Священник Филипп Парфенов служил в Чите и в Париже, сейчас служит в Москве, но из-за сложных отношений с патриархией так и не включен в московский клир.

Александр Борзенко

БГ он рассказал о приходе к вере через книги, о встречах со святыми людьми и о недостатках церковной власти

Иерей Филипп Парфенов

Возраст: 45 лет.

Светское образование: МГУ.

Духовное образование: ПСТГУ (Православный Свято-Тихоновский гуманитарный университет).

Место служения: к настоящему моменту не закреплен за конкретным приходом.

О детстве и приходе к вере через книгу

Я родился в сугубо светской, советской семье. Мама — преподавательница музыки, бабушка — преподавательница русского языка и литературы в школе. Родители были неверующими, бабушка могла раз или два в год сходить за крещенской водой, освятить куличи на Пасху, но не более того. Тогда (как, впрочем, и сейчас) многие крестились и крестили детей просто по традиции — воспринимали это событие не столько как таинство, вводящее в церковь и рождающее человека во Христе, сколько как некоторую условность, которая ни к чему в дальнейшем не обязывала.

Я был таким образом крещен в младенчестве, в 1967 году, в храме, который находился на станции Тарасовская Ярославской железной дороги. В 1990-е годы я узнал, что как раз в те годы здесь служил отец Александр Мень, книги которого впоследствии сильно на меня повлияли. Одна из моих родственниц, тогда совсем юная, уверяет, что крестивший меня священник был очень красивый и что это должен был быть именно он. Ни мама, ни бабушка ничего не запомнили, так что не смогли это ни подтвердить, ни опровергнуть.

Рос я в безверии, к религии относился нейтрально и даже немного отрицательно. Помню, когда ребенком то ли с мамой, то ли с бабушкой оказался в каком-то храме: полумрак, свечи, старушки целуют иконы — ничего хорошего и светлого я в этом не нашел. При этом глобальные вопросы — жизнь, смерть, смысл — стали меня интересовать рано, лет с шести, и ответа я не находил. Кто-то из родственников мне сказал, что когда человек умирает, он продолжает жить в своих детях, и на время меня это успокоило. Потом, ближе к двадцати годам, подобные вопросы возникли с новой силой.

Мои студенческие годы совпали с началом перестройки. В те годы можно было нелегально достать кое-какие книги, изданные за рубежом: и историческую литературу, и религиозно-философскую, и книги запрещенных авторов вроде Солженицына. Решающее воздействие на меня оказала книга отца Александра Меня «Сын человеческий». Я никогда не знал отца Александра лично и даже не видел, но его слово позже помогло мне лучше ориентироваться в нашей внутрицерковной жизни — часто разнообразной и противоречивой. Встречи с ним я в то время не искал, поскольку понимал, что священник он очень популярный и у него, наверное, и так нет отбоя от духовных чад.

Первый мой духовник был иеромонахом Троице-Сергиевой лавры, сейчас он епископ в одной из российских епархий. Конечно, он был более консервативен, чем отец Александр, мы иногда даже спорили по каким-то вопросам, но тем не менее он был и остается одним из самых достойных, на мой взгляд, служителей. К трудам отца Александра он относился хорошо и даже подарил мне одну из его книг — «Магизм и единобожие», заграничное издание, — за что я до сих пор благодарен. Так получилось, что я читал ее как раз в день гибели отца Александра — эту печальную весть я услышал по радио.

О музыке и поступлении в университет

В детстве я занимался музыкой, играл на фортепиано — у меня были способности, но не было, как это часто случается, усердия развивать технику игры. Абсолютный слух и неплохой голос потом пригодились мне в церковной жизни — я легко стал певчим.

После школы я поступил на биологический факультет МГУ, но к моменту окончания университета понял, что это не мой путь и естественно-научными дисциплинами заниматься я не буду. Мне изначально были ближе гуманитарные области, но в советской школе к гуманитарным наукам — истории, литературе — могли привить скорее отвращение, нежели интерес.
Часто встречаются епископы, которые по своим нравам и повадкам напоминают светских чиновников

О вертикали власти в Русской православной церкви и епископах, больше похожих на чиновников

Я стал священником семь лет спустя после обращения — сравнительно быстро, хотя в те годы люди становились дьяконами и священниками и гораздо быстрее, потому что на фоне массового открытия храмов священнослужителей не хватало. Достаточно было соответствовать минимальным требованиям: не младше двадцати лет, единожды женат, без каких-либо канонических препятствий к служению и с рекомендацией настоятеля прихода. Людей рукополагали без всякого духовного образования, иногда и без светского — и очень стремительно. Потом эту практику вынуждены были прекратить, когда это обернулось не очень хорошей обстановкой в церкви: многие священники стали служить и проповедовать по принципу «кто во что горазд». Это отчасти привело к тому, что на рубеже 1990-х и 2000-х годов дисциплинарная вертикаль церковной власти, от которой сейчас многие страдают, усилилась вплоть до невозможных, с христианской точки зрения, пределов.

