Его мутило… Что-то там внутри отказывалось работать так, как надо, требовало сверхурочные и кричало о штрафе за сверхнормативные сбросы. Так бывает, когда переешь... И он даже потенциально был готов расстаться со всем этим, но что-то каждый раз останавливало, как если бы сомневался что правильно решил задачку, в которой из одой трубы вливается, в другую выливается… Он продолжал носить в себе свое беспокойное дитя, раздумывая над тем, а не поспособствовать ли появлению плода на свет: либо туда, либо сюда…

Ему представлялось, что он держит счетчик смерти, стартовый пистолет и готовится дать отмашку, запустить болид в сторону конца жизни… Нет конца без начала, а может ли быть начало без конца? Оставалось ждать, когда наступит час родов, выстроятся звезды, выбьет чоп на выходе…

Без перемен, все как обычно и это уже надоедало, а может просто означало стабильность: солнце, высушивающее слезы и наполняющее ими глаза, как и все хорошее, что рано или поздно заставляет о себе сожалеть, ветер с запахом песка и мух (ну или чем-то похожим на мух, по крайней мере, если бы мухи пахли, то они пахли бы именно так), море, вышитое шелком... Он сидел и думал о том, что ни о чем не думает, когда туманными образами и призраками отошли околоплодные воды, закружившись каким-то кривым подобием хоровода, отчего затошнило еще больше, иногда ему казалось, что некоторые призраки делали неприличные знаки, но он старался не обращать на них внимания…

Роды – работа на результат, неважно, будет ли на твоем лице улыбка или оскал, главное боль… Если больно, значит все идет так, как надо или просто что-то идет… Да, оказывается, даже боль может радовать, хотя ты и не мазохист и привык что боль и зло сидят за одной партой, но видимо, это было то зло, что идет во благо, а может просто смирение, когда вторая щека сама наскакивает на ударивший ее соседку кулак и останавливает его.

В голове слонами из мультика о Петрике Пьяточкине бегали мысли: «одне слоненя, друге слоненя…» Его бред всегда почему-то всегда был связан с детством, возможно потому что тогда фантазия неслась диким жеребцом по прериям, а не по ипподрому на кончике кнута законов физики, логики и прочих общепринятых вещей и явлений… Он фантазировал, а может и галлюцинировал… Тело била мелкая дрожь, морозило снаружи и жарило изнутри, его сечение не соответствовало напряжению проводимого им тока…

Захотелось курить… Закурил и тут же отвлекся на призрака, струившегося из тлеющего кончика сигареты, он показался джином, думал было загадать желание, но отбросил образ из-за его банальности и предсказуемости… Задумался, а курил ли он вообще или так, почудилось-показалось…

Было бы засечь время, как в шахматах: ваш ход, вернее ваш выход…

Улыбнулся…

Мимо прошли женщина с ребенком, ребенок хотел было подбежать к дяде с выражением лица, похожим на смайл, но женщина успела поймать его за руку и увлечь прочь от писавшего что-то в блокнот незнакомца: кто его знает, может… Пушкин, Болдин_еющий от осени, да мало ли кто еще, но точно не Толстой, поскольку последний не при_мир_ился бы со столь маленьким блокнотом…

Он свернул в подворотню, до подъезда пара шагов, мысленно уже дома. С досадой поймал краем глаза, что тень дома разрослась полипом, оказавшимся странным чуваком с винтовкой, ну или не с винтовкой, темно там было. …

- Гопота - поморщился. «Гоп-стоп, мы подошли из-за угла…» Хотя какой гопник с винтовкой будет шариться по улицам, не с руки как-то, бегать неудобно... Странный-таки чувак:

- Ты кто?

- Я… ангел – заканудил винтовочный, растягивая придыханиями слова. Подумал про себя: проповедник, что ли, а винтовка на фига, или че, так боится нести слово божее, что без «аргументов» ни-ни? Во дожились…

- Слушай, ангел, че надо-то?

