Игорь Иртеньев Не доливайте водку в пиво

Не доливайте водку в пиво,

Во-первых, это некрасиво.

А во-вторых, снижает слог,

А в-третьих, просто валит с ног.

Не прочищайте пальцем носа,

На это в свете смотрят косо.

Как светских тонкостей знаток,

Рекомендую всем платок.

Не зажимайте дам в парадном,

При здешнем климате прохладном

Столь безыскусный стиль сулит

Партнерам лишь радикулит.

Не гладьте брюки на  ночь глядя,

Поскольку  брюки на  ночь гладя,

Придется снять их все равно,

Чтобы не выглядеть смешно.

Не доверяйте акушерам,

Они завидуют в душе вам.

Когда ж придет пора рожать,

Услуг их следует бежать.

Не ешьте курицу с соседом,

По понедельникам и средам.

А, впрочем, и в другие дни

Старайтесь есть ее одни.

Не все, прочитанное вами,

Возможно выразить словами,

Но тайный смысл заветных строк

И вам откроется в свой срок.

Ковалев Ю.А. Россия и главный вызов нашего времени (фрагменты)

Предлагается следующая логика:

A) Базовые смыслы и, значит, «маршруты», которыми следует Западная цивилизация, уже привели ее к кануну нравственной катастрофы. «Идейным оппонентом» Запада выступает Исламский мир. Их конфронтация выходит сегодня на новый уровень.

Б) Но бороться «за идеи» с помощью силы - и бесперспективно, и крайне опасно, особенно сегодня, когда многократно возросла мощь оружия. С другой стороны, ни Мусульманский мир, ни Запад на уступки не пойдут.

B) Решить нынешний «конфликт идеологий» ни на жестко-религиозной (фундаменталистской), ни на либеральной «картинах мира» невозможно. Нужна иная база: идеология-синтез - так, как видели это Владимир Соловьев и Питирим Сорокин. В центре: самоценный человек, идущий по пути духовно-нравственной эволюции не только в ее земном, но и в космическом «измерении»; экономика - лишь средство, обеспечивающее такую эволюцию.

Г) Понятно, что для «продвижения» подобных идей мало усилий только отдельных идеологов – нужны страны, которые возложили бы на себя бремя особого лидерства. Для Мусульманского мира такое лидерство 30 лет назад взяла на себя Исламская Республика Иран. По отношению к Западу бремя особого лидерства после необходимой подготовки должна взять на себя Россия.

«Есть великие народы... которые нельзя объяснить нормальными законами нашего разума, но которые таинственно определяет верховная логика Провидения: таков именно наш народ... У меня есть глубокое убеждение, что мы призваны решить большую часть проблем социального порядка, завершить большую часть идей, возникших в старых обществах, ответить на важнейшие вопросы, какие занимают человечество».

Петр Чаадаев, 1837 г.

«Эх, Родина... Пусть кричат: уродина! Но она нам нравится -Спящая красавица»

Юрий Шевчук

Уже привычным сегодня стал перечень угроз, с которыми в XXI веке столкнулось человечество: скоро начнут сказываться исчерпание рентабельных месторождений энергетических ресурсов и последствия загрязнения окружающей среды; не может не привести к катастрофическим последствиям продолжающееся уже много лет «расползание» в мире ракетно-ядерных технологий; обязательно даст о себе знать нарастающий дисбаланс демографических процессов в мире; новые проблемы сулят глобальное потепление и принявший какую-то непонятную форму мировой экономический кризис.

Однако есть еще один вызов. Он таков: базовые смыслы, цели и значит, «маршруты», которыми следует «западное человечество», уже почти привели его к нравственной катастрофе. Между тем Запад (и прежде всего, его лидер, Соединенные Штаты Америки) не только не оставляет, но даже наращивает масштабы своих «мессианских устремлений» - как раз и навязывая остальному миру эти самые «смыслы и маршруты». И все чаще как «последний аргумент» при этом - используются откровенное военное давление. В принципе, из этого следуют две возможности: 1) «незападный мир» (в частности, Исламская цивилизация), уступив этому давлению и пойдя вслед за Западом, также вскоре придет к нравственной катастрофе; 2) «незападный мир» (в частности, Исламская цивилизация) станет сопротивляться, что, учитывая возможности современных систем оружия, грозит человечеству не только нравственной, но и буквальной, физической гибелью. Как показывает практика последнего времени, вариант № 1 не реалистичен. Значит, все мы не можем быть гарантированы от военного столкновения, который, начавшись как локальный, вполне может превратиться в мировой.

Кто-то возразит: а не слишком ли категоричен автор - говоря о потере Западом «смыслов и маршрутов»? Исследую этот вопрос подробнее.

1

Рассмотрим, прежде всего, «ключевые точки» механизма, лежащего в основе духовно-нравственной эволюции западного человечества -подразумевая под этим термином те страны, среди населения которых распространились принципы протестантизма и католицизма.

Большое значение здесь имеет концепция «смены культурных парадигм» Питирима Сорокина. Как известно, он исходил из того, что на протяжении последних 2 тысяч лет человечеству пришлось весьма близко «познакомиться» с наиболее общими и исключающими друг друга «картинами мира», из которых строго следуют соответствующие варианты «видения» места человека в обществе, цели и смысла его жизни1.

Первая: «истинную ценность имеет только Создатель; человек зависим от Него, земная жизнь человека - в сущности, не более, чем подготовка к Высшему Суду».

Вторая: «является личным делом каждого - верить или не верить в существование Создателя, т.к. Он не играет сколько-нибудь существенной роли в практической жизни человека, который всего должен добиваться самостоятельно».

Однако первым все эти вопросы поставил В. Соловьев. Вот сущность его позиции. Всеми аспектами развития человечества управляет Верховное Начало. Понятно, что «младенческий», начальный этап эволюции европейского человечества требовал жесткого «внешнего управления». И поэтому задачей Верховного Начала на данном этапе, как писал В. Соловьев, было контролировать «человечество во всех сферах и на всех степенях его жизни», «смешать и слить все многообразие частных форм, подавить самостоятельность лица, свободу личной жизни». Данная функция была «возложена» на христианство (на его базе и сложилось то, что выше было названо «первой картиной мира»). В результате духовно-нравственная эволюция европейцев на длительный срок была обеспечена. Но нужно осознавать, - подчеркивал В. Соловьев, -что, если бы данный «тип управления» получил «исключительное преобладание, то человечество окаменело бы в мертвом однообразии и неподвижности»". И это понятно: жесткое «внешнее управление» с некоторого момента обязательно становится помехой дальнейшему развитию общества и поэтому в конце концов обрекает людей на нищету и отсталость.

И Верховным Началом был «запущен» второй этап эволюции европейского человечества. Возникло то, что можно условно назвать «парадигмой эпохи Просвещения» - полное отрицание предыдущей картины мира. В.Соловьев писал: задача данного этапа - «разбить твердыню мертвого единства, дать везде свободу частным формам жизни, свободу лицу и его деятельности; под ее влиянием отдельные элементы человечества становятся исходными точками жизни, действуют исключительно из себя и для себя; общее теряет значение реального существенного бытия, превращается в что-то отвлеченное, пустое, в формальный закон, а наконец, и совсем лишается всякого смысла».

Скачок вперед «самостоятельному» теперь человечеству был обеспечен! Однако снова, скажу так, была и «цена вопроса»: если бы данный «тип управления» получил «исключительное преобладание, - писал В. Соловьев, - то человечество распалось бы на свои составные стихии, жизненная связь порвалась бы, и история окончилась войной всех против всех, самоистреблением человечества», ибо «всеобщий эгоизм и анархия, множественность отдельных единиц без всякой внутренней связи - вот крайнее выражение» этого этапа1. Остановлюсь на этом подробнее.

Итак: обретенная европейцами «самостоятельность» открыла путь для быстрого развития естествознания, техники, технологии. Но - люди отошли от веры, и с этого момента в обществе перестал «работать» такой мощнейший «регулятор поведения», каким прежде были страх перед «загробным наказанием за грехи» и ожидание «воздаяния за добродетельные поступки». Исчез, разумеется, и общественный консенсус на базе религиозного вероучения. Сразу же встали вопросы: с помощью каких «рычагов» управлять обществом?, как обеспечить его безопасное развитие в условиях, когда появились группы с разнонаправленными интересами и целями?

