Уголовный сонет

Крутыми крышами бежит мужик во фраке
Шлем полицейский из дымохода кра`дется.
Внизу шумят дворы. Шарахнул браунинг.
Козёл упал: бывает, в кавардаке.

Справляли бал весёлый в графоском замке,
гостям показывали лаковые вазы...
Фред драгоценности огрёб все разом,
напарник в шухере у выхода как замер.

По городу ищейка-пёс петляет.
Примет немного :мерзкая порода;
Герр комиссар в лицо всех во`ров знает.

Фред тащит вазы в импортной коробке.
Напарник бриолином свой пробор помадит.
А дальше?...беллетрист, тебе на пробу.

       Комната ужасов
Банкир в паноптикум привёл
жену младую. Фред- у гильотины
в палаческом, закапюшонил мину
и замер рядом с королём.
Напарник  рад стараться: любопытным
крюки и дыбы показал ,о всём
порассказал достойно. Тот осёл
всё норовил под нож своим копытом...

               Хайнц
Фред познакомился в роскошнейшем вагоне
с фра` Липпман, богатейшею вдовой,
близ Петербурга заслонив собой
от пламени: вагон сгорел. В агонии
молила "Хайнц" она. Смертельный зной
в крови добил её. Гроб вдовушки дополнил
напарник, деда отравив. Наследник вышел из подполья:
"Хэ.Липпман" по бумагам, молодой.

   Воровская маслина в Лувре. 
Сховал чувак в карман статуй Джорджоне-
и к выходу попёр что кенгуру.
Гриф-детектив ему у дверцы :"Тпр-у-у",
мотню в ухват и тут же распатронил.

Фред- браунинг из туфеля: искру`...
и усыпил стручка того. Вороне
(не Грифу,да) чертёж остался зала. Не в уроне
(нет, не музей) те кто смесил игру.

перевод с немецкого Терджимана Кырымлы

Рудольф Пейер

ДРУГОЙ

( Rudolf Peyer “Der Andere”)

Не надо мне было глядеть. Я же знал : тут, рядом на скамейке сидит один и пялится на мои ботинки…

Я вдоволь намигался, часами волочился под палящим солнцем ,подымая тяжёлые от пыли веки, всматривался в слепящую даль пустыни. Бесполезно. Оставалось одно : ждать пока наступит вечер.

«…не сворачивая вниз по каньону. Когда придёте к концу оного, увидите далеко на горизонте чёрную точку. Это- скамья, мимо которой вечером проезжает автобус…»

Мне было плевать, что этот сидит рядом. Плевать, что с его висков течёт пот. Плевать, что этот тип беден, худ, голоден, вял. Изредка, когда я шевелился в дрёме, доска за спиной услужливо подсказывала мне : «Ещё имеешь вес». Это меня заботило- и баста.

Я было не заметил когда этот тип пришёл и уселся рядом. Не иначе оборванец :вон как дышит…Наконец, я мельком окинул его взглядом. Спросонья, чтоб не ужаснуться. Присмотрелся ещё, уже будучи бодр, и снова прижмурил глаза. Итак, несомненно: блестящие, зеркально-лакированные носки чужих ботинок! И- ни пылинки, ни пятнышка на зеркально-чистой коже! Спёрло дыхание. Я не осмелился присмотреться ещё раз. Сквозь ресницы еле заметил светло-серые гамаши с чёрными фланелевыми отворотами. Я сжался. Бросал мимолетные взгляды на этого. Он спал или дремал. Или притворялся сонным. На нём был серо-чёрный в полоску фрак , блестящие перчатки, котелок и тёмные очки, а в руках- элегантная трость. Держался молодцом. Слишком бодро для этой убийственной жары. Не шевелился.

Я фыркнул…

Предусмотрительно поджал ноги.

Он не пошевелился…

Я уже начал привыкать к «чёрному» : мол, ну пришёл, ну сидит себе, разумеется рядом.

Одного не мог понять: он не потел!

Я откашлялся…

Он не дрогнул.

Я начал загребать растоптанными ботинками щебень и пыль под скамейкой.

Он не реагировал.

Когда наконец-то я начал набираться мужества для начала беседы, он без всякого повода встал и прямо, твёрдыми шагами, двинулся к горизонту.

Он не забыл свою трость, шёл элегантно, будто по мощёному бульвару. Привстав, я дивился незнакомцу вослед.

И тут-то услыхал я шумок. Обернулся- и рассмотрел долгий, жидкий, жёлтый шлейф у горизонта. Автобус, не иначе.

«Э-э!», вскричал я сложив ладони рупором : «Вы-ы-ы-ы…» . Не знаю, он не услышал меня или не подал виду. Я пару раз шагнул вперёд и закричал ещё громче: «Э-э-э-э! Автобус!» . Незнакомец между тем шагал дальше, тень его маячила впереди. Уже я мог различить цвет автобуса. Но там шагал этот, высокий странник над мутным далёким горизонтом, а я знал, что ни пылинка не ляжет на носки лаковых ботинок.

 

 

Лукас Хартманн

МАТЕРИН ОТЕЦ

( Lukas Hartmann “Mutters Vater”)

У матери всегда были дела. Видел её, льняные полотенца развешивающей- их ветер баюкал; за трепетом полотенец исчезло её лицо. Вот, она стоит у плиты , кухня полна масляным чадом, она трясёт миску с картофелем-фри, моё пожелание ко дню рождения, гора фри вырастает на моей тарелке, мать приговаривает «ешь давай» и «ещё добавка будет». Я всегда мучился в сомнениях, что бы подарить ей к Рождеству, чему она обрадуется?

Знаю, что она любит оперетты, охотно танцует вальсы Штрауса («теперь слишком неуклюжа для этого», извиняется) , что в школе училась на «отлично», что ей претят долгие поездки, а соседи ценят маму как помощницу.

После смерти своей матушки, будучи молодой женой . унаследовала она большое крестьянское хозяйства, с тем и повзрослела. Руки её- золотые, видел как она, стирая, выбивала бельё о доску. Вследствие замужества разрывалась мать на два домоводства. Её муж, мой отец работал тогда вахтами, редко приезжал на побывки. Хозяйка в качестве платы получала от деда яйцо, хлеб, овощи, после забоя- кровяные и ливерные колбасы, на зиму- по мешку картофеля. Довольствовалась, не ворчала: «бравая жёнка», говаривал дед.

Старик зарабатывал пару франков на стройке. По дороге в школу я видел его: он лопатил в канализационной шахте. Седоволосый старик и чистенькие итальянцы (гастарбайтеры- прим.перев.) . Я стыдился что дед так низко пал и обходил бригаду подальше.

«Теперь надо бы садик вырастить», зарекался он ,когда я заходил в гости, в дешёвый дом. Он играл на губной гармони, обходя пустынный свой тогдашний двор в праздники по вечерам.

