Служка блаженной Ксении или Последняя песня Хиля
- 06.06.12, 23:44
Как голландские рок-музыканты пришли к православному миссионеру игумену Сергию (Рыбко)
На своём концерте в Москве музыканты известной рок-группы Physical Graffiti (Led Zeppelin соver) познакомились в антракте с игуменом Сергием (Рыбко), который был среди зрителей. Знакомство их впечатлило. Во второй части концерта лидер группы Эндрю Элт адресовал отцу Сергию и другим священникам знаменитую «Лестницу в небо», а виртуоз соло-гитарист Даниэль Ферберк неожиданно вручил батюшке смычок, с помощью которого исполнял одну из вещей.
Led Zeppelin помог прийти к вере
Группа в полном составе посетила храм Сошествия Святого Духа на Лазаревском кладбище, где гостям рассказали о святынях храма и его истории. Оказалось, что гитарист Даниэль Ферберк наполовину славянин — его мама православная, родом из Македонии. Даниэль выразил желание венчаться со своей девушкой у отца Сергия. Однако сейчас он формально принадлежит к католической церкви.
Так завязалась беседа о вере, музыке, душе, о главном выборе человека. Отец Сергий рассказал гостям, что музыка Led Zeppelin, которую они исполняют, в своё время помогла ему и его друзьям сделать шаг к вере.
— Это был глоток свободы, глоток иного мира, — сказал игумен. — Благодаря рок-музыке мы взбунтовались против «совка», стали искать свободу. Мы поняли, что политические системы — это второстепенно. Главное, что есть Бог, и только в Боге человек может быть свободен и независим до конца. И оказалось, что ответы на наши вопросы находятся в учении Христа. В Евангелии есть таинственные слова: познайте Истину, и она сделает вас свободными. Учение Христа зовёт к независимости от мирских принципов, устоявшихся мнений, зашоренности. Для меня до сих пор свобода — один из главных идеалов. Какая разница, кто что обо мне думает? Главное — что Бог обо мне думает. Насколько были свободными святые! Заповеди показывают вещи такими, какими они сотворены Богом, предлагают реализоваться таким, каким тебя Бог сотворил.
[ Читать дальше ]
Окончание интервью с заместителем председателя Отдела внешних церковных связей Московского Патриархата протоиереем Николаем Балашовым
25.05.2012
Протоиерей Николай Балашов,
Санкт-Петербургская Православная Духовная Академия
* * *
- Если позволите, несколько слов о современном положении Русской Православной Церкви в Китайской Народной Республике.
- У Православной Церкви огромные заслуги в развитии отношений между Россией и Китаем. Русская Духовная Миссия много десятилетий представляла Россию в Китае, когда никакой государственной миссии еще не было. Члены Русской Духовной Миссии в Китае очень много сделали для развития отечественной синологии и для распространения в России адекватных знаний о том, что собой представляет Китай. Итогом деятельности Русской Духовной Миссии в Китае стало, в том числе, национальное китайское Православие, и сейчас, как известно, существует Китайская Автономная Православная Церковь, которая провозглашена таковой Московским Патриархатом. К сожалению, на данный момент ее клир включает в себя лишь двух священнослужителей крайне преклонного возраста: одного священника и одного протодиакона. При этом имеется определенное число верующих, которые лишены пастырского окормления.
Русская Православная Церковь в Китае может осуществлять религиозную деятельность, направленную только на духовные нужды наших соотечественников и иностранцев, которые находятся в Китае. Так, например, посетителями Успенского храма-музея на территории Российского Посольства в Пекине могут быть россияне и носители иностранных паспортов, но не китайские граждане. Подобная ситуация наблюдается в нашей общине в Шанхае, которая действует на территории Генерального Консульства Российской Федерации. Там также есть наш священник, и его прихожане не только русские, не только выходцы из стран канонической ответственности Русской Православной Церкви, но и греки, европейцы, самые разные люди, но не китайцы. Мы с уважением относимся к требованиям китайского законодательства, но стараемся с китайской стороной развивать диалог. В том числе и при участии российского государства, при участии представителей других традиционных религий России. Существует рабочая группа по диалогу России с Китаем в религиозной области, сторонами этого процесса является Государственное управление по делам религии Китайской Народной Республики и Совет по взаимодействию с религиозными объединениями при Президенте Российской Федерации. Председателем российской стороны этой рабочей группы является член Совета по взаимодействию при Президенте России митрополит Волоколамский Иларион. В прошлом году состоялась встреча группы в Москве. Мы надеемся, что в этом году летом состоятся очередные переговоры. Одним из первых их итогов является то, что в ближайшее время в Россию официально прибудут учиться в духовных школах Русской Православной Церкви два православных китайских студента. Таким образом, у нас появляется надежда, что у китайских православных верующих будут свои пастыри.