На первый взгляд, ответ найти - удалось: примерно, с XVI века в Европе начинают формироваться рыночные демократические государства, «стержнем» которых стала система «сдержек и противовесов». Со временем, стала ясной логика, по которой осуществляется управляемость в такого типа государстве: а) действует принцип разделения властей; б) обеспечивается «свободная игра политических сил» (финансовых и промышленных групп, политических партий); в) вводится право беспрепятственного контроля за важнейшими процессами в стране со стороны гражданского общества при особой роли здесь целостной и поэтому не зависимой от властей системы СМИ; д) все это строится, как на фундаменте, на признании безусловного приоритета интересов отдельного человека над интересами государства, при этом любой человек может обжаловать в суде (который в значительной степени независим) практически любые решения исполнительной и законодательной властей. Плюс к этому, «невидимая рука рынка» весьма эффективно регулирует производство на основе честной конкуренции равноправных товаропроизводителей. Поскольку при таких условиях, в идеале, ни один из «игроков» не имеет (и не может получить!) никаких преимуществ перед другими - страна оказывается способной следовать «средневзвешенным» (= безопасным) курсом".

Возникали, однако, и вопросы. Да, конечно, демократические институты дали рядовым гражданам возможность в значительной мере контролировать государственную бюрократию. Но практика показала и то, что эти институты, не гарантируют выработки правильного курса развития страны. Потому, например, что резкое возрастание числа людей, участвующих в управлении государством (в ходе выборов разных уровней) приводит к тому, что важнейшие решения теперь зависят от мнений обычных обывателей, естественно, не владеющих необходимой информацией, да и попросту не умеющих анализировать сложнейшие общественные процессы (феномен «массовизации власти»)1. А в таких условиях - не избежать манипулирования взглядами и поведением населения со стороны недобросовестных политиков, в частности - через предвыборные технологии.

Отсюда - еще одна (как минимум, трудно разрешимая) проблема современной демократии, во всяком случае в том ее виде, как она сложилась в ряде «догоняющих» стран. В самом деле, использование предвыборных технологий требует от кандидатов очень больших финансовых затрат. Кредитуют их обычно те или иные финансовые, промышленные, а то и откровенно криминальные группы. Но «расплатиться» победивший кандидат может, лишь так или иначе лоббируя экономические или политические интересы этих групп. Это означает, что важным (а порой, главным) мотивом деятельности вновь избранного, например, депутата парламента - становятся вовсе не интересы его избирателей или страны в целом. А это, в свою очередь, чревато «шараханьем» общества в противоположную сторону - к идее личной диктатуры как единственной возможности «установить порядок». Со всеми вытекающими отсюда последствиями...

Не все оказалось бесспорным и с рынком. Да, он заставляет людей работать очень эффективно и на этой основе позволяет быстро обеспечить изобилие высококачественных товаров и услуг. Однако рынок в то же время с неизбежностью порождает имущественное расслоение людей и все, связанные с этим общественные болезни; да и человек сам превращается в товар. А поощряет рынок (в частности, через коммерческую рекламу) преимущественно то, что имеет денежное выражение. Но у Добра - денежного выражения нет, да и «творение добра», как показывает исторический опыт, одно из наименее прибыльных занятий.

Иными словами, наращивать уровень «коллективной нравственности» рыночная демократия не может в принципе.

Правда, с середины XIX в. в рамках «парадигмы эпохи Просвещения» заявила о себе альтернативная позиция: а) частная собственность несовместима с правом человека на подлинную свободу и подлинное равенство; б) общество, главной «направляющей силой» которого является «стихия рынка», не может жить по единому разумному плану; оно с трудом может быть консолидировано системой идеалов, не связанных с условиями купли-продажи. Это неизбежно предопределяет высокую степень безнравственности его развития. Отсюда вывод: подлинное освобождение человеческой личности (и значит, борьба с безнравственностью общественного устройства) возможно только после отмены частной собственности.

На практике, однако, все попытки «отмены» рынка и частной собственности приводили к абсолютно неожиданным последствиям. С одной стороны, общество быстро превращалось в консолидированный «организм», управляемый «единой волей» из единого центра. То есть, прямо в духе «раннего» Бухарина: «Мельчайшие ячейки рабочего аппарата должны превратиться в носителей общеорганизационного процесса, планомерно направляемого и регулируемого коллективным разумом рабочего класса, получающим свое материальное воплощение в высшей и всеобъемлющей организации - его государственном аппарате»1.

Но с другой стороны, опыт показал: вслед за отменой частной собственности и соответственно рынка - «коллективный разум рабочего класса» неотвратимо трансформируется в разветвленный и всеконтро-лирующий аппарат чиновничества. Который вдруг оказывается над теми, чьим «слугой» он призван был стать в момент своего создания... Можно ли оградить общество от возникновения феномена, который однажды был назван «новым классом»? Конечно: следует побыстрее ввести частную собственность и вернуть рынок. Которые... снова сделают актуальным утверждение: «подлинное освобождение человеческой личности возможно только через отмену частной собственности и рынка». Выход? Отменить частную собственность и рынок! Но как бороться с «жиреющей бюрократией»? Поскорее ввести частную собственность и рыночное регулирование! А далее - по кругу.

Следует отметить, что «отмена» рынка и частной собственности дала уникальный опыт в области и собственно воспитания. Я имею в виду работу по «формированию нового человека», развернувшуюся вскоре после октябрьского переворота 1917 г. в СССР. Это сложнейшая тема. Но я, в качестве оценки результата, приведу мысль С.Франка: «пределы благотворности какого-либо государственного порядка суть пределы благотворности принуждения. Никогда не следует забывать, что самые справедливые политические реформы конкретно исполняются агентами исполнительной власти, т.е. в конечном счете - полицией. Задача же полиции, по меткой формуле Глеба Успенского, состоит в том, чтобы «тащить и не пущать»... К тому же, - добавляет С. Франк, - «так называемый "старый мир", т.е. то общество, которое власть собирается совершенствовать, упорствует. Это, однако, оценивается агентами "новой власти" чем-то противоестественным, ибо противоречит их представлению об относительно легкой возможности построить новый справедливый мир, да еще «в интересах большинства населения»! И поэтому сопротивление "старого мира" рассматривается ими как частная помеха; представляется естественным, что "нормальные люди" должны согласиться на план построения "нового мира", обеспечивающего справедливую жизнь. Следовательно, данная извращенная и порочная воля немногих должна быть подавлена и уничтожена. Но, как показывает историческая практика, "старый мир" сопротивляется весьма долго и яростно - "подавление воли немногих" выливается в годы и десятилетия и десятки тысяч замученных и казненных... И благодетели человечества неизбежно становятся его разрушителями и мучителями»1.

Подведу промежуточный итог. Как и предсказывал В. Соловьев, этап эволюции европейского человечества в рамках «парадигмы эпохи Просвещения», безусловно, привел к достижениям и победам. Однако ценой этих достижений и побед ныне стала потеря западным человечеством смыслов и маршрутов (даже если это пока осознали и не все). И самое главное: в рамках собственно «парадигмы эпохи Просвещения» -выхода из этого тупика отыскать невозможно!

Вот почему В. Соловьев поставил вопрос о необходимости перехода к третьему этапу эволюции человечества - как к СИНТЕЗУ ранее использованных «типов управления». Он, этот синтез, освободит каждый из двух предыдущих «от их исключительности», ПРИМИРИТ «Верховное Начало» со «свободной множественностью частных форм и элементов».

Отсюда задача дня: создать условия, при которых «дети эпохи Просвещения», т.е. образованные, энергичные, инициативные люди, считающие высшей ценностью собственную внутреннюю свободу и интеллектуальную самостоятельность, психологически готовые взять на себя ответственность - вновь обрели бы Высшее Водительство. А это, в свою очередь, позволило бы открыть новый виток нравственной эволюции, который постепенно привел бы к состоянию, когда отношения между людьми строятся лишь на базе высшей нравственности, т.е. человек всегда является целью, а не средством, а каждый ведёт себя достойно просто потому, что так ему подсказывает его совесть.

Подчеркну, что В. Соловьевым были также намечены и некоторые ключевые позиции того механизма, на основе которого можно будет «восстановить» Высшее Водительство. И вот важнейшее здесь: он впервые поставил вопрос о «народе-посреднике». В. Соловьев писал: «сила, долженствующая дать человеческому развитию его безусловное содержание, может быть только откровением Высшего божественного мира, и... тот народ, через который эта сила имеет проявиться, должен быть только посредником между человечеством и тем миром»... И далее: «От народа-носителя... божественной силы требуется только, ... чтоб он не утверждал себя с исключительной энергией в какой-нибудь частной низшей сфере деятельности и знания, требуется равнодушие ко всей этой жизни с ее мелкими интересами, всецелая вера в положительную действительность высшего мира и покорное к нему отношение. А эти свойства, несомненно, принадлежат... национальному характеру русского народа... Внешний образ раба, в котором находится наш народ, жалкое положение России в экономическом и других отношениях не только не может служить возражением против ее призвания, но скорее подтверждает его. Ибо та высшая сила, которую русский народ должен провести в человечество, есть сила не от мира сего, и внешнее богатство и порядок относительно ее не имеют никакого значения. Великое историческое призвание России, от которого только получают значение и ее ближайшие задачи, есть призвание религиозное в высшем смысле этого слова» .