Он всё сильней горбился. Стискивал мне ладонь крепко и плотно ,до боли: его руки прежде держали вожжи , доили коров. На старости потрескались- совковая лопата уже не для них. Каждый день мать приносила ему жидкий суп : деду оставалось подогреть. Мать убирала постель, вытирала пыль с мебели. Он тем временем у окна посасывал трубку сидя у окна. Рассказывал о первой своей пограничной службе, как в 1918-м неожиданно получил чин ефрейтора.

«Ведь не требую благодарности» , говорила она «Он требует ухода». Он бранился, если та опаздывала – и без слов принималась за уборку. Ему становилось всё хуже : дни напролёт отлёживался в постели, капризничал, отказывался греть себе еду. Мать перестилала каждый день: дед стал мочиться под себя. Она стыдила его, укоряла : он долго ломался прежде чем соглашался помыться. Дед желал знать как высоко поднялась рожь, зацвела ли смородина. Мать послушно отчитывалась.

Я неохотно сопровождал мать: дедовы немощи ввергали меня в ужас. Эта усугубляющаяся худоба, светлые кляксы на пергаментной коже, спертый дух в комнате, дюжины корячащихся мух на подвешенных липучках. «Не можем к себе забрать его», говаривала матушка, «наша изба ведь очень тесна», извиняясь, как будто кто-то действительно настаивал забрать деда.

Стариковский приют ,куда отправили деда находился в лугах. Коров там пасли, открытое место. Отцу понравилось . Днями прогуливался. Потом начал волочить ногу. Пришлось ходить с палкой, но, из-за гордости , решил дед почаще сидеть в комнате. Он делил узкий, вытянутый покой с пятью другими стариками. На стенах- гравюры Альберта Анкера. Дед оставлял свою тумбочку незапертой, хотя замечал: табак и бельё кто-то воровал. Между пациентами царила вражда. Сёстрам приходилось растаскивать боевых петухов. Постоянно дед сопротивлялся помывкам , он заслужил славу жалобщика и сутяги.

«Хочу наконец умереть», говорил он, когда приходила мать «время уже». Он целыми днями разжигал потухшую трубку и отражал колкости коллег. Его заботил шнапс. Сёстрам не нравилось, когда пациенты держали алкоголь, но мать проносила ему по бутылке настойки на травах, которой её снабжали родственники. Он прятал бутылку под шерстяным бельём. Он пил помаленьку, лицо его при этом краснело. Если бутылка долго оставалась порожней, дед отчитывал мать. Она слабо возражала ему , но на следующий раз не забывала пополнить запас. «В его годы надо иметь ещё иные радости», говорила она.

«Когда я наконец помру?» , вопрошал дед при всякой оказии. Его руки дрожали, он не мог удержать колоду карт, читать уже не хотел.

Регулярно мать выслушивала историю об ефрейторских погонах.

Летом я его видел , праздно сидящего под каштаном , на древней скамье в ряду молчаливых стариков. На природе они забывали о сварах. Кивали друг другу. В странно скрученных позах или склонённые вниз проводили они дни напролёт.

Напоследок возжелал мой дед себя удушить. Он ухватил рябыми ладонями свою тугую шею и сдавил её. Сил осталось достаточно, чтоб умереть.

Врач, который осматривал тело, удивлялся его крепкой конституции. Мой дед, сказал он , мог запросто прожить до ста лет.

 

Урс Бернер

ЭТО БЫЛО ЛЕТОМ ПОСЛЕ ПОЛУДНЯ

( Urs Brenner “Dieser Sommertagabend”)

С этого началось: когда я что-то покупал, то немного прихватывал даром. Почему? Потому. Когда в третий раз попался, сказал мой опекун : « Для меня это слишком» . Он отправил меня в исправительную колонию. Мягко сказано: отправил. Сунул. Загнал меня. Теперь понятно. Я у него в печёнках сидел. Надо было принять решительные меры.

Надзирателю колонии нравилось, когда мы его звали отцом. Нашим отцом. После ужина читали мы «Отче наш». То же самое. А в конце басил наш общий батюшка «аминь». Я не верю ,что он был благочестивым. Возможно, желал сделать нас набожными, ведь это было католическое заведение. Он не дрался как мой покойный отец. У него была другая метода. Он внушал нам страх. Большой на это мастер. Когда мы раз за столом пошумели , били ложками в миски, чтоб добавки дали, мы ведь не ели досыта, подпрыгнул наш батюшка, аж стул полетел, и стукнул по столу со всего размаху. «Тихо!», заорал «я запру вас в загон. В каждом углу поставлю по сторожу. И ,если кто-то из вас рыпнется, он того прихлопнет. Понятно?» Я понял. Наш отец хаживал на охоту. Да, я отлично понял, мне было этого довольно. Я написал попечителю, попросил его перевести меня в другое заведение. Рассказал ему начистоту всё как есть.

Скоро вызвали меня в кабинет отца нашего. А там этот моему опекуну и говорит: « Знаете ли, у Карла чересчур развито воображение. Вам не следует верить ему на слово, что он вам там написал», и усмехается. Павлин ядовитый. Натурально, я осмелился- и рассказал всё как есть, но это не помогло. Опекун уехал, а мне пришлось остаться. В столовой была маленькая сцена, на которой мы иногда разыгрывали представления. Там отче приказал поставить стол, персональный- для меня одного. С тех пор трапезничал я на сцене. « Жаль, Карл нуждается в бенефисе», сказал наш надзиратель. Подлая задумка, мне б такое не взбрело. Ну, у кого из нас буйное воображение? Но это было ещё не всё. Я получил отдельный покой, очень милая комнатка, но мне запретили разговаривать со всеми. Целую неделю. У меня оказалась уйма времени обдумать побег. Когда меня выпустили из «одиночки»- так ту комнату называл надзиратель- воля поманила меня хорошим куском сыру: на следующий день подоспела моя очередь доставить молоко в деревню. Я всё выложил сыровару: « Надо в Цюрих. Мать тяжело больна». Той же ночью спустился по водосточной трубе. Кожу содрал. Но ,разумеется- не сразу в Цюрих. Выше по склону, в пятистах метрах от колонии , была пустая веранда. Там я и спрятался. Отцу нашему не пришло бы в голову искать меня совсем рядом . В тайнике я припрятал одежду, шляпу… и ещё нож. Через три дня ушёл я оттуда к автобану. Попуток было много и мне не пришлось долго ждать. Удалился на сотню километров от нашего отца- и похорошело мне. Решил впредь не иметь с ним дела. Я не хотел возвращаться к надзирателю в «замок», так называли селяне нашу колонию. Всё пошло как по маслу. Никто не узнал меня. Никакой полицай или кто-нибудь в этом роде, чтоб стал у меня на пути и схватил за руку. Я нашёл работёнку. На автозаправке. Хозяин там был порядочный. Не спрашивал много, кто такой да откуда. Но платил мало и приговаривал : «Ничто не бесит меня так как непунктуальность». Через неделю послал он меня к чёрту. Не то чтоб я спал на работе. Он бешено повысил норму: так быстро мыть машины я не смог.