Всё интервью можно прочитать по ссылке -
http://ruskline.ru/monitoring_smi/2012/05
/25/intervyu_s_zamestitelem_predsedatelya_otdela_vneshnih_cerkovnyh
_svyazej_moskovskogo_patriarhata_protoiereem_nikolaem_balashovym/
«Бумага и чернила станут отныне моим утешением. Буду записывать свои мысли. Есликто найдет в них нужное для себя слово, пусть перепишет или запомнит. Окажутся ненужными мои слова людям – останутся при мне.
И нет у меня теперь иных забот.»
Абай Кунанбаев, «Простое слово»
«Абай» закрывают. До полудня 16 мая лагерь на Чистых Прудах, который я не могу уверенно назвать лагерем оппозиции, должен быть очищен.
Какая-то чиновничья тупость во всем. Про то, что нужен диалог с инакомыслящими, про это, видимо, уже можно в принципе забыть. Это, похоже, совсем невозможно. Ну да ладно, это все уже поняли. Но можно же включить думательную машину хотя бы на первой передаче: протестным массам нужен выход энергии. Это же примитивный механизм социального управления. Не ради диалога, его уже окончательно вычеркнули в начале абзаца — ради спокойствия самой власти – не закрывать плотно крышкой кипящую кастрюльку, оставить щель. Чтобы пар выходил.
Нет, нет и нет.
Я там был, разумеется. Сходил в «Ролан» на «Белого Тигра» и перешел трамвайные пути – посмотреть. Собрание не в моем вкусе. Старею, наверное. Слишком тусовочно, слишком молодо-зелено, слишком восторженно. И собрание это на Чистых прудах, конечно, не про то, как нам переобустроить Россию.
Но, право же, как невинно! Как экзальтированно, наивно и безопасно! «Зарница», пикник, КСП (прости, революция, за низкий штиль). Разновозрастные дети растеряли все свои настоящие праздники – и вот негаданно обрели: в центре столицы, лишенной гайд-парков как класса, возник он, стихийный, собрал улыбчивые лица. Кому помешал? Чем?!
Шумят, понимаешь, ночью? Да нет, я свидетель – все тихо. Кто их там слышит, из-за своих тройных стеклопакетов, которые никто никогда не открывает, потому что в самом дорогом центре одного из самых дорогих городов температурный баланс в квартирах поддерживают сплит-системы?.. Мусорят? Тоже неправда. Газон вытоптали на 20 миллионов рублей? Знаю я эти газоны, а особенно муниципальные расценки на них. Как раз соседи на тещиной даче: жена отвечает в управе за благоустройство, а муж командует отдельной коммерческой ротой таджиков. Завидная даже для нефтяников рентабельность у газонной травы.
«Абай», конечно, закроют. Но если бы не закрыли, что бы было? Да ничего. Гуляла бы тихонечко молодежь, в активе которой законченные и незаконченные высшие. Поругивала бы власть, играла бы в «мафию». Спорили бы друг с другом о судьбах мира азартные пенсионеры, как когда-то в начале 90-х на «Пушке» и лавочках Тверского бульвара, перемежая диспуты о партиях с партиями в шахматы.
Но закроют, ибо не могут иначе.
И что тогда? Девочки в белых юбках и мальчики в белых футболках, которым не дали доиграть в бадминтон, обидятся, озлобятся надолго, а может, и навсегда. Бритоголовым нацболам, завязавшим белые ленты вместе с красными в причудливые банты, с энтузиазмом пока еще несущим охранную вахту на мизерном пятачке у Абая, ничего другого не останется, кроме как разворачивать повествование прилепинского романа к его апокалиптическому концу — читайте, кто еще не прочитал. Сегодня в двенадцать ноль-ноль по Москве будущая энциклопедия истории России может получить новую Веру Фигнер и Сашу Ульянова. Отчего же будем тогда удивляться новым бомбистам? Сами, сами их порождаем, выковываем, пестуем – нет, не Госдеп.
