Фридрих Ницше "Ночная тайна" (из пьесы "Из Мессины идиллии")

Всё спало` вчера в ночи`,
даже ветер, не порушив
улиц, не вздыхал- почил.
Не дала мне сна подушка:
думал, совесть что молчит?
Только маку зря откушал...

Наконец, я, выгнав сон
из ума, сбежал не берег:
понолунье; муж и чёлн
на песке бочины грели.
Сонный пастырь- сонный вол...
Чёлн стянул я еле-еле.

Битый час, а может- два,
минул год? И утонули
мои сердце, голова
в слитном, вечном сне и гуле.
...Помню только как дива
круто бездну распахнули.

Утром чёлн над бездной злою
не дрожит как ваша бровь.
Что случилось? Криком воем
вместе, все: "Где трупы? Кровь?"
Спим мы, спим. Вы успокойтесь,
все- совет нам и любовь.

перевод с немецкого Терджимана Кырымлы

Максим Рильський, "Шекспір" 1920 р.

Блукав я сам у браконьєрськім строї
в гаях зелених Анелії старої,
а вколо, в затуманеній далі
проходили блазні і королі.

Присівши на пеньку, серед поляни,
я розглядав видовисько туманне,
і рисами тонкими рисував-
і людям вічне у хвилинном дав.

Актор, п`яниця, мрійник і мисливий,
любив я слів непереможні зливи,
кохання, муки, ревнощі и гнів,
характери із криці і шовків. 

И я в наряде браконьера было
в лесах зелёных старой Англии бродил, а
там ,близко, в даль туманную брели
шуты и короли.

Присевши на пенёк среди поляны,
я наблюдал ристалище в тумане-
и тонкими мазками написал-
и людям вечное в минутном дал.

Актёр, питух, мечтатель и охотник,
любил я слов победные когорты,
любовь и муки, подлость и расплату,
характеры из шёлка и булата.

перевод с украинского Терджимана Кырымлы

Погасим свечку днесь, на посошок присядем,
и пусть плывёт щерб`месяц среди беженцев-обла`к.
Когда-то ты сказала мне,
                                       что осень ря`дит
в ночь путника: сверчков о том молва.

Последние кузнечики- по жизни трубадуры,
что в песнях старых их? лишь сон да мрак.
Осенний лобзик пилит чьи-то хмуро
черты: уйти кому из нас пора?

Над паром днесь летит златая паутина скита
чабан идёт к овце отбившейся, на звон,
табак в амбарах сух, очаг пылает сытно,
о посевной зерну, другому- тоже снится сон.

Последние кузнечики, я их не понимаю речи,
но сколь сиротски, знаю что, зовут!
И знаю: при`дет день- кузнец меня покличет
в невидимый свой край под листья, во траву 

И я пойду вслепую, в переливы красок:
коричнев от листвы осенней, а от заката- в синеве...
Припомните меня ,тогда считайте сразу:
кто убыл из людей- в сверчках прибавка есть!

перевод с болгарского Терджимана Кырымлы

Иван Николов, "Сега да угасим свещта..."

Сега да угасим свещта и да приседнем на перваза,
и нека щърбав месец плава след облаците-бегълци…
Това е в други времена,
                                              но спомням си, че ти ми каза:
Нощта не спи, нощта е пълна с последни есенни щурци!

Последни есенни щурци - непоправими трубадури,
подели свойта старомодна мелодия от сън и мрак!
Една невидима пила изтрива тънките контури
на онова, което беше и няма да се върне пак.

Сега над черните бразди златиста паяжина скита,
овчарите завръщат само забравен в синорите звън,
тютюнът в пазвите е сух, жарта в огнището - разрита,
и зърното - до друго зърно - сънува благ сеитбен сън.

Последни есенни щурци - не им разбирам от езика,
но как сиротно отзвучава, с какви догадки ме диви!
И вече знам, че някой ден един от тях ще ме повика
в невидимата си държава под сухи листи и треви.

И аз ще тръгна като сляп: в преливането на боите
кафяв - от есенната шума, и от здрачаването - син…
Ако си спомните за мен, спокойно може да броите
човеците - с един по-малко, щурците - повече с един!