Что же можно сказать сегодня - о конкретных путях достижения мировоззренческого синтеза? Или, иначе говоря, существует ли теория, способная помочь в данном случае?

Требуемая теория существует. Дело в том, что человечество можно рассматривать как сложную нелинейную (т.е. развивающуюся по вероятностным законам) самоорганизующуюся открытую систему. А подобные системы изучаются новым метанаправлением - синергетикой, возникшей в середине XX столетия. Вот суть тех её принципов, которые потребуются в нашем разговоре.

1. Всякая сложная нелинейная самоорганизующаяся открытая система - телеологична, т.е. имеет цель-эталон-программу своего существования. При этом от цели-эталона-программы система получает корректирующие управляющие воздействия, позволяющие ей «не сбиться с курса». Цель-эталон-программу поведения системы в синергетике называют аттрактором {англ. attractor - притягиватель)".

2. Поэтому, только находясь «в луче» аттрактора, система может развиваться по заложенному в аттракторе плану; «выпадая» же из его «луча» - она весьма быстро «ложится на траекторию», ведущую к катастрофе.

Если так, то должен существовать некий «ГЛАВНЫЙ АТТРАКТОР», который содержит в себе ПЛАН (цель-эталон-программу) эволюции человечества в целом и осуществляет то, что было названо Высшим Водительством.

В этой «категориальной сетке»: на начальном этапе своей эволюции европейское человечество, через «посредничество» христианства, находилось «в луче» Главного Аттрактора; второй же этап эволюции, наоборот, был «организован» как его выведение из «луча». Таким образом, реализация мировоззренческого синтеза означает «возвращение» европейского человечества «в луч» Главного Аттрактора. И значит, встает вопрос о том, как практически обеспечить такое возвращение.

Рассмотрим подробнее то, как именно Главный Аттрактор управляет эволюцией человечества.

Исследователи, работающие в «синергетической парадигме», отмечают, что под аттракторами сейчас всё чаще понимаются реальные структуры в пространстве и времени1. Вывод чрезвычайно важный: Главный Аттрактор, следовательно, нужно рассматривать как некоторую реально существующую информационно-управляющую структуру.

Но тогда встает следующий вопрос: как в этом случае осуществляется связь между «ведущим и ведомым»?

Современной науке известны 4 типа фундаментальных взаимодействий в природе: электромагнитное, гравитационное, сильное и слабое (два последних - «обеспечивают» различные виды внутриатомных связей); каждый из этих типов имеет и соответствующее материальное «поле-носитель».

Однако на базе теоретического и практического вклада А. Барченко, Г. Бокия, В. Бехтерева, Л. Васильева, Б. Кажинского, В. Казначеева, А. Акимова, Г. Шилова, Г. Рогозина, А. Савина, Б. Ратникова, Ф. Хан-цеверова и многих других ныне появились основания говорить о пятом типе взаимодействия энергоинформационном. Строгой теории здесь пока нет, но уже можно утверждать: а) существует отличающийся от всех известных до сих пор вид материального поля; б) для этого поля характерны настолько высокие частотные параметры, что процессы, происходящее на его основе (а это, например, процессы в сфере сознания) - можно называть «тонкоматериальными».

И тогда: управление эволюцией человечества со стороны Главного Аттрактора является энергоинформационным процессом. Разворачивается же этот процесс в форме диссипации: как переструктурирование «существующих параметров» человечества (и, разумеется, отдельных людей) - в соответствии с Планом (целью-эталоном-программой)1.

1«Управляющее начало», которое названо в данной статье «Главным Аттрактором» - в христианстве (в частности, в православии) называется «Царством Небесным». Читателю, полагаю, доводилось слышать следующее выражение для характеристики храма, который недавно построен: в нем уже хорошо -он «намолен». Если пользоваться терминологией данного доклада: усилиями настоятели, его помощников и активных прихожан вновь построенный храм -«подключен» к «Главному Аттрактору», и по отношению ко всем, приходящим в храм, уже может развернуться процесс диссипации. Далее, известен эффект от искренней молитвы в храме - у верующею вдруг начинают буквально литься слезы: в этом случае говорят, что на человека «сошла благодать». В нашей терминологии - верующему удалось вступить в «разовый контакт» с энергоинформационным полем, на котором разворачивается управляющее воздействие со стороны «Главного Аттрактора».

Для уяснения практических аспектов упомянутого управления воспользуюсь примером - и пусть, нас пока интересует сознание отдельного человека. Аналогия здесь, разумеется, очень приблизительная, может быть такой. Допустим, в некотором регионе имеется мощный радиоцентр, который готовится регулярно передавать информацию - чрезвычайно важную для местного населения. Допустим, далее, что один из жителей региона, некто X, специально купив первоклассный, современный преемник - в нужное время включил его и, удобно устроившись в кресле, приготовился слушать диктора. Но - в динамиках только лёгкое потрескивание. В чем причина? Оказывается, недавно купленный приемник не был заранее настроен на частоту работы передатчика. А значит, по отношению к нашему X - радиоцентр станет работать вхолостую! То есть, нужна предварительная настройка приемника на нужную частоту.

Как практически «человек с улицы» может «настроиться на частоту» Главного Аттрактора?

Вот иллюстрация, которую предложил Ориген (ранне-христианский теолог П-Ш вв. н.э., который использовал, конечно, иную терминологию).

Ориген показал, что требуемую «предварительную настройку» можно осуществить «через посредника»: с помощью особого человека (святого, по христианской терминологии). Представим себе, - говорит Ориген, - что «Царство Небесное» (=Главный Аттрактор) это гигантский «поток розового масла». Святой (в силу своих особых качеств) уже подключен к потоку, а значит, получает «от потока» свой «ручеек масла». И если «человек с улицы», скажем так, «впустил» в свою жизнь этого святого (идет на жертвы ради него, молится ему, мысленно советуется с ним и т.д.) - он и сам «пропитывается благовонием потока». А значит, «подключается» к потоку (=Главному Аттрактору) и -процесс диссипации начинается!

На практике, одной из высших исторических форм реализации указанного механизма стала «посредническая» Миссия Иисуса Христа. Он Сам так говорил о её сути: «.. .Я дверь овцам... Я еемь дверь: кто войдет Мною, тот спасётся...»1. После Его ухода - «представителем» Христа на Земле стала возникшая впоследствии единая христианская Церковь.

И сегодня христианские организации по всему миру продолжают играть выдающуюся роль в деле «обеспечения связи» между верующими и Главным Аттрактором.

далее см. http://mirovid.profiforum.ru/t90-topic#141

Сергей Соленый Звездный странник вселенной

Быть просто причудой капризного Бога,

Космической пылью, кармической вязью

Страдать от бессонницы в склепе двуногом,

Питаясь как хлебом ментальною грязью.

Противно, ведь мы по рожденью крылаты,

Мы дети свободы, мы радости птицы.

Восстань человек жалким бытом распятый,

Тебе на коленях стоять не годится!

Подобны коровам идущим на бойню

Покорные толпы - господняя паства,

А всем остальным заграничное пойло,

Где каждая капля отравы опасней.

Для ищущих - кнут, голосующим – пряник,

И всем поголовно счастливое завтра,

Которое вряд ли когда-то настанет,

Но красим фасад всей планете на зависть.

Растоптана правда и пропита совесть,

Разменяно сердце купюрою мелкой,

Да бродит душа попрошайкой босою,

Да щелкает семечки лень на скамейках.

Противно быть вечным предметом торговли

В привычном потоке товарообмена,

Стать дойной скотиной в телесном загоне

Забывший себя звездный странник вселенной.

Чанышев А.Н. ДОНИКЕЙСКАЯ ПАТРИСТИКА Христианство

Чанышев А.Н. Курс лекций по древней философии ДОНИКЕЙСКАЯ ПАТРИСТИКА Христианство

ТЕМА 23 

Во времена Ранней Римской империи возникла новая религия — христианство.