Свежи мои впечатления от экскурсии в Шлиссельбургскую тюрьму. Двадцать лет одиночки не сломили дух выпускницы Казанского института благородных девиц. Яблоня на месте расстрела старшего Ульянова-брата до сих пор плодоносит.
Эх, горьки эти яблочки.
Прикроют эту спонтанную агору, непризнанный, и по сути – не нуждающийся в признании ареопаг. Ареопаг, который, в отличие от афинского, не успел услышать своего апостола Павла. Нам, верящим в свое апостольское наследство, сказано не видеть в белоленточных «пылких юношах с неостывшим сердцем» (Абай Кунанбаев) своей целевой аудитории. Может, оно и не без основания, из опасения двухтысячелетнего дежавю, — как неприятно слышать снова и снова «послушаем тебя в другое время»… Но апостол Павел — он-то хоть попытался…
Я знаю точно, что мы могли бы сделать. Но уже никогда не сделаем. Потому что в очередной раз опоздали. Оставаясь беспристрастными к движениями, фракциям и партстроительству – устроить на площади у Абая короткий молебен. Надо-то всего пару икон и пару священников. Или митрополитов. Молебен – не о том, чтобы кого-то прогнать, или наоборот, кого-то призвать (уж не знаю, что хуже). Просто – о Родине. О нас с вами. О «властех и воинсте ея» — пусть каждый сам понимает, как может, пусть каждый сам вкладывает в эти молитвы свои собственные смыслы. Молебен о том, чтобы все было хорошо. Чтобы никому не разбили башку, ни омоновцу, ни демонстранту. Чтобы волк поживал вместе с агнцем, а козленок лежал вместе с барсом. Чтобы теленок и молодой лев, а особенно вол – все были заодно.
И сугубо — о том, чтобы Малое Дитя их водило.
Это была цитата из Исайи. Кажется. Или из Абая?
16 мая, 2012 Священник Димитрий СвердловИгумен Агафангел (Белых). Фото Дениса Маханько
Весна 1984 года была холодной. Мы бесцельно слонялись небольшой стайкой по тёмным, мокрым переулкам и грелись пошлыми анекдотами и дешёвыми сигаретами. Не помню уже, кто сказал, что завтра Пасха. Это было хоть какое-то развлечение, — пойти в церковь в праздник. Всё, что мы знали, это то, что служба должна быть ночью. Домой рано никто не собирался и мы понеслись через полгорода в сторону кафедрального собора. Через 16 лет и два месяца там меня будут рукополагать во диаконы.
Издалека была видна пестрая толпа у церковной ограды и яркий свет из высоких окон храма. Мы приблизились к воротам. Я совершенно не помню ни своего настроения в этот момент, ни того, о чем я думал. Зато я четко помню свои ощущения спустя несколько минут. Спокойно и уверенно, как мы обычно заходили в кинотеатр или какой-нибудь ДК на дискотеку, наша компания направилась ко входу в храм. В этот момент я почувствовал, как мягко, но властно меня взяли за локоть.
Лицо человека в потертой кожанке было невыразительным, но даже подростку было ясно, что этот дядя из органов. Глядя в сторону, он будничным тоном осведомился о цели нашего визита. Кругом были люди и я не делал ничего противозаконного, поэтому с определённой долей нахальства я заявил, что мы идем, короче это… молиться, — я с трудом вспомнил, что обычно делают в церкви. В этот момент я заметил, что у ворот стоят преимущественно мужчины с красными повязками на рукавах. Пасха в том году пришлась на день рождения Ленина и, может быть, по этой причине храмы усиленно патрулировались нарядами милиции и дружинниками.
Ещё крепче сжав мою руку, невыразительный человек спросил номер школы, сколько мне лет, где мои родители и не желаю ли я помолиться в отделении милиции, покуда они за мной явятся? От забора в нашем направлении двинулась группа дружинников. Притянув меня вплотную к себе, дядя из органов хрипло прошептал мне в ухо несколько слов. Наверное, следовало бы написать, что он обдал меня при этом смесью чеснока и перегара или просто каким-нибудь малоприятным ароматом, но это не так. Он просто грязно выругался и сообщил, мешая мат и разговорный русский, что если я не хочу неприятностей, то через секунду и духа моего здесь быть не должно.
