Что я знаю о движении вперед к успеху, которое возникает как снег зимой, долгожданно и неожиданно одновременно, с неповторимым холодом для кожи и белоснежно радостью для глаз. Все те же эмоции я хочу испытать вновь, этого сказочного воодушевления и всплеска необоснованного оптимизма. Мой успех не делится на до и после, он растянут во времени и тянет меня за собой, на силе большого натяжения между прошлым и будущим, распределяя силу притяжения к обоим полюсам, я всегда где-то посередине – в настоящем. По сути, я мало что знаю об успехе, я не могу четко выделить его для себя, покрутить в руках, посмотреть на него, поиграть с ним. Может он со мной, но точно не я с ним. Сейчас, я сильно сомневаюсь, что движение вперед и успех хоть сколько связаны, ведь впереди меня ждет вовсе не представляемый мною успех, а нечто запредельно непонятное и пугающее до ужаса.

Если вспомнить свои моменты счастья, то я могу заметить, что все они были как раз в момент полной остановки всего во мне, всех процессов делания и стремления, всех обдумываний и свершений, это моменты полного погружения в то, что происходит сейчас с тобой, и по большому счету, не важно что происходит, важно то, что я растворился в этом или растворил это в себе. Вот это переживание острого приступа счастья я и жду, и именно к нему я стремлюсь в своем крестовом походе вперед к успеху, к своему незбыточному и непорочному успеху. Быть может когда-то, я пойму что успех и счастье это совершенно разные вещи, ну а пока я полон сил и энергии и гоняюсь за своей тенью. А может быть, жизнь даст мне возможность узнать, что не обязательно в жизни есть счастье, и что сама по себе наличие жизни - это и есть счастье и успех, и все остальное в одном наборе. Но это точно я пойму не скоро, пока я трачу свои силы на поиски доказательств своей правоты и уникальности я глуп до невозможности и мне не до счастья, я занят колупанием скалы ногтями.

Счастье – оно такое неприхотливое, поднимается волной восторга, бережно роняя меня на ложе, в котором я утопаю без возможности встать с него. Проваливаюсь насквозь и очутившись вновь на прежнем месте ловлю на себе прикосновение этого нежного чувства. И потом опять на поиски подальше, туда, где его и быть не может, а только лишь тень ускользающего от меня успеха, как Элиас Фокс постоянно был на шаг впереди мистера Фикса (у которого, как известно, всегда был план).  И вот двигаюсь я вперед, поклоняясь корпоративным идеалам и социальным стандартам, превозношу меры и возможности, восхищаюсь прорывами и скачками, воспринимаю с упованием обещания. Вперед в светлое будущее, да уж теперь и не важно какое, скорее всего киберпространственное и в меру психотическое. И по пути опять меня настигает внезапный приступ счастья, а ведь я просто взглянул на клумбу у соседнего подъезда дома. Как ударился на полном ходу о невидимую стену, ошеломленный я пропадаю среди этих несовершенных цветов с налипшей грязью и пчелами. Но времени нет, нужно бежать скорее к успеху, пока его не забрал кто-то другой.

Без труда я подавляю в себе этот внезапный приступ счастья и продолжаю свой путь согласно круиз-контролю в моем расписании неадекватности. Это словно эпилепсия, ее очень трудно или невозможно контролировать. Приступ может подкрасться ко мне в любую минуту и я буду задыхаться от восторга и переживания эстетического оргазма и никто меня от него не спасет. Я болен приступами счастья и в этом мой успех, я жду этих приступов которые возможно, с годами участятся и приведут меня в конце с одному громадному спазму непереносимого ощущения прекрасного, которое, в конце концов, меня и поглотит. 

Меланхолическая жизнь ведет к неминуемому принятию смысла страдания как единственному обоснованию мышления. Страдание – как залог волеизъявления или как прерогатива выбора перед впаданием в вечность позитивно мыслящих миражей, принесенных утренним бризов с океана неосмысленных трагедий. Реальность каждый раз дарит нам эту ценность познания себя через боль и утрату, приобретая ту потерянную форму экзистенции, которую невозможно придумать, присвоить или создать. Наша аффективная активность по кажущейся вербализации и проигрыванию наших желаний ведет к запиранию потенциального высвобождения действительных либидозных стремлений и как инструмент примирения нас с нашим бессознательным двигает нас в сторону сохранения, но не в сторону развития.

