Постановка Шекспировского театра «Глобус» по пьесе Кристофера Марло. Художник — Пол Уиллс. Композитор — Джулз Максвелл. Можно посмотреть в кинотеатре ;) 

Доктор Фауст, охваченный жаждой знания, бросает учебу ради занятий магией и заключает сделку с дьяволом: если Мефистофель будет служить Фаусту при жизни, доктор отдаст свою душу дьяволу после смерти. На время этого театрального представления сцена «Глобуса» превратится в поле битвы между Люцифером и ангелами за душу одного человека.

Пьеса Кристофера Марло «Доктор Фауст» считается одной из наиболее значительных и известных трагедий, написанных до Шекспира.

В пику Шекспиру, о котором неизвестно практически ничего (включая вопрос из вопросов – кто был настоящим автором его канона), Кристофер Марло был самым колоритным и скандальным персонажем театрального Лондона конца 16 века. Если бы в елизаветинские времена уже существовали The Sun и Daily Star, Марло был бы их излюбленным героем. Шпион, кутила, дебошир, безбожник, развратник, автор бессмертной цитаты «тот, кто не любит табак и мальчиков – идиот», Марло мог похвастаться самой чудовищной репутацией в век, когда чудовищными репутациями мерились словно размером гульфика. После смерти драматурга в пьяной драке «миф о Марло» обогатился бытовой чертовщиной; по одной из легенд, во время представления «Доктора Фауста», «к великому изумлению актеров и публики» на сцену пожаловали настоящие бесы. Некоторые из зрителей, «обескураженные страшным видением», сошли с ума, а один из актеров, Эдвард Аллейн, выйдя на пенсию, до конца жизни занимался благотворительностью.

Постановка «Глобуса» далека от того, чтобы сводить с ума наиболее впечатлительных театралов, хотя бытовой чертовщины и в ней навалом: «волшебных» театральных фокусов вроде горящих адским пламенем книг, магических дымовых завес или визита Люцифера собственной персоной в компании Вельзевула и нечисти помельче. Спектакль вообще чрезвычайно богат на сценографическую и пластическую дьяволиаду: чего стоит хотя бы эффектное явление Мефистофеля в виде гигантского козлиного черепа или комическая презентация семерки одушевленных смертных грехов. Вся эта несусветная катавасия реализована настолько убедительно и с виртуозными переключениями темпа и ритма действия – что невольно затмевает собственно актерский состав, уверенно ведомый Фаустом-Хилтоном (киноманы наверняка помнят его по роли герцога Октава в биографической драме Рауля Руиса «Климт» (Klimt, 2006)).

Что касается собственно драматургической канвы, то зритель, привыкший к торжественно пафосным интерпретациям легенды о Фаусте, должен подготовиться к длинной комической интерлюдии, разрезающей пьесу Марло надвое и изрядно отвлекающей от основного действия. Исследователи до сих пор не могут прийти к единому мнению относительно этих комических сцен: некоторые считают их позднейшими вставками и следствием посмертной редактуры, другие признают неотъемлемой частью эклектичного авторского замысла.

Как бы то ни было, но более чем двести лет спустя Иоганн Вольфганг Гете, разрабатывая структуру своего «Фауста» (особенно его второй части), воспользовался большинством идей Марло, включая все разнообразие комических дивертисментов. Поэтому вряд ли стоит идти по пути авторитетной газеты The Guardian и обвинять постановщика этой версии Мэттью Данстера в легковесности и «нестрашности» трактовки. В его спектакле достаточно блестящих режиссерских идей – вроде оживших книг первой, «некромантской», сцены в библиотеке или ксилофонно-кабаретного сопровождения самых сверхъестественных моментов действия – чтобы говорить о ней серьезно. Кроме того, финал пьесы – гениальный поэтический монолог Фауста, молящего Бога об отсрочке последнего приговора и своего низвержения в ад – получился, в сопровождении инфернального набата и мрачной музыки, по-настоящему зловещим. Шпион, дебошир и атеист Марло остался бы доволен – как и пантеист и член тайного совета Гете.

Леонид Александровский