Снятая попона, вернее, то что под ней, заняла Рыжую на целый день. Там же сто лет нелизанная спина, живот и бока! Старалась так, что весь день ходила обслюнявленная. Радость. Теперь вот снова громят квартиру вместе.

Перепост от sova_spliu 
 
Сбор подписей на Sborgolosov.ru 

 Разъезженная грязь дороги сверкала на солнце рыжими полосами от тракторных колес, похожих на отпечатки доисторических скелетов. Блестела коротеньким мехом инея, который прятался в тенях, но солнце лезло, заглядывая туда и, подарив блеска, превращало иголочки в мокрое.
Шли рядом по краю дороги, вдоль облезших зимних кустов и неожиданных астр, стоящих грязными пучками у заборчиков. Как бывшие красавицы, что когда-то цвели, а теперь вянут невидимо под вечной косметикой. Белые и фиолетовые, розовые.
Их провожали взгляды закутанных в серые платки женщин в огородах, ленивый лай собак из-за штакетника, говор телевизоров из распахнутых в солнечный день сеней. Черный псинка, весь состоящий из рьяности, погнался следом, захлебываясь, но Василий присел, протягивая руку к грязи, и сторож, взвизгнув, удрал. Ученый, камней боится. Витька вспомнил, давно-давно, в чужих поселках они так же спасались от собак и хохотали, приседая на ходу.
Вдруг затосковал по детству. Не любил его вспоминать, потому что выбирать памятью не умел. Но вспомнил сейчас не детские горести, которых у каждого - полный карман, на всю жизнь тяжелый, а вспомнил огромный мир, весь из неба, воды и степей, из ветров и упрямой рыбы, валящейся через серый борт байды. И, оглядываясь вокруг, уговаривая себя, что вот же этот мир, почти и не изменился, заскучал по тому, что изменилось - ушло ощущение полного права себя в этом мире. Раньше был просто частью мира, такой же, как песок и скалы. Теперь - ходит отдельно.
Подумал о Степке, о том, что рыжий в столице выглядит деревенщиной, но неправда это, потому что здесь, в измазанных глиной сапогах, тонущих в ртах дороги, невозможно представить Степку. А вот изящную красотку Тину Тин, его Танечку, вполне. Кровь в ней не городская. Сойдет, нащупав ступеньку носком итальянской туфельки, ступит на рыжую дорогу, и - пойдет себе. Разве что остановится разуться, - обувку не испортить.
- ВЕрхом хочешь?
- Что?
- Через скалу?
Витька обошел яичного цвета мытый жигуленок, приткнувший морду в ворота крайнего дома, раскланялся с хозяином в старой нейлоновой куртке и лыжной шапочке, тот смотрел напряженно, удерживая на лице обязательную улыбку. Оглянулся.
Улица теперь сужалась там, откуда пришли. Прилипал к узкому хвосту светлый песок пляжа, а с другой стороны мамонтовый холм чесал его кустами. И по длинному тулову, расписанному рыжими ямами и рваными кочками, как в детской книжке про чудо-юдо рыбу-кита, натыканы были: машинки у ворот, собачки и куры, бабки у беленького магазина. Только не по рыбе, по змее улицы натыкана жизнь. И солнце, слепит глаза, зажигая мокрую спину дороги.
Витька увидел кадр, свет его, представил как это будет, ухваченное рамками, весь этот зимний блеск, такой сильный, что соль ветра выступит на губах тех, кто смотрит. И знал, если бы снял сейчас, стоя на пологом подъеме, перед крутизной, то зрители увидели бы, о чем думал, и тоже упали бы в прошлое, в каждого десять лет и, что там кому мама наливала на ужин, - молока? Чаю?

Дальше

Я уже когда-то извинялась перед теми, кто комментирует мои фотографии. Я не успеваю отвечать и, к стыду своему, иногда нахожу комментарии двухлетней давности. Иногда даже пишу на них "спасибо", хотя полагаю, это воспринимается как мое легкое сумасшествие.

