Даосская притча— Гуи Дзы вечно говорит загадками, — как-то пожаловался один из придворных принцу Ляну. — Повелитель, если ты запретишь ему употреблять иносказания, поверь, он ни одной мысли не сможет толково сформулировать.Принц согласился с просителем. На следующий день он встретил Гуи Дзы.— Отныне оставь, пожалуйста, свои иносказания и высказывайся прямо, — сказал принц.В ответ он услышал:— Представьте человека, который не знает, что такое катапульта. Он спрашивает, что это такое, а вы отвечаете, что катапульта — это катапульта. Как вы думаете, он вас поймёт?— Конечно нет, — ответил принц.— А если вы ответите, что катапульта напоминает лук и сделана из бамбука, ему будет понятнее?— Да, понятнее, — согласился принц.— Чтобы было понятнее, мы сравниваем то, что человек не знает, с тем, что он знает, — пояснил Гуи Дзы.Принц признал его правоту.

Случилось так, что яйцо орла каким-то образом оказалось в сарае фермера рядом с другими яйцами, которые высиживала курица. Через некоторое время вместе с другими цыплятами на свет появился и молодой орёл.Прошло ещё некоторое время, и оперившийся птенец почувствовал необъяснимую тягу к полёту. Он спросил как-то мать-курицу:— Когда я научусь летать?Бедная курица даже не осознавала, что не способна летать, и понятия не имела, что делают другие птицы, чтобы научить своих птенцов искусству летать. Однако ей было стыдно признаться в своей неполноценности, и она ответила:— Ещё рано, малыш. Ещё рано. Подожди, я научу тебя, когда ты будешь готов.Прошли месяцы, и молодой орёл стал подозревать, что мать не знает, как летать. Но он не мог решиться на самостоятельный полёт, так как его безумное желание летать вступило в противоречие с благодарностью, которую он испытывал к птице, что воспитала его.

Притча в изложении ОшоКак-то раз умер один священник. Конечно, он с самого начала был уверен, что попадёт в рай, на небеса. Он прибыл туда, и всё было прекрасно. Дом, в который он попал, был просто великолепен, это был самый восхитительный дом из всех, о которых он только мог мечтать. В тот миг, как у него появлялось желание, немедленно возникал слуга. Если он был голоден, слуга держал в руках поднос с едою, самой изысканной из той, что он когда-либо пробовал. Если он испытывал жажду, то ещё до того, как его желание формировалось в мысль, пока оно всё ещё было чувством, появлялся человек с напитками.Так это и продолжалось, и он был очень счастлив два или три дня, а потом он начал ощущать беспокойство, потому что человеку необходимо что-нибудь делать, вы не можете просто сидеть в кресле. Только человек Дао может вот так сидеть в кресле и сидеть, сидеть, сидеть… Вы этого не можете.Священник забеспокоился. Два-три дня выходных, небольшой отдых — это нормально. При жизни он был так активен: множество публичных служб, миссии, церкви, проповеди; он был настолько вовлечён в дела общины и паствы, что теперь он с удовольствием отдыхал. Но сколько ж можно отдыхать? Отдыхать хорошо до тех пор, пока, рано или поздно, выходные не закончатся, и тогда вы возвращаетесь в мир, в свой привычный круг деятельности. Он стал беспокоен, начал чувствовать какое-то неудобство.Вдруг появился слуга и спросил:— Чего ты хочешь? Это твоё чувство — не потребность, ты не голоден, не испытываешь жажду, ты просто неспокоен. Так что же мне сделать?— Я не могу всегда сидеть здесь, не могу же я сидеть вечно, я хочу чем-нибудь заняться, — объяснил священник.— Это невозможно, — возразил слуга. — Все твои желания здесь будут нами исполнены, что за нужда тебе что-то делать? Это ни к чему, и поэтому такое тут не предусмотрено.Священник обеспокоился ещё больше и воскликнул:— Да что же это за Рай такой?!— Какой Рай? Какой ещё Рай? С чего ты взял, что это Рай? — удивился слуга. — Это — Ад. Кто тебе сказал, что это Рай? И это действительно был ад. Теперь-то он понял: без деятельности — это был ад. Он должен был рано или поздно сойти с ума. Без общения и без разговоров, без необходимости проводить службы, без язычников, которых нужно обращать в христианство, без глупых людей, которых надо делать мудрыми, чем он мог заниматься?Только человек Дао смог бы изменить тот ад и обратить его в небеса. Человек Дао, где бы он ни был, умиротворён, покоен. Он делает только самое необходимое, и, если вы сделаете это необходимое за него, то он станет ещё счастливее. Всё несущественное отброшено.

Юань Сянь, бывший ученик Конфуция, жил в провинции Лу. Крыша его хижиныбыла покрыта соломой. Все кругом заросло кустарником и тутовымидеревьями. Окном в доме служило горлышко кувшина, и Юань Сянь затыкалего рогожей, когда дул ветер. Пола в хижине не было, а крыша протекала,отчего стояла вечная сырость. Однако же Юань Сянь сидел в своем домесовершенно довольный, играл на лютне и пел.Цзы-Гун, другой ученик Конфуция, носил халат из пурпурного шелка, абелая накидка его сияла, как снег. И вот приехал он в гости к Юань Сянюв колеснице, запряженной холеными конями в прекрасной сбруе. Юань Сяньже вышел встретить друга в шапке из бересты и соломенных сандалиях,опираясь на посох.- Печально мне видеть тебя в таком несчастье! — воскликнул Цзы-Гун вместо приветствия.Но Юань Сянь ответил ему так:- Я слышал, что бедным называют того, у кого нет богатства, анесчастным — того, кто, много учившись, не может применить выученное наделе. Верно: я и впрямь беден, но уж несчастным меня назвать нельзя.Цзы-Гун устыдился и промолчал. Тогда Юань Сянь рассмеялся и молвил:- Жить ради славы и похвалы, подчиняться кому-то и делать вид, чтосвободен, учиться, чтобы блеснуть перед другими, учить ради выгоды,скрывать свои истинные намерения под личиной добродетели и выставлятьнапоказ свою колесницу и лошадей - вот чего я терпеть не могу!