Самое первоначальное христианство — еретическое движение в иудаизме. Некоторые иудейские пророки провозгласили пришествие спасителя одолеваемого врагами народа Иудеи, некоего потомка, а то и «сына Давидова», царя-машиаха («помазанника»). Этот ожидаемый Йешуа (от «йегошуа» — помощь, спасение) Машиах на древнегреческом языке прозвучал как Иисус Христос (первое слово получило иное звучание, второе же перевод: «Христос» от «хрио» — «мажу», т.е. также «помазанник»),

В представлении незначительной части иудеев такой спаситель, оказывается, приходил, но не был не только узнан и признан, но жестоко и позорно как самозванец («царь иудейский») казнен, распят на кресте между двумя разбойниками, но воскрес из мертвых («смертью смерть поправ») и вознесся на небо, чтобы вскоре явиться второй раз во всей своей славе и учинить суд над людьми, разделив их на праведников, т. е. верующих в него, и грешников. Подавляющая часть иудеев не признала эту легенду за истинную, и потомки этих иудеев ожидают прихода спасителя до сих пор. Поверившие же в легенду составили исток новой религии — христианства.

«Новый завет». Иудеи-христиане не отказались от «Танаха», но дополнили его второй (так и не признанной правоверными иудеями) частью — «Новым заветом». Сохранив «Танах» («Ветхий завет»), христиане приняли все его содержание, начиная с шестидневного творения мира богом и кончая пророками. «Новый завет» содержит четыре самостоятельных рассказа о жизни Иисуса Христа (евангелия, т. е. «благие вести», от Матфея, от Марка, от Луки и от Иоанна; были и другие, но они не вошли в канон, например евангелие от Фомы), «Деяния апостолов» — рассказ о том, что было в жизни апостолов после вознесения Христа, «Послания апостолов» (Иакова, Петра, Иоанна, Иуды и особенно Павла, у него четырнадцать посланий), наконец, загадочное «Откровение от Иоанна Богослова», или «Апокалипсис».

Христианство и философия. В основе отношения христианства и философии лежит целая гамма суждений апостола Павла о том, что «умствования мудрецов... суетны» (1 Кор. 3,20), что мудрые лукавы (см. 1 Кор. 3,19), что «мудрость мира сего есть безумие перед Богом» (1 Кор. 3, 19), потому что «мир своею мудростью не познал Бога» (1 Кор. 1,21). Эти суждения ориентируют на отрицательное отношение христианства к философии как «мудрости мира сего», выше которой ставится не что иное, как юродство [«юродством проповеди спасти верующих», ибо «Бог избрал немудрое мира, чтобы посрамить мудрых» (1 Кор. 1, 27)]. Если у человека и есть знание, то оно от бога, и оно доступно только любящим бога и верующим в него (1 Кор. 8, 3). Здесь знание фактически подменяется верой. Павел прямо высказывается против философии так: «Смотрите, братия, чтобы кто не увлек вас философиею» (Кол. 2, 8).

Однако поскольку в рядах христиан со временем оказались образованные люди, то это отношение христианства к философии, отношение отбрасывания, приняло более мягкую форму признания, но лишь в качестве относительного подхода к истине, полностью выраженной лишь в богооткровении. На этой основе стала складываться теория христианской веры, теология как некая псевдофилософия или, точнее, парафилософия.

Христианская теология возникла как синтез иудейско-христианской мифологии и греческо-римской философской традиции в ее идеалистическом аспекте при минимальном участии науки, которая иногда просто пренебрегалась.

Первое время образованные христиане выступали письменно в качестве защитников (апологетов) новой религии и пытались доказать в своих защитительных речах (апологиях), что христиане вовсе не то, что из них пытаются сделать их враги, клевеща на них и подвергая их ужасным по своей жестокости гонениям. Эти апологии предъявлялись самой высокой в Римской империи инстанции — императорам-принцепсам, которые, однако, их третировали. Известно, что христиане Кодрат и Аристид предъявили свои апологии в 127 г. императору Адриану (117—138 гг. правления) во время пребывания того в Афинах. Они не имели успеха. Эти апологии сохранились только в отрывках.

Также не сохранились апологии Аристона, Мильтиада и Клавдия Аполлинария. Первым христианским апологетом, чьи сочинения выжили, был Флавий Иустин (казнен в 165 г. во времена правления императора Марка Аврелия). После сочинений Флавия Иустина нам доступны труды Татиана — ученика Иустина (умер в 175 г.), Иринея (умер в 202 г.), Афинагора и Минуция Феликса (оба умерли в 210 г.), Климента Александрийского (умер в 215 г.), Тертуллиана (умер в 230 г.), Оригена (умер в 254 г.). Такова в основном доступная нам доникейская теология, т. е. теология христиан до Никейского собора в 325 г. н. э., на котором был сформулирован Никейский символ веры. Доникейская теология образует первую часть патристики (от древнегреческого «патер» и латинского «pater» — отец). Никейский символ веры — та основа и тот исток узаконенного христианского мировоззрения, которые пущены в ход после официальной победы христианства в империи. Поэтому доникейская патристика отличается от посленикейской, но не очень существенно. Доникейская патристика — идеология и теология гонимой церкви.

Первое упоминание о христианах мы находим у римского историка Тацита — автора «Анналов», где мельком описывается расправа над ранними христианами в Риме, обвиненными чудовищным деспотом Нероном (54—68 гг. правления) не мало не много как в намеренном и злокозненном преступлении — в поджоге столицы Римской империи великого Рима. Тацит изображает христиан как предмет «всеобщей ненависти», причина которой христианская «пагуба», христианские «суеверия», христианские «мерзости», христианская «ненависть к роду людскому». Однако чудовищные истязания первых христиан, учиненные по ложному обвинению (известно, что Рим был подожжен по приказу самого Нерона, дабы, видя пожар Рима, это считающее себя великим артистом чудовище могло бы лучше воспеть гибель Трои, глядя на горящий Рим), побудили в народе, признает Тацит, некоторое сострадание к христианам.

Гонения на христиан продолжались и дальше, достигая своего апогея при императорах Домициане (81 — 96 гг. правления), Траяне (98—117 гг.), Марке Аврелии (161 —180гг.), Септимии Севере (193—211 гг.), Макси-мине (235—238 гг.), который в 235 г. издал указ казнить всех христианских «клириков» (т.е. служителей культа), Валериане (253—260 гг.), при котором провели две кампании против христиан в 257 и в 258 гг., Диоклетиане (284—305 гг.), пока, наконец, император Константин I (306—337 гг.) не превратил гонимых в гонителей, сделав христианство единой и единственной религией всей громадной Римской империи.

Христиан преследовали не за неповиновение властям. Ведь уже у Павла в «Послании к римлянам» было провозглашено, что «нет власти не от Бога» (13, 1). Христиан преследовали и не за проповедь социального равенства. Во II в. в христианские общины «повернул середняк», а затем туда пошли и богатые, и знатные люди. Первоначальная бедная апостольская церковь превращается в богатую епископскую церковь. Равенство христиан перед богом подменили жесткой иерархией церковного аппарата. Клирики (дьяконы, пресвитеры, епископы) присвоили себе исключительное право на общение со сверхъестественными силами, богом. Между рядовыми верующими (мирянами) и религиозным «небесным миром» встала как посредница церковь.

Христиан преследовали за то, что они ставили церковь выше государства и, признавая императора как главу государства («кесарю кесарево»), отказывались поклоняться ему как божеству (гений правящего императора был сопричислен к национальным богам) и принимать государственную мифологию, противоречащую их собственной с ее системой ценностей, отличной от обыденной (отречение от мира, умерщвление плоти, запрещение плотской любви, отрицание семьи)... Неудивительно, что отношение государства к христианам было негативным.

Не одобряли христианство и большинство философов: и вольноотпущенник Эпиктет, и император Марк Аврелий одинаково презирали христиан и видели в христианском мученичестве бессмысленное упрямство. Надо сказать, что негативное отношение философов к христианству продолжалось и после его победы. Фило-страт Младший противопоставил чудотворцу Иисусу Христу чудотворца Аполлония Тианского. Неоплатоники Порфирий и Ямблих в своих полных всяких чудес жизнеописаниях Пифагора соперничали с авторами «Евангелий». Однако эти попытки дискредитации христианства были неуклюжи и не отвечали духу времени. Неопифагорейские числобоги не могли соперничать с живым богом новой мифологии. А когда христианство победило, то оно начало поход на философию, уничтожая неугодные ему сочинения философов, а то и самих философов. Так, например, сочинение Порфирия «Против христиан» было сожжено по указу императоров Феодосия II и Валентина III 16 февраля 448 г. Тридцатью тремя годами ранее фанатичной толпой, подстрекаемой александрийским епископом, была растерзана Гипатия — ученая и философ. На Европу опускался мрак. Но в период Ранней Римской империи были еще только сумерки.