Если принять точку зрения, что страдание и есть спусковой механизм мышления и осмысления, то тогда мы можем прийти к мысли, что думать мы начинаем в самый нужный момент, т.е. в момент, когда катастрофа (смерть или безумие) становятся настолько близко, что включается последний и самый сильный механизм защиты - мышление. Страдание и депрессия служат своего рода хладоагентом, охлаждающим перегревающийся от нагрузок разум. И в то же время, депрессивность дает нам знак, что точка разрешения внутреннего конфликта уже близка, тут главное заметить этот знак.

Мышление и страдание, сладкая парочка неприемлемости нашего стремления к вечному блаженству при жизни в новообретенном Эдеме, построенном на спорной территории непонятным застройщиком. Это ведь странно, принимать природу мира таковой, которая предлагает тебе не красную и синюю таблетку, а просто ничего. В ситуации экзистенциального абсурда разыгрывается параноидальная трагедия жизни, в которой нет связи с режиссером-постановщиком и бухгалтером. Все хотят роль Гамлета, но никто не хочет страдать так как он. И тогда, в обстановке перегрузки символическим содержимым бессмысленных фантазий срабатывает предохранитель нашего сознания и мы погружаемся в мир псевдомышления.

Эта смерть в воскресшей силе защитного цвета наполняет нас суеверными представлениями о возможности преодоления страха за безналичный расчет с рассрочкой платежа. Силе нашего самовнушения нет предела и действительно, это все может быть для нас реальностью, но только лишь, может быть, но не есть. Отодвигая себя от пропасти смерти, мы медленно и уверенно путем революционного бунта направляем нашу массу (у некоторых весьма симпатичную) к двери с надписью «пожарный выход в имитацию нормальности». Такое ощущение, что мы взяли на себя роль существа способного остановить течение времени и вывести за его пределы все, что в нем находится, включая и себя. Выйти за сцену и наблюдать за спектаклем сзади, смотря в лицо зрителям, ловя недоумение и неловкость от твоего присутствия в их взгляде. «Времени больше нет», нет страданий и причин думать, нет смысла и ответственности. Остались одни лишь только неограниченные возможности среди вечно улыбающихся позитивчиков, неспособных на отравляющую воздух жалобу.  

Постарайся описать свои чувства. Видишь ли, мне так много хочется тебе сказать, и я прикрываюсь мантией ожидающего сопровождения рядом с тобой, бережно охраняя твои первые попытки сделать первый шаг навстречу себе. Ты знаешь, я ведь могу держать тебя за руку,  когда ты стоишь на тонком льду и боишься провалиться в темную и холодную воду бессознательного, ты все это знаешь и требуешь этого. Иногда, мне так страшно рядом с тобой, что я сам вместо тебя начинаю идти в неизвестном мне направлении, ища там тебя. И не нахожу. Ты есть там, где есть ты, а я – это я.

Ты бываешь напуган и рассержен, терпелив и откровенен, и все это вмещается в те недолгие встречи для нас с тобой, которые есть у нас сейчас. Время идет, оно бесконечно, чего не скажешь о нас с тобой. И мне так интересно наблюдать, как каждый из нас измеряет это время, применяя каждый раз новые единицы измерения. Но все это напрасно, оно проходит сквозь нас, не замечая преград, а мы в своем псевдовеличии смотрим на дорогие часы на руке и уверенны в том, что смогли его обуздать. Время для тебя и меня, время для нас, время для них и для каждого, мы так озабоченны временем, что не успеваем жить. Я думаю, что ценность терапии измеряется еще и особым соприкосновением с жизнью, которую мы не успели прожить в погоне за временем. Можно сказать, что это регулярный прием концентрата жизни. Звучит достаточно патетически, да, так и есть.

