Звонок на стационарный телефон. Снимаю трубку:

– Алло?

– Алё!

– Да?

– Алё? Тьотя Галя, это ты?

– Вы ошиблись...

– Тьотя Галя, это точно не ты?

– Вы не поверите...

В школе мне было нормально. Потому я с удивлением смотрю на людей, которые вспоминают школьные годы или с лимбическим ужасом, или с трепетным придыханием.

В классе я был запасным лидером. Лидером среди середнячков. Мне всегда казалось непозволительной

роскошью тратить себя на всеобщую любовь и уважение. Быть активным лидером – это так утомительно.

На физкультуре я неплохо прыгал и бегал стометровку, но совершенно не умел подтягиваться, лазить по канату и вот это вот: десять кругов вокруг школы, где-то до третьего класса. В командных играх участвовал постольку поскольку. Вообще-то у меня было освобождение; я долго наблюдался у кардиолога из-за проблем с сердцем. Но и просто так сидеть в провонявшем потом спортзале на лавочке не хотелось. Потому, получается, любая физкультура была по желанию. По моему желанию. Итоговая оценка была чаще пять, чем четыре.

Меня не дразнили. Никакого буллинга. В школе у меня даже не было клички. У меня, худенького рыжего мальчика с заиканием по имени Антон не было клички. До сих пор удивляюсь, как так получилось.

И именно школа в лице двух учителей, информатики и рисования, определила мою будущую профессиональную деятельность как компьютерного дизайнера.

Учитель информатики – непростой советский негр – совершенно уникальный дядька. К нему и после школы вечерами ходили, и после выпуска. В своём кабинете и прилегающей каморке он чуть ли не жил сутками. Вместе курили, вместе выпивали. Выпивали чаще кофе, но иногда и портвейн.

Учитель рисования, ужасающе строгий, ненавидел, когда его предмет называли рисованием. Только изобразительное искусство. И он реально нам давал и рисунок, и акварель, и гуашь, и скульптуру. Мы делали кукол, мы осваивали шрифтовой и технический дизайн, петриковскую роспись, даже икебаны составляли. Но, повторюсь, строг и требователен был чрезвычайно. Настолько, что девочки, которые отличницы попой, а не талантом, боялись ходить к нему на уроки до слёз и уписивания.

Лучший друг всегда был один. За всё время учёбы они были разные, но всегда по одной штуке единовременно. И много знакомцев. Потом эту модель отношений в неизменном виде я перенёс на женщин.

Откровенных врагов как-то не припомню.

Дрался редко, но метко. Какие мальчиковые драки были в моё время? Взаимно потолкаться, взаимно схватиться за лацканы пиджаков, упасть, хорошенечко вываляться в пыли, траве и замереть, громка пыхтя, во взаимном удушающем. Но меня кто-то из отцовских друзей научил не заниматься этой всей ерундой, а сразу бить левой снизу в челюсть. Даже правильное место на челюсти показал. Ну я и бил сразу. На этом, обычно, конфликт исчерпывался. Смущало только то, что д'Артаньян бы первым не ударил.

Учился хорошо, всегда много читал. В одно время увлекался пиротехникой, в другое придумыванием комиксов, в третье – пёк тортики-печеньки. Вне школы плавал в бассейне «Динамо» и пел в хоре мальчиков «Крылья».

Как-то так.

Виолончель тоже не тревожь.

.

Про контрабас вообще не надо.

Если говорить о лете, то я вообще не понимаю, почему все вокруг летом худеют. Я, например, летом толстею. Забегая вперёд – не этим летом.

Летом толстеет любая уважающая себя скотина. Еды много, дня для её поедание много, расход энергии на обогрев тушки минимальный.

Даже взять простое перемещение из точки А в точку Б. Ежу понятно, что в зимней одежде и обуви, да пешком, да по гололёду, да в мороз энергии расходуется на порядок больше, чем рассекать в шортах и футболке на велике. И ливер не греем, не греем.

Так вот, этим летом я стоически решил не толстеть. И не толстел. Даже сознательно похудел на семь килограммов. Но для этого мне пришлось приложить некоторые усилия.

Такое.