* * * * *,............................................................................................... !:)

Второй акт

Покой Юлиана Фихтнера. Характерная, право, приятная комната в беспорядке. Большие книжные шкафы. На двух стульях- стопки книг, на одном- раскрытый путевой планшет. Юлиан- у письменного стола, вынимает бумаги из ящиков, некоторые комкает, рвёт и бросает в корзину.

Первая сцена

Юлиан и слуга. Затем- Зала.

Слуга(докладывает): Герр фон Зала (удаляется)
Зала (входит): (Зала привычно прохаживается во время разговора. При случае присаживается на миг ,изредка- на кушетку. Временами стоит рядом с Юлианом, говоря, кладёт ему руку на плечо. Дважды или трижды во время разговора незметно трогает, слева, свою грудь)
Юлиан: Я очень рад (рукопожатие).
Зала: Итак, сегодня утром вы прибыли?
Юлиан: Да.
Зала: И остаётесь до...?
Юлиан: Ещё не определился. Я ,привычно, в беспорядке. Тут порядку вообще никогда не быть. Хочу сменить квартиру.
Зала: Жаль, мне эта успела понравиться. Куда желаете съехать?
Юлиан: По возможности я теперь нигде надолго не останавливаюсь, брожу безостановочно, как в последние годы. Мне даже пришла в голову мысль выставить свои вещи на аукцион.
Зала: Мне эта идея совсем не несимпатична.
Юлиан: Да, собственно, и мне тоже. Но материальная сторона вопроса понемногу проясняется. Я слишком поиздержался в последние годы , надо же как-то свести баланс. Попозже я снова выйду в путь. Всяк чередует свой отдых с трудом. ...Да, а как вы поживаете? Что творят наши друзья и знакомые?
Зала: Что ж, вы так ни с кем и не повидались?
Юлиан: Ни с кем. Только вот вам написал, что я тут.
Зала: Значит, вы не проведали Вегратов?
Юлиан: Нет. Даже не решаюсь туда явиться.
Зала: Как?...
Юлиан: Всем до`лжно по истечении известного срока не являться в места собственной юности. Там ведь находишь прежнее таким как оставил. Не правда ли? Фрау Габриэла ,должно быть, сильно изменилась по причине болезни. Феликс едва обмолвился. Я лучше остерегусь от встречи. Вы-то должны меня понять, Зала.
Зала (несколько отчуждённо): Конечно, понимаю. Как долго вы обходились без новостей из Вены?
Юлиан: Я всегда упускал причитающиеся мне письма. Уже две недели ни одного не распечатал.
(спохватываясь) Как там дела?
Зала: Фрау Габриэла неделю назад преставилась.
Юлиан: Ох! ( Он, очень растроган, ходит взад-вперёд по комнате, затем садится и, после некоторой паузы, молвит) Наверное, всех эта кончина очень тронула, но всё же...
Зала: Она приняла тихую смерть, святую, как говорят люди. Однаджы вечером задремала -и не проснулась.
Юлиан (очень тихо): Бедная Габриэла! Перед смертью она успела повидать вас?
Зала: Да. Я наведывался к ним почти ежедневно.
Юлиан: Вот как?
Зала: Йоханна обязала меня. Она и впрямь страшилась оставаться дни напролёт наедине с матерью.
Юлиан: Страшилась?
Зала: Она словно не выносила вида хворой женщины. Теперь Йоханна успокоилась.
Юлиан: Странное создание...А наш друг, профессор, как он перенёс потерю? Божья воля, не правда ль?
Зала: Милый Юлиан, у мужчины есть ремесло. Верю, нам, изредка и ненадолго- богоравным, а ,бывает, и пониже людей, можно упускать подобное из виду.
Юлиан: Феликс, конечно, ещё здесь?
Зала: Я говорил с ним битый час и поделился известием о вашем приезде. Он очень радовался, что в Зальцбурге посетил вас.
Юлиан: Мне тоже показалось это. Было очень здоро`во. Кроме того, вынашиваю идею в Зальцбурге бросить якорь.
Зала: Навсегда?
Юлиан: На время. Также по желанию Феликса. Его свежесть приятно волнеет меня, право, омолаживает. Не был бы он моим сыном,- я б, вероятно, пренебрёг, и не только по причине его молодости (Смеясь)Так что мне остаётся любить его ,и ничего иного. Он ,пожалуй, несколько стыдится меня, поскольку визитировал инкогнито.
Зала: Не припозднились ли эти ваши чувства?
Юлиан: Они возникли уж довольно давно, сколько я себя знаю. И, знаете ли, я увидал мальчика впервые уже десяти или одиннадцатилетним, и тогда-то узнал, что он -мой сын.
