Размышление на пять заданных слов:
Адронный коллайдер
Кофе
Вискарь
Зелёный
Офигел

Сравнительная биография БАК
(Большого Адронного Коллайдера) и С.Ю.

1984
Ты родилсЯ,
и родилась идея
в роскошно-невменяемых умах
построить под землей
Коллайдер:
огромной мощности,
внушительной длины,
чтоб подглядеть
структуру мирозданья.

2001
Ты поступать готовился, они –
набрав кредитов,
рассчитав финансы, –
вблизи Женевы рыли котлован.
Стальные кольца превращали в стены.
Бетонных перекрытий сверхмассив
надёжно спрятал этот финт
от Бога,
чтоб тот не ведал,
что здесь сотворят.

2006
Глядите! Он практически готов
нащупать выход
к повседневной сцене.
Они? Монтируют изюминку в свой "торт" –
магнит, да не простой –
сверхпроводящий!
...Оправив свой костюм,
из-за кулис выглядываешь в зал.
Толпа шевелится.
Умолкла. Ожиданье...

2008
Предположу, в Твой тонкий мир
ворвалось нечто
со знамЕньем катастрофы.
Им – те же беды:
ярость электрической дуги,
расплавив уязвимости конструкций,
лишила циркуляции пучок
подопытных протонов.
С бозоном Хиггса
велено повременить...

2009-2014
Работать на пониженной энергии?
Адронный смог.
А ты сумел, живой?
Предмет и Человек.
Побили ноль рекордов.
Удостоверили ничто.
Не подтвердили
и не опровергли.

2015
Обещанный разгон.
Женевский БАК починен.
Ты – на борту,
весь мир теперь у ног:
и устрица с жемчужным лоном,
и птица, чистящая перья
на ветру.
Мир полон творчества,
зебр и кенгуру.

2018-2021
Техническая пауза
на Ковид / техосмотр.
Всем нужен отдых.
Некоторым – деньги.

2022
Что ж, новый запуск:
людей, машин,
Коллайдера,
Тебя.

2023
Текущий год!
Высокая светимость –
цель проекта.
Вот ты и светишься,
мой милый, дорогой,
прекрасный пианист.
Весь прежний труд –
за кадром.
Я вижу зрелого тебя!
Я становлюсь свидетелем
Искусства.

***
Ну вот и всё.
Адам,
да получи одежду!
Что вещи ценные?
Забудь про чемодан.
Сокровище – ты сам!
Всё остальное – между
улыбкой, кофе,
вискарём, зелёным чаем –
само собой
прибудет в точку
равновесий.

Останься свеж и спел
для тех, кто обратится в слух
после меня.
Застынет статуей в сиденьях зала
и обнажит дорожку слёз
на меловых щеках.
Пари на вечных облаках,
мой страстный друг,
ведь времени так мало.

P.S.
Коллайдер пашет, у него 100 дел:
идёт по следу замысла Вселенной.
На гребнях волн всё так же много пены,
во мне – любви.

PP.SS. Ты как, не офигел?))

Когда-то мой дядя учил эсперанто;
когда-то мой сын клянчил Колу и Фанту;
когда-то любил меня старый знакомый.
А впрочем, тогда он был свежий и новый.

Когда-то деревья росли аж до Бога,
и прыгала в лужу я прямо с порога,
и лезла на крышу за спелой черешней...
Когда-то была я приезжей, не здешней.

Тонули в траве загорелые ноги;
по рекам июня сплавлялись пироги,
гружёные негой и солнечным златом,
а лунный медяк серебрился когда-то.

С тех пор мой предел – горизонт и жар-птица,
склонённая к морю в желаньи напиться,
и облако – сердце бездонной лазури,
где я неподвластна чужой режиссуре.

Уходят во тьму разноцветные вспышки.
Быть может, когда-то бывала я мышкой,
со мною дружила соседская кошка:
вдвоём мы играли во всё понемножку.

Плывут островки по туману былого:
вот шахматы с дедом... вот томик Бюлова...
вот смерть и рожденье... вот новые роли...
вот я, словно тополь, одна в чистом поле.

Экспресс-зарисовка на тему:
Принтер,
бандероль,
салфетка,
пропаганда,
обыденность.


