интересно просто, как долго ты сможешь молчать. если меня просят, я ухожу. но я ведь могу и вернуться. понимаешь? никогда в жизни я не хотела так спросить у человека, как у тебя, долго ли ты будешь убегать? постоянно убегать.. все закончится или печалью, или страхом. рано или позно все заканчивается. и мы закончимся тоже. тебе кажется мы уже закончились? я так не думаю. по крайней мере не сейчас, по крайней мере не сегодня, не мы.

кем тебя назову, если ты вернешься? другом - нет, братом - нет, и любимым тоже нет. кто как не ты знает, что любовь бывает единственной, и как бы не хотелось, выше головы не прыгнешь. зачем тебя называть? я назову тебя по имени, которого у тебя кстати тоже нет. разве существам нужны имена? в нашем случае хорошо просто быть. смешно называть все это нашим случаем, ничего нашего в этом дурацком случае нет.

ты хотел всегда знать, что я думаю, как воспринимаю. я думаю, и воспринимаю те-бя! разве этого недостаточно? я научилась с самого начала удовлетворятья тем, что ты мог мне дать, и мне казалось, что этого мало, но я радовалась и этому. а ты попробуй быть. кажется, я привязалась к тебе и поэтому вспоминаю тебя часто теперь, когда ты мне не пишешь, не звонишь. очень надеюсь, что ты тоже вспоминаешь меня.

не обижайся только, но я действительно очень хочу, чтобы ты был счастлив. и не нужно сейчас злиться, сравнивать меня и проч. Просто ты тоже знаешь, что я могу помочь тебе, уверена, что ты хочешь, чтобы я это сделала, только не говори потом, что ты дико смеялся, когда прочел эту строку, не поверю. если мы вообще когда-нибудь будем еще разговаривать..

кучу раз ты спрашивал, почему я не могу никак успокоиться и забить. потому что я действительно никак не могу, я не умею, а если ты не можешь этого понять - поверь, этого будет достаточно.

да, я наивная глупая девченка. да, мои понятия немного смещены, я не чувствую сейчас унижения, мне кажется, ты можешь вернуться, мне кажется, ты хочешь этого. когда же наконец ты перестанешь убегать?

 

Открыть тебя и прочитать,

Помять листы твои, вдыхать

Твой свежий яркий запах глянца,

Водить по ровным строчкам пальцем.

 

Открыть тебя и прочитать,

И переплет твой рвать, терзать,

Ладони резать о страницы,

В них узнавать фигуры, лица.

 

Но ты – не книга, не журнал,

Я это видел, это знал,

Но взял тебя, и растерзал:

И нет начала, есть финал.

 

Мои порывы – мои дети,

Я их кладу рядами в сети,

И ровно посыпаю пеплом,

Их грею солнцем, вею ветром.

 

Ношу порывы за спиною,

Хребет болит и ноги ноют,

Но не могу их позабыть,

Оставить, в море утопить.

 

Они вросли мне прямо в кожу,

И друг без друга мы не можем:

Моей глотают жизни соки,

Взамен рождают музы строки.

то что трогает до глубины

Она смотрела на верхушки деревьев, которые хаотично колыхались. Их листья отражались в стекле окна, лишь небольшая его часть была видна через задернутые занавески персикового цвета.

Он уходил: вначале собирал одежду, потом укладывал в отдельную сумку книги, тетради и баночки со всякой парфюмерией. Ровными рядами и стопками размещал вещи, казалось, этим делом он занимался вечно, и оно приносило ему немалое удовольствие, такое старание выражало его лицо, спокойное и сосредоточенное.

Оба молчали и не смотрели друг на друга: она наблюдала за отражением шевелящихся листьев, все вместе они, по отдельности такие мелкие, в целом создавали  большое движение, как рой каких-то насекомых в огромном своем жилище; а он отвлеченно выполнял механические действия, связанные с теми предметами, которых он касался и моментально прятал в свою поклажу, словно робот. Оба думали и в то же время не думали; внутри что-то застыло; снаружи что-то остановилось. Единственное движимое в их мире сейчас – ее листья в окне и его вещи в руках.

Забыто? – не забыто. Оставлено? – оставлено… и отброшено, принято за ничто. Самое страшное случается тогда,  когда то, чем жилось, дышалось, становится утерянным, или скорее принимает титул утерянного, ничтожного, когда жаль утраченного времени, прекрасных эмоций и самых важных чувств. Отверженность, отчужденность и отвращение приходят потом, затем – стыд, тревога и страх. Страх двух видов, или даже трех: первый – о том, что все узнают, второй – перед необратимостью событий, третий – теперь ты одинок, и вокруг такие же одиночки.

А потом он ушел. Закрыл дверь, положил ключ под ковриком у порога, вызвал лифт, спустился на первый этаж и вышел. Она слышала гудящий механизм лифта; когда шум утих, она открыла дверь, ту самую, через которую он вышел, присела на корточки, отвернула край коврика, того самого, который у порога, подняла ключ, тот самый, тот самый ключ, и закрыла дверь, подошла к окну, тому самому, в стекле которого видела отражение дрожащих верхушек деревьев, и одернула занавески, те самые, которые персикового цвета; на улице шел дождь.

И  теперь только пустота, все мысли о ней. Он ушел, а ей казалось, что ушла она, раз и навсегда.

