(продолжение, начало здесь)

Солнце уже заканчивало свой ежедневный путь, когда Тимофей вместе с кобылой дошел до панского сада. Раненая нога животного была обмотана какой-то тряпкой, из-за чего движение лошади было сильно замедлено. Мальчишка,  постоянно забегая наперед, то и дело поправлял импровизированную повязку, чтобы не свалилась примочка. В подол рубахи, выбившейся из коротковатых штанов, накрепко был завязан подаренный Афанасием Никаноровичем пятак. Чуть поодаль виднелись поля, с которых уже возвращались жнецы. Кто-то из них затянул протяжную песню, которую слаженно подхватили несколько голосов. Трудовой день был окончен, люди спешили к своим очагам. Многим предстояли еще и домашние хлопоты, которых не могли выполнить оставшиеся дома дети или старики, но все же от идущих уже веяло усталостью, покоем и некой радостью. Радостью от того, что на сегодня окончен тяжкий труд, что вскоре каждый окажется в своем доме, где ждет простая, но сытная еда, что завтра – воскресенье, и можно будет сходить в церковь, а потом заглянуть в гости к родственникам или поехать в город на ярмарку.

­– Тимофію, а ти тут чого? – размышления парня прервал отцовский голос. – Куди це ти на ніч глядя ідеш? Це що, панова кобила?

Остап Безрук был еще крепкий мужчина лет сорока, довольно высокий, хотя уже немного сгорбленный от тяжелого труда и рабской доли. Цепкий взгляд из-под седеющих бровей моментально оценил представшую перед ним картину, не пропустив ни малейшей детали.

– Що з конякою? – опустив на землю косу, Остап принялся торопливо, но осторожно, разматывать тряпку на лошадиной ноге. Кони с детства были его страстью. Казалось, нет ничего, чего бы он не мог знать про этих прекрасных животных, но к сожалению, работать на панские конюшни его так и не взяли, а отправили как и всех – в поля. Своего коня в хозяйстве Остап не имел, потому единственной его радостью, а заодно и небольшим доходом было лечение казацких коней, коих, на счастье, было немного. Ни одно событие на свете не заставляло этого человека страдать сильнее, чем мучения животных, особенно тех, которым он не мог помочь.

– Так що з конякою стало, я тебе питаю? – Остап повторил свой вопрос задумавшемуся сыну. Тимофей взрогнул, и стал рассказывать про события сегодняшнего дня: и как пан бил кобылу кнутом, и как он,  Тимофей, заступился за животное, и как пан поручил лошадь его заботам и даже дал пятак на пряники для Олеси. А потом, переминаясь с ноги на ногу, рассказал, как полез в отцовский ящик с травами для лошадей, и как сделал примочку, чтобы унять боль и облегчить кобыле дорогу до конюшни.
Остап слушал, не перебивая, и лишь качал головой. Чего-чего, а такой же любви к лошадям, как у него самого, он в сыне раньше не замечал. Даже не подозревал,  что тот на лету схватывал все его знания и перенимал умения. Ведь для примочки он выбрал именно те травы, что были нужны, и ногу животному замотал хоть и не так крепко, как нужно, но все-таки правильно. Да и обращался с лошадью так внимательно и чутко, что та послушно позволила и очистить болезненную рану, и наложить повязку, и спокойно шла немалый путь к усадьбе.
– Ох, синку… Що я тобі скажу. Молодець, що заступився за коняку, але що далі буде, як пан протверезіє, не знаю. Дай Бог, щоб минулося.

(продолжение следует)

https://www.youtube.com/watch?v=KmBWPfmk4DQ

Кричу со старта - рассказ не про блядки! Про них как-нибудь в другой раз.

Хорошо хоть  Неандерталь находится не на Украине.