И вот ты и я, твои чувства и твое время, мои чувства и мое время, процесс и ограничения, и такая глубокая пропасть между хочу и есть. И вся жизнь в этой пропасти, в этой яме сомнений и фантазий, там все крутится и вертится или просто лежит обессиленное на дне. Музей истории твоей жизни и время, как неутомимый смотритель, стаптывает постепенно паркет, который скрипит все громче. До и после времени – пустота, она схлопывается как ракушка с песчинкой в виде нас внутри, в музее вместо перламутра оседает пыль. И мы ждем, когда же слой пыли станет таким толстым, что не будет видно нашей простоты и обыденности песчинки, чтобы наши проблемы были недоступны под слоем фантастического пылевого перламутра. А время идет.

Чувства, время и жизнь. Этот треугольник постоянно норовит сплюснуться до прямой с двумя точками в начале и конце, постоянно что-то одно выпадает. И ты в центре этой пирамиды, и иногда ты приходишь ко мне полностью выпавшим из этого чертового треугольника и у тебя есть очень большой соблазн забрать себе мой. Не будет ли нам тесно там вдвоем, и сможем ли мы поровну поделить три на два, не порвав что-то одно? Опять я со своим равенством, прости.

Представляешь, ты приходишь ко мне влекомый неосознанными желаниями и ждешь, что они воплотятся в жизни. Ты все именно так себе и представляешь. А потом вдруг, много чувств, много. Так много, что хочется остановить время. Тебе кажется, что остановив время, остановятся и чувства, но что тогда такое ад и рай? И не выглядит ли тогда терапия лишним напоминанием того, что время и впрямь может остановиться, когда мы осознаем, что оно течет бесконечно.

Ты живешь и это главное. Ты чувствуешь и это делает тебя живым. И у тебя еще есть на все это время. 

Все, что скрыто от меня в моей жизни, управляет мной и укрепляет меня в ней. Я могу только догадываться, какую оно имеет форму и что именно оно делает, и я точно ощущаю на себе его влияние. Древо моей жизни укоренилось в некую субстанцию и плотно укрепилось там, удерживая меня от ветра сдувающего все, что плохо приспособилось и не окрепло. Эти невидимые мне корни, лишь ощущаемы мною, которые дают жизнь цветам и плодам, по которым судят меня и которыми горжусь я, это только лишь временный сезонный продукт. Я могу себе позволить вольно парить в пространстве моим сущностям, подобно тому как семена и листья кружась улетают вдаль от дерева, на ветру, уносящим их далеко от влияния корней бессознательного, но и там, они способны прорости, порождаю все тот же облик того же бессознательного. От своей истинной природы никуда не уйдешь.

Говорят, что человек – это просто психический процесс, протекающий во времени, неконтролируемый самим человеком и неподвластный осмыслению им. В некотором смысле, человек неспособен познать себя, ввиду того, что его аппарат мышления не может исследовать сам себя со стороны. Мы можем фиксировать свои чувства и мысли и через них познавать себя, как через источник непредвзятой информации несущей нам послание о наших глубинных, корневых процессах, которые скрыты от нашего понимания. Мы можем их увидеть и принять, но не управлять. Это они, бессознательные процессы, управляют нами. И какой бы мы не делали выбор, мы реализуем программу своего или коллективного бессознательного, наделяющего нас необходимой силой и качествами для выполнения намеченного. Так или иначе, дерево не может жить без корней, которые питают и удерживают его в пространстве.

Так почему же мне тогда кажется, что свободный полет, без привязки к чему-либо, более красив и желанно мною. Почему я уверен, что корни мои незначимы и листья могут спокойно прожить без них, греясь в лучах палящего солнца, откуда взялась у меня эта запредельная самоуверенность, граничащая с безумной манией разделить целое на части неспособные жить друг без друга. Мне правда интересно узнать, что за история у моего комплекса всемогущества, и не питается ли мой комплекс от моих же бессознательных корней. Скорее всего, комплекс немыслим без бессознательного, являясь искаженной сознанием частью, прорвавшейся в сознание питательной субстанции. Эта информационная материя искажается, перемалывается до неузнаваемости первоочередного облика, в котором и предстает буйным цветением на публику.

