Современный Иван-царевич, выбирая между Василисой Премудрой и Еленой Прекрасной, как правило, выбирает Марью-Искусницу. 

Если бы достижение заключалось лишь в отказе от мясной пищи, то слон и корова давно бы достигли его.       

(Из писем Елены Рерих)

Первым мне встретился священник. Его облик был тих и благообразен, его глаза заглядывали в самую душу, его голос лился непрерывным струящимся потоком. В душе поднимались самые светлые порывы, возникали мысли о высоком и вечном, хотелось подняться на цыпочки, подняться над собой и над суетой. Зачотный пассажир.

Вторым был чиновник. Он был педантичным, четким и правильным. В нем все было – порядок и норма, методичность и последовательность. Хотелось действовать строго по правилам, не отклоняясь ни на йоту от порядка вещей, хотелось вытравить из себя расхлябанность и хаотичность, порывистость и импульсивность, хотелось ходить и ездить только по прямой, не отвлекаясь и не отклоняясь от курса. Зачотный пассажир.

Третьей была блондинка в красном и декольтированном. Она волновала и раздувала что-то, она призывала и мобилизовывала. Хотелось стать большим, твердым и несокрушимым, хотелось быть неустанным и сильным всю ночь, потом еще ночь и так до изнеможения, пока блондинка не окажется обессиленной и удовлетворенной. Зачотная пассажирка.

Четвертым был ребенок. Он был непосредственным и открытым, чистым и невинным. Хотелось встать на его защиту, укрыть его от всех невзгод, во что бы то ни стало сохранить его непосредственность и детскую непорочность. Пусть он подольше не будет взрослым, циничным и мерзким. Зачотный пассажир.

Пятым был таксист. Он тараторил без умолку, сыпал бейками и анекдотами и почему-то отчаянно пах рыбой и дорогими духами. Хотелось прервать его монолог и поинтересоваться, что таится там, под маской балагура. Зачотный пассажир.

Шестыми был мент. Дюжий молодец, во взгляде которого сквозило презрение ко всему роду людскому, омерзение от того, что ему приходится иметь дело с мусором человеческим. Все вокруг были виноваты или замешаны в гнусностях и мерзостях. Хотелось отодвинуться подальше, стать незаметным для него, утаить свои проделки и уцелеть при зачистке. Зачотный пассажир.

Седьмым был пьяница. Обычный ничем не примечательный бухарь, все интересы которого сводились к тому, чтобы поскорее выпить очередную порцию алкоголя, замутнить свое сознание и выдать порцию невнятных сентенций и глубокомысленного неразборчивого бреда. Хотелось узнать или не знать, чем живет этот человек и чем он так перед собой провинился, что он непременно и быстро решил себя сжить со свету, отчего его шатает из эйфории в похмелье и обратно, резко, без переходов и полутонов. Зачотный пассажир.

Восьмым был наперсточник. Человек с бегающими глазками, весь как-бы приподнятый на подводных крыльях цинизма и азарта. Он почти ничего не касался, но даже не касаясь побуждал испытать судьбу, снять ее загадочный покров или хотя бы заглянуть ей под подол. С его помощью это казалось простым и быстрым, близким и эффективным. Зачотный пассажир.

Девятой была свадьба. Застенчивая, статичная и притупленная невеста, заторможенный и прибитый жених и целая грядка взвинченных и экзальтированных гостей. Гости веселились так надрывно, будто им выделили на это крайне мало времени, будто после веселья сразу начнется бесконечная и беспросветная полоса бед, невзгод и лишений. Хотелось форсировать свое веселье, хотелось петь и плясать, перекрикивать собеседников и пить горько. Зачотные пассажиры.

Десятым был журналист. Редактор, корреспондент или еще какой осведомленный человек из просветителей, обличителей и возмутителей. В мире вдруг стало так много несправедливости и произвола, что хотелось встать во весь рост и выразить, воззвать, сместить и дезавуировать! Зачотный пассажир.