- Смертный, я принес тебе дар неземной любви… - так, словоелейные обороты ангела явно говорили о том, что живым он его отпускать не собирается: во-первых, обозвал смертных, во-вторых, любовь не совмещалась с земным существованием, непорядок…

- Звать-то тебя как, ангел? – тянул время и потихоньку подходил ближе

- Много у меня имен – явно любил поболтать, ну точно проповедник, свихнулся только, и из любви отправляет ближних к Отцу небесному, в рай со словами «Тебя там встретит огнегривый лев, И серый волк, исполненный очей…». Или та был вол?: – Амур и Купидон – он еще и рифмует, память подкинула инфу о греческих корнях имен - не христианин, вот же ж подфартило, но становится святым Себастьяном не хотелось…

- Купидон, а где колчан со стрелами, крылышки, кудри юного ленинца и «абсолютно кривые ножки»? – но ангел по имени Купидон вскинул винтовку, только не учел, что смертный был уже слишком близко, и просто вывернул ее из рук, смачно приложив прикладом по ангельской головушке:

- Дурак ты, смертный – прошептал поверженный ангел и исчез…

- Черт, блин … Черт – чертыхаться показалось не к месту, но больше ничего не приходило в голову: Ангел, - попробовал позвать… Мир загулял кругами… Винтовка, а винтовка-то настоящая, повертел в руках: Черт!

Дома с ходу завалился спать. На утро абсолютно не хотел верить собственным глазам, смотря на черную сталь с резьбой в виде сердечек и прочей романтично-лиричной фигни…

Позже он не раз разбирал винтовку, протирал маслом, чистил, в ней был всего один патрон…

И этот патрон не давал ему спокойно жить…

Вообще он любил собак, хотя и среди них бывали лицемеры, но никого более подходящего подобрать не смог и, остановившись на дворовом псе с выразительными глазами и вечным вопросом в изгибе надбровных дуг, отправил подарок ангела полетать. Пес закрутился на месте, дико, по-волчьи, завыл и он уже было подумал, что издох, кляня себя на чем свет стоит, как мог поверить в ангела, принесшего любовь, но пес вдруг встал и с обреченным понурым видом пошел со двора…

С тех пор он часто видел пса, сидящего возле соседнего дома… А как-то раз увидел ее…

- Сучка, - нет, то была не собака, женщина, в такую можно было влюбиться и без ангельских подарков, но что творилось с псом, он подбегал к женщине, пытался лизнуть ее руку, отгонял зазевавшихся голубей, подпрыгивал так, словно пытался достать звезду с неба, и жалобно поскуливал, когда она пыталась кормить его бутербродами, а он складывал их возле ее ног и не ел даже когда уходила… Когда бы он ни проходил мимо, пес все время сидел на посту, высматривал свою любовь… Не раз думал, что на месте пса мог бы быть он, ждал бы бутербродов или когда соизволят почесать за ухом, поеживался: Нафиг надо? Впрочем, иногда закрадывалась мысль о том, что он утратил какой-то шанс, действительно профукал дар, пока зимой не увидел труп, околевшего пса…

Остановился, смотрел и уже уходя подумал вслух:

- Вот так вот… Любовь – такая, блин, штука либо она тебя, либо ты ее…

И ушел, не удивившись, услышав сзади старознакомое:

- Дурак ты, смертный…

...

Горизонт был горько-соленый, вернее настолько соленый, что аж горький, и из него широко расставленными глазами смотрел какой-то улит, назовем его Улит2. Нет, это не было отражение Улита, это был другой улит, уж что-что, а собственное отражение он знал (хотя бывало так хорошо выходил в отражениях, гораздо лучше чем в жизни)… Мысль о том, что в горизонте живут улиты, вместе с представлениями о мире расширила заодно и его глаза, что сроднило Улита с его горизонтным аналогом. И вот уже Улит и Улит2 смотрят друг на друга одинаковыми вытаращенными глазами. И тут появился Кузнец (не иначе режиссер фильма решил нарушить отсутствие движения в кадре):

- Это не горизонт, горизонт вон там, впереди – по его словам, то, что Улит называл горизонтом, было морем и оно не бескрайнее: – Там настоящий горизонт…

Улит, словно с сожалением отвел глаза от другого улита и сказал:

