Стоит на мостике с трубою
в ладони грубой капитан.
За капитанскою спиною-
косматых "пассажиров" гвалт.
За полосою облак узкой
клубит сгустившийся туман...
Спросил один6"Что там по курсу?"
"Чорт с нами!", сплюнул капитан.
С бревна чрез силу приподнялся
больной- и неба синева,
и волн докучливые ласки
его измучили сполна!
Он глянул мельком на дерюгу,
почуяв боль в своей груди,
прочёл три слова в чёрном круге:
"Батавия. Пятьсот один"
Поднялась буря в самый полдень:
стонало судно на волнах;
колода билась о колоду;
вода глотала жадно прах.
"Езус! Мария! мы пропали!"-
смотрящий выкликнул матрос-
и трюма доски затрещали:
корабль наткнулся на утёс.
Лежит горячкой изнурённый
больной прикованный к бревну...
и вот, дождался в полудрёме,
он не пошёл за так ко дну:
снесло его волной отлива
в открытый небу океан
толкучий, хладный, хлопотливый,
манящий, тонкий что обман.
Часы, а ,может, дни минули-
и прекратился волон бой.
Теченья брёвнышко тянули
вперёд пустыней голубой.
Ах, нет! по глади хрусталя
плыл пассажир ,один, болезный,
бока и волосы соля.
Несчастный плотик! Он потонет,
а с ним- и хворый пассажир.
Но -вёсла плещут ,волны гонят:
"Налево! Прямо! так держи!"...
Всё ближе, ближе голоса.
"Гнездо" колышется сильнее:
Фортуна хворого спасла,
и моряки чужие- с Нею.
Поднять несчастного на борт
они насильно попытались-
бедняга оказался спор:
отбился и уплыл плдале.
Ещё не раз в бреду солёном
он вспоминал касанья рук,
слова чужие, незнакомы,
табачный дым, уключин стук,
кричал: "Помилуйте: я болен!",
а то хрипел:"Земля...земля..."
и помирал попом не молен,
и жил, слепую Долю зля.
Носился плотик окаянный
по синеве сырой без дна.
Явился брег земли обманный-
больного вынсла волна.
Бедняга, мучим криком чаек,
твердь ощутил и, канув в мрак,
уснул что силы прокричавши:
"Виктория! гип-гип-ура!..."
Три кратких месяца минули.
Фрегат лежал на валунах.
Тюленей местные спугнули.
Визжали девки: ох! да ах!
Робяты грабили останки,
а кто вдоль берега искал:
покинутый фрегат пиратский
опасности не представлял.
Но город был в морской осаде-
и выдан строгий был указ:
пленённых вражеских корсаров
мещанам вешать напоказ.
Глаголи высились шеренгой
по дюнам побережья вдоль.
Гния, болтались штуки тлена-
и дико радовалась голь.
Что за толпа стоит на взгорке?
"Идут: священник и судья.
Несут. А это- самый гордый,
лежачий, чёрная свинья..."
Один старик стыдит ораву:
"Он -пленник: видно. И больной"
Но у зевак сегодня праздник:
народ у глаголя стеной.
Стоит у виселицы пленник
и еле шепчет битым ртом:
"Я невиновен, в самом деле,
клянусь Землёю и Крестом!
Помилуйте- вас не убудет...
Облыжен смертный приговор:
я выплыл, сам. Спасите люди!..."
Но был палач на руку скор.
Он океаном ещё грезил
глядя в скопление голов,
он ведал: Богово Возмездье-
пустая выдумка попов!,
и вот, исполненный гордыни,
на перекладину глядит-
на окольцованной жердине:
"Батавия. Пяитьсот один"