В одном магазине требовался грузчик, в пекарне- курьер, в гостинице- подсобник на кухню, и ещё одному старику-садовнику нужен был подсобник. Но все желали ознакомиться с бумагами: кто да откуда… Два дня я голодал. Тут –то и сказал себе: ну что, опять к батюшку нашему?

И тогда был этот июльский безветренный день. После полудня я устал бродить по Цюриху, присел на лестницу , под универмагом. Меня удивило, что люди так заняты покупками, как будто и дел других нет. Даже в такую жару. Я чуть-чуть спустил ноги на тротуар. Хотелось ведь устроиться поудобнее. Споткнулась одна женщина. Она не упала ,но выронила полную сумку. Я подумал: ей следовало бы идти осторожнее. Она согнулась и стала собирать свои манатки. А я подтянул ноги как прежде. Когда она собрала всё барахло и уже собиралась идти дальше, я окликнул её: «Вы!» . Наконец то она обратила на меня внимание, уставилась так. А я ж не хулиган. Я услышал свой голос, как издалека : «Не делай так больше». Она подступилась ко мне , резко так. Не было нужды так наскакивать на меня и кричать : «Что делаешь?». Не надо было ей так кричать. Я выпрямил поджатые мослы, встал и ,подумав «если бы не эта жара, если бы не эта проклятая жара», воткнул нож в эту женщину. Зачем ей было так кричать? Я не вынес крика- и сунул нож ещё раз. Тогда она утихла.

На этот раз вы меня в другой «замок» доставите.

 перевод с немецкого Терджимана Кырымлы

Хансйорг Шнейдер

ВЕТРЯНАЯ МЕЛЬНИЦА

(Hansjoerg Schneider « Die Windmuele» )

«Одно пиво», бросил он.

Дочь хозяина миновала стойку, взяла бутылку из бара , откупорила «гребешок». Жёлтое пиво полилось в бокал, выдало на-гора пенную корону.

За соседним столиком угощалась троица мужчин. Один уже хорошо принял. «От Грюневальда до Малого Шайдегга», рассказывал он «и снова вниз. И всё – на своих горбах: буры, взрывчатку, всю амуницию. И 36 часов без пересмены. 624 дня подряд продолбил. Вот этими руками».

Хозяйская дочь поднесла пиво. «Будет ещё поезд в город?» , спросил Ханс. «Нет», ответила та. «Закажите, пожалуйста, такси», попросил он.

«Два года в трудармии», молвил сосед того «лучшие мои годы, на взводе».

Ханс принял свой бокал в один приём. Похмелялся ,ведь у Хуберта пил весь вечер один ротвейн. Вначале они занимались хубертовой дочерью Марией. Одиннадцатилетняя девушка, очень красивая и любопытная к мужчинам. «Желаешь поцелуя?», спросил Ханс когда та вошла. Она потянулась сомкнутыми губами. Ханс чмокнул их. «Но это же сухой поцелуй», возразила Анна. «Хочешь мокрого?». «Охотно»- и подставилась снова. «А ну иди спать», сказал Ханс.

«Через два года найдёт себе любака», сказал Ханс когда дочь удалилась. «Да рано», возразил Хуберт «нехорошо когда девушки рано начинают спать с мужчинами». «Не говори глупостей», возразил Ханс «ты же её не ревнуешь».

Хуберт молчал. Он уже несколько бутылок выпил, глаза его сузились.

«Что ты можешь знать о войне?», вырвалось у него «откуда? У тебя –ни малейшего представления , что такое война. Нет другого повода чтоб убить человека» . «Я- не пацифист», возразил Ханс, «пацифизм- глупость. Дело в том, кто и на каких основаниях желает насильничать. Миръ можно изменить только насилием. Французская Революция была хорошей штукой. Кастро пострелял было, он должен был, иначе бы не социализировал Кубу. Если б я оказался сейчас в шкуре порядочного вьетнамца, стрелял бы не раздумывая. Они должны бороться, иначе у них нет шансов».

В дверь прошмыгнула Мария , в ночной рубашке, с распущенными волосами. «Не могу уснуть»- и умостилась на коленях Хуберта. Он поцеловал её: «Угомонись».Она ушла.

«Ты был в России», спросил Хуберт.

«Да», ответил Ханс : «Студентом съездил раз. В Крыму танцевал с киевлянкой. Она пела мне- и я по уши влюбился. В Киеве разыскал её. Дома оказалась только её матушка, сказала чтоб я зашёл через час. Зашёл : говорит , Мила ещё не вернулась. Вручила мне рыбу из Днепра, завернула в газету. Я сел на скамейку, на улице, попробовал : кожа и кости. Назавтра застал Милу дома. Показала мне город. Сначала – дом, где жил её возлюбленный. На рынке купила букет гладиолусов. Показала мне в разговорнике фразу : «выброшенные на ветер деньги».

Хуберт налил себе ещё рюмку. Весь съежился, казался таким неказистым.

«В Харькове», продолжил Ханс: «гулял я. На окраине города нашёл подкову. Когда поднял её, одна женщина закричала : «Schadje! Schadje!». Счастье, значит».

« Подкова», отозвался Хуберт: «Мы ехали на танке, приказ был наступать. Это было поблизости Харькова, ранним утром. Я выглядывал из башни, по пояс, забыл что война. Солнце ещё не взошло, облака розовые. Прямо по ходу- ветряк. Он горел. Одно из четырёх крыльев треснуло и упало. Мы все вышли и дивились. Вдруг он затрещал и обвалился. А мне как раз до этого мига чего-то стукнуло, под танк шмыгнул. Когда выбрался, коллеги мои были мертвы».

Он умолк и совсем обмяк, съёжился на стуле. Потом сказал : « Это нельзя, так о войне говорить как ты», сорвался на крик : « Знаешь, ты, что это такое? Ты не знаешь, иначе б не говорил. Знаешь ,как обгоревший труп выглядит, друга, с вывалившейся требухой?». Ханс молчал. Он еле сдерживал дрожь. На глаза наворачивались слёзы….

И вот, он сидит здесь. Заведение обычное, пригородное. На стенах – «Спорт» и «Национальцайтунг». Трое мужчин рядом запели : «С горы спустился полк в долину налегке…».

