Действие пятое

(Мужчина и женщина, разведённые по взаимному согласию. Он- со своей матушкой, а она- со своей)

Он:
Природы силы воскресают:
          весна в разгаре, месяц май!
Бурлят стихии мировые,
проходят ливни грозовые-
          неужто скорби ведом край?!

Зимы минают разоренья-
          врачует бедность и позор
весна в заботах и бореньи,
растит и красит, холит, греет -
          несчастной памяти в укор!..

Лета благие -пустоцветы,
          а с пожелтевшею листвой
тускнеют счастия рассветы!
Лишь сожалением согреты
          сердца несбывшихся зимой!.. .

Во прахе жалобно трепещет
          кровоточащий голубок,
и в небо смотрит, все пытаясь
взлететь чтобы опять упасть,
          подбитый пулею- в песок!
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Она:
О, сколь мелодия богата!
         Тра-ля, ли-ли...
Измаялась моя душа-то!
         Ти-ри, ла-ри...

Он:
Тебя кляну за то что подло
          надежды младости моей
ты погубила суетою,
из-за тебя я растерял
          мечты и пыл весенних дней!

Позор тебе, сосуд измены,
          о ты, сразившая меня
тоской и тьмой, чем веру в благо
мою обрезала под корень
          охоту к жизни тем отня`в!

Ана`тэма тебе, возмездье!..
          Проклятья чёрного позор!..
Да пекло песнь мою услышит:
стенаньям жертвы козней грубых
          да вто`рит духов злобный хор!..

Будь проклята, о людоедка,
          пантера в облике людском!
С невыносимым отвращеньем
я смерти жду как всепрощенья:
          скорей глаза навек закрой!
............................................................
Она:
    Ах, я б серебряну медаль    
    вручила устроителю
    за этот расчудесный бал,
    нет, золотую б выдала!

Он:
Моей кручины ты причина:
         в любовь не верую теперь...
Меня невинности лишила
уста злословьем заразила
         о ты, в людском обличье зверь!

Ты, пагубы и мрака сгусток,
         меня в пустыню завела,
ты эти очи заслонила
своей косынкой плотной, милой-
         и я забрёл во блато зла!

С отчаяньем я обручился
        и мне претит весёлый смех!
И ,хоть слезам твоим не верю,
в тебя я всматриваюсь нервно:
        заплачешь,да? Нет в блате вех...

Улыбками ,напевом зовным,
        волшебной сладостью речей,
лобзаньем частым, ядовитым 
змеиным взглядом осквернила
        ты мой живительный ручей!

Богопротивная бабёнка,
        позор, анатэма тебе!...
Ты вознесла меня на небо,-
а я тебе, глупец, поверил-
        ты увлекла меня в вертеп!

Ты благовестом полонила
        меня, любившего свой прах;
ты душу мне разоружила,
и сердце- я тебе отдался
        отринув счёты, сметку, страх!

Ты сорвала` бутон мой майский
        оборвала все лепестки!
Со мной сыграв, меня забыла:
а я в ничтожестве постылом
        кляну каприз твоей руки!

Моей ты гибели источник!
        Ты родила мою беду!
Впервые ночью разрыдавшись,
я, снов целебных не дождавшись,
        во тьме нелепой пропаду!

Ты мою волюшку растёрла:
        она горбатая- тоска!
Ты ,мои думы ядом по`лня,
двадцатилетнего юнца
        оборотила в старика!

Не знал я подлости расхожей,
        не ведал гореносной лжи...
О, ты мне опытом воздала,
студёным, хладным -тяжкой ношей,
        с которой не по силам жить.

Ана`тэма тебе вовеки!
        Ты мне урок преподнесла,
что значит притча Соломона:
от счастья бегаем со склона...
        и в пропасть прямо- по делам!

Прелестница, тя проклинаю,
        о ,баба... нет, ты- гной и смрад,
ты -тварь от скверны и порока,
бельмо- не солнышко с востока,
        уму больному звездопад!
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Она:
         Тра-ля, ля-ри, ли-ри...
Вон тот дурашка-финансист
дрожит при мне как банный лист:
         влюбился, не иначе!
    Тра-ля-ля-ли-ля...

