"...Выросший во Франции сын Марины Цветаевой Георгий Эфрон, оказавшись в советской солдатской среде 1944 года, был потрясён её языком. Образованному и впечатлительному юноше показалось, что он на сцене кукольного театра в толпе взбесившихся Петрушек, этих горбатых длинноносых уродцев из русских сказок.
Почти за столетие до этого поэт Николай Некрасов ("Кому на Руси жить хорошо") возвращался из путешествия по Европе. Свою встречу с Родиной, которая всегда была для него с большой буквы, он передал в письме другу стихом, который и сегодня ранит не одного тонкокожего сына отечества:
Наконец, из Кёнигсберга
Я приблизился к стране,
Где не любят Гуттенберга
И находят вкус в го..е.
Выпил русского настою,
Услыхал "еб..а мать" –
И пошли передо мною
Рожи русские плясать.
Кто больше всех сквернословил в далеком и в сравнительно недавнем прошлом? Вестимо, сапожник. "Простонародье", особенно городское. Люди ремесла, мастера и подмастерья, фельдфебели и солдаты. Почему именно они? Любой из них знал, что ему за грязное слово ничего не будет – никто вокруг не оскорбится, не попеняет, не прекратит с ним общение.
**********
Против ожидания тех интеллигентов, которых ужасал "грядущий хам", советская власть не пустила на свой порог русский мат. Это сделала, скажем, забегая вперед, только послесоветская, да и то не сразу, а в самые последние годы – и, как и положено, устами, прежде всего, первых лиц обоего пола.
Ленинско-сталинская, затем хрущёво-брежневская, вплоть до горбачёвской – эти власти чистоту русского языка блюли не меньше, чем, пусть на словах, социализма-коммунизма. Настоящий советский человек, тем более чистосердечный коммунист, комсомолец, что уж говорить про комсомолку, не выражался ни дома, ни в общественных местах. Малограмотный Хрущёв гордился своей рабочей закалкой, но самое крепкое, что мог себе позволить, – "кузькину мать", которую обещал показать американцам.
Что касается гущи советской жизни, мат там стоял не менее, а заметно более густой, чем в царское время. Тосковавший в своих дневниках от того, что "народ нас (красноармейцев, Красную армию. – А. С.) не любит", Исаак Бабель помещает в армейской газете особую статью-обращение к товарищам по оружию: хотя бы иногда выбирайте, мол, слова, ведь это же ужасно – слышать, как вы на привалах и ночлегах материтесь даже в присутствии ваших боевых подруг – санитарок, телеграфисток, прачек!
//////
Здесь просится слово "раскованность". Заходящийся в мате холоп хоть в этом чувствовал себя свободным. Раскованность противостоит скованности, окованности, оковам, путам, кандалам. Приговорённому к каторге кандалы надевали один раз, при вступлении приговора в силу – и снимали тоже один раз, в конце многолетнего срока, при выходе из зоны. Вот они под последним ударом кузнеца упали со звоном на землю неволи, и первое, что раскованный воскликнул: "Ну, наконец-то я свободен, мать-перемать, в Христа-Бога и всех архангелов!", а снизу, от его натертых ног, ему речью из того же словаря подмигнул-ответил кузнец, сам пока кандальник…
На процесс превращения современного русского языка, по сути, в нецензурный можно, наверное, смотреть с такими нерусскими словами на устах, как "демократизация", "эмансипация" и даже "десакрализация". Как бы то ни было, по-советски всеохватной цензуры не стало ни в государстве, ни в обществе со всеми его отсеками. Области, предметы и задачи административно-полицейского и педагогического надзора сужены. На то, что происходит с языком прихожан, мог бы, конечно, обратить внимание Московский патриархат, но народное воспитание – последнее, до чего у него когда-либо доходили руки. Более того, сквернословящий поп уверенно переходит из анекдотов чуть ли не на амвон, а на паперть, на свадьбу, на поминки – так запросто.
Большой бедой русского нецензурного языка можно и нужно считать то, что он исключительно богат, выразителен, силён и гибок. Это просто горе горькое, что он может быть бесподобно красив – порочной пряной красотой. Одно наслаждение им владеть, вертеть так и эдак, выставлять свою изобретательность, умственную, творческую удаль. Он к тому же незаменим в учебных целях: на нём можно упоительно-наглядно показывать беспредельные возможности известных частей русского языка.
Не забудем, наконец, что по-русски можно со страшной силой материться, не произнося ни одного грубого слова, Али я не прав, кубыть-мабудь-ядрёна штукатурка, ёканый бабай?! Иной раз даже подумаешь, грешным делом, что было бы не совсем по-хозяйски так-таки взять да и выбросить этот сорняк на свалку культуры. Впрочем, на свалке он как раз и цветёт, и пахнет.
Свалкой и пахнет.
...В рядах, толпах и группах белорусов, выступающих против Лукашенко, мата не слышно. Не правда ли, это перечеркивает почти всё, что можно сказать в пользу русского крепкого слова?....."
©
за исполнение мечт и желаний 