Вошёл некто: «Такси вызывали?». Ханс собрался. В салоне прикорнул. Это был «Мерседес», ехал как плыл. «К бирже, водитель». Присмотрелся к таксисту: «Вы итальянец?». «Да, а что?». «Хочу вам рассказать одну историю. Сегодня гостил у друга. Он воевал в России. Вспоминал вот о чём. Когда он на рассвете на танке ехал, увидал горящий ветряк. Вышли они все посмотреть. Дивились как одна лопасть отвалилась. Тут и вся мельница начала сыпаться. Друг под танк забрался. А когда вылез, все его коллеги были погибли».

Авто тихо шуршало по мокрому асфальту. Дождило, дворники ерзали по стёклам. «Война ужасна», отозвался водитель : «Мой двоюродный брат воевал в Югославии. Однажды их разбудила девушка. Сказала что мать рожает, тяжело ей. Они взяли с собой военврача , пошли за ней. Женщина кричала от боли – и врач помог ей родить. Когда ребёнок вышел, мать вынула из-под подушки пистолет и выстрелила врачу в живот. Они пристегнули штыки , закололи роженицу, а ребёнка – на куски».

Он остановился у биржи и заглушил мотор. Дождь сыпал по железной крыше. Ханс рассчитался.

«Война ужасна», сказал таксист : « Она портит людей , выворачивает их наизнанку». Он открыл дверцу, попрощался :« Много благодарен».

Ханс поднялся на второй этаж биржи, присел. Напротив располагался парень, кроткий на вид, в обнимку с девушкой: ворошил кончики её волос. «Что ты делаешь по жизни?»- спросил его Ханс. «Разное. Играю на флейте, на гитаре».

«Семиструнной?». «Да». «Послушай-ка», обратился к девушке Ханс : «Я только что от друга. Он рассказал мне как у Харькова сошёл с танка чтоб рассмотреть пылающий ветряк. Вдруг разорвалась граната – и погибли все, а друг уцелел».

«Зачем мне это?» -спросила девушка.

«Погоди. Я на такси сюда приехал, пересказал эту историю водителю. А он мне- другую, про своего кузина, который воевал в Югославии. Этот кузин пошёл за компанию, а с ними- военврач, к рожающей. Когда ребёнка вытянули, женщина достала пистолет из-под подушки и убила врача. Двоюродный и его коллеги привинтили штыки , закололи мать ,а ребёнка- на клочки».

Девушка молчала. Потом спросила : «Как зовётся река , на которой стоит Харьков?». «Днепр протекает там», молвил Ханс : «Он впадает в Чёрное море». «Оно теперь- красное?». «Нет», ответил Ханс.

перевод с немецкого Терджимана Кырымлы

Инвалид Малафей неродившийся стронул полуду-
будто брови зашлись или валенок твой неподшит
носом-крюком, к которому немец бежит
околдованный чёлкой налево, безрогий паскуда.
Бесшабашность сургутский сырых будетлян,
суп из старой нержавой стальной черепахи
удобреньем пошли вам, летейские маки
на привале пустом покорённых землян.
Есть работа- восточную марку держать.
Есть труба, и ,покуда закат не угаснет,
ожидайте толчка, пожиная раскосые басни
ожиревшего в долг до весны рокового моржа.

* * * * *,...................................................................................................!:)

Людвиг Рубинер (1881-1920)

НЕПРОТИВЛЕНЦЫ
трагедия в четырёх актах

Товарищам, моей жене Фриде

Действующие особы:
Мужчина;
Женщина;
Клоц;
Державник;
Анна;
Науке;

Первый надзиратель;
Второй надзиратель;
Офицер;
Первый заключённый;
Второй заключённый;
Больной на корабле;
Капитан;
Врждь горожан;
Трое горожан;
Горбун;
Калека;
Молодой человек;
Три революционерки из города;
Юноша с улицы;
Господин в цилиндре;
Дама из народа;
Солдат;
Народ. Солдаты. Матросы.
Заключённые на корабле.

Набросок этой легенды был составлен мною в январе 1917 года, весной 1918-го работа закончена. В годы разрухи и жесточайшего разочарования, во время разгромной победы мирового империализма над народами... Цюрих...Герои драмы суть глашатаи, одержимые идеей. Воплощение идеи подталкивает время к цели, а над временем восстаёт явью конечная цель.

Первый акт

Угол улицы

Первая сцена

Мужчина. Юноша из толпы. дама из толпы. Старик. Господин в цилиндре. Толпа народа.

Мужчина ( на углу улицы кричит): Тут. Тут! Здесь вы всё найдёте.
Толпа собирается рядом.

Дама из толпы: У вас найдётся молоко?
Старик (подбегает запыхавшись): Там мне сказали, здесь дают мясо!
Господин в цилиндре: Правда, что здесь можно разжиться угольными брикетами?
Мужчина: напротив! Совсем не так! Всё ,и даром! Жизнь даром!
Толпа: Где?
Мужчина: Ты получишь всё ,что желаешь. Всяк получит свою долю!
Юноша из толпы: Я первый в очереди, я!
Мужчина: Никто больше не обязан ждать. Подходите. каждый получит всё сразу: жизнь!
Юноша из толпы: Этот тип говорит не по-нашему. Наверное, шпион.
Старик: Где полиция? Я простоял всю ночь. Никто не знает, что с нами будет завтра.
Мужчина Юноше: Ты получишь вволю сигарет. (Старику) Вам достанется весь хлеб!
Дама из толпы: Я больше не могу. Я сомлею.
Мужчина: Вам не надо больше страдать! (Даме) Еще немного выдержки- и всё будет хорошо.
Старик: Перед смертью пожевать бы чего!
Мужчина: Вам больше не надо умирать. Взгляните на меня: я тоже бессмертен.Никто не должен умирать. Вы все, коли пожелаете, обретёте жизнь!
Толпа: Да!
мужчина: Вы желаете обрести свободу. Вы никогда не умрёте.
Юноша: Полиция ,вон!
Из толпы: Пулемёты. Военные! Взвод.
Мужчина: Солдаты- наши братья, они не должны стрелять.
Толпа (бежит) : Они стреляют!

Комната

Вторая сцена

Мужчина. Женщина.