Итак, Флавий Иустин (Юстин) — первый из «отцов церкви», апологетов, чьи сочинения дошли до нас в значительном количестве и в целостности. Иустин родился в начале II в. в палестинском городе Сихеме. Этот город был разрушен во времена Иудейской войны, но затем восстановлен императором Веспасианом Флавием, отчего он получил свое новое название «Флавия Неаполис», т. е. «Новый город Флавиев» (ныне это город Наплуз). Родители Иустина были греками, людьми богатыми, и он получил хорошее образование.

В поисках истины Иустин переходил  от стоика к перипатетику, от перипатетика к пифагорейцу, от пифагорейца к платонику, но все эти учителя не удовлетворяли пытливого юношу: стоик не ведал бога, перипатетик был корыстен, беря большую плату за уроки, пифагореец отказался вести занятия с Иустином, так как тот не знал ни геометрии, ни астрономии, ни теории музыки... Затем Иустин, как он сам говорит в своей второй, или меньшей, «Апологии», «услаждался учением Платона»'. Наконец, встретив некоего старца, платоник Иустин вступает с ним в беседу, оказавшуюся решающей для его жизни. Смысл беседы состоял в следующем. Речь зашла о том, что такое истина и что такое счастье. В духе всей античной философии Иустин — все еще философ-платоник сказал, что «философия — наука о сущем и познание истины», счастье же — «награда за такое знание и мудрость», на что старец возразил в духе обычного религиозного фидеизма, противопоставив эмпирическому и рациональному знанию мистический опыт непосредственного созерцания бога, который не нуждается ни в каких доказательствах в силу своей очевидности:  «Те,  кто говорили Духом  Святым,  не пускались в доказательства» 2. Анонимный старец в ходе беседы подвергает критике платоновское учение о бессмертии души, говоря, что, по Платону, бессмертие выходит безусловным, имея основание в самом существе души, тогда как на самом якобы деле душа не умирает не сама по себе — она обладает бессмертием не от себя, а по воле давшего ей бытие бога. Кроме того, платоновское учение о переселении душ исключает нравственное возмездие, ведь душа человека, оказавшаяся в виде наказания в теле животного, не знает, за что она наказана. Иустин принял крещение в 40-х годах II в. Проповедуя в Риме, он полемизирует с киником Кресцентом. В Риме Иустин вступает в конфликт с властями. Он отказался принести жертву языческим богам. Это были уже времена совместного правления Люция Вера и Марка Аврелия (60-е годы). Городской префект, учитель Марка Аврелия, философ-стоик Рустик приказывает казнить Иустина. И он был казнен.

Иустин отстаивал основы христианского мировоззрения не только от киников и от стоиков, но и от гностиков. Гностик Маркион, с которым полемизировал Иустин в несохранившемся своем сочинении, учил о существовании двух высших начал, из которых одно—виновник зла, а это именно творец мира, а.другое — начало добра). Из двух апологий Иустина (первая, «Большая апология», была подана императору Антонию Пию, вторая, «Меньшая апология»,— императору Марку Аврелию) в мировоззренческом отношении интересна первая — «Большая апология». В ней христианский теолог пытается перебросить мостик между древнегреческой философией и христианским мифологическим мировоззрением, опираясь на слова в «Евангелии от Иоанна»: «В начале было Слово (логос), и Слово было у Бога, и Слово было Бог... И Слово стало плотию и обитало с нами, полное благодати и истины...» (I, 1, 14).

Иустин как обороняется, так и наступает.

Обороняясь, Иустин пытается найти сходство между христианским мировоззрением и учением античных философов. Он говорит, что христиане, как и платоники и стоики, верят в то, что мир погибнет в огне, что дурные люди понесут посмертное наказание, а хорошие будут блаженствовать, что, далее, христиане думают, как эллинистический драматург Менандр, что художник выше своего творения, уча, что бог превосходит созданный им мир.

Наступая, Иустин повторяет басню Филона и других философствующих иудеев о том, что все свое лучшее греческие философы взяли у Моисея и других пророков. Это и платоновское учение о том, что вина за зло мира лежит не на боге, а на человеке, который свободно избирает жребий зла, так что бог невиновен. Это и учение Платона о том, что бог сотворил мир из безобразного вещества. Это и учение о бессмертии души, о посмертном воздаянии, о созерцании душами небесного мира... Но все это лишь семена истины, а не сама истина. Философы говорили неточно, неясно, приблизительно и противоречиво. Истинный логос — это Христос. Но и до Христа были философы, жившие в согласии с логосом. Таковы Гераклит, Сократ...

У Иустина нет еще ставшей догмой концепции творения мира богом из ничего. Он остается на позициях платонизма, согласно которому бог-демиург лишь оформляет заданный ему материал в соответствии с идеями-образцами и одушевляет сотворенный им мир. Иустин, однако, уточняет (в соответствии с Иоанном), что мир был создан богом силой его слова («словом Божиим весь мир создан из вещества»), Иустин, далее, учил, что высшая цель человека — спасение его души. Он проповедовал смирение. Он верил в телесное воскресение. Судьба не в том, что одни люди предопределены к добру, а другие — ко злу (добро и зло люди избирают свободно сами), а в том, что за свободно избранным добром следует награда, а за свободно избранным злом — наказание. Сближая религиозное и философское мировоззрение, Иустин отдал дань иносказательному истолкованию христианских мифов, признавая, что там не все надо принимать буквально, что там много иносказательного, аллегорического.

Совершенно по-другому отнесся к античной философии ученик Иустина Татиан.

далее см. http://mirovid.profiforum.ru/t89-topic#139

Послушать песню http://music.i.ua/search/?q=id:65570&seType=2

Не напрасно дули ветры,

Не напрасно шла гроза.

Кто-то тайный тихим светом

Напоил мои глаза.

С чьей-то ласковости вешней

Отгрустил я в синей мгле

О прекрасной, но нездешней,

Неразгаданной земле.

Не гнетет немая млечность

Не тревожит звездный страх.

Полюбил я мир и вечность

Как родительский очаг.

Все в них благостно и свято,

Все тревожное светло.

Плещет рдяный мак заката

На озерное стекло.

И невольно в море хлеба

Рвется образ с языка:

Отелившееся небо

Лижет красного телка.

ОМАР  ХАЙЯМ

Будешь в обществе гордых учёных ослов,

Постарайся ослом притвориться без слов,

Ибо каждого, кто не осёл, эти дурни

Обвиняют немедля в подрыве основ.

"Свободе слова, статься может, 

   Грозит нежданная беда"... 

   Что ж в этом слухе их тревожит? 

   Что ропщут эти господа? 

   Корят стеснительные меры? 

   Дрожат за русскую печать? 

   Движенье умственное вспять 

   Страшит их, что ли?.. Лицемеры!.. 

   Великодушный их порыв 

   Есть ложь! Они, одной рукою 

   Успешно жертву придушив, 

   На помощь к ней зовут другою... 

   

   Храни нас бог от мер крутых, 

   От кар сурового закона, 

   Чтобы под вечным страхом их 

   Народа голос не затих, 

   Как было то во время оно; 

   Но есть великая препона 

   Свободе слова - в нас самих! 

   Сперва восстанем силой дружной 

   На тех отступников из нас, 

   Которым любо или нужно, 

   Чтоб русский ум опять угас. 

   Начнем борьбу с преступным делом 

   И не дозволим впредь никак, 

   Чтобы свободной мысли враг, 

   С осанкой важной, с нравом смелым, 

   Со свитой сыщиков-писак 

   И сочиняющих лакеев, 

   Как власть имеющий,- возник 

   Из нас газетный Аракчеев, 

   Литературный временщик... 

   

   Тому едва ли больше году 

   (Ведь бесцензурная печать 

   Уже нам мыслить и писать 

   Дала, так думалось, свободу!), 

   Когда б я, дерзкий, захотел 

   Представить очерк даже слабый 

   Народных язв и темных дел 

   На суд сограждан,- о, тогда бы 

   Какой я силой мог унять 

   И клевету, и обвиненья? 

   Чем опровергнуть подозренья? 