- Нет, это горизонт… Понимаешь? - Зачем он попросил понимания? Неужели ему это было нужно, не просто осознать это самому, но и чтобы его поняли другие… Он нашел свой Горизонт, горизонт пах йодом и смотрел на него глазами другого улита. На самом деле он нашел даже больше, он понял, что у каждого есть свой предел, то, что ты не можешь оползти, перепрыгнуть, преодолеть даже если переплывешь море на том, что называлось не менее странным словом «корабль». Ему был заказан путь в горизонт-море, А Улиту2 - путь в горизонт-сушу, они оба шли к оному горизонту, чтобы понять, как много между ними общего (по большому счету, общего-то всего полоса прибоя на песке и форма тела) и насколько они различны даже в общем (естественно, они ведь по разные стороны)… И в то же время перед горизонтом все равны, хотя он и выглядит по-разному, а оттого между всеми есть равенство… Но чтоб понять это пришлось так часто падать и подниматься, преодолевать (по версии Кузнеца – оползать) препятствия, а результат один и так ли важен после этого сам путь? Улит на секунду опечалился, подумав что путь собственно ничего не значил, но потом припомнил себя еще некоторое время назад и со всей ясностью увидел, что раньше вообще понятия не имел о горизонте и что невозможно узнать горизонт, пока не попробуешь его на вкус.

- Да ты просто сдал… – закричал Кузнец, но конец его фразы съел воздух, так как от избытка чувств он как всегда подпрыгнул. Когда спустился на землю, Улит по-прежнему улыбался. Может не расслышал, удивленно подумал Кузнец… И тут Улит заговорил:

- Я понял, смысл не в том, чтобы все время куда-то идти, что-то преодолевать, смысл в том, чтобы познать горизонт и научиться его использовать – дала о себе знать практическая жилка Улита – пока ты идешь к горизонту, ты отодвигаешь цель вперед, и, заверяю тебя, ты так никогда не достигнешь цели, потому что горизонт вот он и он недостижим…

Как же Кузнецу захотелось спорить.

Но Улит показал на Улита2, пояснив:

- Он приполз оттуда и сказал, что горизонт здесь, я тоже вижу здесь горизонт. Почему ты думаешь, что мы оба не правы, а ты прав?

Кузнецу нечего было возразить Улиту, но лишь потому, что он наконец понял, что Улит нашел горзонтУлит, а ему нужно отыскать горизонтКузнец, а горизонт Улита никогда не станет горизонтом Кузнеца И даже если вы раки, у вас разные горизонты и это глупо отрицать, ведь он шел с Улитом одним путем, но каждый из них как оказалось видит свой горизонт

Хотя… Вы не знаете, а в море водятся кузнецы?

...

И они пошли, вернее Кузнец восторженно прыгал и шмякался об землю, а Улит полз, хотя вскоре Улиту стало казаться, что это уже он, а не Кузнец, то падает вниз, то поднимается вверх. Как оказалось, к этому не так уж сложно привыкнуть. Он словно сравнялся с Кузнецом, и теперь они оба то взлетали вверх, то падали вниз, хотя и в разное время… Надо сказать, что Улит не удивился бы, если б узнал, что и Кузнец стал ощущать, что Улит прыгает вместе с ним.

- Так может, варясь в одном котле, раки не стают похожими, но им так начинает казаться… - Мысль выглядела слишком громоздкой и Улит предпочел думать, что они все-таки равны, но равны в результате и цели (как все-таки хорошо, когда цель и результат совпадают!), ведь оба двигались к г-о-р-и-з-о-н-т-у.

В промежутках между слизеточивыми движениями, а может во время своих мнимых прыжков, Улит мечтал о дне, когда он увидит своего бога и вознесет ему благодарную молитву, ему казалось важным непременно поблагодарить и он тщательно фиксировал все, за что он хочет сказать спасибо (даже закрадывались идеи о зарубках, узелках на память или на худой конец изобретении письменности или намушленной живописи).

Кузнец говорил, что вся прелесть в самой дороге и пытался втолковать Улиту, что препятствия нужно не оползать, а преодолевать, брать на абордаж, но Улит лишь улыбался, качая головой, отчего казалось, что ему известно что-то такое, что Кузнецу ни в жизнь не понять, хотя на самом деле Улит просто слабо представлял значение слова абордаж, но не желал в этом признаваться, так как это подтачивало, а может и вовсе нивелировало значимость его идеи о том, что на самом деле оба они именно преодолевают препятствия, но каждый доступным ему способом, и если ты не прыгаешь, зажмурив глаза, завидев преграду, то это вовсе не значит, что ты пасуешь перед трудностями.