 Степь лежала просторно, как рыжий воздух, хотелось идти и дышать ею, просто так, не глядя. Идти долго, не приходя никуда, и к людям не надо, а одному, оторвать все, что уже наросло позади горбом и не приклеивать то, к чему шел, не макать лицо в людей, среди которых - злой ангел Яша с темными кудрями. Бесконечности хотелось. Она ведь разная бывает. Эта, рыжая, с резким ветерком и далеким шумом моря, с размытым дождиками небом, устраивала его вполне. В ней были круглые кусты полыни, полегшая влажная трава и сиреневые пятна бессмертного кермека, дрожащего усохшими цветочками. В ней - натоптанная обочина грунтовки, с красненькой травкой спорыш, которую до сих пор шелушили клювами воробьи, перелетая от Витьки вперед и вперед, не понимая, что можно его пропустить и щелкать себе дальше свои воробьиные семечки. А может, им так интереснее. Слишком много еды вдоль дороги и просто есть ее скучно, а выпархивая из-под ног мерно идущего, чавкающего иногда грязными сапогами, - интереснее. Может, даже им не хочется превращать жизнь в жратву.
Витька шел, стараясь не наступать на размокшую глину, знал, налепится на подошвы и каждая нога будет по пять кило весом, далеко не уйдешь. А хотелось - легко, но чтоб степь не кончалась.
В широкой балке остановился. Море притихло, рот его захлопнули низкие холмы, заслоняя от ветра. И такие же холмы спрятали поселок впереди, который Витька увидел тогда с вершины холма. Но балка широкая, просторная, в ней - уют бесконечности, колыбель для неба. И - один...
Он вспомнил, как бегал месяц назад по такой же степи, но жесткой, выстуженной, грозящей на горизонтах зубцами лесных островов и недостроенных дач. И как он нашел там, в лесных когда-то краях, насквозь заселенных, - степь, кусок ее? Или не сам нашел, а нашли для него?
Тогда, в той степи были другой мужчина и другая женщина. Мужчины он боялся. А женщину очень хотел спасти, укрыть, завернуть в куртку и никому не отдать. Но она отдала ему куртку. Ткнула комок ему в живот, заставила взять, прямо в небе. Улетела сама, без него.
Витька примерился и сшиб сапогом рыжий длинный стебель. Тот надломился, повесил скелетик колоса, упрекая.
Сейчас летали бы вместе! Нашла кого пожалеть молчаливая девочка Лада. Карпатого, что всю жизнь ей искалечил! Посчитала, не имеет права летать с Витькой, пока в сердце носит ненависть.
Здесь тоже женщина, Наташа. Но, похоже, спасаться ей не нужно. А вместо Карпатого - Яша. Но Яшу он не боится. Устал бояться, надоело. И еще одно...
Запрокинув голову, посмотрел в небо, промытое ночным дождем. Странное небо среднего цвета, не белесое и не яркое, в нем просверками слюдяными - белые трещинки. То в одном месте сверкнет, то в другом, на краю глаза. И, как в стиснутой холодом московской зиме с грязными снегами на автострадах, отслаиваются от вселенной тончайшие плоскости, опускаются вниз, невидимые, только солнце лениво ведет по краешку пальцем луча, не боясь порезаться. И тогда в небе сверкнет и погаснет, чтоб сразу - в другом месте. Или придумал все? А просто в воздухе влага стоит взвесью и раздумывает, то ли туманом стать, то ли росой пасть на сонные травы...