И ПРОПАГАНДА однополых браков,
и БАНДЕРОЛЬ, набитая пробирками с детьми,
и подотчётность всех жилых бараков – 
так Хаксли на САЛФЕТКЕ в ресторане
законспектировал свой новый экзерсис – 
антиутопию антиутопий,
ОБЫДЕННОСТИ жуткий эпикриз.

Единственную копию романа
огромный ПРИНТЕР выплюнул за час.
Но текст не ужасает нас,
ведь даже по суждению профана
реальность запредельней во сто крат.
"Как детям жить?" – застонет ретроград.
– Переселиться на планеты из метана.

Стираются лица:
их крупная галька
светлеет от соли времён.
Съедается жизнь,
будто свежая пицца –
мы новый кусочек жуём.

Обоим на зуб
попадает салями
и вязнет во рту базилик.
Мелеет бушующий
космос меж нами:
в других, вероятно, проник.

Тебя не почувствовать!
Прошлое мёртво,
а в нынешнем песню свою
кричит во всю глотку
полночная водка.
Забвенье. На том и стою.

Абстрактное слово
сродни преступленью
в тактильном пласте бытия.
Жива лишь наощупь!
И вечное сеньо*
над болью стоит... Право, я

не знаю, как скоро
укатится в пропасть
булыжник, приросший к груди.
Осталось лишь верить,
что лучшее – снова
с пристрастием ждёт впереди.


________________________________________

* Сеньо (segno) – муз. знак, указывающий,
с какого места нужно начать повторение.

Экспромт на 5 заданных слов:
ПЕРСИК, КОНЬЯК, ДВАДЦАТЬ ЧЕТЫРЕ ОРГАЗМА

Персик на завтрак,
коньяк на обед.
Сколько тебе-то,
поклонник мой, лет?

Где ты? На фронте
али откосил?
Пенсионер?
Ревматизм – "Нимесил"?

Смотришь дорамы?
Немое кино?
Сам или с дамой?
Текила? Вино?

Сколько оргазмов
случалось за день?
Двадцать? Четыре?
Подсчитывал? Лень?

Кто ты, дражайший
мил-человек?
Путник ближайший,
слыхал ли про "слег"?

В дебри Стругацких
ночами ступал?
Кремера слушал?
А "Лесоповал"?

Кто ты, родимый?
Чей перст на земле?
Завтрашней мины
сырое филе?

Больно неровен
нынешний час.
Слышишь глас Бога?
Сирены у вас...


______________________________________________

Дорамы – японские или корейские сериалы.
Слег – из "Хищных вещей века" Стругацких

Импровизация на 5 заданных слов:
СТЕКЛО, МАРТЫШКА, ДИССОНАНС, АНТРАКТ, АЛЬДЕБАРАН

Что точка Лагранжа?
АНТРАКТ между сферами Хилла.
Тебя на орбиту мою
неспроста заманило.

Банальная физика тел,
никакого обмана.
Как шкурка – всегда
неизбежная ноша банана,

как клоунский нос –
поводырь для наплечной МАРТЫШКИ,
так фаллос в штанах –
возмутитель ночной передышки.

130 парсек до Плеяд,
дольше – к АЛЬДЕБАРАНУ.
В любви ДИССОНАНС
превращает секс в жгучую рану.

"Притяжение масс
обусловлено сферами Хилла".
Притяжение Вас –
каблуками и жопой нехилой.

Двушка ночи.
Орешки, смартфон, одеяло.
Только этого мало, мой бог,
как же этого мало!

Точка G, невозврата, кипения,
точка Лагранжа...
Сколько воска со свечек СТЕКЛО,
ну а наш воз всё там же.

Моё сердце похоронено в Варшаве.
Не на кладбище, не в храме. На вокзале.
Том, где самолёты вздорной стаей
то садятся, то взмывают ввысь.

Том, где до полуночи прождала
встречи: пусть бы даже безотрадной.
Пусть излишней, горькой. Лишь бы встретил!
И спустя мгновенье проводил.

В жгучей невозможности объятий
стыла очевиднейшая правда.
Замерзало Солнце над Канадой –
под стопой заплаканной Земли.

Загорались звёзды перфокартой
древних алгоритмов расставаний.
Выгружалась память, рассыпалось
вещество кармической любви.

