Бедиль

РУБАИ

.

___17___

Не спится языку. Угомонись подлиза.

Высокое плетёт, а целит всё понизу.

Коли на бархатной постели сон нейдёт,

иди к ткачу- соткёт тебе корзину.

.

___18___

Скупой благочестивый идиот

отнюхав каплю водки, упадёт.

Бедиль, не припасай себе пиалы:

Трактирщик прямо в рот тебе нальёт.

___20___

Покой в обьятиях тебе приснится.

Гроздь винограда- сжатые ресницы.

Прильни к Подруге, пей и наслаждайся,

сжимай фиал дрожащею десницей.

___26___

Краснобай словами жарит:сроку дай- и хлеб спечёт.

Истолки воды во ступе- из муки твори отчёт.

Хлеба нет ,воды не стало: голодает твой народ.

Чем накормишь? Мёду мало?...Ах, слюна- "шербет" течёт.

.

....................................................перевод с узбекского Терджимана)

(примечание: нумерация рубаев соответствует тексту оригинала)

Беяз геми

Аблязиз Велиев (с)

Меним юртум денъиз-дагълы,

арзуларым онен багълы,

балалыгъым мында къалды,

беяз геми, беяз геми.

.

Данъиз узре ялдай, ялдай,

мерамымны анълаялмай,

не кетесинъ мени алмай,

беяз геми, беяз геми.

.

Алсанъ мени къуджагъынъа,

атеш олып оджагъынъда,

чалышырым сачагъынъда,

беяз геми, беяз геми.

.

Дерья-денъиз эвинъ олсын,

меним ичюн сен бир ёлсынъ,

ялда, ялда , бахтлы ол сен,

беяз геми, беяз геми.

.

(перевод с крымтатарского-Терджиман)

Из скал и моря колыбель

мне часто видится ,поверь,

клад детства сладостных потерь,

бела ладья, лодья бела.

.

Морская гладь-родной твой дом.

Мы торим путь с тобой вдвоём,

мы вместе счастливо плывём,

ладья бела, своя лодья.

.

Меня в обьятия прими,

теплом домашним, ах уйми.

Да станет мне уступ твой мил,

ладья бела, жила лодья.

.

По волнам весело гуляй,

усталости не нагоняй,

неси меня за небокрай,

ладья бела, цела лодья.

.

(перевод О.Голубевой(с))

.

Я помню мой родной причал,

где море плещется у скал,

там в детстве я тебе кричал:

- Плыви ,мой белый пароход...

.

Смотри, с ветрами не шали,

не знай усталости вдали,

меня с собой на край земли

возьми, мой белый пароход...

.

Мы будем жить судьбой одной,

бороться с ледяной волной,

лишь ты когда-нибудь за мной

вернись, мой белый пароход...

.

Твой дом родной- морская даль,

так будь счастливым там всегда,

своя у каждого звезда,

прощай, мой белый пароход...

.

....................................................................................................,

 

 

Заключённая душа

1.
На берегeу морском стоит от века башня
средь сумерков ночных и зорь прозрачных,
а в ней под сводами сырыми в келье страшной,
рыдают сердце и душа в потёмках мрачных.
Рассвет в просторе безграничном свеж и росен,
но знаю я, что некому открыть ворота,
поскольку бог ключи златые морю бросил,
в темницу дня под стражу водного оплота.

2.
Бездомный, бесприютный, безвестный и убогий
без весенного сада в предутренней росе
я странствую по миру без ближних и подмоги,
и стражду под покровом изменчивых небес.
И стражду до упаду твоим соседством тени,
что мысли и дерзанья гнетёт как суховей:
ты — двоица безверья и горького сомненья,
ты — ты вечная загадка моих минучих дней.

3.
А небо вновь глаза на сон закроет:
созвездья, ночь и скорби без конца...
Я кликнул бы, но кто мне дверь откроет,
услышит кто живого мертвеца?
Я кликнул бы, но страшно одиночке,
что у пустыни тёмной слуха нет.
Нет, лучше мнить и стыть, исчезнув в ночке,
глухому и безропотному мне.

4.
Не приходи ко мне ты, царица-незнакомка,
ты — молния и пламя, горенье и весна;
смирённый позолотой осеннего потёмка,
я жить хочу безмолвно один от сна до сна.
Не приходи ко мне ты в беззвучные покои
а жить хочу зажмурив усталые глаза
чтоб виделись желаний моих самоустрои
под золотым сияньем и неба бирюза.