ДАЛЬШЕ

Как истая дочь Марфы Неукротимой, чуть отойдя от наркоза, Рыжа дала чертей всем. А потом еще был укол, а после укола, как и положено в дни любого экстрима в родном городе, бахнула лампа и отрубился свет в квартире. То еще удовольствие, держа на руках орущую забинтованную котейку, искать свечу, подсвечивая себе крошечным фонариком, искать отвертку (потому что щит в подъезде завернут большим крестовым шурупом), выбегать на улицу, чтоб посмотреть на горящие у соседей окна, спотыкаться об черного кота, лезущего под ноги в черной комнате (и не верьте, что сложно найти черного кота в черной комнате, легко...), вывинчивать сгоревшую пробку (а Рыжа орет и брыкается на руках)...
Пробку дали соседи с отдаленного этажа, куда мамо постепенно дошла, звоня во все подряд двери. Как раз когда я уже приготовила кусок медной проволоки и под свечой собралась куда-то там ее крутить, чтоб меня таки тряхнуло.
Теперь Рыжа, сиротствуя, спит под обувной полкой и вывинтить ее оттуда невозможно. А поросенок Дзига, чей ранний сексуальный интерес послужил причиной столь внезапной кото-операции, безмятежно дрыхнет на царском месте, раньше принадлежащем сестре - на горке подушек, накрытых пледиком.

Фото сделано еще до описываемых событий.

 

   Они сидели на лавочке во дворе, смеялись и слушали, как играет на гитаре Серега, ах, Серега!.. Он носил кудри до плеч, расклешенные джинсы до середины двора и батники. Ушитые так крепко, что еле выдерживали пуговицы, и похож Серега в любимом своем батнике на расписанную красными розами змею.
Батник, по словарю, приталенная блузка или кофта, мужская и женская, с застежкой-планочкой и отложным воротником.
Как строен Серега в своем цветастом батнике, сидящий на лавочке со взрослыми девочками! И планочка-застежка была и дырки между пуговицами светили. А воротничок не просто отложной, концы его обязаны были быть длинными, как уши спаниеля и острыми, как уши овчарки. Когда задувал ветерок, воротниковые уши хлопали Серегу по щекам и их приходилось придерживать руками, а руки-то заняты! В них - гитара.

Тише люди ради бога тише...
Голуби целуются на крыше...

и дальше не помню, не помню и вдруг:

Палюбил Ромео - сын Мантеее-еки
дочь врага - Джульетту Капу-летти! 

И после перерыва, во время которого, отдав гитару Светке в мамином парике из стоячих скорлупой белых волос и в платьице таком коротком, что сейчас и нет таких (даже в Керчи - нет уже такого мини, какое носили взрослые девочки тогда, эхехе, и мини было минимальнее и клеша расклешеннее)), так вот, отдав мини-Светке с макси-ногами на супер-платформах гитару подержать, Серега встряхивал кудрями, пробегал пальцами по планочке батника, проверяя - не улетели ли пуговки, те три, что застегнуты в районе талии, потому что расстегивать батник принято почти до пупа, забирал обратно гитару, и...

В гавань заходили корабли, корабли
Большие корабли из океана
В тааверне веселились моряки, моряки
и пили за здоровье атамана!

Нежный возраст не мешал мне задумываться, а к чему в таверне - атаман, ведь не степь казацкая. Но я была занята, я ушивала клетчатую рубашку, делая на спине ее две длинные вытачки. И спереди тоже. Чтоб и у меня был батник. А вдруг я пройду по двору в своих первых взрослых босоножках на танкетке (до этого только сандалеты, те, что с первого класса меняли лишь размер) и Серега увидит...
Но я понимала - не увидит. Ведь моя рубашка из Детского Мира, даже ушитая вручную до невозможности вдохнуть, не имела воротника, чтоб висел длинными собачьими ушами. Увы и увы. И не было у нее таких чудесных острых манжет, которые надо было завернуть, чтоб края торчали углами. Да и вообще, он на малявок не смотрел. У него вон Светка в мини. И Галка в клешах. И Ирка в огромных красных бусах...