Подошёл автобус – села. Встала
по ту сторону себя, в больном угаре:
манекен, игрушка чунга-чанга,
кукла вуду без лица и чувств.

Чемодано-километрами молчанья
замело пространство между нами.
Затопило небо кораблями,
камни разукрасил мох...

Я нашла покой в своём кармане.
Ты мне неумышленно помог.

Лежу на кровати, жую дуриан –
контракт мой почти что окончен.
Все песенки сыграны,
драмы – разыграны,
не спится. Дорожное "пончо"

ретиво висит в непролазном шкафу,
прищучив лианы из платьев.
Все юбки надеты,
все песенки – спеты,
не бьёт от работы кондратий.

Не гладит бедро молодой офицер,
не пишет агент о проценте.
Не жаждет Любимый,
не едет с повинной
к перрону – вокзальной плаценте.

Domani впихну свою жизнь в чемодан:
она, как пить дать, с перевесом.
Что ж, выброшу верность,
потёртую ревность,
пошлю сожаления лесом.

Маньяна неведомым краем манит,
кудрявым холмом и каньоном...
Стейнвеи настроены,
я – жечь настроена
в подъюбнике тёмно-зелёном.

Наглая морда тележку везёт –
вижу тройной подбородок.
Милой жене кой-чего припасёт
наш пианист-самородок.

Купит котлеты, елдан колбасы, –
важный такой! Видно, счастлив.
Бросит кассиру банан на весы –
строг, деловит и запаслив.

Мелочен, груб, ни кола, ни двора,
бабник с дырою в кармане.
Мнит себя Цезарем, гип-гип ура!
Бредит, как будто в тумане.

Ростом не вышел, бухает, храпит,
лжёт, до смешного заносчив.
Той, что любила, поставил на вид
преданность. Ёшкины мощи!

Ближе к полуночи тянет дрочить,
и вожделеются бёдра
той, что желанна. Чл*н встал,
фить-фить-фить –
сп*рмы нацежены вёдра.

Май, понедельник, восьмое число.
Робко стоишь, еле дышишь.
Но самолёт не летит, как назло,
к аэропортовой крыше.

Кружат виденья о бурных ночах,
о разудалой свободе...
Видишь меня, испускаешь свой "Ах!",
вихрем уносишь my body.

Ловко раздевшись, трусики – прочь,
бёдра придвину к "конфете"
и... блевану (сей рефлекс превозмочь
сложно в вонючем клозете).

Кончишь мгновенно. Всё! Время не ждёт,
ибо жена заподозрит.
Ну и урод... Вот те с пола помёт,
нюхай дерьмо во все ноздри!!

Длина волны
от Нью-Йорка до Мальмё
равна количеству обстоятельств,
умноженных
на тёмную материю нелюбви.
Атлантика любит отчаянных,
от причалов в спешке отчаливших.
C'est la vie.

И по радио
(Кто сейчас слушает радио?
Кто ловит сигнал?)
скрипом, хрустом прокрустовым, лагерным,
раздаётся симфония Баттерфляй.
Крылья плещутся, бьются
о камень молний, о мел грозы.
Не летит, но падает даже птица.
Бабочке
страшней в разы.

Ты всё так же размеренно, взвешенно,
водкой
глушишь морзянку сердца -
кардиограмму SOS,
чтобы остаться невредимо-сдержанным,
неподверженным:
до правдивых (не праведных!)
не дорос.

После шторма – бури,
пляски сугробов пены на гребнях волн –
не пугает ничто, кроме смерти
Любви,
её ветром взрыхлённый призрак, маяк –
могильный холм.

Только пепел жены,
что разбрасывает пожилой вдовец
по чужим краям,
оставляет шлейф
недоверия
к намоленным
общественным алтарям.

Так что есмь правило,
если не сизифово "яблоко",
если не ложь?
А обещания, штампы, клятвы,
их варево?
Вынь да положь
мнимую верность, присутствие рядом
до гроба и после него!
С одними и теми же костями,
червями...

Prego! Pre-go!
Действуй, пожалуйста,
в согласии полном
с длиною
своей волны.

А увидишь меня –
облаком,
случайно когда-нибудь.
Со спины.