В мгновение ока, выдернув рукав куртки, я рванулся было бежать и тут же почувствовал увесистый пинок в то место, где на джинсах обычно пришивают задние карманы. Потеряв равновесие я слетел с тротуара в грязь. Раздался хохот людей с красными повязками. Человек в кожанке в нецензурных выражениях посоветовал мне ускорить темп. Я отряхнул грязь, насколько это было возможно и нарочито медленно пошел в сторону от храма. Всегда мне доставалось в уличных конфликтах за такие несмиренные штуки больше прочих и, кстати, вполне заслуженно.
Ночью автобусы не ходили. Свою компанию я не нашел. Шлёпая по весенним лужам, в которых рябью отражались редкие фонари, я тащился через ночной город домой и думал: Гады, ну какие же они гады!
Как выяснилось на другой день, моих друзей также прогнали от храма дружинники. Возможно, формально они были правы, – нечего было несовершеннолетним делать в полночь в людном месте без сопровождения взрослых.
А в собор я все же попал. Через неделю. Зашел из принципа и чувства протеста прямо среди бела дня. Там было солнечно, тихо и совсем пусто. И была в этой тихой солнечной пустоте какая-то тайна, непонятная и привлекательная. Потому что её тщательно охраняли от меня, а значит, — она была настоящей.
Об автореИбо, во-первых, слышу, что, когда вы собираетесь в церковь, между вами бывают разделения, чему отчасти и верю. Ибо надлежит быть и разномыслиям между вами, дабы открылись между вами искусные,— писал апостол Павел христианам Коринфа (1 Кор. 11, 18–19). То есть сама по себе ситуация разногласия, спора — нормальна. Мы должны знать, где положен этим спорам предел, какое утверждение поставит полемизирующего вне Церкви, вне Православия. Но, во-первых, даже и это мы, не кончавшие ни семинарий, ни академий, знаем не всегда, а во-вторых, и не выходя за пределы православного вероучения, любой из нас может оказаться в ситуации выбора: кому следовать, кого слушать?
— Наш батюшка призывает нас причащаться как можно чаще. А вот на этом сайте такой почтенный, такой ученый протоиерей пишет, что благочестивые христиане издавна причащались только пять раз в год — в каждый пост, в Великий — дважды. А причащаться часто, с его точки зрения, неблагочестиво и вредно…
— Мой духовник посоветовал мне прочитать книгу Александра Шмемана о Евхаристии; а когда я приехал в монастырь и сказал там, что читал эту книгу, то услышал: «Считай, что влил в себя отравленную кровь».
— С огромным интересом читаю книги схиархимандрита Софрония (Сахарова), никакие другие пока не давали мне такого ощущения духовной реальности. Но от профессора Осипова, да и не только от него, можно услышать, что старец Софроний находился в прелести, что книги его опасны…
— Профессор Осипов, кстати, считает, что нельзя крестить младенцев, что креститься человек может только сам, сознательно, во взрослом возрасте… А ведь он в Духовной Академии преподает!
Бабушка в церковном дворике сует мне бумажную «иконку», изображающую Ивана Грозного, и листочек с «акафистом» ему же. «Где вы это взяли? Кто вам сказал, что он святой?!» — «Я в монастырь езжу, к старцу, он мне все это и дал». Старец, о котором она говорит,— вполне легитимный иеромонах, и в служении его никто не запрещал. Впрочем, это случай несложный: бабушке надо объяснить, что Церковь не канонизировала и не собирается канонизировать Иоанна IV Грозного и что соборное мнение Церкви должно быть для нас выше мнения конкретного священнослужителя, кем бы он ни был и как бы мы его ни уважали. Другие случаи посложней.
Так как нам быть, как ориентироваться, на что опираться, поневоле оказавшись в спорной ситуации? Где взять уверенность, что поступаешь правильно?
Этот вопрос мы задали Митрополиту Саратовскому и Вольскому Лонгину.
