Глубокая имперская сакральность сошлась в тяжелом и потном противостоянии с еще более глубинной сакральностью хлеба насущного. Стоят друг против друга, зло хмурясь, чувствуя свою полную несовместимость.

Так в 85-ом незабвенном году смотрели друг на друга постаревшая модель маразматического социализма и древнее рабское право на водку. Тогда победила, в конце концов, водка. А теперь?

Вот, идет себе идийот в мантии королевской и спотыкается на ровном месте. Логика исторического развития называется. Не может идийот не споткнуться. Никак.

А иначе кто объяснит - какого хера еblo затронуло древнейший архетип спецурными руками, Оно ведь, если по уму, должно его десятой дорогой обходить...

На втором месяце учебки в 81 году, когда масса моего тела уменьшилась до нижней точки, а сосание в желудке стало нормой жизни, я при выходе из столовой, со стола, незаметным движением руки переместил со стола в карман два кусочка черного хлеба. Была суббота. Но сержант чужого взвода таки заметил, заложил тут же моему сержанту, и... томный вечер с просмотром кинофильма о советских буднях для меня отменился. Вместо этого я драил три часа ленинскую комнату - чтобы блестела, как у Ленина яйца.

(фотоинет)

Иногда ничего не делать - так же плохо, как и переусердствовать. Джим валялся на диване уже третью неделю, законно считая, что мир прекрасно справится с поставленными задачами и без него. За окном тем временем дождь и слякоть поменялись местами с июльским зноем, по утрам не давали спать громким воркотанием тучные английские голуби, а Джим все смотрел в потолок и размышлял о том, как хорошо бы было, если бы ничего не было.

Но сегодня, после того, как на ратуше пробило полдень, кто-то стал настойчиво звонить в дверь. Джим сделал вид,что дома никого нет, однако звонки не прекращались. Тогда он встал и, тихо матерясь, открыл дверь. За ней оказался неизвестный мужчина в расцвете сил, с блестящим жетоном на груди.

- Здравствуйте! Мистер, как вам вода из крана? Трубы у вас не прохудились?  - улыбаясь, спросил он.

Джим посмотрел на гостя. В Джиме просыпалось чувство несогласия с необходимостью решать что-либо. Он вежливо ответил:

- Я не пью воду из крана. Я пью темное пиво. От него лучше "просветляется" в пузыре, чем от воды.

- Хорошо! - согласился мужчина. - Усложним задачу. Как вы смотрите на то, чтобы в этом году поменять турбину?

- Положительно. Но только не за мой счет. - ответил Джим.

- Отлично. Так и запишем - жилец такой-то квартиры за то, чтобы вода была направлена на путь истинный, исходя из его, жильца, свободного желания, без давления со стороны, при свидетеле. Кстати, вы не хотите исповедаться? Сегодня это бесплатно. Корпорация все берет на себя.

- Я вышел из Корпорации! - сказал Джим. - Мы с ней не сошлись в цене моего личного участия.

- Печально, печально... - гость изобразил на лице большое сочувствие.

- Я знаю. Но я перестал считать действие решительным фактором. Я ушел в долгосрочный отпуск. В зоопарк буду ходить, или... в оперу.

- Не советую. В опере вам сегодня не понравится. В опере идет перестрелка. Уже полгода "Годунова" ставят. Андеграунд. Что-то вроде зрелищ в древнем "Колизее." Но если у вас крепкие нервы, то конечно...

- Ладно, как-нибудь сам разберусь. У вас есть мое согласие, а у меня - уверенность в качестве воды.  Мистер, всего вам хорошего!

- И вам также!  - гость приветливо помахал рукой.

Джим закрыл дверь. Зашел в кухню, открыл холодильник. В нем на полках шеренгами стояли бутылки с пивом. Он взял одну, откупорил и сделал большой глоток. Пиво не принадлежало Корпорации. Его делали кустарным способом в горах подпольные конгрегационисты по старинному рецепту.

"Мы все умрем" - подумал Джим. - "А Корпорация останется. И эта вода, и новая турбина. Все, что создается руками несвободных людей. Корпорация удерживает восприятие. Но что такое восприятие? Статично ли оно? Не продают ли они воздух по завышенной цене? Корпорации нужен этот мир. Его стабильность. Но нужен ли он мне?.."

Химическое вещество стало действовать. Джим закрыл глаза...

...Он выходил на красную, от распустившихся тюльпанов, поляну. Звучала боевая флейта. Навстречу ему шли стройными рядами прекрасные девы. А за ними искрилась золотом на солнце колесница. Он готовил вожжи...

Джим начинал с чистого листа новый, принадлежащий только ему, день. День обещал быть знойным...

(фото Якубенко)

Сижу в клетке, смотрю, как любовь расползается пятнами по комнате. Сумерки. За окном тоже клетка, большая - глыбы льда в эпоху кайнозоя. Мне дверь туда не отворят. Я замкнут многослойностью бытия. Бог мира спрятал лучи в темных подвалах лжи, а Бог света еще не проснулся от сладости сна.

Катька говорит:

- Все такие интуитивные, шо я просто не могу.[ Читать дальше ]

(фото Якубенка)

Приемник с претензией на радость сообщил:

- М*яке кресло, чашечка кави, добра цигарка... та щось мені не вихватає!..