   Какие меры мог принять, 

   Чтобы писака современный 

   В какой-нибудь статье презренной, 

   Меня "изменником" назвав, 

   Значенье правды не ослабил; 

   Чтоб он моих священных прав 

   Быть "русским" ловко не ограбил; 

   Чтоб уськнуть он не смел толпу, 

   Иль крикнуть голосом победным 

   С сияньем доблести на лбу, 

   При сочетаньи с блеском медным; 

   Чтоб у него отнять предлог 

   Для намекающей морали; 

   Чтобы того, что уж жевали, 

   Он пережевывать не мог; 

   Чтоб он газетной этой жвачки 

   Не изблевал передо мной 

   Ни из-за денежной подачки, 

   Ни хоть "из чести лишь одной";* 

   Чтоб он, как шарят по карманам, 

   Не вздумал лазить в душу мне 

   И, побывав на самом дне, 

   Представить опись всем изъянам; 

   Чтоб даже бы не рылся там 

   Для похвалы, что все, мол, чисто, 

   Но в ней потом оставил сам 

   Следы и запах публициста?.. 

   

   Теперь как будто для ума 

   Есть больше воли и простора,- 

   Хоть наша речь еще не скоро 

   Освободится от клейма 

   Литературного террора... 

   Несли мы рабски этот гнет; 

   Привыкли к грубым мы ударам. 

   Такое время не пройдет 

   Для нашей нравственности даром... 

   И если мы когда-нибудь 

   Поднимем дружно чести знамя 

   И вступим все на светлый путь, 

   Который был заброшен нами; 

   И если ждет нас впереди 

   Родного слова возрожденье, 

   И станут во главе движенья 

   С душой высокою вожди,- 

   Все ж не порвать с прошедшим связи! 

   Мы не вспомянем никогда 

   Ни этой тьмы, ни этой грязи 

   Без краски гнева и стыда!.. 

   

   ____________ 

   * "Из чести лишь одной я в доме сем служу". 

   Так в одной рукописной поэме объясняет служанка 

   позор своего общественного положения. 

   (Примеч. автора.) 

   

   1870 

   

Майкл Мюррей  Бог, зло и страдания животных 

Введение

Когда мне было одиннадцать лет, меня взяли на выходные в курортное местечко в Кэтскильских горах в штате Нью-Йорк. Вечером, когда мы устали от купанья и игр, мои родители повели нас в маленький захудалый зоопарк. Многие животные в этом уникальном зоопарке были предоставлены самим себе и бродили повсюду, устраиваясь на скамейках или на слякотных тропинках, протоптанных между тротуарами. Некоторые из них спали, набив желудки всякой пищей, которую приносят с собой посетители зоопарка. Но не всем животным, конечно, было позволено гулять свободно, И это хорошо. Никому не интересно, повернув за угол, наткнуться на лежащего на парковой скамейке тигра! Тигры, слава Богу, были заключены в небольшую квадратную клетку с бетонным полом и двумя лоханями из нержавейки в углу для пищи и воды. Они расхаживали взад и вперед, как маятники, ступая своими огромными мягкими лапами с подшерстком по твердому полу. Я помню, что думал, как, пожалуй, думаем мы все, глядя на животных в таких условиях: как печально, что эти несчастные прекрасные создания не могут гулять в своей природной среде с той же грацией, с какой они это делают в замедленных телевизионных клипах.

Конечно, только самые сентиментальные из нас остаются в плену подобных мыслей надолго. Каковы бы ни были страдания тигра в неволе, природная среда безусловно не так милосердна, как эта искусственная. Большинство животных в своем естественном состоянии рождаются с риском для жизни, живут в постоянной опасности и умирают ужасной смертью. Хотя все мы содрогаемся при виде человеческой жестокости по отношению к животным, нам не меньше следует содрогаться при виде многого другого в дикой природе: паразитов, болезни и смерти, больных китов, сотнями выбрасывающихся на берег, зебр, заваливаемых львами, тюленей, раздираемых челюстями акул. Как однажды заметил американский президент Теодор Рузвельт: «Насильственная смерть, смерть от холода, смерть от голода - все это естественный конец для величественных и прекрасных созданий дикой природы. Сентиментальные люди, лепечущие о мирной жизни природы, не понимают ее абсолютной безжалостности»1.

Страдания животных в мире природы во все времена, но не часто беспокоят христиан. На протяжении всей истории христианской мысли большинство утверждало, что эти страдания являются следствием грехопадения Адама или наказанием за него. Однако в XIX в., когда с очевидностью стадо понятно, что животные существовали и до людей, такие объяснения зазвучали фальшиво. С публикацией же дарвиновского «Происхождения видов» в 1859 г. это беспокойство только усилилось. Хотя большинство христиан в то время примирилось с таким пониманием творения, которое требовало лишь менее буквального понимания книги Бытия, утверждение, что сложность и многообразие организмов лучше всего объясняется мутациями фенотипа и естественным отбором, произвело эффект разорвавшейся бомбы и на читателей Дарвина, и, как следствие, на него самого. Дарвинизм не только принял точку зрения, согласно которой животные со всей их дикой жизнью, болью и смертью, существовали до человека, но объявлял эту их жизнь, боль и смерть орудиями творения. Таким образом, оказалось, что само устройство тварного порядка содержит механизм творения, чреватый злом в своей основе.

Через полвека после публикации «Происхождения видов» защитникам христианства, принявшим эволюционное объяснение биологического происхождения видов, пришлось решать вопрос: как объяснить всеобщий характер страдания и смерти животных, которых требует дарвиновская точка зрения? Сам Дарвин объяснял эту проблему тем, что почти неизбывные страдания миллионов низших животных явно несовместимы с существованием творца «неизбывной» благости-. Эти чувства побудили Дарвина произнести свою остроту, ставшую знаменитой: «Какую книгу мог бы написать служитель дьявола о никчемных, нелепых, низких и очень жестоких делах природы!» 

Многие христианские мыслители того периода пытались примириться с дарвиновской картиной мира, указывая на те стороны его теории эволюции, которые говорят скорее о мудрости, силе или заботе Провидения. Например, многие указывали на то, что биологический мир, несмотря на неприятные побочные следствия, был все же сотворен так, чтобы способствовать постепенному появлению созданий, все более соответствующих образу Творца, и что это движение увенчивается самим человеком. Другие видели в творении живых существ посредством «естественного закона мутации и отбора» свидетельство мудрости Творца - наподобие того, как используемые В промышленном производстве машины свидетельствуют об изобретательности их конструкторов. Популярный в XIX в. проповедник Генри Уорд Бичер отмечал в своей проповеди в 1885 г., что, глядя на восточный ковер ручной работы, мы можем сказать о ковровой фабрике:

«Конечно, и рисунок прекрасен, и женщины, которые сплели его, искусны, сомнений нет. Но посмотрим на ткацкий станок, на котором не вручную, долгим и нудным трудом созданный ковер, но ковер бесконечной длины, сделанный машиной... Теперь встаёт вопрос: разве это не свидетельство замысла, по которому эти женщины делали такую работу, и разве это не свидетельство высшего замысла, по которому мужчина сделал такую машину..., которая выполняет ту же работу в тысячу раз лучше человеческих пальцев?»"'

Как подытожил свои чувства Бичер, «замысел оптом внушительней замысла в розницу»4.

Богатые промышленники, заполнявшие скамьи бруклинской церкви, наверное, кивали головами в знак одобрения проницательных, если не сексистских, слон Бичера. Но другие сочли такого рода рассуждения совершенно неудовлетворительными. При всей проницательности такие попытки объяснения не помогли понять, почему процесс эволюции должен сопровождаться явными ужасами. Именно эта невозможность объяснения заставила философа бостонского университета Бордена Боуна воскликнуть в отчаянии:

«Если эволюция является законом жизни, то настоящее без сомнения должно быть несовершенным по отношению к будущему, а прошлое - к настоящему.. [Но это| не отвечает на вопрос, почему бы этому npoгpeccy не совершаться меньшей ценой труда, борьбы и боли. Поистине, это равносильно тому, чтобы сказать, что о системе следует судить по ее результату, считая результат хорошим. То, что эволюция как-то умаляет ответственность Бога за зло, выглядит несколько инфантильно... Почему бы не отказаться от боли как средства? Почему бы не сделать все совершенным сразу? Может быть, все хорошо, но если в корне всего - всемогущая благость, почему же – не совершенно?

Это соображение привело многих к заключению, что цели Бога в природе, словами Бичера, - выше нашего понимания и что «ни в Природе, ни в Проведении Его пути не похожи на наши».