- Нннооооооо!!!! Вперед, скотина такая! - раздавшемуся из-за поворота сельской улицы крику вторил неравномерный конский топот.
Тринадцатилетний Тимофей отвлекся от деревянного бруска, из которого пытался вырезать четырехлетней сестренке Олесе "кицю", и огляделся по сторонам в поисках источника шума. Из-за поворота появилась двуколка, которую, прихрамывая, тащила светло-гнедая кобыла. Сидевший в двуколке пан, местный помещик Афанасий Никанорович, яростно дергал вожжи и поносил животное на чем свет стоит.
- Воронье мясо! Стерво эдакое! Да я тебя на бойню отправлю, падали ты кусок!
Не дойдя до Тимофея несколько саженей, кобыла остановилась и, подняв переднюю ногу, опустила голову. Животное тяжело дышало и на удары кнута реагировало только мелкой дрожью.
- Скотина рыжая! На ремни порежу!
Если бы кто спросил Тимофея, что им тогда двигало - он бы не смог ответить. Будто неведомая сила толкнула его вперед, и обеими руками мальчик перехватил занесенный вновь над бедной лошадью кнут.
- Пане, не бийте коняку! Не бийте! Гляньте, яка вона!
В лице пана вдруг что-то мелькнуло. Понимание?
- Гм... - от Афанасия Никаноровича сильно пахло водкой, взгляд пытался твердо зацепиться за нахального холопа. - Ты кто таков?
- Тимофій. Остапа Безрука син, кріпак ваш. - С малых лет именно так приучили его представляться. Среди казачьего поселения, образованного после разгона Запорожской Сечи, каким-то образом расцвела помещичья усадьба и часть жителей села были панскими. Кого купили или выменяли, а кто пошел к пану добровольно, в уплату долгов или еще по какой причине.
Парень уже отпустил кнут и переминаясь с ноги на ногу ждал приговора пана. За такое и высечь могли, теперь он это понимал. А может, и еще что похуже. Еще бы: пана за кнут хватать! Афанасий Никанорович, наконец, смог рассмотреть тощего мальчишку, который так кинулся защищать кобылу. Ничего особенного, нескладные руки и ноги, белобрысые, криво подстриженные волосы торчат во все стороны. Таких хлопцев только среди его крепостных с полсотни наберется.
- Ну, и чего же ты хочешь, Тимофей?
Тимофей упорно разглядывал что-то на земле у своих босых ног, боясь встретиться с паном взглядом.
- Та я нічого... Коняка он у вас... Вона шкандибає, а ви її батогом лупите. А у неї нога болить! - парнишка таки поднял глаза, из которых в любой момент были готовы политься слезы, - тепер мене сікти будуть, правда?
На лице мальчишки застыла боль, прямо мука, но он стоически выпрямил спину и прямо смотрел на Афанасия Никаноровича.
- Посмотрим-с, - нечетко проговорил тот. - Так что, ты говоришь, с кобылой?
Тимофей кинулся к лошади и приподнял ногу, на которую она так и не опиралась. Подкова отсутствовала, твердая часть копыта была испещрена трещинами, а на нежной стрелке алело пятно запекшейся крови. Было похоже, что кобыла много верст скакала галопом по камням без подковы.
- Дивіться, пане! Коняка підкову загубила, а коваль копито неправильно почистив коли кував, он яке потріскане, ще й якоюсь каменюкою стрілку розрубала. Тепер промивать треба і примочку треба робить, бо як гнить начне, кобилі гаплик. А вона он яка гарна, ще й дорога, по всьому видно.
- Примочку, говоришь? Что ты понимаешь в этом?
Тимофей обиженно выпрямился.
- Я багато понімаю! Мене батько навчив, а до нього даже козаки коней лікувать водять!
- Гм... Ладно-с, посмотрим, - Афанасий Никанорович грузно вылез из двуколки. - Распрягай! Кобылу приведешь ко мне в конюшню, за двуколкой кого-то пришлю. И еще, на-ка вот... - Порывшись в кармане, помещик выудил медяк и бросил Тимофею. - Ей-вон на ярмарке пряник купишь, - кивнул на испуганно глядевшую из-за тына Олесю, отряхнул сюртук и, пошатываясь, побрел в сторону усадьбы.
Тимофей недоверчиво уставился ему вслед, потом поглядел на монету, и снова уставился вслед пану. Целый пятак!

(продолжение следует)