Мужчина: Они у входа в пристройку.
Женщина: Будто светает...Будто пожар?
Мужчина: Они развели огонь чтоб нас выкурить.
Женщина: Я поговорю с офицером.
Мужчина: Нет. Им мы не нужны живыми.
Женщина: Что ты сделаешь мёртвый? Пока есть возможность...
Мужчина: Они уже на крыше. Мы безоружны.
Женщина: Я вывешу белое полотенце из окна, мы сдадимся. Не хочу чтоб нас закололи как тех.
Мужчина: Нам теперь не выбраться.
Женщина: Если я их приглашу сюда, наверное, они нас выпустят.
Мужчина: Нет. Они застрелят нас. Лучже отбиваться до последнего мига.
Женщина: Чем ты станешь отбиваться?
Мужчина: У нас нет оружия. Первого- могу стулом, когда войдёт сюда, повалить.
Женщина: Только одного. Они пробьют стену и заберутся через окно. Первому, который войдёт, я перекушу горло. Узнает почём смерть.
Мужчина: Нет, это не спасёт нас. Они убивают, а мы- нет.
Женщина: Ведь мы порешили: без противления?
Мужчина: Убийство и насилие - не одно и то же!
Женщина: Не сбивай меня с толку. Я вижу одно: наша нынешняя жизнеь- насилие. Наша цель- ненасилие!
Мужчина: Луиза, я слышу, они идут. Это наш последний миг.
женщина: В комнате жарко. Пламя подбирается сюда.
Мужчина: Я постараюсь, прикрою тебя.
Женщина: Нет, так не пойдёт. Мы боролись вместе. Я не оставлю тебя до последнего.
Мужчина: Там - горячо. Беру всё на себя. Оставайся тут. Я выйду один.
Женщина: Останься. Я не брошу тебя. Мы погибнем вместе!
Мужчина: Нет, не умирать. Я не желаю умереть. Мы ещё ничего не осуществили. Ещё столько несотворённого.
Женщина: Слишком поздно.
Мужчина: Или...напротив. Как тихо. Выстрелы -как фабричный шум издалека. На улице совсем спокойно.
Женщина: Ты уже настолько спокоен. Я вот-вот соберусь, тоже.
Мужчина: Нам нечего терять. Только поверь в это и в себя.
Женщина: Нам не следует волноваться когда они войдут.
Мужчина: Тогда они нас уничтожат.
Женщина: Они должны нас свалить. Они станут нас вязать, будут нас избивать.
Мужчина: Они будут нас ломать, как они ломали товарищей. Они подавят наши личности, а потом расстреляют нас.
Женщина: Они не станут давить нас. Мы не будем обороняться, мы просто смолчим.
Мужчина: Я не пошевельнусь. Наша воля значит больше ,чем их насилие!...Развязка близится. Луиза, поцелуй меня.
Женщина: Нет, без поцелуя: просто думай обо мне.
Мужчина: Теперь всё равно. Ты- моя подруга, сестра, жизнь, жена. Пусть даже они нас ,замучив,умертвят.Это случится, когда мне уж не по силам станет ждать.
Женщина: Я обнимаю тебя, так крепко. Думаю только о тебе....Просто будь рядом. Теперь пусть бьют.
Мужчина: Мне б только быть с тобой. Я, такой сильный рядом с тобой, слышу только тебя.
Женщина: Эти люди, все, толкают меня к тебе. Я слышу, ясно, только твой голос. Мы совсем одни.
Мужчина: Мы совсем одни. Все вокруг мертвы. Ты жива, знаю. Ты, и только ты рядом. Наверное, мы прижаты к стене.
Женщина: Они видят нас.
Мужчина: Они нас не увидят. Я того желаю.
Женщина: Я желаю, чтоб они нас не видели. Желаю этого так сильно, что стала немой и незримой что умершая.
Мужчина: Я желаю нам жизни. Нам ещё рано пропадать.
Женщина: Желаю тебе жизни. Нам предстоит много дел.
Мужчина: Идём, тише. Вверх. Желаю нам стать тенями на стене. Ускользнуть.
Женщина: Исчезнуть под камнями, под людьми, ради жизни. Я полагаюсь на тебя.
Мужчина: Летим со мной, ну же. Желаю. Держись со мной. Мы парим.
Женщина: Туда, вниз. Помоги мне. Желаю.
Мужчина: Думаю, ты мечтаешь. Лети во сне. Ты едва шевелишь ступнями. Никто тебя не видит.
Женщина: Мы парим вместе.

В темноте только освещённые головы Мужчины и Женщины.

Мужчина: Уже. Мы летим.
Женщина: Тут так темно. Вниз. Кто тянет меня вверх?
Мужчина: Вокруг меня темень.
Женщина: Мои ступни не чуют тверди, она исчезла.
Мужчина: Внизу светло.
Женщина: Мы на пути.
Мужчина: Шагай, шагай. Вот горит огонь. Иди сквозь!
Женщина: С тобой. Где мы? Я протянула руку: нет стены. Мы вольны идти куда пожелаем.
Мужчина: Вниз. Нас влечёт вниз, с неистовой силой. За что мне держаться?
Женщина: Держись за меня. Я исчезаю.
Мужчина: Кто это? Я схвачен. Это ли человек? К то здесь затаился в темноте?
Женщина: Вон отсюда, сквозь на волю! О, торопись!
Мужчина: Последние силы. Мы в мрачной пустоте. Я умираю за тебя.
Женщина: Убей меня- и живи. Меня больше нет.
Мужчина: Воздуху... Дыши! Вижу звёзды. Чую ступнями твердь. Луиза, воля!
Женщина: Если бы я жива! Прочь, только вперёд. Это моя плоть.
Мужчина: Мы живём. Ни один человек отныне не умрёт. Мы поможем всем. Мы сильны.

Улица за стенами комнаты.

Третья сцена.

Предыдущие. Позже- солдаты.

Мужчина и женщина вершат последний шаг из тьмы на светлую улицу. Перед ними - части баррикады.

Женщина: Мы на улице. Идём. Отныне я сильна для вечности.

Выстрел. Двери комнаты расшиблены. Солдаты с фонарями бросаются в полутёмную комнату.

Четвёртая сцена.

Мужчина и Женщина (на улице): Живу! (Они пролетают сквозь баррикаду, осматривают внизу улицу) Быстрее! Жить!
Женщина: Быстрее, пока чудо не пропало!
Мужчина: Жизнь! Для людей! Отныне я силён вовеки.

Пятая сцена.

Женщина и Мужчина приземляются в конце сцены. С противоположной стороны выбегают солдаты.

Солдаты: Хальт! Кто вы?
Мужчина (Женщине): Ты поторопись. На корабль. Я буду свободен! (солдатам) Чего вам?
(женщина улетает прочь)
Солдаты: Исчезла! Баба в темноте из комнаты улизнула! Зато мужика взяли. (Хватают Мужчину, толкают его)

Шестая сцена.

Офицер. Входит солдат.

Офицер(в комнате): Кто их упустил?

Седьмая сцена.
Солдат (вваливается): Поймали его. В наручниках отправим.