В дверях стоял наездник молодой, молодой
Глаза его, как молнии сверкали
Наездник был красивым сам собой, сам собой
пираты в нем узнали юнгу Гарри

Вот снова! На чем же он ездит, если он - юнга? Может он просто в отпуске решил поездить, на лошади... А в дверях он стоял прям с лошадью, что ли? А если он был наездником еще до морей, то сколько же лет было юнге?
Дальше была любовь и юнга оказывался не таким уж и юным, видимо, туповат был Гарри и карьера на флоте ему никак не светила, так в юнгах и прозябал.
Но за первую строчку о гавани - прощалось Гарри и Сереге все.







фото с сайта http://onua.com.ua/6902-mini-yubki-70-x-godov-36-foto.html

 Для портала Мегахаос по просьбе редактора я написала о том, как книгу писала.
А донецкий писатель Владислав Русанов brend_archer прислал мне ссылку на умопомрачительное фото 

 Спасибо прекрасной Дельте за подарок, она стала первым покупателем моей первой настоящей книги. Я теперь просто, как большая...
В Харькове, в книжном магазине "Букс", она не только ее купила, но и сфотографировала!

..

(две штучки на верхней полке рядом с желтой книжкой)
Цена в магазине 44 грв.

А в киевском инет-магазине "Якабу" книги будут после 20 января.
Вот снова ссылка на книги издательства "Шико" в этом магазине, они и без моей очень хороши

http://www.yakaboo.ua/ru/catalog/value/496763 

Кстати, там есть чудесный роман Александра Грина "Джесси и Моргиана"



Постскриптум: в одном прибывает, в другом, соответственно... Я бы хотела, чтоб сегодняшний старо-новогодний вечер сложился по-другому. Еще раз спасибо Дельте за то, что он не полностью пропал, а даже стал радостным.

Если кто не знает, как это - "безмятежно дрыхнуть", вот пример.
И теперь, глядя на Дзигу, я с трудом верю, что в сентябре приехали ко мне котяты крошечными, тощими (в маму Марфу телом удались) и шея у Дзиги была длинная и худая, как у страусенка.
Тогда, немножко поев и отойдя с дороги, оба поплакали и тут же проявили, как выяснилось, именно свои характеры. Рыжая ушла на сложенную одежду и там легла. Сама. Там и заснула. А Дзига тынялся по рукам и коленям, уже совсем сонный, долго еще капризил, на руках потом и уснул.
Красотка Рыжая сейчас худа, шнурок с виду, но увесиста, морду имеет эльфийскую, с огромными глазами, уши прозрачные розовые. На руки не взять, вылупив прекрасные очи, топырится лапами во все стороны и, извернувшись, рушится на пол. Сама! Все везде сама. И это везде - по максимуму. Рыжая храбро сбегает в коридор и там, ах, там запахи и еще одна дверь! А за ней!.. (за дверью на травке к Рыжей пришли знакомиться сто писят толстых дворовых котов и это даже для ее храбрости оказалось чрезмерно, позволила унести себя в дом, где и присмирела, на целых пять минут).
Дзига - ласкун и умник. Языком жестов владеет в совершенстве. Прийти, толкнуть лапой, показать, где и как надо его чесать, когда надо потискать. Сидение на руках выучил сам, можно диплом выдавать с отличием, и так он умеет сесть и эдак, и лапы сложить как белочка и в лицо носящему поглядеть с любовью к себе (вот я какой у вас, видите, да?) Удивительно красив, носит роскошный халат черного китайского шелка. Позы принимает царственные. Но если уж спит, то спит. Самозабвенно дрыхнет. Трусливее Рыжей. Возможно, от избытка ума. Ей-то, когда рвется на улицу, на все наплевать, а на морде написано "на дискотеку! на дискотеку!!"
Порабощение нас идет полным ходом, все больше мест в квартире обустраиваются в первую очередь для удобства котов, а мы уж как-нибудь, в прихожей, на коврике. Впрочем, коврик в прихожей - любимейшее место отдыха глянцевых подростков. Боюсь, нас туда не пустят.