Золотой век Китая ("Nasz Dziennik", Польша)
- 23.11.11, 14:38
Октябрьский визит главы Европейскогофонда финансовой стабильности (EFSF) Клауса Реглинга (Klaus Regling) в Пекин, во время которого он просил у китайских лидеров помощи по спасению еврозоны, шокировал европейскую общественность.
В большинстве сообщений СМИ и комментариев ставился вопрос, перестало ли избитое выражение Наполеона о том, что Китай – это спящий гигант, который когда проснется, потрясет мир, быть лишь эффектной фигурой речи, касающейся туманного будущего, и не стало ли оно на наших глазах реальностью. На такую мысль могли натолкнуть ставшие частыми после 2008 года «паломничества» европейцев в Пекин с просьбами о кредитах: как в давние времена, когда там на Драконьем престоле восседал китайский император, считавшийся в Срединном государстве сыном небес. Начало таким поездкам положили министры финансов стран-должников с периферии еврозоны, а в конце октября, когда оказалось, что Европа не способна самостоятельно справиться с кризисом, там наконец появился и сам глава Европейского стабфонда. Не доставало только ритуальных поклонов коутоу (уже не те времена!), но контекст и содержание этих встреч еще десять лет назад казались совершенно нереальными.
Как вышло, что Китай, все еще гораздо более бедный, чем европейские государства, стал вдруг спасением для Европы перед лицом кризиса?
Успех китайской трансформации
Решающим фактором явился успех китайской трансформации последнего тридцатилетия. Его составляющими стали трудолюбие и предприимчивость китайцев, а также авторитарная политическая система, которая при своей явной дисфункциональности и барьерах для развития была способна воплотить в жизнь проект, расписанный на десятилетия. В демократическом государстве, где политики вынуждены нравиться избирателям и работают в гораздо более узких временных рамках, это было бы невозможно.
По концепции Дэна Сяопина конца 70-х годов, на первом этапе Китай должен был стать мировой фабрикой и производителем дешевых товаров. Сейчас, особенно в восточных провинциях, от модели дешевого производства (перемещающегося в другие страны – Бангладеш, Вьетнам, Шри-Ланку) начинают отказываться. Рабочие в южной провинции Гуандун зарабатывают уже 300-500 долларов в месяц и становятся все более сознательными в отношении своих социальных потребностей. Наследием фабрики мира оказались огромные валютные резервы, возникшие от экспортных излишков. А они, в свою очередь, были результатом осознанной политики занижения курса собственной валюты, чтобы производимы в Китае товары (чаще всего заграничными компаниями!) были конкурентоспособны по цене на мировых рынках. Излишки было нужно куда-то инвестировать, и Китай стал кредитором США, вкладывая деньги в американские ценные бумаги и валюту. Сейчас, когда Китай укрепляет юань (по обещаниям, он будет расти на 5 процентов в год) и сам становится экспортером капитала, стратегическими целями его внешней политики стали диверсификация капиталовложений (чтобы не впасть в излишнюю зависимость от Америки), покупка иностранных компаний, облигаций и ценных бумаг других стран (практически на всех континентах). Второй после диверсификации элемент, который может склонить Китай к активности в Европе – это просто чистый бизнес. Сделать дешевые и удачные покупки можно как раз сейчас. В отличие от облигаций Португалии или Греции бумаги EFSF имеют рейтинг ААА, т.е. были бы гораздо более безопасной инвестицией. Кроме того Пекин усиливает свой имидж стабилизатора мировой экономики, спасающего из тяжелого положения наиболее нуждающихся. Несмотря на факт, что Китай постепенно переходит на экономику, ориентированную на внутренний рынок, он остается в значительной мере зависимым от крупнейшего наряду с США рынка для своей продукции. Европейский кризис затрагивает миллионы китайских рабочих, которым не для кого производить товары. В 2008 году из-за замедления экономики Европы и США в Китае потеряли работу около 26 миллионов человек – количество сопоставимое с населением Румынии. И это несет угрозу дестабилизации в стране. Если бы в ближайшее десятилетие подтвердились самые мрачные опасения и в Европе разразилась война, Китаю (ради собственных интересов) пришлось бы отреагировать, поскольку трамплин роста начал бы уходить у него из-под ног. Китай как глобальная держава Побочным эффектом всех вышеупомянутых действий является, конечно, усиление политического влияния Пекина, хотя он открещивается от этого согласно официальной линии мирного развития. В последние годы Китай стал глобальной державой. У него есть свои интересы практически во всех уголках мира, а решения, куда попадут очередные китайские миллиарды, не могут не влиять на судьбы целых стран или регионов (хотя в случае Европы китайское присутствие не является решающим фактором, а лишь значительно осложняет ситуацию). Визит Клауса Реглинга и обращение к Китаю за помощью также, несомненно, компрометирует политику прав человека и давления на Китай в этом вопросе. Это выглядело сомнительно и раньше, т.