Кеды в кровь рвут бойцы толстопятые,

Исподлобья глядят как сычи.

Жаждут сдаться в аренду богатому,

Нищебродок хотят богачи.

Закрутилась резьба льда и пламени,

Закружились болты и ключи

Козырные вальты пляшут с дамами, 

Пляшут с нищенками богачи.

А с другой стороны бизнес-вумены

Заприметив седого бомжа,

Осчастливить несчастного думают

Угощая эклером с ножа.

Зной тебя расплавляет и мухи, собака которой "гулять",
Позолоченный глок, сейф с наличкой и теплое пиво,
Где наложницу выхватить так чтоб не блядь.
И на кой президенту с такими раскладами сдались Мальдивы?

Тебе хочется быть президентом Финляндии или
Чтобы стало прохладней немного и выпал снежок.
Чтобы финны хотя бы в предвыборный список включили
Или где-то в Канаде пройти президентский порог.

Люди добрые! Если вам пофиг на черное бро,
Не про счастье давайте, а про то что останетесь живы..
Президенту в семью или к сейфу тащите добро
Позолоченный Глок вам в висок и не вам в Новый Год на Мальдивы.

С протяжными сюжетами и снежной целиной.

Где по земле суоми шуруют афрофинны 

многоголосной, шумной развинченной ордой.

Вот так в пылу фантазий, 

в пылу утробных газов 

мне снится безобразие 

где финн я, и один. 

Мне снится сон тревожный, 

крамольный неположенный. 

Пусть сон, во сне все можно 

и все же стрёмно, блин! 

Нельзя такими снами 

делиться с пацанами 

ни в гаражах ни в бане 

и не на сайте тут. 

Тревожные сюжеты 

как гиря под газетой. 

Того гляди ответят 

когда приспичит пнуть.

Когда она длинным быстрым языком

Собирает жителей

из коридоров, 

кухонь 

и детских...

Когда она шумно шевелится, сопит

Плотоядно облизывается

и дышит,

и пахнет

и алчет...

Когда превращает обитателей

В источник протеина и боли,

В пищу, 

в жертв, 

в добычу...

Не только в этом доме,

По всем окрестным местам

Проходит судорга,

сигнал, 

тревога...

Все погибшие и сгинувшие

Все умершие и выбывшие

Уходят до срока, 

помимо жребия,

вероломно...

Никому не приходит идея радоваться,

Испытывать облегчение,

триумф,

избавление...

Даже вчерашние конкуренты -

Больше не соперники, но братья,

соседи, 

приятели,

знакомые...

Хотя еще вчера муравейники

Сражались за пропитание,

за место,

угодья,

влияние...

Но с приходом беды все меняется

Мы становимся одним целым -

мы скорбим,

сочувствуем,

пугаемся...

Отныне мы все в опасности,

Беда нас равняет и мирит,

делает тихими,

собранными,

алертными...

Каждый из нас составляет одно,

Одно целое, один обитаемый мир,

братство,

коллектив,

Вселенную...

Чем меньше остается нас в этом мире,

Чем больше будет съедено муравьедом,

Тем наша Вселенная тоньше,

слабее,

призрачней...

Гибель каждого из нас кормит врага,

Смерть не только делает сильнее беду

Наступает наша общая гибель,

исчезновение,

смерть...

Когда муравьед убивает и ест

Пусть не в нашем доме, пусть в других,

Он уничтожает каждого оставшегося, 

Он от каждого отъедает

немножко,

вкрадчиво,

неявно...

перевод с банту

ЗЫ

Нежные тинейджеры: Игорь и Анжела.

В пубертате возрасте быть друг другу милым

Кажется природа с климатом велели.

Зацепившись лапками Игорь и Анжела

Мыкались по улицам лицами румянясь.

Струны в них какие-то в унисон звенели

Верными они себе навсегда казались.

Игорь и Анжела в лавочки писали

"Игорь + Анжела" на стене и под

Голубыми глазками в голубые дали,

Провожли отроки чувства двух сирот.

В сторону реальности сказку повернуть бы,

Но в повествование вдруг ворвалась Хеля:

"Даже не пытайся развернуть их судьбы!

Делай сказку, гад такой" - Хеля повелела.

И теперь жму кнопочки и скоблю идеи,

Оживляю отроков, в них вдувая облик.

Честным аниматором в хижине корпею

От холодноклимата собирая сопли.

Сказку про философа с именем Платоша,

Про любовь такую же что без секса вовсе.

Дайте срок рождественскую сказку зае...зафигачу

Будь готов, тинейджер, отроки готовьтесь.

Исходили улицы, переулки-дворики

Бедные влюбленные в сумерках осенних.

Дождик льет на Игоря и Анжела мокренька,

Ночь коротковата, тесноваты сени.