Страдания животных и теодицея

Вопросу о страдании животных и благости Бога уделяется поразительно мало внимания в современной философии. Это удивительно по множеству причин. Во-первых, сторонники развития теории эволюции за последние сто или около того лет сделали некоторые неуклюжие попытки объяснить страдание животных еще более трудными для оправдания. Например, точка зрения, по которой мутация и отбор являются неизбежным инструментом обеспечения биологического прогресса, отвергается. Точку зрения, согласно которой развитие эволюции имеет какой-либо телеологический характер, тоже мало кто защищает. Более того, современные критики теизма, обра-щаясь к страданиям животных, сделали заметную уступку атеизму за счет укрепления аргумента от зла. Излагая этот аргумент, Уильям Роу приводит в качестве главного примера оленя, горящего в лесном пожаре, а стало быть, медленно умирающего в одиночестве в лесу от невыносимой боли. Какой Бог, спрашивает он, может допустить не неизбежное страдание животного, которое не несет моральной ответственности, если это страдание не служит никакой цели? В своем докладе я попытаюсь развить один тип объяснений страдания животных, дабы показать, что, насколько нам известно, есть по крайней мере некоторые морально допустимые причины, по которым Бог дозволяет таковое.

Теодицея страдания животных

В XVII в. некоторые христианские мыслители, а именно Декарт и Мальбранш, попытались устранить озабоченность, возникающую в связи с совместимостью благости Бога и допускаемыми Им страданиями животных: они отрицали тот факт, что боль и страдания животных реально существуют. Некоторые христианские мыслители недавнего времени попробовали возродить эти картезианские доводы. Кое-кто найдет эту нео-картезианскую позицию близкой для себя; большинство этого не сделает. Признаться, я думаю, что большинство согласится с бывшим спичрайтером Джорджа Буша, ныне - защитником животных, Мэтью Скалли, который пишет: «Представление о том, что животные не испытывают физической боли, сравнимой с нашей, как замечает Стивен Р.Л.Кларк, «никогда никого не удовлетворяло как бесплодное». От такого утверждения можно раз и навсегда отказаться как от вздорного... Современная наука подтверждает то, что человечество допускало всегда, а именно, что животные страдают, что они несомненно имеют чувства и бесспорно являются существами сознающими. Это не выражение чувств. Это не идеологическое заявление. Это ни признание, ни отрицание какого-либо религиозного или философского догмата. Это факт, объективная реальность, познанная нами как нельзя лучше. Три века вслед за Декартом плач животных уподобляли «сломанной машине», но ни один серьезный человек больше не может так считать»7.

Конечно, мы все хотим быть серьезными людьми. Поэтому, если мы принимаем наставление Скалли со всей его ответственностью, мы должны склониться к тому, что страдание животных допустимо как средство обеспечения превосходящего блага либо для самого животного, либо для блага творения в глобальном смысле, либо для того и другого. Отпущенное время не позволяет мне осветить различные мнения, исходящие из перечисленных подходов к решению проблемы. Поэтому позвольте мне остановиться на рассмотрении только одного взгляда на благо, а именно того, по которому допустимое страдание приносит пользу самим животным. Предположим, например, что, вопреки нашим первоначальными ожиданиям, возможность боли и страдания у животных есть безусловное благо для них самих. Это звучит как весьма маловероятное допущение. Разрешите мне, обосновывая ее, для начала обратиться к другой теме.

В конце 1940-х гг. доктор Пол Бранд был нанят на работу в Индию для оказания помощи больным проказой или болезнью Хансена. Болезнь Хансена имеет бактериальный характер, вследствие чего здоровье человека подтачивается всю жизнь. По мере развития болезни больных одолевает паралич: отказывают в движении пальцы, а затем и все конечности, и это сопровождается потерей чувства боли. В результате паралича руки многих больных деформируются и имеют вид бесполезных клешней, составляя клинический признак этой болезни. Бранд начал искать способы устранения последствий паралича и восстановления работы рук и ног своих больных. Однако он обнаружил, что дегенерация тканей конечностей повышается по мере увеличения степени их функциональности.

Почти все пациенты Бранда были изолированы в лепрозории, где они жили и лечились, как правило, без всякой надежды выйти оттуда. Бранд описывает одного пациента, Садана, который поступил в лепрозорий с сильно деформированными болезнью руками и ступнями. С помощью серии операций на руках врачам удалось существенно восстановить их функциональность. Садан даже вернулся к работе наборщика. Но не смотря на эти успехи, состояние стоп Садана значительно ухудшилось. Несколько врачей порекомендовали ампутировать стопы до щиколоток с целью остановить прогрессирующую дегенерацию, сопровождающуюся распространением инфекции, которая грозила перекинуться на все его тело. Бранд продолжал лечить стопы Садана, укороченные уже наполовину и покрытые воспаленными язвами от округлых культей до пяток. Но несмотря на регулярные смены повязок и активное использование антибиотиков состояние больного ухудшалось.

Бранд описывает решающее посещение Садана, когда тот вер¬нулся в клинику, чтобы в десятый раз задень поменять повязку. Вследствие нарушенной болезнью способности чувствовать боль Садан сидел спокойно, пока Бранд снимал окровавленные зараженные бинты. Окончательно убедившись, что Садан никогда не восстановится из своего ужасного состояния, он дал согласие на ампутацию, реко¬мендованную ранее. Бранд перевязал ступни Садана и, наблюдая, как тот спускался по лестнице и переходил дорогу, заметил нечто важное. При том, что Бранд потратил полчаса на санацию сильно воспаленной раны на его культе, Садан шел без малейшего признака хромоты. Во время всего курса лечения он продолжал ходить, опирая весь свой вес на поврежденные ткани, которые они с такой тщательностью лечили.

Садан мог делать это только потому, что болезнь ли шила его способности чувствовать боль в ступнях. Любой другой вообще не смог бы ходить на столь изуродованных ступнях. Однако Садан, не ощущая увечья, которое он усугубляет с каждым шагом, продолжал стирать в кровь воспаленную и зараженную кожу, травмировать мышцы и кости в своих беспощадных туфлях.

Бранд предположил и потом убедительно показал, что инфильтрация и дегенерация тканей у больных болезнью Хансена происходит вследствие повреждений, неосознанно наносимых себе больными из-за неспособности чувствовать боль.

Живые ткани могут расти и реагировать на повреждение так, чтобы не допускать дальнейшей дегенерации, либо регенерироваться, либо и то, и другое. Всё это требует от организма способности распознавать вредные (т.е. потенциально разрушительные) воздействия и соответственно реагировать на них. Одним из наиболее важных защитных механизмов является воспаление. Когда ткани подвержены сильному вредному воздействию, например, через ушиб бейсбольным мячом, организм сначала реагирует воспалением в ушибленном месте. Это способствует не только большому притоку крови к пораженному месту, а тем самым повышению доступа кислорода к тканям и насыщению им неповрежденных клеток, но и увеличению давления на болевые точки или «ноцицепторы». которые соответственно делают ткани чувствительными. В результате большей чувствительности мы - когда это же место подвергается дальнейшему вредному воздействию - ошушаем боль сильнее. В итоге мы стремимся больше защитить поврежденные ткани, что позволяет им регенерироваться.

Именно эта реакция заставляет нас хромать при повреждении тканей на ноге. Рана, вызванная воспалением, делает поврежденное место особенно чувствительным, побуждая нас изменить походку, дабы не увеличивать давления на ткани. Этой-то реакции и не было у Садана. что мешало его излечению.

Теперь вернемся к нашей главной теме. Соображения такого рода объясняют одну очень распространенную нашу реакцию и подкрепляют ответ на вопрос: «Почему Бог дозволяет своим тварям чувствовать боль?» Эта распространенная реакция указывает на то, что боль, удерживающая нас от травмы, чрезвычайно полезна. Если бы не боль, мы не отдергивали бы руку от пламени или не прекращали режущего действия ножа.

Тогда вполне возможно, что боль и страдания животных дозволены Богом, ибо таковые необходимы живым организмам для выживания в естественной среде, управляемой физическими законами. Если Богу было угодно сотворить животных в первую очередь, то хорошо, что они подвержены боли.

Конечно, можно спросить, почему мы должны считать, что. во-первых, создавать физические организмы - хорошо, и, во-вторых, что существование таковых в управляемой законами среде - тоже хорошо? Если мы сможем ответить на эти основные вопросы, нам потребуется подумать о следующем: можно ли как-то иначе, без боли и страдания способствовать сохранению целостности организма животного? Этому последнему вопросу я хотел бы уделить большее внимание. Поговорим, однако, кратко о первом, отложив на время второй.

Размышляя о догмате творения, христианские мыслители утверждают, что Бог творит по причине избытка Своей благости. Это позволяет Богу создавать существа, которые причастны божественной благости и проявляют эту благость в полной мере. В христианской традиции принято утверждать, что эти две цели достигнуты, по крайней мере, частично, многообразием творения. Таким образом, многообразие творения - по сути хорошая его черта, поскольку в нем в полной мере проявляется благость Бога. Так св. Фома, пишет:

«Он создан все, чтобы передать Свою благость тварям и отобразиться в них; и оттого что Его благость не могла отобразиться только в одной твари. Он создал много разных тварей, дабы что-то не хватающее в одной для отображения благости Его дополнилось другим. Ведь благость, которая в Боге проста и одинакова, в тварях сложна и разделена, отсюда вселенная в целом совершеннее соучаствует в благости Божией и отображает ее лучше, чем какая-либо одна тварь»8.