Одиннадцатой была старушка. Она была тихой и уставшей, она была голубоглазой и измученной. Она беспрестанно кряхтела и охала, страдала и изнемогала. Хотелось хоть чем-то облегчить ее страдания, протянуть ей руку помощи; но с другой стороны проступало подспудная надежда, что она скоро отмучается, выдохнется и упокоится самым близким, доступным и органичным способом. Зачотная пассажирка.

Двенадцатым был какой-то пафосный барон. Нарядный, пёстрый и кричаще яркий как павлин. Он бросался в глаза и уши наносным, показным благополучием, несметными богатствами и недостижимым для простого смертного уровнем благосостояниея. Хотелось того же и наконец заткнуть его за пояс, хотелось доказать и показать, опередить и превозмочь, хотелось простой наживы и шальных денег. Зачотный пассажир.

Тринадцатой была звезда. Популярная и сногсшибательная, модная и яркая, авторитетная и бесподобная. Хотелось приобщиться, выпить на брудершафт или хотя бы сфотографироваться для потомков и взять автограф на память. Зачотный персонаж.

Четырнадцатой была наркоманка. Она была тихой и преисполненной загадочности и обреченности, какой-то жути и потусторонщины. Она как-будто знала и чувствовала то, что обычному смертному знать и чувствовать не суждено. Хотелось заглянуть за грань и одновременно отвернуться, чтоб полюбопытствовать, но не подхватить, не заразиться и не сгинуть в том бытии, где обитает она; хотелось сковырнуть и разломать ее хрупкость, столкнуть в конце концов ее туда, куда она так стремится и где ей самое место. Зачотная пассажирка.

Пятнадцатым был ветеран. Он был седым, важным и почтенным. Хотелось поклониться ему до самой земли, отдать должное его заслугам и во всем брать с него пример. На донышке шевелилось сомнение в его заслугах – уж больно велики они были; шевелилось желание уличить, уязвить и развенчать. Для того, чтобы сделать его чуть меньше, понизить планку достижений и сделать ее доступнее для себя и других, простых и смертных людей. Зачотный пассажир.

Шестнадцатым был гипнотизер. Голос его был вкрадчив, интонации были повелительные, фразы были рубленными и похожими на команды для беспрекословного исполнения. Клонило в сон и хотелось сдаться, хотелось покориться и успокоиться, хотелось выйти из-под опеки но остаться в орбите сладкого плена. Зачотный пассажир.

Семнадцатым был доктор. Он был не из тех врачей, которые озабочены решением своих шкурных проблем за счет страждущих. Он по-настоящему вникал, соболезновал и нес добро с гуманизмом. Хотелось не обмануть его надежды, оправдать его усилия, пойти ему навстречу, хотелось встать и пойти, в конце концов. Зачотный пассажир.

Восемнадцатым был раут. Восемнадцатыми пришли похороны. Они были торжественными и напыщенными, но слегка лицемерными. Всем хотелось проникнуться моментом, вздрогнуть и очиститься, но что-то мешало, не давало и не пускало; что-то вновь запускало по узкому кругу, по короткой траектории повседневности; что-то не позволяло поднять голову и вглядеться в расплывчатые очертания того, что таится под пологом чужой смерти. Откровения ускользали и растворялись в легкой дымке фальшивой скорби. И только робким гостем скребся по туману первый пассажир, подгоняя события и запуская цикл по новому кругу.

Долгим и пестрым может быть перечень пассажиров. Их можно до бесконечности вытягивать из шляпы, как фокусник вытягивает бесконечные связанные между собой платки. Пассажиры входят в мое купе и выходят оттуда, оставляя на память образы, запахи, ощущения, настроения и выводы. На каждом полустанке я отчасти становлюсь одним из пассажиров, я воплощаюсь в кого-нибудь из них, но при этом остаюсь собой. Я не перестаю быть органичным и единым целым, сохраняя нечто свое, какую-то непонятную, эфемерную субстанцию, которая не дает мне превратиться в кого-то из них пока я еду по дороге с приключениями, открытиями и встречами, пока я еду – чих-пых – по дороге жизни…