5.
В предсмертном сне колышутся рассветы
бесшумный сумрак веет до упада..
Я болен и блюду души заметы:
в ней исчезают воздух и прохлада.
И никогда не веяла весна мне,
ведь в тяжком сне одна нерадость снилась...
Но боже, ах, я мог оглохнуть в камне,
не утруждая даренную милость!

6.
Уходит день мой слёзный с припухшими глазами,
задумчивый в печали, предчувствующий страх,
что тёмный бог развеет как прежде над лесами
фиалок потемневших загадочнейший прах.
Мой день повечереет. И надо мной стемнеет,
ведь ночь-мара опустит усталое крыло —
и ум мой безотрадный от муки занемеет,
и взбороздят морщины замлевшее чело.
И взгляд мой оробевший на запад устремится,
и горько я оплачу свой вечный плен и тень,
ведь далеко уходит погибшая зарница,
а с ней быть может лучший непрожитый мой день.
Уходит день мой слёзный с припухшими глазами,
задумчивый в печали, предчувствующий страх,
что тёмный бог развеет как прежде над лесами
фиалок потемневших загадочнейший прах.

7.
Досадный гнёт и искренняя жажда
мою мольбу и гимны осаждают
и словно я рождён был не однажды,
но род во мне, рождаясь, умирает.
Горю и гасну, жизнь пожгу живую,
как рыцарь у судьбы своей в затворе,
и плачу я, смеюсь и всмерть тоскую,
и смех мой безнадёжен в приговоре.
Примерить мне беды земной обновы?
Там плач мой взор усталый рад низвергнуть.
и мнятся мне незримые оковы,
которые, боюсь, вовек не свергнуть.

8.
Когда фиалки сумрак приморочит
и вечер для скорбей воздвигнет веху,
ты душу затвори свою от прочих
и обрети в самом себе утеху.
И в бездне неизбывшихся страданий
оплачь и разопни свою обиду!
Но на мiру средь горя и рыданий
смолчи своё, не подавая виду!

Христо Ясенов
перевод с болгарского Терджимана Кырымлы


Заключена душа

1.
Стои една старинна кула край морето
през тъмни вечери и утрини прозрачни —
и там ридай заключена душата и сърцето
сред хладните стени и сводовете мрачни.
А светло е, и греят вън пространства необятни,
но зная аз, че няма кой вратата да отвори,
защото бог захвърли ключовете златни
на тъмното море сред водните простори.

2.
Аз нямам дом, където бездомен да почина,
ни пролетни градини в предутринна роса —
и аз съм като странник без подслон и родина,
и страдам под покрова на всички небеса.
И страдам до умора, че ти си вечно с мене
и тровиш всяка мисъл, и тровиш всеки блен,
ти — сянка неразделна, невяра и съмнение,
ти — вечната загадка на всеки минал ден.

3.
Небето пак очи за сън притвори:
звезди и нощ, и скръб, и самота...
И викнал бих, но кой ще ми отвори,
но кой ще чуй от мъртвите в света?
И викнал бих, но страшно ми е мене,
че тъмната пустиня няма слух.
А по-добре е в жажда и съмнение
да чезна тъй безропотен и глух.

4.
И ти недей дохожда, царице непозната,
ти — мълния и пролет, горение и плам:
под тихото смирение на късната позлата
аз искам да живея безропотен и сам.
И ти недей дохожда сред сънните покои:
аз искам да живея с притворени очи
и мирно да сънувам желанията свои
под златното сияние на късните лъчи.

5.
В предсмъртен сън люлее се зората,
безшумен здрач излеко вей и пада.
Аз болен съм и сещам си душата -
и сещам я без въздух и прохлада.
И пролет мене нивга не полъхна,
че в тежък сън нерадости сънувах.
Но, боже, ах, да можех да заглъхна,
и никого, и нищо да не чувах!

6.
Денят ме отминава със сълзи на очите,
замислен и печален, в предчувствия и страх
че тъмен бог отново разсипва над горите
на тъмни теменуги загадъчния прах.
Денят ще свечерее. Над мене ще се стъмни,
че морна нощ ще спусне разгърнато крило
и мисли безотрадни, мъчителни и тъмни,
отново ще набръчкат набръчкано чело.
И плахо ще погледна на запада в мъглата,
и горко ще заплача завинаги пленен,
че нейде надалеко умряла е зората,
а може би със нея най-хубавият ден.
Денят ме отминава със сълзи на очите,
замислен и печален, в предчувствия и страх
че тъмен бог отново разсипва над горите
на тъмни теменуги загадъчния прах.

