Аннетта фон Дросте-Хюльсдорф "Проклятие", баллада

Стоит на мостике с трубою

в ладони грубой капитан.

За капитанскою спиною-

косматых "пассажиров" гвалт.

За полосою облак узкой

клубит сгустившийся туман...

Спросил один6"Что там по курсу?"

"Чорт с нами!", сплюнул капитан.

 

С бревна чрез силу приподнялся

больной- и неба синева,

и волн докучливые ласки

его измучили сполна!

Он глянул мельком на дерюгу,

почуяв боль в своей груди,

прочёл три слова в чёрном круге:

"Батавия. Пятьсот один"

 

Поднялась буря в самый полдень:

стонало судно на волнах;

колода билась о колоду;

вода глотала жадно прах.

"Езус! Мария! мы пропали!"-

смотрящий выкликнул матрос-

и трюма доски затрещали:

корабль наткнулся на утёс.

 

Лежит горячкой изнурённый

больной прикованный к бревну...

и вот, дождался в полудрёме,

он не пошёл за так ко дну:

снесло его волной отлива

в открытый небу океан

толкучий, хладный, хлопотливый,

манящий, тонкий что обман.

 

Часы, а ,может, дни минули-

и прекратился волон бой.

Теченья брёвнышко тянули

вперёд пустыней голубой.

Ах, нет! по глади хрусталя

плыл пассажир ,один, болезный,

бока и волосы соля.

Несчастный плотик! Он потонет,

а с ним- и хворый пассажир.

Но -вёсла плещут ,волны гонят:

"Налево! Прямо! так держи!"...

 

Всё ближе, ближе голоса.

"Гнездо" колышется сильнее:

Фортуна хворого спасла,

и моряки чужие- с Нею.

Поднять несчастного на борт

они насильно попытались-

бедняга оказался спор:

отбился и уплыл плдале.

 

Ещё не раз в бреду солёном

он вспоминал касанья рук,

слова чужие, незнакомы,

табачный дым, уключин стук,

кричал: "Помилуйте: я болен!",

а то хрипел:"Земля...земля..."

и помирал попом не молен,

и жил, слепую Долю зля.

 

Носился плотик окаянный

по синеве сырой без дна.

Явился брег земли обманный-

больного вынсла волна.

Бедняга, мучим криком чаек,

твердь ощутил и, канув в мрак,

уснул что силы прокричавши:

"Виктория! гип-гип-ура!..."

 

Три кратких месяца минули.

Фрегат лежал на валунах.

Тюленей местные спугнули.

Визжали девки: ох! да ах!

Робяты грабили останки,

а кто вдоль берега искал:

покинутый фрегат пиратский

опасности не представлял.

 

Но город был в морской осаде-

и выдан строгий был указ:

пленённых вражеских корсаров

мещанам вешать напоказ.

Глаголи высились шеренгой

по дюнам побережья вдоль.

Гния, болтались штуки тлена-

и дико радовалась голь.

 

Что за толпа стоит на взгорке?

"Идут: священник и судья.

Несут. А это- самый гордый,

лежачий, чёрная свинья..."

Один старик стыдит ораву:

"Он -пленник: видно. И больной"

Но у зевак сегодня праздник:

народ у глаголя стеной.

 

Стоит у виселицы пленник

и еле шепчет битым ртом:

"Я невиновен, в самом деле,

клянусь Землёю и Крестом!

Помилуйте- вас не убудет...

Облыжен смертный приговор:

я выплыл, сам. Спасите люди!..."

Но был палач на руку скор.

 

Он океаном ещё грезил

глядя в скопление голов,

он ведал: Богово Возмездье-

пустая выдумка попов!,

и вот, исполненный гордыни,

на перекладину глядит-

на окольцованной жердине:

"Батавия. Пяитьсот один"