Возможно, потерять связь с бессознательным в принципе невозможно, можно лишь быть затопленным им, имея помимо поземных корней еще и паразитирующие воздушные корни на дереве, и тогда моя внешняя репрезентация становится отвратительной. Искаженная природа бессознательного выходящего наружу в несвойственную для него среду обитания, губит меня , дерево теряет влагу высасываемую паразитом и гибнет, а паразит стремится на следующее дерево, распространяя свою психотическую природу на все вокруг. Мой вырвавшийся наружу психоз способен погубить все вокруг, включая и меня.

Эксплозивное расширение прорастания корней и реализация себя в таком же эксплозивном росте снаружи, захватывая пространство собой и вытесняя все вокруг своей тенью, не давая доступа к свету, мне напоминает психотический процесс постоянного тестирования границ реальности. Я думаю, что наше бессознательное немного психотично, что очень важно для выживания, и мы крайне уязвимы в этом месте, пытаясь скрыть свои бессознательные психотические корни от кажущегося неподъемно-воздушного невротического общества погрязшего в постоянном поиске смысла происходящего. Но у корней есть своя стратегия: укрепиться, выжить, захватить пространство. Наше бессознательное очень глубоко пустило в нас корни, откапывая их мы роем себе могилу.

Важно не то, что мы делаем, а зачем мы это делаем. Какие цели и намерения мы преследуем в наших действиях, что мы реализуем или получаем в результате? Действительно ли мы хотим того что делаем или это просто наша защита от того, что мы не хотим делать или от чего мы скрываемся под тенью защит.

Как насчет одиночества? Стоит немного прислушаться к себе и всплывает черное облако, закрывающее собой горизонт для опытной птицы летящей вдаль. Одиночество сильно в своем непреодолимом желании побыть одному еще немного и еще совсем чуть-чуть, и потом опять одному. Так больно и страшно стоять около столба в парке и наблюдать за тающим на глазах снегом, он утечет и возродится, а ты не проронишь и слезинки. Когда то очень давно один человек недонес до тебя в своих сложенных ладонях теплое молоко, и ты так и не узнал, как пахнут утомленные мысли твоего желанного мира. Рассвет не дарит мудрости, и каждое открытие глаз сопровождается поиском неизвестного в таком знакомом окружении. Захваченность комплексом одиночества очевидна даже для самого себя, и так же слепа твоя вера в поиск ответа на вопрос – «что с этим делать?». Пройти дальше и сдержать порыв оглянуться на понравившийся цветок или пойти к нему навстречу и вдыхнуть запретный аромат сквозь металлическую ограду. Когда ты одинок, ты очень хочешь разделить свое одиночество со многими, и в этом стремлении, бежишь от этих немногих без оглядки, размахивая сжатым в побелевшей от злости руке букетом белых роз. Чем сильнее бежишь, тем выносливее и крепче мышцы комплекса, тем жаднее они будут поглощать калории, питающие твое Эго. Комплекс растет, ты уменьшаешься.

Захваченность комплексом одиночества и ты становишься великим апологетом просвещения собственного недозрелого чувства сопричастности. Великие обоснования твоей отстраненности подкреплены взмахом крыла вороны пролетающей над городом в плывущем тумане надежд. Ты уверен, что одиночество это нормально. Ну как нормально… пару фотографий котов и отпуск в пустыне, сплав по реке на тимбилдинге, чтение книг про жизнь великих людей и нахождение точек соприкосновения с близкими и не очень людьми. И все это за одну жизнь! Захваченный в плен мечтает о доме, захваченный комплексом мечтает о скором сне. Я не могу передать, как это сложно признаться себе, что все очень и очень плохо в моей жизни, я не знаю, хватит ли мне сил признать и принять это, я даже не знаю какой сегодня день недели. Комплекс создал меня и я призван служить ему преданно и безрассудно.

- Что там за горой?

- Там люди.

- Я смогу быть с ними одиноким так же как сейчас?

 - Да.

 - Тогда я побуду один.

Как я могу перебороть все это в одиночку и как я могу допустить в свою жизнь кого-то, если я совершенно беспомощен и наивно растерзан призраками прошлого, которые плавно текут из моего будущего, раздвигая просторы моего бытия своими холодными костлявыми руками. Совсем один, здесь и сейчас.