Для св. Фомы это значит, что наличие творений всякого рода, например бестелесных разумных существ (ангелов), разумных телесных (людей), неразумных телесных (растений и животных) и т.д. - хорошо.

Христиане, таким образом, утверждают, что творение, обнаруживающее разнообразие всего и, возможно, границы все лучшего, соответствует совершенному и любящему Богу. Если в этих границах мы находим организмы живые, чувствующие и телесные, было бы хорошо, чтобы эти организмы чувствовали боль как механизм защиты своей телесной целостности.

Как отмечалось выше, для такого объяснения зла очень важно, чтобы было также некоторое обоснование нахождения этих организмов в управляемом естественными законами мире. Ибо если у мира нет причин быть «систематичным», Бог мог бы предотвратить повреждение падающей с дерева белки, сделав почву просто более эластичной, сделать так, чтобы ткани организмов, дегенерировав, мгновенно и чудесным образом регенерировались.

Исходя из допущения, что есть основополагающие причины для сотворения живых, телесных и чувствующих организмов в управляемой законами среде, у Бога есть веская причина наделить животных чувством боли, пока нет другого способа сохранять их телесную целостность, требующего меньшей боли и страдания или вообще не требующего их.

Я предполагаю, что большинство людей склонно считать, что такое сохранение вообще возможно без боли и страдания. В конце концов, мы можем вообразить роботов, способных выявлять вредные воздействия среды. Более того, представляется, что Бог мог бы создать организмы с механизмом, умеющим подавать сигналы об угрожающих воздействиях, избавив этот механизм от причинения боли. Наверное, все, что нам потребовалось бы, это что-то вроде внутреннего аналога пожарной тревоги. Свистки и сигналы включались бы в нашей голове, давая знать: «Опасность! Действуй!»

Без сомнения, мы могли бы представить себе роботов, способных распознавать опасности в окружающей среде и предупреждать о них. Но мы сейчас полагаем, что нео-картезианская позиция ложна, т.е. мы считаем, что создание Богом телесных, чувствующих организмов — благо. Исходя из последнего, могут ли эти организмы выживать без механизма, вызывающего боль?

Допустим, ответ будет положительным по следующим причинам. Первая из них, по которой боль адаптивна, состоит в том, что боль вызывает соответствующее предохранительное поведение. Безусловно, такое поведение можно было бы сделать чем-то вроде рефлекса. Если бы Бог сотворил неразумных животных такими, то даже при наличии у них ощущений не потребовалось бы выражать адаптивное поведение - ассоциируемое нами, как правило, с болью, с соответствующими состояниями чувствительности. И хотя животные — не роботы, тезис, согласно которому некоторые виды их поведения не опосредованы выражением сенсорности, всё равно спра¬ведлив10. Так предотвращение боли во многом сходно процессу дыхания или пищеварения.

Но есть и другие серьезные причины, по которым по крайней мере некоторые виды поведения, обусловленные болью, не могли бы благополучно изменяться на ее действие чисто рефлективного типа. Часть из них заключена в том, что адаптивность поведения, обусловленного болью, нередко зависит от обстановки. Вероятно, в каких-то обстоятельствах я осторожен, обращая внимание на определенного сорта вредное воздействие окружающей среды. 

Если я наступлю на гвоздик, мне, прежде чем идти дальше, нужно остановиться и вытащить его из ступни. Но мы, безусловно, не хотим, чтобы такое поведение срабатывало в виде рефлекса. В конце концов, если за мной гонится большой, голодный медведь, а я наступаю на гвоздик, мне лучше бежать дальше! Жестко выстроенное поведение, вызванное болью, будет отвлекать от необходимой гибкости адаптации к сложным условиям окружающей среды, с которыми сталкиваются организмы.

Наверное, нам следует согласиться с этим, чтобы показать, как хорошо, что болевое поведение опосредовано порой сознательными реакциями того или иного рода. Но это еще не объясняет, почему болевые состояния обладают элементом нежелательности, иными словами, почему боль должна травмировать. Мы можем предположить, что польза от нее такова: если бы болевые состояния не травмировали, они не вызывали бы такого выраженного или целенаправленного предохранительного поведения. Но на это можно ответить, что если это так, то этот факт можно отнести к плохому замыслу Бога. Вероятно, Бог мог бы внушить сильно выраженное и целенаправленное предохранительное поведение, которое приносило бы огромное удовольствие. Или мог бы сделать так, чтобы акты сознания, сопровождающие вредные воздействия среды, были бы по своему характеру познавательными, ведущими животное, скажем, к убеждению: «Если я не действую, я рискую серьезно повредить свою стопу».

Интересно, что у нас есть все основания считать такие альтернативные механизмы в конечном счете не действенными. Об этом свидетельствует тот факт, что эксперименты по реконструированию человека с целью развернуть такие стратегии не удались. Пол Бранл, упомянутый выше врач, который работал с пациентами, пораженными болезнью Хансена, попытался ослабить дегенеративные последствия болезни, сконструировав перчатки и носки, соответствующим образом реагирующие на проявление чрезмерного давления. Так, если пациент слишком сильно сожмет железку, схватит колючую ветку или наступит на гвоздь, преобразователи на аппарате дадут сигнал о потенциально травматическом воздействии. Я приведу с подробностями выдержки из описаний результатов исследования Бранда:

«Мы много говорили о сохранении «в боли хорошего без плохого», что означало конструирование предупредительной системы, которая не причиняла бы боль. Сначала мы попробовали приспособление наподобие слухового аппарата: он должен был жужжать при ощущении нормального давления, звенеть - в легкой опасности и издавать пронзительный звук, обнаружив реальную опасность. Но когда пациент с поврежденной рукой слишком сильно закручивал штопор, то раздавался громкий предупредительный сигнал, а он просто игнорировал его..., и продолжал поворачивать штопор. Мерцающий свет не годился по той же причине. Пациентов, воспринимавших «боль» только абстрактно, невозможно было убедить доверяться искусственным ощущениям. Или им просто наскучивали сигналы, и они игнорировали их. Нас отрезвило осознание того, что пока мы не снабдим прибор качеством обязательности, наша замешающая система работать не будет»".

Эти выводы дают нам достаточное основание полагать, что та «боль», которая не причиняет боли, не будет стимулировать необходимую поведенческую реакцию»12.

Что же ответить на возражение, что если чувствующие организмы на самом деле не реагируют соответствующим образом на вредные воздействия окружающей среды, которые не причиняют им боли, то это само по себе является неизбежным дефектом творения? Почему чувствующие организмы не обращают соответствующее внимание на сигналы другого рода, говорящие об угрозе телесной целостности".  Почему Бог не мог сделать эти организмы соответствующим образом реагирующими на безболевое вредное воздействие среды? Неочевидно, что мы можем знать, как отвечать на такое возражение, даже если бы и был какой-нибудь хороший ответ на него. Ведь, насколько нам известно, ощущения не могли бы играть соответствующей роли, не воспринимайся они как очень нежелательные, какими мы в действительности и воспринимаем болевые состояния.

Заключение

На рубеже XIX-XX вв. немногие считали, что христиане дарвинистского толка дали убедительные объяснения страданиям животных. Эти настроения хорошо подытожены Джоном Фиске, последователем Спенсера, который писал:

«Схему, позволяющую тысячам поколений жить и умирать в страдании, нельзя... избавить от... обвинения в беспомощности или в злонамеренности... Невозможно назвать благим Существо, которое, существовав до воспринимаемой вселенной и создав ее от полноты своего бесконечного могущества и предвидения, наделило ее такими свойствами, при которых ее материальное и моральное развитие должно было неизбежно сопровождаться страданием многих миллионов чувствующих созданий, за существование которых их Создатель в конечном счете один несет ответственность»13.

Фиске и подобные ему скорее всего просто ошибаются. Я бы сказал, «насколько нам известно», Фиске ошибается. Творение - достаточно многообразное, чтобы надлежащим образом проявлять величие Бога, - может быть таким, в котором есть по крайней мере некоторые физические чувствующие организмы. А если так, то вполне возможно, что у этих организмов должна быть способность испытывать нежелательные состояния как способ избегать вредных воздействий среды и сохранять целостность своего организма.