У нас вся власть на местах сосредоточена в руках правящих архиереев — и так было в церкви всегда, но с одной оговоркой: в древности епископа выбирали. Паства его знала, могла послать делегатом на какой-то общий церковный собор, епископ был представителем и выразителем интересов своей паствы. Позднее, за исключением определенного периода средневековой истории Пскова и Новгорода и совсем краткого отрезка в 1917—1918 годах, епископы в России не выбираются, а назначаются сверху.

Сейчас назначение происходит по не очень понятным критериям — кажется, в первую очередь ценятся управленческие качества. Это подход скорее светский, чем духовный, поскольку Христос в Евангелии нам говорит, что «больший среди вас да станет всем слугой» — иерархическая пирамида есть, но, с точки зрения Нового Завета, она перевернута. У нас так получается, что епископ, как высший представитель церковной власти, оказывается вне контроля. Ошибаться свойственно всем, но если с рядовых священников за ошибки спрашивается, то с высших церковных представителей никто ни за что не спросит. Такой перекос приводит к тому, что не только христианская этика может нарушаться, но даже обычные человеческие отношения. Конечно, если епископ достойный, соответствует качествам именно христианским, о которых пишет апостол Павел в некоторых своих посланиях, — это другое дело. Если он стремится не властвовать, а быть слугой и своим личным примером научать всех окружающих, такому служителю цены нет. Такие есть, но их не так много. Больше встречаются другие, которые по своим нравам и повадкам напоминают чиновников. Это отравляет жизнь многим священникам.

Страницы: 1 2

Интервью с протоиереем Павлом Великановым, главным редактором научного богословского портала «Богослов.Ru», проректором МДА по научно-богословской работе

Отец Павел, у нас недавно появилась рубрика, посвящённая диалогу церкви и культуры.

Как только мы стали говорить об этом сравнительно регулярно, а не от случая к случаю, мы гораздо яснее увидели, как много тут есть подводных камней с самых разных сторон. Так как Вы на эту тему размышляете, хотелось бы знать, какими Вы видите самые главные проблемы диалога церкви и культуры сегодня?

Есть несколько ключевых проблем, которые мешают полноценному диалогу. Одна из них - то, что церковное общество в своей массе вообще не готово к любому открытому диалогу независимо от того, диалог ли это с культурой, или с учёным сообществом, или даже с журналистским. В церкви есть хроническая болезнь, название которой - декларативность. Мы привыкаем вещать с амвона и подсознательно уже не предполагаем, что нам кто­-то имеет право и может ответить, тем более ответить аргументированно, обоснованно и т. д. Мы сразу же пугаемся этих вещей, замыкаемся в себе и воспринимаем этого человека как потенциального «духовного врага». Так что первая задача, которую необходимо решить, чтобы вывести диалог на более высокий уровень, - это научить будущих священников самой форме диалога.

Ещё одна проблема диалога - в том, что в нашем церковном сообществе есть, к сожалению, не вполне изжитая болезнь переходного периода, которую можно назвать скрытым антагонизмом к светской культуре. Мы воспринимаем культурное сообщество как людей, которые пытаются собой подменить религию. Такое мнение действительно имеет право на существование, поскольку в секулярном обществе (в том числе коммунистическом) значительную долю функций церкви именно в плане просвещения, более того - я бы даже сказал катарсиса, брали на себя деятели культуры.

Иногда через произведения культуры звучало даже пророческое слово — достаточно вспомнить «Бесов»...

На сегодняшний момент ситуация принципиально изменилась. Но в нашем сознании есть ещё много таких комплексов, связанных с областью культуры, которые не позволяют нам вступать в полноценный плодотворный диалог с её деятелями. (Мы пока говорим только о проблемах с нашей, внутренней, стороны.)