Улиту, честно говоря, хотелось бы распланировать их путь, потому что план похож на спасательный парашюта на убежище в бурю, в нем можно спрятаться и даже заблудиться (последнее это уже отрицательная сторона плана). Однако планирование в данном случае было вряд ли возможно и где-то в глубине своего желеобразного тела, которое при термической обработке начинало напоминать куриное мясо, Улит понимал, что это даже к лучшему, что все верно, что не может быть маршрутной тропы, фарватера к богу, нельзя запланировать божественное откровение, как и невозможно отмахнуться от приступа веры, религиозного экстаза, когда видишь свое перевернутое искаженное отражение в капле росы, понимая как это тем не менее прекрасно, и как невозможно не благодарить бога, когда чудом спасаешься, выскальзывая из клюва голодного гуся.

Немного напрягало Улита то, что Кузнец не мог четко сказать, когда же они доберутся до горизонта, но в то же время, не относиться же к Кузнецу как хрустальному шару гадалки на ярмарке да и знать будущее не так уж хотелось, потому что тогда это будущее неумолимо станет настоящим, из-за которого он будет переживать, вокруг которого будут крутиться его мысли, но куда же в таком случае денется настоящее? Все-таки, в улитках могло помещаться ограниченное количество времен…

Как-то проснувшись утром, Улит не обнаружил рядом с собой Кузнеца и словно его жизнь была фильмом, в сценарии которого рассыпаны подсказки, понял, что такой расклад явно связан с горизонтом. И что бы вы думали, он оказался прав… Вот он уже видит Его, не прошло и полдня как он дополз до него. Он был синий (или зеленоватый, иногда даже белым, а местами прямо черный, но это неважно) и не заканчивался, а просто загибался как молодой вкусный лист где-то далеко, нависая уже над головой…. Улит вяло подумал:

- Он что все время был надо мной, а я к нему так долго полз… - Это сомнение в целесообразности его хаджа, несколько остудило пыл Улита и он решил прежде чем делать окончательные выводы попробовать горизонт на вкус (хотя откуда ему было знать, какой у горизонтов должен быть вкус, это ведь была его первая встреча).

… (это Улит еще немного прополз)

… .. …. .. (еще немного)

.  ..

Он смотрел на мир глазами, в которых можно было прочитать пару статей из журналов типа Космополитан или Птюч, и увидеть законы мироздания в действии, а его мысли походили на скоморохов, такие же ярко-расписанные, но глуповатые, впрочем этим-то они и привлекали, вертясь персонажами детской карусели, повторяясь снова и снова, но не оставаясь на месте, в общем он был самым обычным Улитом.

Он часто восторженно думал: какие же мы все разные! (Но кто не думал?!) И краснословья ради добавлял, что различия эти вроде оберток на конфетах, вроде ряби на песке морского дня. А может общие черты и были, вроде все мы варимся как раки по весне в одном котелке… Если бы он знал, что такое шахматы, то непременно проассоциировал саму жизнь и наши роли в ней с шахматной доской и жизнью шахматных фигур: есть законы, которым мы подчиняемся, есть границы, за которые мы не выходим, иначе…, иначе выйдем из …, из игры. Или нет?

Его знакомый Кузнец был тем, что называют конь, но плюс к тому умел откидывать коленца (и даже ляжки). Он сигал вверх, с силой выпрямляя неестественно вывернутые назад ноги, и кричал, вопил (может и от страха):

- О! Небо! Какое небо! Это что-то! - картинно застывал сверху и стремительно валился вниз, от чего закрадывались мысли, не стало ли одно из таких приземлений причиной необычных изгибов его конечностей.

Оказавшись на земле и немного оклемавшись, роняя слезы умиления (а может и боли) полз и шептал, словно в экстазе (а может и шоке):

- Трава, это дар! Как она пахнет!