В истории Церкви было немало примеров, когда люди, признанные впоследствии святыми, при жизни не находили общего языка и согласия друг с другом. Классические примеры — Иоанн Златоуст и Феодорит Кирский, Иосиф Волоцкий и Нил Сорский. Некоторые ситуации просто невозможно достроить до конца, определить в них победившую сторону: может быть, вся проблема в том, что это были просто очень разные люди.
В Церкви не все определено окончательно, есть множество тем, которые не рассматривали Вселенские Соборы. И есть вещи, которые нам просто знать неполезно. Скажем, спор об участи младенцев, умерших некрещеными. Профессор Осипов решительно утверждает, что эти младенцы будут в раю, потому что они не виновны; архимандрит Лазарь (Абашидзе) говорит, что виновность и невиновность здесь вообще ни при чем, некрещеный в Царство Божие не войдет. Дело в том, что богословская ученость — она вообще очень специфическая вещь. Богословие — это не философия и не точная наука, это, скорее — рефлексия над личным опытом, а иначе говоря, выстроенная для школьных нужд надстройка над святоотеческой письменностью, которая являет собою фундамент богословия. Но эта школьная научность богословского труда — она играет какую-то злую шутку со своими носителями. Постоянное использование научного инструментария вырабатывает у человека своего рода самоуверенность: хочется раз и навсегда все решить. Вот так — и никак иначе. Но не бывает такого. Бог — это Личность. И мы не можем заставить Бога действовать в рамках нашей логики: спасать этих младенцев или наоборот. И надо ли нам об этом думать, надо ли нам это знать? И надо ли, наконец, исходить из этого в вопросе крещения ребенка? Церковь веками крестит младенцев, возлагая ответственность за них на родителей и восприемников, и вряд ли частное мнение хотя бы даже и самого ученого богослова может служить этому препятствием. У того же профессора Осипова, кроме спорных утверждений, есть немало полезного, необходимого верующим людям, вот это и надо брать от него, а не вникать в его споры или споры вокруг его имени.
Очень важно держать в памяти вот что: в Церкви нет идеологии. В Церкви есть Христос. Когда начинается чисто идеологический спор, Христос уходит. А еще важно вот что: разные люди по-разному воспринимают окружающий нас мир. То, что прекрасно для одного человека, может оказаться совсем не полезным для другого. С моей точки зрения, классический пример — митрополит Антоний Сурожский. Удивительный, поистине уникальный человек! Он один такой был — с таким внутренним устроением. Но посмотрите — у него нет ни одного ученика, последователя. Есть эпигоны, которые, мягко говоря, не представляют такого интереса, как он, которым даже в малой степени не удается приблизиться к образу своего учителя. Есть и всегда были такие люди — они настолько широки, настолько свободны, насколько позволяют масштабы их личности. А у эпигонов эта широта превращается в безответственность, а свобода — во вседозволенность. Но именно эпигоны формируют вокруг имени человека, уже ушедшего или еще живущего в этом мире, своего рода идеологию. И то хорошее, то ценное, что было и есть в этом человеке, теряется в спорах, уходит.
Чтобы не дать сбить себя с пути, нужно потрудиться, нужно самому разбираться в учении Церкви и в церковной истории. Сравнение с политикой может показаться некорректным, но посмотрите, что происходит вокруг нас: людей, не знающих истории собственной страны, даже ее последних десятилетий, можно убедить в чем угодно. Эти люди становятся жертвами самой примитивной пропаганды, такой, что человеку, хоть что-нибудь понимающему, слушать ее просто невозможно. То же и здесь. Людей, не понимающих, что такое Церковь, не понимающих церковного учения, не имеющих, наконец, личного опыта богообщения, очень легко увлечь в любые крайности — как модернистского, так и псевдоохранительного толка.
Если нам нужно решить важный вопрос — например, вопрос о частоте Причащения Святых Христовых Таин,— мы можем познакомиться со всеми точками зрения, бытующими в Церкви, и сделать выбор, руководствуясь собственным сердцем и сознанием,— потому что иного способа делать выбор еще не придумали; но при том главной для нас должна быть все-таки общецерковная точка зрения, а не частная, кому бы последняя ни принадлежала. Это следует помнить.
Подготовила Марина Бирюкова Газета «Православная вера» № 6 (458)Иеромонах Гавриил (Богачихин) |
В 2005-м году отец Гавриил зимовал на станции «Беллинсгаузен» в Антарктиде, служил в антарктическом храме Святой Троицы.