7.
Досаден гнет и непритворна жажда
обсажда мойте химни и моления —
и сякаш в мен умира и се ражда
плачът на много, много поколения.
И аз горя, и гасна, и живея,
като затворен рицар в неизбежност —
и плача смъртно, плача и се смея —
и моят смях е пълен с безнадеждност.
Издигна ли се - земна скръб ме трови,
а морен взор сълзите не задържа —
и аз усещам някакви окови,
които сякаш няма да развържа.

8.
Когато здрач прибули теменугите
и твоят ден за скърби свечери,
ти затвори душата си за другите
и в себе си утеха намери!
И в бездната на тъмните страдания
разпъвай свойта мъка и плачи!
Но в шумний хор на людските ридания
ти своята нерадост премълчи!

Христо Ясенов

Луна встаёт. Щенки шалят, рыжея во папороти близ гнилого дуба, взирают: по-над лугом-блатом пускает жгутик фермерская гру`ба. Сгорают искры. Неба вышина. Олень ступил в весенние ряды стареющего сада, а кроли силками пойманы. Петух беды накличет вдовьей плешке; в гущу ветвей к закату две звезды попались; лесом пролетает совиное ворчание: "лады!" И здесь, пусть смерть и ликованье темнят что ночь сраженья их-- мирские существа вращает Борьба, что звёзд слагает стих.

перевод с английского Терджимана Кырымлы 

The Breath Of Night The moon rises. The red cubs rolling In the ferns by the rotten oak Stare over a marsh and a meadow To the farm's white wisp of smoke. A spark burns, high in heaven. Deer thread the blossoming rows Of the old orchard, rabbits Hop by the well-curb. The cock crows From the tree by the widow's walk; Two stars in the trees to the west, Are snared, and an owl's soft cry Runs like a breath through the forest. Here too, though death is hushed, though joy Obscures, like night, their wars, The beings of this world are swept By the Strife that moves the stars. Randall Jarrell

Как-то майским днём погожим
вышел из лесу разбойник.
Глянь! тропинкой осторожно
дева стройная проходит.

"Ты ли ландышей нарвала?"
вопрошает храбрый сторож.
"Я несу убор для бала,
и тебе он впору, может".

Долго вор вослед дивился
милой любке поселянке,--
с тем покорно устремился
ко селу да чрез полянки,

Только сад цветущий встретил
деву с красною обновой--
и разбойник прочь, отпетый,
к тёмной родине сосновой.

перевод с немецкого Терджимана Кырымлы

Der Raeuber

Einst am schoenen Fruehlingstage
Tritt der Raeuber vor den Wald.
Sieh! den hohlen Pfad hernieder
Kommt ein schlankes Maedchen bald.

»Truegst du statt der Maienglocken«,
Spricht des Waldes kuehner Sohn,
»In dem Korb den Schmuck des Koenigs,
Frei doch zoegest du davon.«

Lange folgen seine Blicke
Der geliebten Wallerin.
Durch die Wiesengruende wandelt
Sie zu stillen Doerfern hin,

Bis der Gaerten reiche Bluete
Huellt die liebliche Gestalt.
Doch der Raeuber kehret wieder
In den finstern Tannenwald.

Ludwig Uhland

Высо`ко в тучах птицы  тропы торят;
Земля уснула, астры не пылают;
сдарив веселье, песни умолкают--
зима-смурна простор покроет вскоре.

Часы цок-цок, в покое птах приморен
едва поёт, тобой пленён был в гае;
твой календарь что ми`нуло, то знает--
листай его, не зная бурь и горя.

Столь кроткой старость часто мне сдавалась:
пожди, туман стечёт со стре`хи снова--
и через ночь потянет ранним ветром.

В окно стучит посыльный, наглый малый;
ты, удивлённый, выйдешь-- всё готово:
весна пришла навек, она бессмертна.

перевод с немецкого Терджимана Кырымлы

Das Alter

Hoch mit den Wolken geht der Voegel Reise,
Die Erde schlaefert, kaum noch Astern prangen,
Verstummt die Lieder, die so froehlich klangen,
Und trueber Winter deckt die weiten Kreise.

Die Wanduhr pickt, im Zimmer singet leise
Waldvoeglein noch, so du im Herbst gefangen.
Ein Bilderbuch scheint alles, was vergangen,
Du blaetterst drin, geschuetzt vor Sturm und Eise.