А потом снова в небо, и опять на землю, словно трава была дурман-травой, а небо – веселящим газом. Он был из породы восторженных, которые всем бурно восторгаются, при чем для восторгов, как и для разочарований реальные поводы особо не нужны, мы всегда можем их придумать. Однако, все что уже сказано про Кузнеца не так важно, по сравнению с тем, что это именно он рассказал Улиту о том, что называлось скучным словом «горизонт», но было столь же недостижимо, необъятно и оттого великолепно для Улита, что ради него хотелось… жить. Горизонт незаметно стал богом Улита и верой в его красоту, силу, мудрость он сшил разрозненные картины своей недолгой улиточьей памяти (хотя улиточья синоним медленная, тогда как медленная память может быть недолгой?!). Иногда ему казалось странным, что такой бог выбрал своим глашатаем безбашенного Кузнеца, но спорить с богом – это последнее дело, тем более что (тут уж ничего не возразишь мудрости бога) именно Кузнец смог поселить в Улита веру. Хотя сам Кузнец явно был не монархистом, то, что называют, без царя в голове, Кузнец имел целый пантеон (что-то по типу Верховной Рады) богов, от бога Алычового цвета осенних листьев, до бога Ядовитых волосков на гусеничном теле. Впрочем, Улит не раз думал, что за всем этим стоит один и тот же бог, просто у него много обличий (типа представитлей), а Кузнец так стремительно всем восторгается, что просто не успевает соединить разрозненные картинки. Улит не спорил, но предпочитал целостное видение, он вообще был очень цельным, в отличие от Кузнеца, который мог и ноги отбросить, но на то он и Кузнец ему ноги отбросить – в гроб не сыграть.

Постепенно Улит начал мечтать лишь об одном: узреть бога, воссоединиться с ним не только мысленно, но и зрительно (тут зародилось понимание к людям, малевавшим иконы) и с трепетом стал смаковать, как лист винограда, мысль о хадже, выбрав в проводники Кузнеца, хотя они и не сходились характерами, да не в характерах дело: маслом надо мазать хлеб, овощи хороши в виде оправы к хорошо приготовленному мясу, характеры могут быть разными, главное подходить друг другу в своих ожиданиях. И ничего что один из вас возносится к небу, все равно он всегда возвращается к вам, на землю... Разные мы разные, да только котелок (ну тот, в котором еще раки) один на всех…

Что такое настоящая осторожность? Неужели это то, когда повторяешь скороговоркой, не вполне осознавая даже от чего предостерегаешь: - Осторожнее, пожалуйста, будьте осторожнее? Он был на сто процентов уверен, что нет, но все же споро перебирая лапками продолжал повторять: - Только осторожнее, да осторожнее же - одно и то же, словно слово могло быть щитом, что вряд ли, скорее уж произнесенный вслух призыв к осторожности мог призвать, привлечь, притянуть какую-нибудь близко проходившую опасность.

Но когда ты красное пятно в белой соляной пустыне хочется испытывать хоть какую-то близость к осторожности, хотя бы к слову, которое ее обозначает, если уж не к ней самой. Надо сказать, что красный цвет был выбран божьими коровками тоже из позиций безопасности. Оставался лишь вопрос, насколько это было эффективно, ведь вместо отпугивания врагов такая окраска, напротив, обращала на себя внимание: - Эй, не пролетай мимо, смотри здесь есть еда, да еще и еда в красивой красной упаковке. Впрочем, может на красный блеск надкрылков подтягивались и друзья, но ведь часто изначально, а иногда и позже, не скажешь наверняка, кто друг, а кто враг. В общем, безопасность была под большим вопросом.

Из соображений все той же безопасности он полз исключительно днем, видимо для того, чтобы видеть пред смертью, что стало ее причиной, ведь самой причине он вряд ли мог что-то противопоставить. Вообще-то по всему выходило, что безопаснее было бы ползти ночью, но ведь это совершенно нелепо звучит: безопасно передвигаться в незнакомой местности в темное время суток. Однако же, ну согласитесь, от темноты все больше проку, так как не только вы не видите опасность, но и опасность не видит вас. Однако мы, как и божьи коровки, устроены престранно и тянемся на темных улицах к людям, которые фактически являются единственным источником опасности в скованном ночью городе, нам главное знать, что нам авось придут на помощь, хотя по степени вероятности этот авось столь же надежен как небось пронесет, на который вы надеетесь, уходя с центральных улиц на привычные дворовые улочки.