Тьма

перевод с немецкого Терджимана Кырымлы

Мужик пришёл с бугра. Далёкая звезда
до подворотен выбелила улки. Скакали ноги мужика.
Зрачки пронзали навесь рыжих колтунов.
Ночь убралась с земли, блаженной ,голубой.
Белели зори высоко, далёко- ночь светлая
ощипывала с них лепестки. Улица вдаль увилась в лазурном беге.
Нервно подрагивали,выше взбираясь, звёзды.
Ветер снизошёл, бешеный от вопля, жаркий.

Уже вприхром бежал он. К счастью, увидал вдруг:
улицы, краснея, катились на серебристый свет
великанских башен, чьй колышушиеся фонари
играли с кромками блистающей тьмы
на побледневшей мостовой.
Подскочил мужик- и к полёту изготовил ступни.
Улица едва шелестела, а ночь съёжилась.
Лампы ,выстрелив вверх разом что петарды, а башни
провалились в тёмную, неладную дыру.

Тьма шляп и одежд шатала стену,
но мужику рыжий чуб застил глаза.
Тени толпы скопом метнулись в город-
и тогда башни широко озарили улицы:
негасимые круглые фонари роняли бледный свет,
он отражался глянцем на шляпах и ниспадал на брусчатку.
Вопль толпы огибал отвестный парапеты.
Небрежно развалившись, люди пили.
И тогда мужик увидал натянутый меж башнями канат.

Нагая тень плясала на нём. Мужик замер.
Люди молча раздались по сторонам.
Мужик стоял под канатом. Никто не скинул шапки.
Мужик рассмотрел голую бабу идущую по канату.
Мужик затаил дыханье. Там, вверху,
огни озяряли светлые голени и ступни.
Мимо башен в город напирала толпа.
Ветер,горячий от ора, летел поверх стен.
Никто из чёрного скопища не глядел вверх.

Очи фонарей моргали бабе.
Канат пружинил, ходил кругом, когда она прыгала.
Там вверху, она держалась молодцом.Горячий сноп лучей шипел.
Подпрыгивая, баба улыбалась в сторону, откуда доносилось пение.
Её шевелюра озарилась ореолом наперекор ночи.
Луч лениво скрльзнул к белому пупу. Тёмный поясок
увился кругом бабиного живота. Взлетел. Исчез.
Поклоновшись, баба воздела руки в синеву.

Она круто прыгнула. Она увидала мужика и дежурно улыбнулась.
Люди мчались в город сквозь каменные пасти.
Он стоял в давке не дыша. Свет с башен наполнился свистом.
По неотразимо лощёным плящущим ногам бабы
бегали волдыри света, так и сяк...
пока внезапно она не повисла в голубом сиянии
и плясала уже ухмыляясь. Вверх, в ночь тянулись
две складки. Нет, никто не устоит. Баба непременно упадёт:
светлая звезда её брюха так вибрирует!

Хаты шатались. Бледные слены раскинулись широким колом
в зеленоватом сиянии...
Глаза фонарей, негасимые, бледные, помаргивали голубым парапетам.
Улицы тихонько шумели.
В скопище теней толпы мужик, измельчавший, стоял.
Он побежал, маленький и затравленный. Ночь улеглась посветлев.
Вдали явилась белая звезда. Скакали ноги мужика.
Ветер снизошёл, пёстрый от вопля, жаркий.

вольный перевод с немецкого Терджимана Кырымлы

В городе нет туалетов бесплатных.
Если ребятам захочется денег,
фарами мрак наповал убивая,
едут...
Баба скрипит в подворотне, молдавский
паспорт к отвисшей груди прижимая:
"Детки, хозяин вам платит"
"Знаем"
Пух тополиный
липнет за шиворот, зуд истязает...
Ух, исполины.
Следом качается шарик- начальник,
ставит печати:
стадо кончает.
Копчёной салаки
цвета рубашки. Хряки,
начальство.

* * * * *,..................................................................................................!:)

Вальтер: И до тех пор, пока

                суд городской не вынесет решенья...

Ева: Эй, Рупрехт! Это он, судья, вот он,

         разбил кувшин!

Рупрехт: Ну, попался!

Фрау Марта: Он, герр Адам?

Фрау Бригитт: Он самый?

Ева: Рупрехт, он был у меня,

        у твоей Евы! Ну, лови его!

        Устрой ему как пожелаешь!

Вальтер: Прекратите!

Ева: Он присудил колодки да решётку?...

        Нет, Рупрехт, будет самосуд!

Адам: Простите, господа...убегает прочь

Ева: Лови!

Рупрехт: Хватайте!

Ева: Убежал...

Адам: Что?

Рупрехт: Чорт-торопыга!

Ева: Ты...?

Рупрехт: Пусть Бог его карает.

                Я мантией займусь!

Вальтер: Прочь! Пристав!

Рупрехт (бьёт мантию): Раз! Ещё раз! И в третий!

                                           Чтоб букли туже завивались!

Вальтер: Ах, он несдержанный ответчик!

                Колодки в самый раз таким!

Вейт: Спокойнее, ты сорванец несчастный!

 

Двенадцатая сцена.

Предыдущие без Адама, все- собравшись вместе у кромки сцены

Рупрехт: Ах, Евочка, как я тебя обидел!

                Ах, гром и молния, еще вчера!...

                Ах, сердце ты моё, да золотое!

                Простишь ли нехорошего меня?

Ева (бросаясь в ноги герихтсрату): Мой господин! Кабы не ваша помощь,

                                                              пропали мы!

Вальтер: Пропали? Почему?

Ева: Спасите Рупрехта, ему, сказал мне

        герр судия Адам, в Ост-Индию призыв:

        один из трёх солдат там выживает!

Вальтер: В  Ост-Индию? Ты что ,в своём уме?

Ева: Вот то письмо, извольте, герр судья

        мне передал его ,да по секрету:

        инструкция призывникам.

Вальтер (просматривает документ): Всё чушь!

                                                                Обман: подложное письмо!

Ева:  Письмо подложно?

Вальтер: Фальшивка, говорю вам.

                Герр писарь Лихт, а вы ответьте:

                не ваша подпись тут?

Лихт: Чья попись? Да его! Призывникам

           служить в Провинциях Соединённых!

           Никто из рекрутов не попадёт

           в колонии!

Ева: Уж точно ,что никто?

Вальтер: Да, клянусь вам!

                И в подтвержденье этой клятвы: Рупрехт

                свободен, невиновен он!

Ева: О небо! Этот плут меня провёл, да как!

        Я день и ночь промаялась страдая,

        мол, только ложное свидетельство

        ах, медицинское, освободить от службы

        поможет Рупрехта. Тот негодяй

        пробрался в комнату мою, всё уговором

        подкатывался. Я, девица, онемела,

        и не отважилась прогнать нахала!

Фрау Бригитт: Ничтожный негодяй, обманщик он!

Рупрехт: Оставь, забудь козла, моё дитя!