So mild ist oft das Alter mir erschienen:
Wart nur, bald taut es von den Daechern wieder
Und ueber Nacht hat sich die Luft gewendet.

Ans Fenster klopft ein Bot' mit frohen Mienen,
Du trittst erstaunt heraus – und kehrst nicht wieder,
Denn endlich kommt der Lenz, der nimmer endet.

Joseph Freiherr von Eichendorff

Мертвы, их не вернуть, а Нищета
сидит у ямы, кличет их обратно,--
седой Подросток, взгляд чей-- пустота,
зовёт любимую, сестру и брата,
что сгинули за так, они сошли...
Несчастные, мертвы! Их имена без лиц.
Моя ты боль, обычно здесь скорбят,
гробы вот эти-- только для тебя.

Не плачь, подруга Нищета, умерься!
Не ищешь утешенья, всё равно!
Я видел их в отворе твоей двери
в закат глядящих общий, чьё пятно
столь ярким, тихим было, да остыло:
твоя надежда прочь-- и волосы седые.
Моя ты боль, обычно здесь скорбят,
гробы вот эти-- только для тебя.

перевод с английского Терджимана Кырымлы

Цветут на склоне сорняки,
метёлка дрока сохнет.
Кто помнит ныне майский клин,
весны где ранней крохи?
 
Кто помнит ныне песнь дроздов
и счёт летам кукушкин?
Забыт, пропал волшебный зов,
нет звона от полушки.

В лесу -остатков лета пир,
луна полна над хо`лмом-
кто зарисует напрочь мир,
который смертью болен?

А скоро нас с тобой ,друг мой,
не вспомнят, не расскажут.
Здесь станет жить народ иной,
сушняк не красит пажить.

Пождём вечернюю звезду
и первого тумана.
Цветём чтоб высохнуть в Саду
великом, Божьем. Рано.
 
перевод с немецкого Терджимана Кырымлы

Rueckgedenken

Am Hang die Heidekraeuter bluhn,
Der Ginster starrt in braunen Besen.
Wer weiss heut noch, wie flaumiggruen
Der Wald im Mai gewesen ?

Wer weiss heut noch, wie Amselsang
Und Kuckucksruf einmal geklungen ?
Schon ist, was so bezaubernd klang,
Vergessen und versungen.

Im Wald das Sommerabendfest,
Der Vollmond uberm Berge droben,
Wer schrieb sie auf, wer hielt sie fest ?
Ist alles schon zerstoben.

Und bald wird auch von dir und mir
Kein Mensch mehr wissen und erzaehlen,
Es wohnen andre Leute hier,
Wir werden keinem fehlen.

Wir wollen auf den Abendstern
Und auf die ersten Nebel warten.
Wir bluehen und verbluehen gern
In Gottes grossem Garten. 

Неrmann Hesse

Никола Фурнаджиев, "Съвест" (Совесть)

__________ 1.___________
Мъка (Му`ка)

Много мъка ли стене в душите ни,
много кръв ли е в наште души,
но езиците пак ненаситени
над ушите ми шепнат: руши!
Сколько муки на души отмеряно,
много ль крови в нестойкой груди,
но языци чужие уверенно
прошептали мне в ухо: "иди!"

Аз обикнах таз песен и весело
днес вървя по зеления път,
а зад мене, от мрака понесени,
мойте кучета сиви вървят.
Я с весёлою песенкой, сытая,
по зелёному лугу иду,
а за мною от мрака прижитые
недоноски седые бредут.

Там зад хълма ме чакат в поляните
мойте тъмни и скъпи овце
и пръстта и земята, пияната,
с свойто мрачно и лудо сърце.
Там за хо`лмом в долине зажда`лися
дорогие ягнята мои,
и моя глинозёмная пьяница,
что от сердца безумьем пои`т.

О, душата на кръв е научена.
Боже господи светъл - прости!
По гърба на зловещите кучета
бяга месеца стар и блести.
О, душа моя кровью научена.
Боже-господи светел, прости!
Старый месяц блестящий под тучами
скот приблудный рогами шерстит.

Нещо черно е легнало в пътя ни,
нещо страшно в душите тежи.
Гледат погледи, в мъка помътени,
и езиците съскат: руши!
Чернота на дороге мне- тенями,
холод тяжкий пугает в груди. 
Взгляды чьи-то мутны от мучения,
а языци шипят: "уходи!" 