Комплекс нуждается во мне, так же как и я в нем. Мы созданы друг из друга и друг для друга. Мы есть одно целое. Однажды я убегу от него под покровом звезды в зените отчаяния, я тихо выйду из спальни и оставлю чуть прикрытой дверь, чтобы свет пронзил яростью рассвета глаза мирно спящего горя. Я выйду и приду к тебе, а ты все так же, не поднимая взгляда от своего отражения в зеркале, поприветствуешь меня, как и в тот раз, но уже без улыбки на лице. Это будет знак, что я изменился, ты поймешь это по своей тошноте от моей невозмутимой отстраненности. Я обниму тебя, просто так, близко и тепло, и ты будешь стоять, не зная что делать и слезы будут течь внутрь тебя, собираясь в тонкие струйки желчи. Я хочу быть свободным от комплекса одиночества и свобода придет за мной в гордом одиночестве.

Трансформация личности – это переход из одного состояние в другое при непосредственном обращении к своей «темной» стороне и полной ее интеграции в свое эго. Это спуск вниз по винтовой лестнице с вершины колокольни, путь к выходу на улицу к другим людям, подальше от пронзительного звона колоколов нашей тревожности и неестественности. Это не переход в чистом виде, когда одно уходит и приходит другое, это слияние, сплав двух совершенно разных частей личности в одно целое, с образованием истинной индивидуальности. Это стремление интроверта объединиться с экстравертом в одной личности с независимым существованием обоих в объединенном государстве «индивидуация».

Но такое обоюдное и мирное сопереживание двух противоположных частей не всегда возможно. При слиянии противоположностей в одно целое, мы не говорим о проникновении одного в другое от края до края с заполнением формы другого собой, и не частичном перекрывании другого собой, это есть некая форма взаимодействия частей разного в общем поле, причем, не пересекаясь друг с другом. Это то место, где двое обмениваются частями себя, дополняя друг друга и становясь целостными, и при этом полностью сохраняя себя автономным и целостным. Это слияние без фактического слияния. Это место для «жизни».

В повседневной жизни сила алхимического слияния двух противоположностей в одно целое может помочь нам обращать больше внимания на свои внутренние потребности без вознесения в приоритет внешних потребностей. Такое условное разделение потребностей мне нравится для более простого понимания. Внешние потребности мы проявляем наружу себя и мы привыкли считать это нашей внутренней сущностью, и как правило это имеет свое продолжение в виде нашей внутренней нереализованной потребности. Место, где внутренняя потребность может встретиться с внешним миром и где внешняя потребность может быть сверена с внутренней реальностью и есть мы настоящие. Это очень практичная философия «Инь-Янь», она дает нам больше свободы и толкает нас вперед в развитии, оставляя позади якоря, держащие нас в порту. Идея алхимиков о получении золота из свинца с помощью философского камня, в моем понимании, это про свою личную трансформацию при помощи этого «волшебного» внутреннего пространства, которое поможет преобразовать серую тяжелую обыденность в ощутимый золотой расцвет.

И что же мы получаем, если нам не удается превратить свинец в золото? Что будет, если мы будем удовлетворять только внешнюю потребность «являться» и игнорировать внутреннюю потребность «быть»? Я думаю, что между являться и быть, есть одно объединяющее их невозможность перехода одно в другое чувство, и это чувство многим очень хорошо знакомо. Это чувство – страх.  Страх это - огонь, на котором разогревается плавильный тигль для переплавки свинца в золото. В идеале огонь должен представлять из себя нечто дающее, а не забирающее, но страх – это как пожирающая ресурсы стихия, которая сжигает дрова (деньги) совершенно впустую. Нагретый на таком огне тиглю пуст, он просто покрывается ржавчиной попыток и неудач плавления, и вскоре просто будет выброшен на свалку. Это пламя страха не загасить ни алкоголем, ни наркотиками, ни сексом, он просто будет гореть еще сильнее, пока в один прекрасный момент огонь не сожжет того кто его разжег.

Неожиданно текст прерывается.