Видимо для того, чтоб как-то оправдать его пристальное внимание к осторожности, чтобы он мог воскликнуть: -Я же говорил (хотя такой случай ему и не представился) – появилась опасность. Эта опасность имела все признаки бетонной плиты и быстро надвигалась, он тоже быстро бежал, возможно, за осторожностью, но осторожность, если это вообще была она, бежала быстрее, так как опасность все-таки его настигла подленько, со спины. В следующую секунду он почувствовал как опасность навалилась на него. Что он, такой неосторожно маленький (раньше ему всегда казалось, что маленький размер говорит об осторожности) мог противопоставить опасности с ее бетонной непреклонностью? И все же в последнее мгновение он ловко перевернулся на спинку и отжал со всей силы все свои шесть лап.

Теперь опасность давила, но и он давил, казалось, они давили друг на друга с одинаковой силой. Если опасность постоянна, не меняет силу и знак заряда, с которым прикладывается к вашим чувствительным местам, то к ней можно привыкнуть и научиться сосуществовать рядом и даже вместе с ней, но не в данном случае, он продолжал отжимать ногами бетонную плиту, чтобы сохранить себе жизнь, но та жизнь, которая оказывалась ему доступна в такой позе была, откровенно говоря, малоприятна: постоянное физическое напряжение, никакого отдыха и никакой еды. Он раз за разом вспоминал азбучную историю про двух лягушек и крынку молока и продолжал держаться и держать опасность на жизненно необходимом для себя расстоянии. До последней капли жизни, выходившей из него с потом, он держал оборону против опасности, он был предельно осторожен как сам того и хотел, но рано или поздно все заканчивается, в данном случае рано закончилась его жизнь, а поздно закончилось время опасности. и вот его уж с нами нет, лапы прижались к маленькому тельцу, а опасность продолжает стоять.

Неизвестно, что бы он сказала о подлинном значении слова осторожность, если бы узнал, что после того как он перестал держать плиту она осталась недвижима. Оказалось, что держали ее вовсе не его слабые лапки, а камень, на которые она упала. Но кто скажет, что он не был осторожен?

яанз ен ,ьширев отч ,теавыБ ырев юинанз тен - ьшеанз А (?яатявс) яапелс арев отч ,теавыБ ырем зеб - еьнеджулбаз А ястяор ,яьненмос ястядолП юунтищаззебан ,урев аН ,ястядас меьфирг мындолоГ !юьладап йе ьтавыб ен оН

Бывает, что веришь, не зная А знаешь - нет знанию веры Бывает, что вера слепая (святая?) А заблужденья - без меры Плодятся сомненья, роятся На веру, на безащитную Голодным грифьем садятся, Но не бывать ей падалью!

НЕОБАЯНОСТОПАН® LOL ЙоП
Таблетки
ЛИСТОК-ВКЛАДИШ. ІНФОРМАЦІЯ ДЛЯ ПАЦІЄНТА

Прочитайте уважно цей листок-вкладиш перед тим, як розпочати застосування препарату!

Зберігайте цей листок-вкладиш. Вам може знадобитися перечитати його неодноразово, особливо підчас самого застосування препарату.

Якщо у Вас виникнуть додаткові запитання, будь ласка,  проконсультуйтеся з Вашим  лікарем.

Цей препарат призначений особисто Вам, і не слід рекомендувати його іншим особам. Це може завдати їм шкоди, навіть якщо симптоми їхнього захворювання подібні до тих, які спостерігаються у Вас.

Склад лікарського засобу:

діюча речовина: 1 таблетка містить баян 0,0095 г, екстракт стопану сухого 0,0200 г, адвертки (в перерахунку на діючу речовину) 0,2000 г ; допоміжні речовини: минусдан, фтопкулит, аццтой харчовий.

Лікарська форма. Таблетки.

Фармакотерапевтична група. Протибаянний відволікаючий засіб.

Показання. Препарат застосовують для зменшення та усунення потягу до баянів у будь-яких формах баянопереглядів, боянопостів внаслідок переключення та концентрації уваги пацієнта на місце, яким він тягнувся до баяну.