Вот в такой тональности спрятались ребята,

В чувствах платонических наглухо зарылись.

Тем и жили-тешились, были тем богаты,

Что в дразнилках детских "тесто тили-тили".

Так бы и закуклилась сказка в тесной клетке,

Так бы без сюжета в Рождество пропала,

Не проснись в Анжеле к празднику кокетка

В теплых душных сумерках праздничного бала.

Улыбнулась девушка взрослому мужчине,

С вызовом представилась и сказала имя.

От стыда готовая провалившись сгинуть

И в момент из осени прошмыгнула в зиму.

Коля был напористым и руками крепок,

К делу основательно, четко подошел.

Для него не тайна чувства малолеток,

Не секрет чем мается чуткий женский пол.

Взял, повел порывисто Николай Анжелу

В темную и тесную комнату с кроватью.

Там очистил тщательно от одежды тело

Ну и между делом снял с Анжелы платье.

Показал мужчина разницу любовей

Между платонической, что пора менять

На модель другую, на кой-что иное

Ту что дионисовой можно называть.

Колины касания гнали страсти волны,

Вздыбливали кожу, искрами сверкали,

Делали живот у ней бабочками полный,

Пуританство вспугивал буйством сатурналий

И от платонических берегов отчалила

Хрупкая Анжела, трепетная вся.

Быстрое наклонное перевоспиталово, 

Дрифтинг со стритрейсингом на одних осях.

Баба из мрамора в мраморе спряталась,

Не бесполезную праздную жабу

Чувственно-страстная, только холодная

Будто живая высеклась баба.

2.

В девственно-чистом снегу на равнине

Прячется баба от острого глаза.

Только художник в снегу или в глине

Бабу увидит, от сисек до таза.

Капают в снег у художника сопли, 

Мерзнет художник от холода синий.

Страсть с вожделением - грелка и топливо,

Снежный бабец у него как картина.

Все в этой бабе добротно-дородное,

Груди арбузные, жопы немало.

Мягкое все в ней, объемное, сдобное,

Круглая баба, отлично скаталась.

3.

Кстати о глине и бабе из глины -

Там технология та что со снегом.

Главное - страсть и почин, а с почином

Выйдет и баба в конструкторе "Лего"

Можно из гипса или из льда 

Вылить для бабы шикарные формы.

Баба получится только тогда,

Если художник не туп и не тормоз.

Если художник захочет вдохнуть

Искру таланта в тулово бабы

Если проникнет бабскую суть -

Смело внедрить, а не робко пошкрябать.

4.

В робкой студентке баба таится,

В скромной бухгалтерше, в бабе на рынке.

В них, в разных всех, очень разные львицы лица

Разное все - от пушапа до стрингов.

Тут от художника много зависит,

Как сформулирует замысел мастер.

И от упругих до дряблых и вислых -

Высечь, скатать, перебрать, приукрасить!..

пи си

Баба из латекса и из резины 

Нет, не относится к делу культуры.

Мануфактурный продукт, вроде шины,

Каждый художник в ней чует халтуру.

Джон жил на улице Лесной, по-нашему Вуд-роуд.

Среди ковылей и распаханных нив

Жил добрый волшебник с подключенным трафиком,

Хотя нет свидетелей, был ли он жив.

Что добрым он был - тоже нет очевидцев,

Что был он старик, а не баба из камня, 

Он мог быть ручьем и стоячей водицей,

Невзрачным распадком, утесом обвальным.

У путника вьючного и торопливого,

Транзитом и мимо в заботах ведомого,

В зрачках отражаются только массивы

И вёрсты - в пункт Б - и оттуда до дома.

Зациклен мирок суетливого странника:

Исполу на пункте прибытия Б,

Прикован, уперт на стакан в подстаканнике,

Загружен собой в повседневной борьбе.

Второй половинкой и гранью стакановой

Вторым полушарием и полусутью

Страдалец сражается с меридианами, 

Он их сквозь себя пропускает попутно.

Он их поперек - паутиной и нитками,

Как струны собой рвет, они режут странника.

Как-будто абстрактны, невидимо-зыбкие,

Но до изнурения режут и ранят.

Но в ткани пути появилась прореха,

Собой расщепив непрерывность пути.

Как было томительно путнику ехать -

Теперь пилигриму придется идти.

Остались обломки от торного тракта,

Осколки стекла в покореженной раме.

Остались зрачки, а в зрачках катаракта

И новый маршрут под ногами и драма.

Итожится путь в характерных широтах.

Точнее, в одном заколдованном месте.

Там, весь изойдя силой, нервами, потом

Вдруг путник захочет прерваться и сесть.

По хитрому замыслу мудрой природы

Живет в этом месте тот самый волшебник.

