как о дживе (т.е. высшем «Я»), я — Твоя часть, и Ты — Всеобщее Целое.
Но когда я думаю о себе, как об Атмане, то я с Тобой — одно.
Тогда я чувствую, что я — это Ты, а Ты — это я.