Зала: Должно быть, состоялось особенное свидание меж вами и госпожой Габриэлой, десять лет спустя вашей подлости ,как у нас принято говорить.
Юлиан: Ничего особенного не произошло. Мы свиделись случайно. Вскоре после моего возвращения из Парижа, я неожиданно повстречал Вегратов на бульваре. У нас до того были общие знакомые так что мы разговорились как старые друзья. Есть люди которым на роду написано...
Зала: Она вас, конечно, простила.
Юлиан: Простила?...Более- менее. Талько раз помянули мы прошлое: она- без вызова, я -без раскаяния, и сразу переменили тему беседы. Мне показалось, что Габриэла чудом забыла прошлое. И, собственно, оказался я меж этой тихой дамой и существом, которое я возлюбил : меж ними для меня не было никакой связи . А юношу, знаете ли, я полюбил ровно настолько, как любое милое, одарённое дитя...Ну да, тогда, десять лет назад он в моей жизни занял не то место. Тогда меня слишком многое связывало, то, с чем я теперь разделался. Только по прошествии лет меня стало тянуть в тот дом, пока я не стал воспринимать его близким.
Зала: Вы ,надеюсь не обидитесь на меня за то, что я тогда ещё заметил связь.
Юлиан: Тем не менее, вы не считали меня способным...
Зала: Почему? Я тоже пришёл к мысли, что семейная жизнь- нечто очень милое. Ведь надо же когда-то внутренне утихомириться.
Юлиан: Знаете ли, я иногда стыдился нашей с Габриэлой связи. Это же касается причин моего тогдашнего влечения. К тому же, добавились новые обстоятельства. Особенно то, что работа перестала искренне радовать меня.
Зала: Всё же, вы это долго не осознавали.
Юлиан: Я справлялся. Надеялся, что поездки помогут мне справиться с тоской, как это бывало в годы юности.
Зала: И кака вас, и где носило? Так редко и мало о вас было слышно! Бам бы следовало мне чаще и подробнее отписывать. Вы же, знаете, мне милее многих прочих особ. Мы столь блестяще обменивались колкостями- не находите ли? Есть высокопарные люди,которые наши отношения назвали б дружбой. не исключено, что в прошлом столетии мы б обращались взаимно на "ты", и даже вы б выплакивались на моей груди. Минувшие два года вас так мне недоставало- правда! Как часто, одиноко прогуливаясь, я припоминал наши долгие беззаботные беседы в дорнбахском парке, где мы (дрожа) "глубины и вершины этого мира старались  постичь и сгладить...Ну, Юлиан, откуда вы на этот раз явились?
Юлиан: Из Тироля. Этим летом я много путешествовал пешком. Даже, на старости лет своих, стал альпинистом. Неделю прожил на пике...Да, я всё испытал. Все чего желаешь, когда ты одинок.
Зала: Вы  вправду оставались одни?
Юлиан: Да.
Зала: Все эти годы?
Юлиан: Если не принимать в расчёт некоторых смешных увлечений, да.
Зала: Ну, тогда не на кого пенять.
Юлиан: Признаю. Но с одним человеком, который мог бы мне сослужить службу, я пока не сошёлся. Я был слишком избалован, Зала. Моя жизнь до извенстного временного предела миновала в чаде нежности и жалости, да,- и силы. И так подошла к концу. Ах, Зала, сколь жалко я обманывался унижался, пресмыкался! Меня тошнит коль вспомнинаю, а когда смотрю вперёд, пугаюсь. И я спрашиваю себя, возможно ли,что из всего жара, с которым я странствовал по белу свету, остались одни пугающие угли, а мне быть поверженным человеческим роком, как любому другому?
Зала: К чему эти оправдания, Юлиан? Столь мало на земле осталось неизведанного, особенно для нас ,которым редкие удовольствия и наслаждения прежних времён уже не по вкусу или не годятся. И вам ли не принимать этого ,Юлиан?
Юлиан: Выдерните у актёра роль из рук и спросите его, доставляют ли ему удовольствие милые кулисы, меж которыми тот оказался.
Зала: Но вы же начинаете готовиться к новому путешествию?
Юлиан: Бегом на месте.
Зала: Феликс рассказал было, что вы из своего кофра достали пару эскизов напоказ, да?
Юлиан: Он говорил о них?