Я опять слушаю твой бред. Ты улыбаешься, что-то спрашиваешь, а мне всеравно, если честно, а если еще честне, то уже давно всеравно. Как только я поняла, что мы - полупрозрачные оболочки, я взвешиваю тот мир, в котором мы соприкасаемся с тобой, мерой невесомости.Если однажды я явлюсь, а тебя не будет, ничего удивительного или горького ощущать не стану. Просто мы - дым, туман, роса, световой луч, никто не отрицает их существование, но в то же время оно (их существование) - все также невесомо, неуловимо и мало предсказуемо. Пока ты рассказываешь, я слушаю; но разве ты не видишь, что меня нет здесь, я - в другом месте, в другом измерении, это - не мое тело, не мои волосы и не мои ногти. Только сокращения зрачков могут подсказать, на сколько я далеко и глубоко.

Скорость и шепот. Детали и их формы. Шерохи и простор. Вдыхаю и проглатываю. Что это? Все обычное - необычное. Все простое - сложное. Все прозрачное - глубокое и густое. Теряю ощущения, любые: хорошие, плохие, обычные, необычные, сложные, простые, прозрачные, густые. Не нужен воздух, не нужно тепло, ничего больше не нужно. Уйди, уходи быстро, прошепчи пару форменных деталей, уйди в простор. Изменись наконец, вдохни и проглоти. Ты никогда не делаешь так, как я прошу, так, как я вижу, так как я слышу, так, как я ощущаю. Хочу посмотреть, как ты уйдешь, хочу ощутить это. Это будет скорость, это будет, обязательно будет. Пока мы вдыхаем и проглатываем...

Чуть слышно подхожу к твоему окну, не стучу, не смотрю в него, тебя там нет, и меня нет. Там – мы. Там мы были счастливы, мы строили наш дом, из песка и воздуха, и были счастливы. Кто сказал, что иллюзии плохая замена счастью? А знаете ли вы, что иллюзии – это и есть то самое счастье, сиюминутное, чуть ощутимое, неуловимое. Оно не соскальзывает в прошлое и не заботится о будущем. Именно тогда мы были счастливы, в тот момент мы не думали о прошлом и будущем, мы жили. Жить и быть счастливым – синонимы, милые, неоднозначные, и печальные. Печаль в счастье – истинная красота, можно наслаждаться красотой смерти, оцепенения, горечи, крови и лезвий оружия, холода и болезни. Если ты счастлив, ты жив, и ты красив, и вокруг красота. Я возле окна. И это все окружило меня внезапно каруселью воспоминаний в одну секунду, я проглатываю слюну, нервно и прерывисто, но знаю, что не слюну я глотаю, а воспоминания, чтобы они дольше жили во мне, иначе я забуду все. Во мне живет лишь счастье воспоминаний, потому что я их держу внутри себя на цепи, и охраняю как пес-цербер ото всего и всех. Никому не показываю их, потому что дышу ими, если делиться с другими, то мне этого кислорода не на долго хватит, а жить хочу вечно, хочу вечно захлебываться в них. Поэтому счастья больше настоящего нет в моей жизни, есть лишь воспоминания, а это, как известно любому ребенку, прошлое. Оно мне не приносит ничего, кроме страданий. В страданиях красота. У меня есть все: настоящее с его сиюминутностью, красота и спокойствие наблюдателя. Я смотрю в твое окно. И почему тогда я не хочу ничего вернуть, и почему ничего не делаю. Усталость. Стою у твоего окна, буду стоять здесь вечность. А внутри пусто, глухо и темно.

 

Вот он: прелестный, тяжелый, холодный. Дуло - тонкое, как шея девушки, курок – тугой, как тетива лука или струна лиры Амура. Серебряная поверхность отблёскивает полированной гладью в полумраке, так и хочется ее лизнуть. Барабан – карусель, вот что он мне напоминал всегда. Звезды и пестрые ленты на колесе \ Мчится по кругу разноцветная карусель, - вспоминаются строчки. Подставляю ухо к этой трубочке, в бешенстве мне кажется, что она вафельная, почти хрустящая. Секунда за секундой, осталось их самая малость.  

Ты смотришь на меня украдкой. Твои кружева бежевого цвета делают кожу твоей шеи еще более нежной и бледной. В твоих глазах страх. Твое существо мило, образ целиком и полностью прелестен. Я смотрю на тебя властно, ты под моим покровительством. Но больше не хочу быть с тобой. Осознавать твою трепетную красоту достаточно и на расстоянии. Я больше не хочу касаться твоей руки и не собираюсь упиваться божественными звуками шуршания пышной юбки твоих платьев. Твой запах в комнате, ты пахнешь лавандой, ванилью и молоком, точно младенец. В волнении роняешь перчатку нежного шелка цвета слоновой кости, поднимаешь ее, роняешь вторую. Щеки зарделись матовым алым румянцем, глаза блестят еще таинственнее. Напрасны все уловки. Они великолепны и завлекательны, но они теперь бесполезны. Ощущаю теплоту твоего тела, испарины твоей горячей крови доходят ко мне, они – хороши, только неважны больше. Чудесные рюши сегодня на тебе, изящного еле розового оттенка, блестящие носки туфлей кокетливо выглядывают из-под пол тяжелого платья. Мне все нравится, от начала до конца, только зря все это, зря. Ни слова, ни приязни, все прошло. Я молча выйду из комнаты, которая пахнет тобой, закрою дверь и выйду на улицу, поеду в другой дом, он так же будет пахнуть кем-то, там будут одеваться не так великолепно, как ты, и укладывать волосы там также не умеют, я прекрасно знаю, что никого лучше, чем ты не встречу и не увижу. Перистые облака, как твои рюши… Ты – везде, но ты мне больше не нужна.