Фантазия на тему стиха Даниила Хармса "Полёт в небеса"
ПОЭТИЧЕСКИЙ КАПУСТНИК ХАРМСА И ЧЕХОВА
Воскрес, как-то, писатель Даниил Хармс на одном украинском сайте.
Понятное дело, как и в прошлой жизни, взял себе имя "Хармса".
В прошлой жизни его попытка поэтическим словом преобразовать человечество разбилась о жестокии реалии сталинской системы.
Чтобы не травмировать психику своему доброму ребёнку, Боженька, Отец наш Небесный, не стал в этот раз определять Хармсу местом рождения Питер, а определил ему жить в Матери городов русских Киеве.
Все пользователи украинского сайта, который выбрал воскресший Хармс, чувствовали незаурядность этой личности, хотя Хармс был , словами Христа, "прост, как голубь, и хитёр, как лис".
Как-то, штормовым ветром, занесло на этот украинский сайт воскресшего Чехова, скинул он заметку, на которую никто не обратил никакого внимания, кроме воскресшего Хармса.
Три дня, и три ночи вели беседу Хармс и Чехов в заметке второго, а потом устали, и Чехов предложил Хармсу вспомнить стих того, написанный в 1929 году, почти на Крещение, ну, и дата рождения Чехова - ведь, тоже там, рядышком.
- Давай отдохнём от этой болтовни, друг Хармс, которую мы ведём в блоге моей первой заметке на этом сайте- сказал Чехов Хармсу,- и устроим поэтический "капустник".
- Давай,- согласился Хармс,- я буду читать свой стих "Полет в небеса", а ты, Чехов, давай экспромты стихами. Ты у нас прозаик, разрешаю "белыми стихами" фуговать, где рифма - это не главное, а главное - смысл.
- Договорились,- сказал Чехов, начинай братишка Хармс свой
ПОЛЁТ В НЕБЕСА
Хармс, улыбнулся, и начал:
Мать:
На одной ноге скакала
и плясала я кругом,
бессердечного ракала,
но в объятиях с врагом
Вася в даче на народе
шевелил метлой ковры,
я качалась в огороде
без движенья головы.
Но лежал дремучий порох
под ударом светлых шпор
Вася! Вася! Этот ворох
умету его во двор.
Вася взвыл, беря метелку,
и садясь в нее верхом
он забыл мою светелку
улетел, и слеп, и хром.
Чехов улыбнулся в ответ, и продолжил:
Ну, и что тут "капустить"?
Ничего и говорить нового мне и не надо,
Только в образ Васи вплыть:
Вася:
Оторвался океан
темен, лих и окаян.
Затопил собою мир
высох беден скуп и сир,
в этих бурях плавал дух,
развлекаясь, нем и глух,
на земной взирая шар
полон хлама, слаб и стар.
Чехов лоб, вот почесал,
и, смеясь, он продолжал:
Океан, брехни, конечно - очень лих и окаянен,
да и темен он, к тому же, и кому такой он нужен?
Делать мир он норовит серым, грустным,
и скупым, кто могёт сразиться с ним?
Не глухой же, и немой,
дух злодейства кочевой?
Нет, весь хлам, и слабость, старость,
Вася наш, вот, победит,
если в Небо полетит.
Хармс, вот, снова улыбнулся,
и, как буд-то бы проснулся,
продолжает стих он свой:
Вася плыл над пастухом,
на метле несясь верхом,
над пшеницей восходя,
молоток его ладья,
он бубенчиком звенел,
быстр, ловок, юн и смел
озираясь — это дрянь.
Хором Чехов с другом Хармсом
закричали:
Вася, в небе не застрянь!
Хармс, вот снова, продолжает:
Пастух, вылезая из воды:
Боже крепкий — ого-го!
Кто несется высоко?
Дай взгляну через кулак
сквозь лепешку, и вот так,
брошу глазом из бровей,
под комету и правей,
тяну в тучу из воды
не закапав бороды.
Чехов снова входит в образ
Васи, сверху говоря:
Сколько верст ушло в затылок,
скоро в солнце стукнусь я,
разобьюсь, горяч и пылок,
и погибнет жизнь моя,
пастуха приятный глас,
долетел и уколол,
слышу я в последний раз
человеческий глагол.
Ну, добавлю, всех любя,-
Чехов, молвил, хохоча,-
что лететь на Небо можно,
лишь без злости и брехни,
а не то, ведь будет лихо,
солнце крылья опалит,
и вот, падать будет больно,
с высоты небес тому,
кто не добр, и лжив,
к тому же.
Хармс хохочет тоже сильно,
и заканчивает стих,
свой, написанный давненько:
Мать, выбегая из огорода:
Где мой Вася, отрочат,
мой потомок и костыль,
звери ходят и молчат,
в небо взвился уж не ты ль?
Уж не ты ль покинул дом,
поле сад и огород?
Не в тебя ль ударил гром
из небесных из ворот?
Мне остался лишь ракал,
враг и трепет головы,
ты на воздух ускакал,
оторвавшись от травы.
Наша кузница сдана
В отходную кабалу.
Это порох-сатана
разорвался на полу.
Что мне делать? Боже мой,
видишь слезы на глазах?
Где мой Вася, дорогой?
Снова Чехов с другом Хармсом
закричали хором разом:
Он застрял на небесах!
Хармс:
ВСЁ!
22 января 1929