Зала: Хвалил наилучшим образом.
Юлиан: Правда?
Зала: И, коль вы показали ему эскизы, то желаете нечто получить взамен.
Юлиан: Не ради выгод я сделал это. (тасует листы картона) Я и вам покажу их, только из опасения, что держите меня за дурака.
Зала: Ни на йоту, что вы, не опасайтесь. Расскажите только- и довольно.
Юлиан: Я хотел только ,чтоб он не перестал уважать меня. Схватываете идею? Он мне немного ближе остальных. Я ведт знаю, знаю...для всех, да, и для вас лично ,я -состоявшийся неудачник, конченный тип, чей весь талант заключался в минувшей юности. Меня это особенно не волнует. Но для Феликса хочу быть тем, кем был однажды, и кем по-прежнему остаюсь. Когда узнает он, что его отец- я, будет гордиться мною.
Зала: Когда он узнает это...?
Юлиан: Я не намереваюсь вечно держать его в неведении. А теперь, когда его мать мертва,- тем более. После нашей с ним последней беседы мне стало ясно, что не только нужно, но должно ему сказать правду. Он хорошо смыслит в житейском. Он всё поймёт. И тогда у меня будет близкий человек, который мне принадлежит, который знает, что он- мой, человек, ради которого стоит дальше жить на свете, о котором мне предстоит заботиться. Я стану жить поблизости , у нас будет много общего. Тогда я наконец обрету почву под ногами, перестану уж метаться и парить по свету. И снова стану трудиться- как однажды ,давно было- будто помолодевший. Работать буду я, а вы все окажетесь в дураках, все!
Зала: Ну кто же осмелится усомниться в вас? Слышали б вы что мы о вас говорили Юлиан. Каждый ждёт, что вы , рано или поздно, вполне обретёте себя.
Юлиан: Ах довольно: всё обо мне да про меня. Вы простите. Поговоримте-ка, наконец, о вас. Вы наконец-то поселились в своём новом доме?
Зала: Да.
Юлиан: И что вы планируете на ближайжее время?
Зала: Я замыслил отправиться с графом Ронски в Азию.
Юлиан: С Ронски? Они-таки решились на экспедицию, о которой столько в газетах?
Зала: Да. Такое вот предприятие давно увлекает меня. Вы, возможно, читали отчёт экспедиции Рольстона о  мидийских и бактрийских раскопках 92-го года?
Юлиан: Нет.
Зала: Он просто потрясающ. Подумайте только: под щебнем и пылью обнаружен гигантский город, площадью почти равный современному Лондону. Древние воздвигали дворцы, а стены чудесно расписывали. Некоторые вещи они доставили. А ступени, что были раскопаны- из мрамора, который нигде не встречается. Возможно, он - с затонувшего острова. Триста двенадцать ступеней сияющие что опалы, которые ведут в неведомое подземелье...Неведомое ,потому, что они на трёхсот двенадцатой остановились,- Боз знает, почему! Я не могу вам передать, как меня эта лестница интригует.
Юлиан: Всё же слыхать, что эта Рольстонова экспедиция, погибла?
Зала: Всё не настолько плохо. По прошествии трёх лет из двадцати четырёх европейцев, несмотря на всё, восьмеро вернулись, а полдюжины они потеряли ещё на подходе к месту. Путь пролегал через малярийные болота. К тому же случился раз налёт курдов, тогда разбойники одного похитили. Но мы будем экипированы гораздо лучше. Кроме того, на границе мы соединимся с русским отрядом, который обеспечит нам вооружённое прикрытие. Следует принимать в расчёт политические интересы. А что касается лихорадки...её я совсем не страшусь...она меня не касается. В термах Каракаллы- вам же известно, в каком болоте они находятся- совсем юнощей я провёл несколько летних ночёвок- и до сих пор пребываю в добром здравии.
Юлиан: Это ничего не гарантирует.
Зала: Ещё деталь. Я оказался там с одной римлянкой, её дом находился совсем радом с Аппиевой дорогой. Эта особа подхватила лихорадку- и умерла почти сразу. Ну, конечно, я не столь молод как тогда, но чувствую себя полным сил.
Юлиан (закурив сигарету, предлагает Зале): Вы не курите?
Зала: Спасибо. Мне ведь нельзя. Вчера мне запретил доктор Ройманн...Ничего особенного, сердце пошаливает. Ну, о сигарете я жалеть не стану.