Старинный чиновник из ветхой колоды,

Последний для кое-кого собеседник.

Простертый турист слышит прямо над ухом

Едва различимую речь, писк комарий

Почти на пределе, почти ультразвуком

Волшебник к нему обращается старый.

"Ну что, горемыка, небось обессилел,

Все силы истратил и дышишь нечасто?

Песочком тебя засыпает и пылью,

Но это и есть, дорогой, твое счастье.

Мне вашего брата встречать доводилось,

Простых суетливых дурных человечков.

И все в свой черед приносили мне силы.

Давай я скажу тебе, парень, про Вечность..."

Звучала легенда как жизнь и как ретро

Сознание как абразивом точила

Под шелест травы, завывание ветра,

Под шорох давно переспелых песчинок.

Колдун резонансом, гипнозом и трансом

Над тем человеком кружился и вился

Ни формы ни воли ни люфта ни шанса.

Старик свою Вечность продать изощрился.

Теперь человек сам к себе не причастен,

Ему нет нужды никуда торопиться.

Ведь вечный покой это кажется счастье -

Вселенная, Вечность и мир без границы.

Кружили осколки эмоций и мыслей,

В воронку свою засосав человечка- 

Ни теплый ни умный, ни ровный ни кислый -

Он с Вечностью с этой минуты повенчан.

Старик, что прописан на этом участке

Еще один полис продал пилигриму.

Еще один путник обрел свое счастье

В обмен на напрасные шансы быть живу.

Остались в ложбине на память о встрече

Как памятник ей или полис страховки

Кривой монумент-договор: сверху Вечность

А снизу разобранный кто-то неловко.

Кривой позвоночник и рёбер десяток,

Таз, череп, берцовые кости,

Ключица, плечо и фаланги остаток

Изящно разложено, концептуально и просто.

А Вечность, что куплена жизни ценою

Осталась Луной, где купили участок,

Билетом в закат и на что-то такое

Где люди находят себе свое счастье -

Никто не влачит, не страдает, не ноет -

Все слиты и Вечность являют собою.

Вибрирует, играет водным жиром,

Переливается спокойствием и миром

И отражается в бинокле как в колодце.

От мощного течения гиганта

Перед лицом надменности вельможи

Робеет человек и имя дать не может

Тому, чему так много вариантов.

Власть в стольных офисах, в подвалах кабинетов

Решила географией заняться,

Названия ручонками помацать

И притвориться, что имен как-будто нету.

Они условно вышли в чисто поле,

Брезгливо глянули в бинокли на пустыню:

Как-будто и туземцев нет в помине -

Так, гномолюди ждут их кнут и волю.

"А пусть вот этот хутор будет Хутор.

Плевать как назывался он доныне.

Не для того мы взгромоздились на вершине

Чтоб не пройтись по карте фут за футом.

Тут город-миллионник - будет Город.

А население? Так разве  это люди?

Указ направим - значит Город будет

И будет следствием напора до упора.

Нам не по нраву имена, в которых что-то

Не наблюдается героев, милых власти

Нам не по нраву ни цвета ни масти,

В которых нет зародыша джекпота.

Нам невдомек, кто, чем и в чем причина

Топонимов провинциально-неуклюжих,

Живущих на болотах и на лужах,

Туманами покрытых, грязью с тиной.

Живут там плоские и серые туземцы,

Которые на имя претендуют,

Которые в усы свои не дуют,

Когда нам надо подлизаться ... к немцам. 

Когда нам подогнуться под монголов,

Под россиян, поляков или чехов,

Нам надо задержаться не уехав,

Себя одеть, туземца сделав голым.

А посему нам документ с печатью

Сам бог велел не мешкая готовить.

Себе дорогу в светлое проторить

Сахибами подняться, белой татью.

Теперь поименуем речку Речкой

И в честь нее как номера на карте,

Призвание свое беря из хартий,

Поименуем местные местечки.

Приреченцы, Подреченцы, Озерцы,

Зареченцы, Бассейнцы и Истокцы,

Право- и Лево- у Реки притокцы

И Пойменцы и по пути Болотцы..."

Фантазия чиновника буксует,

В величии Реки не камнем тонет,

А растворяясь в ашдвао исконной

Мелькает временно на волнах ржавым буем.

Не бог герой наш, не поэт, не академик,

Из кабинетов вдохновенья - кот наплакал.

Ну, не наплакал, так пардон, накакал.

Но цель не в том, а просто в куче денег.

Цель - чтобы изнасиловать туземцев,

На их плечах поднявшись до отметки,

Которую отметили не предки,

А заграничные и модные индейцы.

сюда "Нас тьмы и тьма. Мы живы. Мы танцуем"