                Лошак разбил кувшин, ты всё видала-

                Я снова столь же страстен, как тогда. целует Еву

Вальтер(у окна): Смотрите как судья Адам, ах, потеха,

                            по склону бегая, лопатит снег,

                            как заведённый, ах, неутомимый!

Рупрехт: Кто? Этот судия Адам?

Лихт: Ещё бы, он!

Все вместе: Смотрите-ка! Смотрите!

                     Парик развился как у коса у ведьмы!

Вальтер: Герр писарь, попрошу вас, побыстрее

                поймайте вы его, чтоб чего не сделал.

                От должности он отстранёт, а вы

                до следующего распоряженья

                дела ведите. Я надеюсь, кассы

                в порядке ваши. Окажите милость,

                экс-судию, поймав, угомоните. Лихт удаляется

 

Последняя сцена

Предыдущие без Лихта

Фрау Марта: Скажите ,мне на милость, господин,

                      где в Утрехте державная контора?

Вальтер: Зачем вам, фрау Марта? 

Фрау Марта (доверительно): Гм...Зачем?

                                                  Не знаю. Кувшин бы подлатать?

Вальтер: Простите! Вне сомнения: на рынке,

                по выходным там скидки обещают.

 Фрау Марта: Отлично! Пусть через неделю. все удаляются

.....перевод с немецкого..................................Терджимана:)..................

* * * * *,................................................................................................!:)

Фрау Бригитт: Клянусь, не знаю,

                         живёт ли в этом доме чорт. Сюда

                         следы его ведут, до самого порога.

Адам: Возможно ,он перешагнул порог мой?

Фрау Бригитт: Да, может быть и так,

                         но в комнате...

Вальтер: Да, в комнате?!...

Лихт: Простите, ваша честь, следов тут нет.

Фрау Бригитт: Ах, здесь прервалась череда.

Адам: Исчезла череда. Я -негодяй.

           А этот парень нет, не преступил закона.

           Коль серою воняет у меня

           в регистратуре, непорядок в кассах,

           клянусь, я ничего не стою в этом кресле.

Вальтер: И я. про себя  Хм...Какие там ступни?

                Одна, пожалуй, левая, сдаётся...

                Герр судия, возьмите вашу папку,

                о, будьте так любезны!

Адам: Ах, папку!?

Вальтер: Да, пожалуйста, возьмите!

Адам: Герр Лихт, пожалуйста, подайте.

Вальтер: Ну что за церемонии, к чему?

                Лишь шаг навстречу сделайте.

Адам: Я сделал. Очередь за вами.

Вальтер: Я б на ушко вам что-то нашептал.

Адам: Пожалуйста, когда-нибудь шепнёте...

Вальтер: Охотно. когда Лихт вновь усаживается на своё место

                Ответьте, господа, в деревне этой

                есть кто-то косолапый ли, хромой?

Лихт: Гм...Конечно, в Хьюзуме имеется один...

Вальтер: Да? Кто же?!

Лихт: Коли вам угодно,

          спросили бы судью Адама.

Вальтер: Судью Адама, так? 

Адам: Не знаю ничего,

           я десять лет судья в деревне этой,

           я знаю всё и обо всех тут.

Вальтер (Лихту): Кто же? Кого имеете в виду?

Фрау Марта: Пускай они ступни свои покажут:

                      что прячут под столом-то, будто

                      о них ,судье, речь тут идёт?

Вальтер: Кто? Герр судия Адам?

Адам: Я? След...?

           Неужто чорт- я. Это ли копыто? вытягивает левую ногу из-под стола

Вальтер: Клянусь, нога- обычная. тихонько

                Заканчивайте заседание.

Адам: Сам чорт с такой ногой на танец

           пошёл бы да не осрамился.

Фрау Бригитт: Да, а что? Герр судия, вы...

Адам: Что? Я?

Вальтер: Заканчивайте, быстро.

Фрау Бригитт: Ещё одна подробность ,господа:

                        примите во вниманье эту штучку!

Адам: Да что за штучку?

Фрау Бригитт:  Этот вот парик!

                          Где вы видали чорта в буклях?

                          Присыпанная тальком эта башня

                          годится певчему на кафедре соборной.

Адам: Откуда знать нам, фрау Бригитт,

           что носят в пекле? Говорят,

           нечистый ради почестей людских

           парик надев, является в миру.

Вальтер: Ничтожество! Вы заслужили казни

                прилюдной, коль не должность ваша!

                Кончайте слушанье немедля!

Адам: Я надеюсь...

Вальтер: Надежды прочь! Довольно

                вам выгораживать себя.

Адам: Неужто

           вы полагаете, что я, судья,

           вчера парик оставил на лозе?

Вальтер: Помилуй, Боже. Ваш парик в Содоме

                сгорел, осыпан серою.

Лихт: При этом,

          простите за вмешательство, в одном

          из париков, мой сударь, кошка

          вчера приплод метнула.

Адам: Но позвольте,

           коль юноша меня не обвиняет, почему

           я должен бросить своё место?

           Я положу парик на стол, и если

           ответчик утверждает: вещь- моя,

           суд Утрехта решенье примет.

Лихт: Гм. Парик подходит вам, мой дорогой,

          он будто вырос на макушке вашей. примеряет парик Адаму     

Адам: Клевета!

Лихт: Неужто?

Адам: Он велик. смотрится в зеркало

Рупрехт: Ай, точно он, проклятый!

Вальтер: Тихо,вы!

Фрау Марта: Ах, ты проказник, ай судья!

Вальтер: Ещё раз спрашиваю вас:

                закончить дело  м н е?

Адам: Что? Это приказанье?

Рупрехт (Еве): Скажи всем, Ева, он?

Вальтер: Бесстыжий, он не признаётся?

Вейт: Молчи ты, говорю.

Адам: Ну погоди, ты ,бестия! Ну попадись мне.

Рупрехт: Эй ты, с ногою лошадиной!

Адам: Эй, пристав!

Вейт: Ну, замолкни!

Рупрехт: Ну, попался, ты.

                Теперь песку в глаза не бросишь.

Вельтер: Кончайте шутки, герр Адам.

Адам: Ну, коли вам угодно,

           я оглашу свой приговор.

Вальтер: Отлично, оглашайте.

Адам: Суть дела мне ясна. Налётчик

           известен- Рупрехт он.

Вальтер: Неплохо. Дальше.

Адам: Сим повелеваю

           в колодки заковать вора, который

           к тому же покусился на судью,

           и в заключении держать, сколь долго,

           вот этого ещё я не решил пока.

Ева: Ах, Рупрехта...?

Рупрехт: Меня в колодки?

Ева: За решётку?

Вальтер: Не беспокойтесь, дети...Что же дальше?

Адам: По-моему, кувшин он мог бы заменить,

           восполнить убыль.