Дядя Дракона сказал Вэнь Чжи:- Тебе доступно тонкое искусство. Я болен. Можешь ли меня вылечить?- Повинуюсь приказу, - ответил Вэнь Чжи. - Но сначала расскажи о признаках твоей болезни.- Хвалу в своей общине не считаю славой, хулу в царстве не считаюпозором; приобретая, не радуюсь, теряя, не печалюсь. Смотрю на жизнь,как и на смерть; смотрю на богатство, как и на бедность; смотрю начеловека, как и на свинью; смотрю на себя, как и на другого; живу всвоем доме, будто на постоялом дворе; наблюдаю за своей общиной, будтоза царствами Жун и Мань. [Меня] не прельстить чином и наградой, неиспугать наказанием и выкупом, не изменить ни процветанием, ни упадком,ни выгодой, ни убытком, не поколебать ни печалью, ни радостью. Из-заэтой тьмы болезней не могу служить государю, общаться с родными, сдрузьями, распоряжаться женой и сыновьями, повелевать слугами и рабами.Что это за болезнь? Какое средство может от нее излечить?Вэнь Чжи велел больному встать спиной к свету и стал его рассматривать.- Ах! - воскликнул он. - Я вижу твое сердце. [Его] место, целый цунь,пусто, почти [как у] мудреца! В твоем сердце открыты шесть отверстий,седьмое же закупорено. Возможно, поэтому [ты] и считаешь мудростьболезнью. Но этого моим ничтожным искусством не излечить.

Некто спросил у учителя Ле-цзы:- Почему ты ценишь пустоту?- Впустоте нет ничего ценного, - ответил Ле-цзы и продолжил. - Дело не вназвании. Нет ничего лучше покоя, нет ничего лучше пустоты. В покое, впустоте обретаешь свое жилище, в стремлении взять теряешь свое жилище.Когда дела пошли плохо, прежнего не вернешь игрой в “милосердие” и“справедливость”.

Жил мудрый и почтенный святой. Со всех концов страны просвещенные люди устремились лицезреть его мудрость, но тот хранил молчание. Он молчал пред всяким, приходившим с вопросом; вместо ответа он чертил на земле бамбуковым посохом: “Тот, кто удовлетворен в своем сердце, видит добро повсюду и во все времена”. Иногда он писал: “Где есть неудовлетворенность, там все усилия напрасны”, или: “Пребывай в молчании, тишине, и ты познаешь”.Но посетителей не устраивали эти ответы, ибо они были слишком привязаны к словам. Они не могли понять, почему мудрец не отвечает им прямо. Почему? Он наверняка знает ответы. Другие мудрецы дают советы и предписывают разные методы, говорят о суровом подвижничестве, а что же этот? Его проповеди не услышишь ухом и как же их понимать?Святой был настоящим мистиком. Он не был аскетом, и у него не было никаких специальных рецептов и упражнений, только понимание - молчаливое понимание.Однажды во время одного праздника перед ним появился юноша. При нем не было ни посоха, ни мудрых писаний, на его языке не вертелись вопросы, только в глазах были устремленность и великая страсть. Он подошел к святому, не садясь, не ища места, чтобы возлечь, подобно другим, он взирал на безмятежное лицо старца, не говоря ни слова. Затем к изумлению прочих он взял посох из его рук и начертал на песке слова: “Как свет рассеивает тьму?”Святой, вернув себе посох, написал: “Какая тьма? Разве ты потерялся во тьме?”Юный пилигрим начертал: “Теряет ли путь потерявшийся? В самом ли деле потерявшийся потерян?”Какое-то время мудрец созерцал лицо юноши, а затем написал на земле: “Лишь забыт”.Мудрец стер все написанное и начертал: “Какое желание привело тебя сюда?”Множество жадных глаз следило за тем, как посох передавался из рук в руки: “Желания?.. У меня их нет”.Поглядев на пилигрима, святой взял посох, поднялся, вытянул правую руку и, трижды постучав им по земле, застыл в этой позе.- Зачем вы это сделали? — спросил пилигрим.Мудрец нацарапал: “Любопытство — форма желания”.Посох мелькал туда-сюда до тех пор, пока пилигрим не написал: “Говорят, есть священная мантра, читая которую можно слиться воедино со Вселенной”.Мудрец начертал: “Был ли ты когда-нибудь отделенным от Нее?”Вдруг преподобный поднял посох и обрушил его на голову юноши, повергнув его в глубокий транс.Минули дни. Сидя в самоотречении у ног великого мудреца, юный пилигрим вкусил его блаженство. Ни разу не задал он вопроса, безграничная любовь расцвела между ними. На третий день мудрец нарушил свое многолетнее молчание.- Вот ты и пришел, наконец! - раздался его хриплый голос.Юноша не ответил, заглянул в мудрые глаза старца, затем взял посох из его рук и написал: “Лишь вспомнил!”

- Сиддхартха Гаутама, это правда, что ты не взыскуешь радостей этого мира?- Не могу больше!...

Сидят на берегу Будда и еще две личности, чьи имена и так известны .Вдруг Будда встает, по воде переходит на другой берег реки, делает там свои дела и возвращается.Тоже самое делает второй.Третий, попытавшись проделать тоже самое, плюхается в воду.Первая личность спрашивает Будду:- Ты, что не сказал ему где брод?- Какой брод? – спросил Так Приходящий.