перевод с немецкого Терджимана Кырымлы

Неухоженный, полуразрушенный, с провалившейся крышей татарский дом. С двух сторон дома -по старому деревцу. Восем- десять сороток в обносках, неумытые, примостились рядом, утешают друг дружку, хором тихо запевают :

Сирота умрёт в тряпье, больной ,худой.

Бедность, голод столько жизней унесут.

День придёт- мы эту долю проклянём,

только б вечным сном до утра не уснуть.

.

Один мальчик встаёт и декламирует:

Батенька на фронт ушёл, немца воевать.

Мы- животики да рты, а руки- мать.

Девять месяцев, а весточки нема.

Всё проедено до крошки, до зерна.

Бедный батенька пропал, не то- убит,

нас оставил, недокормышей, одних.

Друг отца пришёл с войны- и ни гу-гу:

мы- про батю, а он:" не помню, не могу".

Его сестричка:

Хворь-хвороба нашу маму забрала:

"Бог не брости моих деток..."- отжила.

Ах, соседи, у сироток, может, малая душа:

наши жалобы неслышны, слёзки- словно у мышат.

ВМЕСТЕ ПОЮТ:

Сирота умрёт в тряпье ,больной, худой.

Войны столько жизней унесут.

День придёт- мы  эту долю проклянём ,

только б нам до утра не уснуть.

Второй мальчик встаёт и декламирует:

Мама с папой подхватили разом тиф:

мама умерла, а папочка ожил.

Мы потратили последние гроши,

мы, несчастные, слезою изошли.

Вместе приговаривают:

Бедный папочка постился в уразу,

говорил, молитвы от хвороб спасут,

заболео холерой- сразу слёг:

закопали в землю пепел-уголёк,

проводили батеньку в последний путь

двое сирот- "проживёте как-нибудь".

Мы вдвоём под ручку молча побредём,

в чайхану-кофейню полную зайдём:

"Добрый дядя, дай копейку, помоги!"

"Мелких нет". Обидно попусту уйти...

Девочка:

Сирота умрёт в тряпье, больной, худой.

Смерть глядит глазницами пустых домов.

Заболеешь- кто же вылечит тебя?

Ах ты, подлая, позорная судьба!

Второй мальчик декламирует:

Голод...голод...Земляки совсем худы,

помирать пора, им не до еды.

Без савана, без надгробья хоронить-

уговором малярию не сломить.

Девочка:

Сироту обидит всяк, кому не лень.

Стол сиротский- при дороге пень.

Глод столько сёт опустошил,

столько ах, на келадбище могил.

Двое сироток друг дружке:

- Ну, давай пороем свалку- мусор.

Хоть головку рыбью: нам всё вкусно.

- Хлеба, хлебушка хотя бы корку,

крошку косточку, любую -нам не горько...

Третий мальчик:

Всё прокли до копейки: кошельки,

шкуры , старые чарыки, ремешки.

Обессилев, люди лижут корешки.

Опустились руки, немы языки.

.

Утром батюшка пошёл по кочаны-

день до вечера в рот крошки не боали,

не дождались, ободрали мы кота,

кое-как сварили, а всё ж еда...

.