__________ 2.___________
Пред пролет (Канун весны)

Колко ми е тежко на душата,
с колко много мъка се отплащам,
а пък вече господ над земята
жерави и топъл вятър праща.
Как мне тяжко, пугливой душонке,
сколько мук чтоб с грехом расплатиться,
а господь вот и тепла нагонит,
журавлями надари`т гостинцев.  

Пътните врата се страшно хлопят,
кладенеца скърца като съвест,
а нивята тътнат в тъмен ропот
и под сиви чулове потъват.
На погибель грохочут ворота;
ключ забился что хворая совесть;
а по ниве слыхать тёмный ропот-
под седой попоною утопла.

О, каква бе мойта страшна орис,
мойта мъка, господи, войнишка? -
С никой вече нищо не говоря,
вкъщи крия тъжните въздишки.
Сколь страшна моя, боженька, доля,
сколько мук истерпеть до покрышки?...
Всё молчит: светел дом что подполье,
только страшно, тошнит до одышки.   

Дали ще ми бъде пак простено,
на кого и как да се помоля,
та да тръгнат в мирна скръб пред мене
мойте два безценни, сиви вола?
Ожидать мне полно`го прощенья,
на кого мне и как  помолиться,
чтоб воловья упря`жь потащила,
притрясло меня за день пылицей?

Колко ми е тежко на душата,
с колко много мъка се отплащам,
а пък вече господ над земята
жерави и топъл вятър праща.
Как мне тяжко, страшно на душонке,
сколько мук чтоб с грехом расплатиться,
а господь и тепла вот нагонит,
журавлями надари`т гостинцев.  

__________ 3.__________
Ужас  (Ужас)

Нивга никога няма да бъде -
да ми дойде пак някой на гости,
черна кръв пълни всички съсъди
пред иконата - кървави кости.
Пусть никто не придёт, не приедет,
не приемлю я всякого гостя:
все злодеи в округе- соседи;
пред иконой-кровавыя кости.

Боже господи, страшно и глухо
стене вън побеснелия вятър,
с нокти къртя зеления мухъл,
облепил като ужас стената.
Боже-господи, страшную песню,
на дворе воет вихрь сумасшедший,
оскребает зелёную плесень
со стены до чудовищной плеши.

Небесата ме гледат без милост
и със бяла и огнена брадва
вечер някой на черна кобила
ме спохожда и кани на сватба.
Небеса мя не милуют глядя,
белоогненной тычут секирой,
приглашает меня да на свадьбу
некто вечер на чёрной кобыле.

Той ме гледа с очи зачервени
и със брадвата огнена маха,
сякаш иска да мине над мене,
както нявга те тука умряха.
Он мя видит: кровавятся очи,
бородою огнистою машет,
пусть бы минул, чего ещё хочет,
съест как муху с горячею кашей.

Боже господи, в мойто кандило
свети кръв вместо божие масло
и голямата страшна кобила,
и човека със брадвата раснат.
Боже-господи, в мо`ём кадиле
блещет кровь вместо свята елея,
мужика топором порубили,
кобылища-страшила чернеет.

перевод с болгарского, курсивом, Терджимана Кырымлы

Бедность жадная, худая
притаилась, ждёт в засаде,
целит дулом глухаря:
пальчиком курок придавит-
пулю пташечке отправит
лишних слов не говоря!
Труд суровый, беспросветный,
сплошь укрыв, хоронит тело-
им пока я цел и жив.
Точно так в веках вчерашних
броненосица-рубашка
берегла вояке жизнь!
Только юность мою, Боже,
осень кислая неможет-
вот и старость подошла!
Дни холодные без солнца
будто чорныя воро`нцы:
ладны падаль поклевать!
Толо стонет и вздыхает,
о покое умоляет:
нестерпимо всё болит.
После длительных кампаний
снова вылезли душманы
инвалида чтоб добить!
Зря я ум, как было прежде
выгоняю в край безбрежный
в сферы горни полетать.
Припорхнёт он осторожно-
да присядет безнадёжно
на закате токовать!
Всё подай и лишку тянут-
нипочём толпе страданья:
люди требуют и ждут.
Дух спущу за корку хлеба-
кинут кость за ломоть неба,
как собачку проведут!
Догорит души источник-
каблуками тя растопчут
люди злые, осмеяв:
им-то дума неугодна.
Ты, душа, фитиль холодный,
только им в ночи` горел!
Бедность жадная, худая
притаилась, ждёт в засаде,
целит дулом глухаря:
пальчиком курок придавит-
пулю пташечке отправит
лишних слов не говоря!

перевод с румынского Терджимана Кырымлы