И последнее, что я отметил бы, - то, что на самом деле у нас нет адекватных площадок для ведения диалога. Естественно, мы не можем вести диалог на площадках внешних, на площадках самих представителей культуры, потому что мы подсознательно воспринимаем эти площадки как враждебную территорию. Естественно, и они не придут к нам, потому что точно так же будут воспринимать нас как пространство, даже более откровенно враждебно настроенное и агрессивно выражающее себя по отношению к ним. А других площадок у нас просто нет.

До сих пор вынашивается идея создания светских культурно­-просветительских центров, которые не были бы юрисдикционно зависимы от церкви, не были бы финансируемы со стороны государства, каких­-нибудь муниципальных, федеральных образований, но при этом целиком окормлялись и направлялись бы представителями церкви. На мой взгляд, это наиболее эффективный способ создания правильной среды, в которой только и может вестись диалог.

Почему я это говорю? Потому что в рамках нашего портала «Богослов.Ru» мы с самого начала поставили задачу создать обстановку - начиная с дизайна и заканчивая редакционной политикой, - которая не напрягала и не раздражала бы как человека глубоко воцерковлённого и погружённого в церковную науку, богословие, так и совершенно светского специалиста, который вообще ничего о церкви не знает и которого всё церковное скорее раздражает, чем вдохновляет. И, как показало время, для многих светских людей «Богослов» стал в целом приемлемой площадкой, на которой они могут выражать свое мнение - при том, что могут не соглашаться, спорить и т. д. На мой взгляд, создание таких площадок целиком оправдано и должно стать приоритетом. Причём не для того, чтобы устраивать глобальные встречи, диспуты, дискуссии - мы до этого ещё совершенно не доросли - а для того, чтобы молодёжь (которую мы должны прежде всего воспитывать) вырастала в несколько обновлённой парадигме: человек церковный может быть ещё и высококультурным, причём не только внутри церковной ограды, но и во внешней среде. Он может, не теряя своей высокой духовности и церковности, быть при этом действительно интересным для внешних, нецерковных деятелей культуры.

Сейчас в нашем приходе, где я служу, образовался творческий союз молодёжи: иконописец, который помимо своего основного дела занимается графикой, выпускник Лингвистического университета (он занимается литературным творчеством, пишет стихи) и ещё несколько молодых людей разной степени воцерковлённости. Они объединились в творческое объединение «Квадрат», стали устраивать в городе выставки, и тут мы с удивлением поняли, что это одинаково интересно как людям церковным, так и нецерковным. Причём тематика выставок отчасти связана с богословскими и философскими вещами, отчасти нет. Например, последняя выставка называлась «Чёрное и белое». Эту тему можно так развить в богословском плане, что появляется возможность говорить о чём угодно. Выставка оказалась эффектной, резонансной, интересной. И я думаю, что это то самое правильное направление, которое позволит нам уйти от политики «оголтелого миссионерства», которым, к сожалению, сейчас многие очень заражены, - а ведь из­-за неё постепенно, понемногу, шаг за шагом те территории, которые вполне законно считались местом деятельности и присутствия церкви, оказались от церкви отчуждены. Потому что мир сейчас очень болезненно реагирует на церковь, когда она пытается использовать светский инструментарий информационного противодействия для ведения какой­-то идеологической войны и этот инструментарий обращает против самого мира. Ведь подсознательно этот мир чувствует, что по сути это неправильно, есть другие инструменты, не столь внешне эффективные, но гораздо более эффективные по сути, по силе своего воздействия.

Страницы: 1 2

Родион Попов, сотрудник института перевода Библии написал открытое письмо, в котором заявил о своем разрыве с Русской Православной Церковью. Причиной такого письма стал "беззаконный" процесс над участницами группы "pussy riot"

Послание Архиерейского Собора клиру, монашествующим, мирянам и всем верным чадам Русской Православной ЦерквиДокумент принят 4 февраля 2011 года Архиерейским Собором Русской Православной Церкви.

Возлюбленные о Господе всечестные отцы, дорогие братья и сестры — верные чада Русской Православной Церкви!

Освященный Архиерейский Собор, состоявшийся 2-4 февраля 2011 года во граде Москве, призывает на всех вас милость, мир и любовь Божию, вместе с апостолом прославляя Господа нашего и Создателя, «по великой Своей милости возродившего нас воскресением Иисуса Христа из мертвых к упованию живому, к наследству нетленному, чистому, неувядаемому, хранящемуся на небесах для вас» (1 Пет. 1, 3-4).

Подробнее...