Сутки минули, другие, целых пять.

С мамой выши в поле батю поискать:

"Боже милый, помоги нам, пощади!"-

вот ,под холмиком распухший труп один.

.

День прошёл- и матушка сошла с ума,

заколола братика, снесла в чулан.

Мы по струйке крови отыскали труп.

Ах ты, братик наш дружок кошачий суп!

.

Мама тронулась рассудком , померла,

прилетает ночью, серая сова.

Голодаем, бедные, судьбу кляня.

Ах, прими несчастных, серая земля!

Все вместе поют:

Сирота умрёт в тряпье, больной, худой.

Смерть глядит глазницами пустых домов.

Новый день придёт- мы с воем припадём

на помойку рыть сухой назём.

.

Мы сиротами останемся всегда?

Нам ли прелесть жизни, лучшие года?

Помогите ,взрослые, нам подрасти,

будущее Революции спасти.

 

( впервые опубликовано в "Енъи чолпан" №2, 1923 г.)

.

...перевод с крымтатарского..........................Терджимана:)

* * * * *,.....................................................................................................................).

Эшреф Шемьи-заде

"Къыркълама"

.

___33___

Коль ты, поэт, в красу влюблён

и сродственнен с прекрасным,

громы да ливневый полон

не чувствуешь напрасно.

Дождями политый цветник

ярится-зеленеет-

бумажный цвет ,увы, поник,

с рожденья безземелен.

.

___34___

Последней каплей может стать

улыбка подхалима,

родному другу не под стать,

одним мгновеньем длима.

Глотком желанным может быть

в год самой чёрной жажды

улыбка друга...ах ,кабы

да если бы, однажды...

.

(вариант перевода)

Когда из друга подхалим

явится пред тобою,

узнаешь, злобою палим,

ЧТО лик души не скроет.

Дороже нет улыбки той,

что дарит незнакомец

посереди пустыни злой-

и жажда мигом тонет.

.

___35___

Красоты горгей высоты

красивы суть до донец-

не укрывай своих и ты

притворною посконью.

Талантливейшие творцы

собой нас одарили.

Творенья- нового отцы,

твоим стремленьям крылья.

.

___36___

Добившись сердца и руки,

муж на судьбину ропщет.

Жена в постели "как с таким

мне жить" конец пророчит.

На что друг дружку отыскав,

они себя жалеют:

немир сменится на оскал,

а смерть весной повеет?

.

.........перевод с крымтатарского ...........Терджимана:)

.

Мне б соблюсти глубинную Себя
бесстрашной, крайней, волею скрепя
за выдохом любви и ненависти двери--
и ,не печалясь, бремя
горчащее на му`жей возложить;
Мне б соблюсти в себе алтарь,
что и от мольб свободен--
тогда б, мудрея не по дням, смогла
спокойна и чиста, воздеть глаза
и к Богу, отпущенье веско оказав.

перевод с английского Терджимана Кырымлы 


The Sanctuary

If I could keep my innermost Me
Fearless, aloof and free
Of the least breath of love or hate,
And not disconsolate
At the sick load of sorrow laid on men;

If I could keep a sanctuary there
Free even of prayer,
If I could do this, then,
With quiet candor as I grew more wise
I could look even at God with grave forgiving eyes.