Вальтер: Что ж, отлично.

                Закончен суд. Пусть Рупрехт

                обжалует решение.

Ева: Что? Рупрехт

         пусть обратится в городской...?

Рупрехт: Что? Я...

Вальтер: Да, чорт побери. И до тех пор...

Ева: Что до тех пор?...

Рупрехт: Мне- за решётку?

Ева: С колодками на шее? Ай, судья,

        бесстыжий, это он!

.....перевод с немецкого......................................Терджимана:).........

* * * * *,................................................................................................!:)

Фрау Бригитта: Вам , господа: не замарался Рупрехт,

                           не он к девице приставал вчера.

                           я к тётушке своей ходила в гости

                           проведать хворую, да услыхала крик

                           девицы, что кого-то прогоняла:

                           "Фу, постыдитесь, вы, насильник!

                           Вы что творите? Прочь! Иль маму позову!"

                           Неужто вновь испанцы заявились?

                           Я из-за плетня "Ева" позвала:

                           "Ты с кем? Ты что?"- и тишь настала.

                           "Ну отзовись!"- "Что вам угодно?"

                           "Ты с кем в саду?"- спросила я:"А что?"

                           "Там Рупрехт?" "Ай да, Рупрехт, верно.

                            Идите, тётушка, своей дорогой"

                            Подумалось мне: чаю заварила б,

                            браниться нечего.

Фрау Марта: Браниться с кем?

Рупрехт: Да, с кем?

Вальтер: Умолкните! Свидетельнице слово.

Фрау Бригитта: Когда я ,ближе к полночи, к себе,

                          проведав тётю, возвращалась было,

                          как чу! аллеей липовой промчался

                          какой-то лысый тип, прихрамывал ещё,

                          оставив след вонючий: пахло серой,

                          смолой и перьями горелыми за ним.

                          Я прошептала наскоро молитву

                          и ,с отвращеньем оглянувшись,

                          увидела сияющую плешь-

                          что пень гнилой меж липовых ветвей,

                          она луны сиянье отражала.

Рупрехт: Эх-ма. Что? Небо! Тысяча чертей...

Фрау Марта: Вы спятили, фрау Бригитт?

Рупрехт: Вы думаете, чорт?...

Лихт: Цыц. Тихо.

Фрау Бригитт: Да, клянусь!

                        Я знаю, что видала и вдыхала.

Ввльтер (нетерпеливо) : Сударыня, хоть неподсуден чорт,

                                          вы всё ж могли б на смертного донос

                                          суду представить ради рассмотренья.

Адам: Позвольте, ваша честь, закончить

           на этом месте запись показаний.

Вальтер: О, суеверный люд! Поближе к делу.

Фрау Бригитт: Коль вы приказываете, хорошо.

                         Герр Лихт- свидетель.

Вальтер: Что-о? Свидетель?

Лихт: О да, в известной мере, так.

Вальтер: Воистину, не знаю, что сказать.

Лихт: Прошу вас, фрау Бригитт, не мешайте.

          Настаивать не буду, но приметы:

          нога лошачья, плешь и вонь,

          коль я не ошибаюсь, говорят

          о правоте свидетельницы!...дальше!

Фрау Бригитт: Итак, прийдя в себя немного,

                         чтоб выследить разбившего кувшин,

                         отправилась сегодня я поу`тру

                         осмотр вершить близ старых тех шпалер,

                         где незнакомец ночью отирался-

                         и на снегу нашла ведь, господа,

                         что бы вы думали-следы! ещё какие:

                         один, вполне очерчен- человечий,

                         ноги след правой, а другой,

                         бесформенный и грубый, левый-

                         лошачьего копыта отпечаток.

Вальтер(сердито): Невероятно, выдумка от суеверья.

                                Не может быть, фрау Бригитт!

Фрау Бригитт: Да, клянусь!

                        У самого куста снег смят

                        как будто там свинья валялась, кругом,

                        а из него- копыто да нога, нога, копыто,

                        наискосок по саду -да в аллею.

Адам: Проклятье! Может ,этот стервенец

           оборотился в чорта?

Рупрехт: Кто, я?

Лихт: Молчите!

Фрау Бригитт: Охотник, след барсучий отыскав,

                         не ликовал бы так как я когда,

                         герр писарь Лихт, скажу вам, увидала,

                         моей догадке подтвержденье.

                         Герр писарь, прекратите протокол:

                         тот, кто сидит пред вами, лучше чорта.

                         След от лозы сюда привёл меня.

Вальтер: Вы в этом, верно, убедились?

Лихт: Ваша честь,

          следы ведут сюда, так точно.

Вальтер: И отпечатки лошадиного копыта?

Вальтер: След человеческой ноги,

                похожей на копыто.

Адам: Господа,

          все обстоятельства ясны мне.

          Бывало в годы оные, следы,

          таинственные находились, видит Бог,

          но то, что чорт есть ,в этом,

          насколько знаю, даже атеист,

          не усомнится. Полагаю, что

          допрежде вынесу я приговор, в Синод

          столичный следует нам обратиться

          за подтверждением решения суда.

Вальтер: Я жду решенья вашего. Герр Лихт,

                что скажете на этот счёт?

Лихт: Нет, вашей чести

          и без Синода следует решить.

          Тем более, свидетельницы показанья

           позволят обстоятельства свести

           в одну картину.

Фрау Бригитт: Герр Лихт, его я попросила

                        исследовать, где оборвались

                        те отпечатки. Он ответил:

                        "Добро. Фрау Бригитт, герр Адам

                         нам прояснит сие"

Вальтер: Ну, прояснил?

Фрау Бригитт: Вначале липовой аллеи мы нашли

                         остатки серы : там же сатана

                         со мною было повстречался мимилётно,

                         и отшатнулся ,убегая прочь,

                         так пёс шипящую обходит кошку.

Вальтер: А далее?

Фрау Бригитт: Под липой я нашла

                         оставленный рогатым ...ну...отброс.

Вальтер: Какой же?

Адам (про себя): Будь проклят зад мой.

Лихт: Фрау Бригитт, продолжайте.

Вальтер: Куда же привели следы, хотел бы знать я?

Фрау Бригитт: Куда? Клянусь, сюда же, в суд.

                         Герр писарь Лихт уж подтвердил.

Вальтер: Сюда?

Фрау Бригитт: От липовой аллеи, да,

                         по Шульцову лужку, вдоль Карпфова пруда,

                         сюда, в усадьбу господина судии Адама.

Вальтер: В судейскую усадьбу?

Адам: Да, ко мне?

Фрау Бригитт: К вам, точно так.

Рупрехт: А почему бы чорту

                не проживать в судейской-то усадьбе?

.....перевод с немецкого..................................Терджимана:)............