Предлагаю посмотреть остальные фотографии из авторской галереи иеромонаха Гавриила (Богачихина) на выставке «Русская Православная Церковь. Итоги двадцатилетия: 1991-2011 годы» http://expo.pravoslavie.ru/expo/photogallery/79.html, а также предлагаю почитать "Повесть о холодном рае. Беседа с иеромонахом Гавриилом (Богачихиным)" от 23 декабря 2008 г. - http://www.pravoslavie.ru/smi/37194.htm Справка.Православный храм в Антарктиде.
http://www.pravoslavie.ru/news/8968.htm
Москва, 16 февраля 2004 г.
Наместник Троице-Сергиевой лавры епископ Сергиево-Посадский Феогност освятил первый православный храм в Антарктиде, возведенный на российской полярной станции Беллинсгаузен, сообщает РИА "Новости".
По благословению Патриарха Алексия храм освящен в честь Живоначальной Троицы. При полярной церкви учреждено Патриаршее подворье, подчиненное Троице-Сергиевой Лавре.
Освящение уникального храма состоялось при большом стечении российских и иностранных полярников и паломников, многие из которых прибыли на станцию Беллинсгаузен спецрейсом.
Храм вмещает одновременно до 30 прихожан. Он был построен на Алтае из кедра и лиственницы. Именно эти породы наиболее устойчивы к антарктическим холодам и ветрам. Затем храм разобрали для транспортировки в Антарктиду, где он снова был собран.
Над иконостасом церкви трудились иконописцы Палеха, а колокола заказали потомки известного русского декабриста Муравьева-Апостола. Место для первого антарктического храма было выбрано так, чтобы полярники могли увидеть его издалека - за 30 километров. Теперь первое, что видят пассажиры теплоходов, прибывающих к берегам Антарктиды с Огненной земли, - это церковь Святой Троицы.
ИЛЛЮСТРАЦИЯ: Нестеров Михаил Васильевич "Воскрешение Лазаря"
Малой пасхой и предвестницей Воскресения Христова называют Лазареву субботу. Для нас это действительно так. Ведь мы знаем, чем заканчивается евангельская история. По иному понимался в умах и звучал в сердцах факт воскресения четырехдневного мертвеца современниками Христа.
Восхищение и ужас, радость и страх, жизнь и смерть эти антонимы чувств соседствовали в те минуты, когда из погребальной могилы-пещеры вышел известный в Иудее человек, похороненный, оплаканный и практически для всех уже навеки «прошлый».
Это чудо, ставшее своего рода водоразделом между теми, кто утверждается, что их Учитель есть действительно Сын Божий и теми, для кого Он лишь угроза их духовного господства, и в день нынешний не утеряло своей значимости. Более того, каждый из нас, желает он того или не желает, знает о воскресшем Христе и о воскрешённом Лазаре или остается в неведении христианской истории, обязательно рано или поздно воскликнет, стоя перед родным и любимым умершим человеком: «Проснись! Встань!».
Христос победил смерть. Воскрешением праведного Лазаря он предначертал Свое Воскресение и наше с вами предстоящее будущее, но та, которую мы изображаем безобразной старухой с косой до дня нынешнего «госпожа» и объективная реальность. Именно поэтому – воскресение Лазаря это не только апологетический и исторический факт, который столь часто используют в качестве примера и доказательства, но и событие, которое в корне изменяет отношение к смерти как таковой.
Ликование иерусалимской толпы во время Входа Господнего в Иерусалим, то есть на следующий день после восстания Лазаря, это не признание Христа Богом, а всего лишь радость избавления от страха смерти, который, как бы мы от себя его не гнали, все едино в нас присутствует. Да, действительно, перед Христом расстилали пальмовые ветви и кричали ему «Осанна!», как царю, но этого не было-бы, не выйди из погребальной пещеры «друг Господень». Логика ликующих иудеев проста и понятна: «Если Он победил смерть, то что и кто может Ему противостоять?!»