А именно - грузовика от популярного производителя КАМАЗ, который срочно ждет своего покупателя совсем недалеко, в Одессе.

Капитолина Ивановна даже не рассмеялась. Она хорошо понимала язык маркетинга и знала, что именно таким образом  можно всучить зазевавшемуся обладателю лишних червонцев товар, который потом некуда девать.

Жизнь у Капитолины Ивановны удалась. Ей, блондинке чуть-чуть за сорок, было чем гордиться. Небольшая, но крепкая империя недвижимости, дом за городом, вилла на Лазурном берегу, дочь, подающая надежды в спорте.

Тем не менее успешная вумэн нажитым добром гордилась не настолько сильно, как своим телом. Сказать, что оно было у нее безупречным, значило - только слабо намекнуть. Элегантный дресс подчеркивал все, что можно было подчеркнуть. Одинокая, высеченная из драгоценного камня, фигура в огромном окне небоскреба.

Капитолина Ивановна подошла к трюмо и придирчиво осмотрела себя. Пышные белые волосы были ее, а не плодом мастерства дорогого парикмахера. Строгое отточенное лицо казалось холодным, но большие глаза голубого отлива и не думали скрывать взрывную сексуальность, для регулярных выбросов которой она содержала капризного Жоржа, парня тридцати лет, похожего на Делона в молодости.

Вообще-то Капитолина Ивановна была помешана на этом французском актере. Еще с детства. В ее кабинете портрет Делона в образе галантного преступника висел прямо на стене за креслом. Он для нее был неким воплощением успеха, сексуальности и наслаждения в жизни. Месяц назад она уговорила парижского художника познакомить ее с великим актером.

Они сидели вместе в ресторане, Капитолина подавала Делону недвусмысленные сигналы, но актер реагировал вяло. Годы как-никак. Теме не менее на данный момент адвокаты активно готовили брачный договор, учитывая интересы обеих сторон.

Женщина вынула из сумочки несколько таблеток. Ее беспокоили боли в желудке. Но ничего серьезного. Она проверялась. Скорее всего боли на нервной почве. Бизнес требовал стальных нервов.

Капитолина Ивановна запила пилюли водой. Открыла ящик стола, взяла оттуда маленькую коробочку. Открыла ее. Долго смотрела на старый дешевый кулончик в виде алого паруса, на котором было высечено - "Линочке от Костика". Это была единственная вещь в кабинете, которая имела ценность, независимую от стоимости. И если бы пришлось, то Капитолина, не задумываясь, за нее отдала бы весь этот дорогой офис со всеми потрохами. Воспоминание о Костике, когда-то чуть не угробившего ей жизнь, от которого она ушла однажды, почему-то никогда не покидало  ее ум. Костик не был похож на Делона. Скорее на алкаша с улицы.

Костик любил ее. Сдавал бутылки, одалживал деньги, подрабатывал на рынке. Она училась на экономическом, а он каждый день носил ей пончики на переменах. Ему было все равно во что одеваться, где жить и как. Он не зависел от стоимости.

"Ну, все-все!" - строго сказала себе Капитолина Ивановна. - "Жизнь надо прожить так, чтобы не было потом мучительно больно...". Она любила повторять эту фразу. Только не помнила - откуда ее взяла. То ли из школьного учебника, то ли из любовного фильма.

Катька шла домой в табор с большой надеждой на любовь.

Луна сверху светила мертвым цветом. Узкая улочка петляла, словно заяц, между высокими серыми кустарниками, где-то издалека пел о душевном аккордеон, а на сердце у Катьки было легко-легко. Ей хотелось жить, петь, летать, далеко-далеко, где можно плакать-смеяться сколько влезет, над собой, над вселенной, над своими мечтами...

Вдруг в ночную мозаику теней включился саксофон. Черное, от слез, небо глотало протяжные звуки, прятало их за маленькими яркими точечками в больших карманах тяжелого мрачного балахона. И тогда Катьке стало страшно. Она вспомнила, что в фильмах Кустурицы тоже бывает слишком много странности и цыганской музыки, потом действие упирается в мистику - и все, конец.

А с другого конца улочки шел навстречу Катьке негодяй - местный безродный гопник Костик. Нес в душе своей противный дух свободы, для себя. И против всех.

О, лучше бы этого никогда не было! Ибо не знаю, как дальше поведать вам о том, что неизбежно всегда при столкновении воды и огня. Встретились в темном месте при полной луне две обнажившиеся  правды. И... не вынесли такой встречи. 

Вынул Костик свой аргумент, чтобы понизить возвышенность вибраций в Катьке. И... упал посреди пахнущих розовых кустов, посреди мира и нереализованных стремлений, выливая в землю черную от луны кровь. Ибо не ходила никогда Катька в люди без ножа из столового серебра, подаренного ей старым ромом Джанго. 

После этой ночи Катька стала взрослой. Она твердо решила, что может выйти замуж за Джуру, самого красивого парня в таборе. Ей очень захотелось повторить старую романтическую историю, увиденную в телевизоре про карпатских цыган.  

(фото Якубенко)