Слово есть меч. Оно же - хлеб. Божественная Вакх не для того, чтобы сорить ею. Кто этого не понял, никогда не дойдет до того берега...

Три клика мышкой

Победителей не судят,

Но только на этом берегу.

На другом берегу все иначе

На другой стороне тебе завяжут рот.

Ибо все уже проглочено здесь.

А там тебе предстоит собирать.

То, что навсегда растерял здесь.
 
Ибо на том ночном берегу -

Все иначе...

Пармен Удодов-младший был знатного происхождения. То есть все знали - как и откуда он произошел. А произошел он от недоразумения. И матушка и папанька его в тот незабвенный миг были в состоянии, когда лыка не вяжут. Вот и получился в результате человек выдающейся культуры и народного значения, любитель справедливости в ограниченном количестве (в смысле - сугубо для себя), радетель об отечественном благе Пармен Сосфенович Удодов. Большой умелец пролить слезу вовремя и не вовремя за правду сермяжную.

Однако, оставим школьный период. В восемнадцать лет Пармена срочно побрили в солдаты, так как у родителей не оказалось денег, что отобрать у него этот священный долг по защите Отечества. В рядах Вооруженных Сил Удодова научили сперва принимать удары на себя (обычно в каптерке или в сушилке - надо сказать, били на совесть), а потом бить в морды других. Безжалостно и справедливо. Из армии Удодов вышел окончательно полюбившим и родину и все падшее человечество. Отметим только, что в армии он чуть не попал в места не столь отдаленные. За любовь немереную к мордобитию. Но... обошлось. Так что явился Пармен домой, как и положено, в форме парадной и с большим градусом в голове.

Окончив академию и настроив сердце на борьбу с борющимися, Удодов-младший плавно въехал в девяностые. И тут...началось. Много пришлось отдать сил и умений выпускнику академии для сохранения своего положения. Но он не только удержался, но и приумножил. Надо сказать, несмотря на все трудности...  Пармен достойно вошел в новое тысячелетие. А годы эти оказались самыми интересными.

Теперь Удодов-младший, перепробовав уже все и вся, пишет мемуары. Ему есть, что рассказать. Например, о том, что сынишка его совсем не был виноват, когда в пьяном виде въехал на автобусную остановку с мамашами с детьми. Во первых, у сынишки еще не было достаточного опыта. Во-вторых, мамаши сами виноваты. Они явно мешали движению времени. Парня пришлось спрятать подальше в Гарвард, чтобы не испортить ему молодую жизнь напрасно...

О том, как ловко и умело менял партии и фракции, избегая падения, а заодно - накапливая и накапливая...

- Ты завершил, пора перейти реку вброд.

Жага в спалених бажанням очах.

Безнадійна туга в оголених стегнах.

На паперовому ліжку лежить кохання.

Згодоване ерзац-їжею з екранів.

Кімнатою пливе кольорова хіть,

Мов бульбашка

З мильної гламурної казки.

Вона за мить

Маленьким астенічним вибухом

Вб*є самотність...

Але тільки до ранку.

Я уходил из себя,

Дабы проливать в травах пламя.

Я избегал слов,

Чтобы заглатывать в небе  бочки.

Я отвергал время,

Уходя в поедание  пыли.

Собирая лишь одно - 

То, что никогда

Не обратится в знамя....

Однажды во мне проснулся лес. Шорохи и странные звуки наполняли меня. Я посмотрел вверх и не увидел солнца. Вместо него дятел уничтожал то, что жило наверху. И тогда я подумал: "Зачем все это? Разве не лучше выучить песню о комсомольцах и орать их на площади?" Проснувшись, я спрятал свою совесть и пошел в революцию... Лес мне больше не снился. У меня внутри осталось только пламенное сердце. Но в нем уже не было ни капли крови...

Спилив дерево, ожидай осени. Убив совесть, готовься к буре. Придя домой , посмотри - в окно. В нем окажется  ветер. И только в глазах ребенка ты увидишь солнце. Но и оно через время превратится в луну. А потом в пепел. Так что ищи лодку и плыви на тот берег. Чтобы не рубить сплеча одному.

У меня были проблемы с движением. Я не мог попасть наверх. Я искал кабинет, в котором решались все вопросы. И не мог его найти. Травы хотели сделать так, чтобы я молчал. Но я начинал идти снова. С каждым новым утром. Туда, где бесконечность. Я знал, что она где-то есть. Но кабинет был закрыт. И никто не слышал мой голос. И вот однажды я спросил:

Скафандр из плоти для духа, этот флайш вперемежку с костями, с пламенным мотором внутри, Гугль носил хоть и с излишней скромностью, но, все-таки достойно. Осознавая, что скафандр сей не был лишен изящности. Да что там?.. Красоты!..  И именно той, что так нравилась женщинам. То есть существам также не бестелесным. Носящим кругом своего внутреннего тепла все те же костюмы из кожи.  Для Гугля - весьма даже симпатичные. Так как имели некий секрет, объяснить который не мог ни Гугль, ни даже его отец, прочитавший все труды равиннов до дыр.

Цылю, местную, озабоченную занозами в сердце медхен,  Гугль решил соблазнить в субботу, прямо после бдения в синагоге. Отец у Цыли был прохиндеем знатным на всю улицу, зато богатым.Такое положение с отсутствием ветра в карманах ничего не подозревавшего папаши в данный момент перевешивало все. В том числе и тяжелые, солдатского вида, ноги новой жертвы Гугля. А также - неистребимый запах чеснока из ее рта, потные руки, вечно жирные волосы и полное незнания Талмуда.

Сперва Гугль отвлек бедную Цылю тем, что протянул, с дьявольской улыбкой, холодный с мороза, свеженький букет подснежников. Он его купил на углу у какой-то старухи за десять копеек. Та - как-раз отправляла в деревенскую глотку полстакана самогона, поэтому была склонна простить такие жалкие деньги из рук самого неисправимого авантюриста районного масштаба. Правда, ненадолго. Через несколько мгновений бабка переменила мнение в сторону возмущения таким поступком, несколько омрачившим ее возвышенное представление о таком культурном городе как Нижнелузгинск. И тогда уже Гуглю пришлось махнуть быстренько ногами. От греха подальше. Он не то, чтобы боялся бабки. Нет, конечно. Этого и в помине не было. Гугль всю сознательную жизнь прожил на улице. Со всеми вытекающими... Он просто не хотел, чтобы такие неподходящие страсти увидела крайне подозрительная ко всему необычному Цыля.

Как бы то ни было, букетик был успешно вручен, после чего противоположные стороны обменялись улыбками, не говорящими ничего о здравомыслии. Зато намекающими на слабости, присущие даже всяким букашкам. Не то, что славным потомкам Адама.. Тут я должен отметить интересную с точки зрения ламания по утру глупыми вопросами голову особенность: на улице, вместившей в себя значительное число человеческого материала, почему-то рождались люди исключительно двух категорий. Или с пеленок - полный идиот, убеждающий всех, что человечество движется в очень плохую сторону. В гиблую, я бы даже сказал. Или же гении со всякими скрипками под мышкой, книгами под носом или ассигнациями, которые сами так и норовят в их большие карманы широких штанин.