В начале 90-х, когда я только совершал первые шаги на священническом поприще в нашей квартире, уже довольно поздним вечером, раздался звонок. Я открыл дверь и увидел перед собой красивую, богато одетую женщину. Было сразу понятно, что эта дама из ранга высокопоставленных служащих, и что она очень много времени уделяет своему внешнему имиджу. Понятно потому, что каждая деталь ее туалета создавала единую картину с ее обликом. Все строго, добротно, выдержано, красиво и представительно. В темном коридоре разглядеть все детали ее лица было невозможно, лишь позже, когда она, настойчиво и безапелляционно вручив мне пакет с «презентом», присела в кресло я смог внимательно на нее посмотреть…
Такой мольбы в глазах я еще не встречал. Это был не взгляд отчаяния и неизбежности, а именно мольба о помощи.
Далее последовал рассказ о недавно умершем сыне. Единственном, уже взрослым ребенке, добром и отзывчивым, поступившем в институт и радовавшим родителей своими успехами, приносившем им только радость. И вдруг, (как же часто это «вдруг» в нашей жизни становится причиной тяжкого горя), неожиданная болезнь и смерть. Все надежды, планы и мечты, всё то, на чем строилось сегодня и планировалось на завтра, что было радостным, счастливым и уже стало естественным, в одночасье рухнуло.
Я слушал эту женщину и боялся, чтобы она вот сейчас, в этот момент остановится в своем рассказе-плаче и задаст мне вопрос: «Что мне делать? Как мне жить? За что меня Бог наказал?». Боялся потому, что в ее словах не было ни слова о Христе, которого я исповедую. Она, по всей видимости, ничего не знала о молитве, о грядущем для каждого воскресении. Для нее Бог если и существовал, то лишь как какая-то отвлеченная сущность, разработавшая правила нравственности для реализации которых и создана Церковь.
Стремясь предотвратить эти неизбежные вопросы, ответы на которые она бы не поняла и, по всей видимости, не приняла бы их, я решился ее прервать и сам задал вопрос:
- Что вы хотите от меня, обыкновенного приходского священника, чем я могу вам помочь?
Ответ был столь неожиданно сложен, что лучше бы я дождался вопросов и просьб сам.
- Я хочу, чтобы мой сын вернулся.
Пока я собирался с мыслями, вернее, собирал слова в предложение, чтобы хоть что-то ответить, моя посетительница стала приводить мне примеры воскресения из мертвых. И первым был Лазарь четырехдневный.
Не помню, как я успокаивал эту женщину, что говорил и советовал. Наверное был похож в то время на Марфу, которая отвечала Христу перед тем, как ее брат вышел из гроба: «знаю, что воскреснет в воскресение, в последний день.» (Иоан.11:24)
Да и что я мог ответить, если от меня ждали не утешения, а воскресения?
Прошло больше десяти лет, и Господь даровал мне возможность снова увидеть эту женщину. Она сама позвонила. Представилась. Заставила вспомнить тот давний поздний вечер и попросила у меня несколько книг. Договорились встретиться в субботу, в храме. Я еще удивился, зачем ей книжки Шмемана и московской писательницы Олеси Николаевой. Как-то не вязался ее образ с этими авторами, сложно было представить, что может интересовать мою давнюю посетительницу в этих довольно непростых книжках.
В храм вошла красивая, сдержанная, со вкусом и богато одетая женщина.
Я ее узнал. Пошел навстречу. Она же, пройдя мимо, подошла к аналою в центре храма, как принято перекрестилась, поцеловала икону, а уж потом с улыбкой повернулась ко мне и сложив руки «лодочкой» сказала:
- Благословите, батюшка.
Странно, но мне, уверенному, что вера изменяет человека и знающему, что для Бога все возможно, данное преображение показалось невозможным чудом.
Мы долго беседовали и перед тем, как она уехала, я все же не удержался и спросил, что дало ей силы пережить горе и прийти к вере?
- Вы знаете, батюшка, я ведь просила многих воскресить моего сына, к кому только не ездила, а потом, прочитала все Евангелие, до конца и поняла, что ведь мы все воскреснем и наша встреча обязательно будет. Смерть-то Христос победил. И это меня успокоило.
Вот такое жизненное богословие, где чудо воскресения Лазаря становится реальной уверенностью власти Христовой над жизнью и смертью не только для тех, кто был в те давние года в Вифании, но и для нас, живущим здесь и сейчас.
6.04.2012 Автор: АВДЮГИН Александр, протоиерей ФОМА