- Уважаемый, вы знали Моню? Ибо если вы его не знали, считайте, что ваша жизнь не удалась. Она прошла мимо большого яркого праздника. На таком - обычно много разноцветных палаток. В них законопослушные граждане предаются единственно возможной для них утехе - жрут горькую вперемешку с пивом и орут песни о любви к родине.
- А... Вы о том милом человеке, который научил всю улицу пить стоя, с горла, спиральной струей и загоняя вермут прямо в готовый на разную подлость желудок. Что вы! Как же не знать Моню?! Что вы! Чистейшей слезы человек. Однажды мы с ним сидели в парке, смотрели на обнаглевших голубей и он мне тихо так говорит:
- Геша, ты видел когда-нибудь стрелу, пущенную розовым голопузым карапузом - прямо в опустевшее от разных сомнений сердце. И это тогда, когда в кармане тащит жалкое существование только одинокая пятикопеечная монета. А ведь ты, Геша, достоин того, чтобы по утрам у тебя не болела голова от избытка чувств к напитку, который ненавидели еще шумеры. Я говорю о пиве, а не о том жалком дерьме, что выпускают сейчас отечественные броварни. Короче, Геша, видишь ту милую особу, что сидит напротив нас? Считай с этой минуты, что я влюбился. Есть только одна загвоздка. Мне срочно нужны нежнейшие весенние пионы. Или гвоздики, на худой конец. Если ты не одолжишь червонец на это святое дело, можешь видеть во мне врага на всю жизнь, а также купить лопату для моей могилы. Ибо я умру, не отходя от этой жалкой скамейки.
- И что вы думаете? Я ему поверил! Как я мог не поверить такому взрыву черт-знает-чего?! У Мони глаза были как у небесного ангела. Клянусь вам, такие глаза вы можете увидеть только на картинах великих художников. И то - далеко не у всяких. В этих глазах - было все! И посреди этого всего - сердце! Большое праведное сердце бездонной глубины!
- Ну, и что было потом?...
- Что было потом? Вы спрашиваете, что было потом? Вы, наверное, никогда не знали Моню. Потом... потом я увидел Моню в сильно нетрезвом виде в кафе "У колокольчика". Аж через неделю. И ведь что интересно... Не то, что он был небрит, грязен и с синяками под грустными еврейскими глазами. Удивляло, что Моня продолжал оставаться интеллигентом. Да-да. Верьте мне. Когда я его спросил:
- Моня, почему ты здесь, а не под окнами молодой особы, так искренне смотревшей в твои чистые глаза? Почему ты не с гитарой? Почему не поешь ей лирические песни из богатого наследия ливерпульской четвертки?
- Знаете, что он мне ответил? Он ответил: - Что теперь с того, что у меня нет огня? Что нет больше рук, что чисты. А есть только то, что сгорит в пустоте. Посмотри в небо - ты там увидишь путь новой звезды. Но ты никогда не увидишь - Моню, который благословил бы свой последний стакан.
- Что? Так и сказал?
- Клянусь, именно так. Я ему говорю:
- Ну, хорошо. А как же мои деньги? Это ведь из оплаты моего несносного труда.
А он смотрит на меня детскими наивными глазами и отвечает:
- Что такое деньги, когда у Мони пропало чувство внутренней обеспеченности, а на улицах продолжают людей давить машины? Когда-нибудь настанет время, когда ты будешь с упоением рассказывать, как помог жалкой советской бумажкой Моне в трудную минуту.
- И что вы думаете? Я теперь вот сижу тут с вами, в этой драной забегаловке, ем гадость, которую вездесущие турки называют шаурмой, пью подпольную водку и рассказываю вам о Моне. А он, зараза, сейчас прохлаждается в министерстве за большие деньги и давно забыл - кто такой Геша. Как вам это? А?
- Моня? В министерстве? Надеюсь, не в нашем!
- Да, нет, конечно. В нашем - интеллигенты не требуются. На исторической родине. Вы представляете себе: сидит Моня за большим канцелярским столом, в галстуке и дорогих, из тонкой кожи, туфлях, впускает на большой скорости в себя литровую бутылку вермута. А потом пишет финансовый отчет. А? Картина...
- Увы! Говорят, он больше не пьет. И, вообще, я думаю, Моня - уже давно не Моня. Которого мы с вами знали. Рассвет на грязной улице в молодости после хорошей пьянки сильно отличается от восхода солнца за большим окном в кабинете с удавшейся жизнью... Ну и хрен с ним... Еще по стаканчику?