Протипоказання. Не виявлено, можлива індивідуальна підвищена чутливість до адверток. Небажано застосовувати під час вагітності та в період лактації.

Застереження при застосуванні. Лікування препаратом заборонено в громадських місцях.

Взаємодія з лікарськими засобами.

Якщо Ви приймаєте будь-які інші лікарські засоби, обов’язково повідомте про це лікаря.

Дія засобу гальмується гальмами пацієнту.

При одночасному вживанні засобів, які пригнічують антигальмовий центр головного мозку, можливе уповільнення антибаянного ефекту та погіршення нервового стану пацієнту, у важких випадках можливі випадки самогубства.

Спосіб застосування та дози. Дозу та тривалість лікування визначає лікарем з урахуванням важкості захворювання. Призначають Баяностопан внутрішньо ректально по 1 таблетці після приступу, введення здійснюється за допомогою адвертки, довжина частини для введення підбирається лікарем індивідуально.

Побічні ефекти. Не виявлено. У разі появи будь-яких небажаних відчуттів порадьтеся з лікарем!

Термін придатності. Не обмежений. Користуйтесь на здоров’я.

Умови зберігання. Зберігати у доступному для дітей, дорослих, зручному та захищеному від хворих місці.

Упаковка. Таблетки № 6, № 10 у контурній чарунковій упаковці.

Правила відпуску. Без рецепта.

Назва та адреса виробника. ВАТ “Сумісне підприємство LOL-йофлудерс протекшн & Amicus компани.

З питань придбання звертатися за адресою:

http://narod.i.ua/user/390302/profile/

Его птичья жизнь мало чем отличалась от человеческой: все те же поиски пропитания и крова, разве что раньше потребности в пище и жилище удовлетворялись в более изощренной форме, хотя, будь он человеком, жить в расщелине скалы над морем ему показалось бы более экзотичным, чем птице возможность переночевать в квартире. И скажу я вам, не только человек может привыкнуть ко многому, но и птица. И он привык к тому, что есть определенный уклад жизни, по которому нужно рано просыпаться, кричать, закладывая очередной вираж в небе, выводить птенцов. Бывало в нем просыпалось что-то от его прошлой жизни, но ненадолго, и он, запнувшись, поднимался, чтобы идти по дороге своей жизни словно лошадь, запряженная в конку, которая может скакать резво и истово по любой тверди, но идет медленно и понуро, потому как сзади нее вагон, а он ходит только по рельсам. А кто из нас не лошадь, скажите мне? У лошади - конка, у птицы - закон притяжения, у нас и то и другое, и правила общежития, и физиология. Став птицей, он избавился от необходимости соблюдать некоторые правила, но принцип мотивации остался: он ел, потому что хотел есть и должен есть, чтобы жить, он летал, потому что у него есть крылья, потому что в небе меньше врагов и потому что там наверху больше еды, а это помогает выжить, он обзавелся потомством, чтобы продолжить жить в них, он все делал для жизни, но для чего он жил? Странный вопрос для птица… А для человека? Жить, чтобы жить? Согласно законам логики нельзя дать определение понятию через само себя, а согласно законам жизни? Но птиц об этом не думал, ведь такие размышления не вызывались естеством, требующим тепла, пищи, света, а не логики и смысла, и это значительно упрощало жизнь. Это тот случай, когда проще не значит хуже…

Однако и здесь, в этой новой жизни было нечто, для чего не было очевидной причины, если не считать достаточной причиной чувство счастья: у людей и птиц разные раздражители центра удовольствий, но сами ощущения роднят и человека, и птицу. Теперь он жил в небе, но потребности его были приземленными как никогда доселе и все же в его жизни была Она, яркая, ослепительная и манящая, зовущая, а может зазывающая… Зачем? Чтоб было хорошо… Куда? Туда, где есть счастье… Глупо? Возможно, в счастье от ума вообще мало, хотя и ум и ощущение счастья - плоды нашего мозга…