к. погрязшие в долгах и живущие не по средствам европейские общества не были способны ни на что большее, чем акты «плюшевого мученичества»: они предъявляли ноты и требования, одновременно пользуясь дешевой китайской продукцией, которая позволяла поддерживать спокойный потребительский стиль жизни, воцарившийся на Западе. Если ты просишь очередной кредит, какие-либо напоминания о соблюдении прав человека становятся или смешными, или даже трагическими. Возможно, единственной страной, которая сможет позволить себе брать в долг и одновременно клеймить Китай за несоблюдение западных стандартов, останутся США, чей статус сверхдержавы в ближайшие десятилетия, скорее всего, не пошатнется […] Позиция Китая на международной арене становится все сильнее, и как показывает ситуация, даже США не могут заставить его повысить курс юаня. Однако согласно доктрине архитектора китайской модернизации Дэн Сяопина, для дальнейшего развития Пекину нужна стабильность не только у себя, но и в мировой политике. Как говорил сам Дэн Сяопин: «Наблюдайте хладнокровно; берегите наше положение; спокойно занимайтесь делами; не показывайте свои возможности и ожидайте подходящего момента; никогда не пытайтесь забежать вперед и никогда не покушайтесь на лидерство». Если бы Китай (исходя из оптимистичного предположения, что это не повредит его внутренней ситуации) уже сейчас «забежал вперед» и взял на себя ответственность за всю Европу или даже мировую экономику, это могло бы спровоцировать ответную реакцию развитых стран, которых испугает перспектива наступления китайского века. Выход из тени связан для Пекина с большим риском. Что следует из этой любопытной игры?Существуют две школы и два конкурирующих между собой взгляда на действительность. Первая говорит о статус-кво, т.е., что ничего не изменилось. Вклад Китая в Европейский стабилизационный фонд должен был составить примерно 100 млрд евро – всего 10 процентов от необходимой суммы (440 млрд Европа собрала сама). При таких пропорциях ни о какой зависимости от Китая не может идти речи. К тому же Китай был одним из вариантов: сразу после визита в Пекин Реглинг отправился в Токио, где получил от японского руководства заверения, что они продолжат покупать облигации (сейчас у Японии 20 процентов облигаций EFSF). Рассматривались также Бразилия или арабские страны. Сам Реглинг, казалось, удивился шуму в прессе и подчеркивал, что его поездка в Пекин не была ни в коем случае переговорами, а только… обычными консультациями. Второй подход предлагает более бурную картину действительности. Говорится о постепенном угасании Запада и наступающем веке Китая. Таким мнением шокировал всех в июне этого года венгерский премьер-министр Виктор Орбан (Viktor Orbn), которому вся европейская общественность прочила психиатрическую лечебницу. Данный подход предполагает, что рост значения Китая будет постепенным, но его влияние на мировую экономику и глобальный порядок будет неотвратимо усиливаться. Поскольку этот процесс растянется во времени, будущим историкам будет очень сложно найти момент начала китайского столетия. Началось ли оно в 2008 году во время Олимпиады в Пекине, которая должна была закончиться провалом, а стала огромным успехом, или в первую волну мирового кризиса, или в момент подключения Китая к спасению Европы (если это произойдет)? Несомненно одно: если Пекину удастся сохранить стабильность во внутренней политике (это будет гораздо сложнее, чем во внешней), время будет работать на него, а его переговорная позиция в отношениях с живущей не по средствам и задолжавшей Европой будет все сильнее. Что китайцы могут потребовать взамен (ведь ясно, что они не отдадут заработанные тяжелым трудом деньги за «спасибо» и дружеское похлопывание по плечу)? Есть целый ряд направлений, в которых для Китая грядет хорошая конъюнктура: открытие европейских рынков публичных заказов для китайских компаний, отмена введенного в 1989 году эмбарго на оружие, покупка технологически развитых европейских компаний и корпораций, признание статуса свободной рыночной экономики, что устранит барьеры для входа китайских концернов на европейские рынки. Захочет ли Европа экономить и упорно работать, чтобы противостоять китайскому вызову? Кто мог бы в условиях парламентской демократии победить на выборах и долгое время удерживать власть с такой программой? Польша, лежащая на рубежах Европы и вне евозоны, пользуется сейчас выгодами сложившейся ситуации и своим неплохим экономическим состоянием, живя иными проблемами. Но вскоре и до нас доберутся последствия изменяющейся расстановки сил, в которой на первый план выходят страны БРИК (Бразилия, Россия, чье влияние становится все более заметным с 2009 года, Индия и Китай), не говоря уже о кризисе в Европе. Последние 20 лет характеризовались политикой интеграции с Западом, но сейчас, пожалуй, даже ее самые большие энтузиасты могут признать, что эта формула постепенно себя изживает. Сейчас Европа ничего не гарантирует, а пример Словакии показывает, что она может привести и к проблемам. Это уже не мир 80-х, где быть в Европе означало стать участников эксклюзивного клуба. Это неизвестный мир XXI века, где все большее значение получают новые державы (Бразилия) и государства-цивилизации (Россия, Индия и Китай), возвращающееся после долго перерыва в игру. Это совершенно новый вызов, вставший перед нами в XXI веке. Вызов, избежать которого нам не удастся.
3