Sara Teasdale

Птица неведомая сгорбилась на пригреве-- пугало, знаю-- высматривает тропки во пшенице, а та под ветром волнуясь, в тепле лоснится. Поле-- что желтком сдобренный каравай за исключеньем (словно они они дают добро на жизнь здешнюю) барашков акаций зелёных и их фиолетовых теней-- пост милосердия. Птица кличет дважды: "Рыжую глину, рыжую глину", не то молвит: "Прямо в низину". Коль подойдёт кто, я спрошу-- зти местные знать должны,-- и почто живут как умирают, столь неважны`; или почему, например, мешкотная цапля порхает себе с опалённой зелени малого пруда по над щетинистыми буераками луга туда, в чёрную гужу вечной зелени в низине? Они знают и не знают. Спрашивающий, видать, тебя дурачит, и вопрошание опасно, а ответ-- тем паче; Спрашивает о том лишь строптивец бессовестный, ему причастие не надобно, и думает, что жизнь с её ухабами, с её редкими, хлопотливыми радостными бучами суть обстоятельства несчастного случая? Сугубейший фермер во поле, растящий хилую ниву лишь на свою долю, почуял томление забытой им учтивости, узницы в груди-- и в укор мне хмыкнул, по-стариковски недоумённо, слов нет-- он на праведном посту. Из битумного блёсткого бассейна глаза-- невыразительные столь и чуждые-- своё, ничьё ещё, воздели горе. И всё же обертоном имя выдаёт секреты некие, глаза которым не позволяют душу покидать; да что словам таить в согбённых ,терпеливых головах по-над сермягой застиранных и выцветших одежд? Они стихие собственной покорны. Настанет день-- рыжее, глиняное лицо ниспадёт в голую глину; Несколько слов-- и тело покинуто, тени тянутся, а грёзящая надежда дышит: "Прочь от призрачного холмика", Жизнь; Из рощи, что под спиралью, звёзды сияют; блуждающий луч-- утеха плакальщику, мужчине. Ангел с венком преклоняющий колени видит: во свете луны-- могилы. перевод с английского Терджимана Кырымлы 

A Country Life A bird that I don't know, Hunched on his light-pole like a scarecrow, Looks sideways out into the wheat The wind waves under the waves of heat. The field is yellow as egg-bread dough Except where (just as though they'd let It live for looks) a locust billows In leaf-green and shade-violet, A standing mercy. The bird calls twice, "Red clay, red clay"; Or else he's saying, "Directly, directly." If someone came by I could ask, Around here all of them must know -- And why they live so and die so -- Or why, for once, the lagging heron Flaps from the little creek's parched cresses Across the harsh-grassed, gullied meadow To the black, rowed evergreens below. They know and they don't know. To ask, a man must be a stranger -- And asking, much more answering, is dangerous; Asked about it, who would not repent Of all he ever did and never meant, And think a life and its distresses, Its random, clutched-for, homefelt blisses, The circumstances of an accident? The farthest farmer in a field, A gaunt plant grown, for seed, by farmers, Has felt a longing, lorn urbanity Jailed in his breast; and, just as I, Has grunted, in his old perplexity, A standing plea. From the tar of the blazing square The eyes shift, in their taciturn And unavowing, unavailable sorrow. Yet the intonation of a name confesses Some secrets that they never meant To let out to a soul; and what words would not dim The bowed and weathered heads above the denim Or the once-too-often washed wash dresses? They are subdued to their own element. One day The red, clay face Is lowered to the naked clay; After some words, the body is forsaken The shadows lengthen, and a dreaming hope Breathes, from the vague mound, Life; From the grove under the spire Stars shine, and a wandering light Is kindled for the mourner, man. The angel kneeling with the wreath Sees, in the moonlight, graves. Randall Jarrell

Nr. 9
Der stolze Narr

Wer meynt sich Ehre zu erjagen,
wann er kann stolze Kleider tragen;
wer durch gezwungnen Gang und Sitten
glaubt, dass er seinen Rang erstritten,
der schleift die Kappe an den Fuessen
und wird sich drueber leiden muessen.

.....9.....Гордый дурак
Кто, выряжаясь не по средствам,
желает славой обогреться,
манерен, ходит по-павлиньи,
кто подбивает к знати клинья,
тот бубенцы с собой волочит,
того печаль вконец источит.

перевод с немецкого Терджимана Кырымлы

Nr. 1
Der Buecher-Narr

Ich bin der erst` im Narren-Orden,
weil ich so klug aus Buechern worden,
dass ich gleich kenne an dem Band,
wie dies und jenes wird genannt;
was aber drinnen ist verborgen,
dafuer lass ich Gelehrte sorgen.

.....1.....Книжный дурак
Я первый в Ордене глупцов,
мой ум есть многих книг лицо:
гляжу на разные обложки--
под ними то и сё, по крошке,
но, корки взглядом постигая,
мякиш учёным оставляю:
пусть позаботятся о главном.
Я глуп, зато глаза с зубами.

перевод с немецкого Терджимана Кырымлы