Всем ясно, что воробей не может сесть на воду, так же всем понятно, что Ею нельзя обладать, ею можно наслаждаться, все что угодно, но ее, извините за двусмысленность, нельзя иметь. Неизвестно, что подействовало на птица, может какие-то его старые привычки, но как-то он отказался остановиться там, где останавливались остальные, он захотел больше, больше чем получают все или же больше, чем предназначено именно ему, но больше. Был ли он несчастлив, не получая большего? Очевидно, что не более несчастлив, чем все. Было ли ему жизненно необходимо получить больше? Предельно ясно, что жизнь продолжалась бы и без этого. И тем не менее, он не остановился. Сначала свет рос, ярчал, из желтого превратился в белый, пока не наступила полная темнота. Неужели абсолютный свет - это мрак? Нет, просто он ослеп. Но он не остановился, теперь его манило, обволакивая и притягивая, тепло, тепло, перерастающее в жар. Но и это не заставило его остановиться. И вот теперь пришел черед умирать для птица: он просто сгорел, обнимая крыльями как руками 500-ватовую лампочку.

Весело, правда? Сначала он был человеком, потом птицем, но оба они так и не научились понимать, что не все законы, инструкции и предписания, данные кем-то, глупы. Его смерть – это не наказание за нарушение правил, просто некоторые правила, стереотипы, традиции существуют нам на благо, они не обман, не клетка, это необходимое условие жизни, они ее дети и как хорошая мать, она защищает их. Жестоко? А кто назовет жестокостью выклеванный глаз разорителя гнезда?! Жизнь учит нас, хвастаясь своими детьми, она приближает нас к себе, дается нам в руки, чтобы мы посмотрели, как они прекрасны, а если мы не обращаем на ее детей внимание, теряет к нам интерес.

Теперь крыльев не было, он больше не сможет лежать на воздушном потоке, рассекать воздух острым как лезвие крылом. Обидно? Отнюдь, зачем куда-то лететь, зачем нужны крылья, если здесь, сейчас и руками так приятно обнимать любимую… ведьму?! Всегда ли можно иметь больше? Да, вероятно... Но нужно ли?!

Он очнулся резко, внезапно вывалился из сна или даже забытья, осознавая, что летит… Мозг бешено заработал, будто искупал вину за то, что молчал пока все это закрутилось: под ним иллюстрациями из учебника по планиметрии теснятся крыши и дороги, значит он в небе, но невысоко. Но как же он летит, зачем, почему ничего не помнит? Вопросы-вопросы, такое впечатление, что он изучает иностранный язык и тренируется в составлении абсолютно дурацких вопросительных предложений. Одновременно прислушивался к ощущениям: ветер не свистит, тело словно в скафандре и он машет руками: - Черт, каким руками, нет рук, он машет крыльями!

Стоило задуматься, откуда он знает, как ложить крыло, тело перестало слаженно работать, а ветер смирительной рубашкой заломил руки, т.е. уже крылья за спину, включилась функция зума и прямоугольники с линиями снизу начали подпрыгивать к нему… Сердце бешено колотилось, к горлу подкатывала тошнота, некстати вспомнил, что раньше его всегда укачивал в самолетах… Осталась, правда, надежда, что ему это просто снится, да только ущипнуть себя было нечем… Ну вот и все…

Возможно, на этом история и закончилась бы, потому что «я мыслю, значит существую» справедливо лишь в случаях, если ты при этом действуешь,а в данном случае еще и поддерживаешь совместимую с жизнью высоту... Но к счастью для тех, кто не любит плохие концы, монолог его мыслей постепенно затухал и вместе с тем просыпались инстинкты, и вот уже крылья заученно поднимались и опускались, опираясь на воздух, мягко вводили в высокое небо ставшее похожим на суппозиторий тело... Он летел. Летел как птица. Есть хоть кто-то, кто ни разу о таком не мечтал?! Разница лишь в том, что он теперь и был птицей.

- Чертова ведьма… - это была последняя мысль и она была о ней, правильнее сказать о Ней. Ему даже не стало обидно, что в последний миг, пока он еще мог думать, он думал о ней плохо, обвиняя и проклиная. У него не было сожалений, что в это мгновение у него перед глазами не прошла вся его жизнь (не такая уж плохая), он просто не успел, в нем победила птица, впрочем, это не так уж плохо, я имею в виду, иногда что-то не успеть, особено если оно способно принести только разочарования, да и, технически, он ведь еще не умер…

(продолжение следует)