Действие четвёртое

(Тридцатилетний мужчина, среднего роста, круглолицый, черноглазый, почти красавец- только губы толстоваты и кривоваты. Во фраке. Жена его, двадцатисемилетняя, суха, слаба, долгошеяя и сутулая, бледноликая, в сером платье)

Он:
Призна`юсь, жена моя Ма`ра
         учёна весьма и весьма...
                  Но не молода...
                  Тым-тра-ла-ла...
         Но страшненькая, тонковата,
         сухая и коротковата,
         как розга она простовата,
         горбата, каналья, гусыня,
         а шея! а глазки- косые...
                   Тым-тра-ла-ла-ла....
         Злодей я :мне жена не нравится.
         Я красоту ценю повыше разума...

Она:
Что ты хихикаешь, Иван,
и брови хмуришь? Нешто пьян?..

Он:
Наук не надобно прелестных мне
         да от супруги,
но -сала на груди у ней.
         Вон: рёбра- дуги...

Она:
Орёл лихой, закончив круг,
         сдружился с воробьихой-
таким мне видится супруг,
         его боится лихо...

Он:
Я предпочтенье отдавал
чертам изящным, мощным грудям,
селянок звал на сеновал-
от них ,толстушек, не убудет
(знавал кухарок: кто осудит?).
Но Эвридипа и Софокла,
но Милля, Спенсера и Бокля,
(корсеты, обмороки, вопли...)
не выношу, увольте, нет!..
Да, таково мужское сердце!..
В супруги женщину хочу,
да с милым личиком румяным,
да с поцелуем свеже-пьяным-
не филозо`фа без усов,
не многоумную дурнушку...
Науки- мёд, но сладко кушать
жену красивую взасос...

Оркестр:
       Тодоре,
       Тодоре,
девки продаются!
       Олеле,
       олеле,
дёшево даются!

Она:
        Весёлые лица,
улыбки, музы`ка
        сердца утоляют!
О, зимние ночи,
        приятны бывают!
        Ти-ри-ри-ти...

Он:
Что за жена!.. Что ты ко мне привязалась,
                  дурнушка?!
Чьи вы тут, милые? В этом-то зале
                  есть лучшие!

Она:
           Дан-ду, дан-ди...
Ангел любящий кадриль
выдумал... нет, сочинил...
           Дан-ду, дан-ди...

Оркестр:
Кто кому по нраву-
да соединятся!

Он:
Я ,так любви и не познавший,
         зачем связался с домовой?
Пусть с домовым она попляшет:
         ей нужен сле`пенький, хромой!
Нет, я не в силах к ней привыкнуть!
         Меня обвил и душит гад!
Её увидеть- оку пытка,
         поцеловать- пригу`бить яд!..

Она (мужу своему) :
Иван мой, душка, милый, сладкий,
пора ль нам с танцами расстаться?

Он (сердито) :
Что торопишься... Что гонит?!
Мы тут не шашлык готовим?*

Она:
Любимый мой, ты мной сердит?..
Вглядись в меня и погоди!

Он:
О чём шипишь ты, не поёшь?!
Ищу тут... не тебя, рабу!
Терпенье кончилось моё...
Иди... уйди куда-нибудь...

Она (в слезах) :
Невесты, младые красотки,
румяные девы и жёны,
старухи с годами под сотку,
вам миленьким и измождённым:

любви вы как смерти боитесь,
мужей хомутами зажав,
а сами от страху дрожите:
а вдруг не удержит вожжа?

Вы сплетничать, знаю искусны,
тиранить своих битюгов,
блаженны в супружеской грусти:
да не упустить своего... 

Сестрицы, простите злодейку:
         люблю я супруга!... Кому
любовь- преступление: здесь вам.
         Верна я ему одному...

Проступок мой хуже напа`сти:
         не знаю, как вышло со мной!
Желала я вечного счастья-
        а стала злосчастной женой!
. . . . . . . . . . . .  . . . . . . . . . . .

Оркестр:
Бей меня, муже, убей:
обменяй, да смелей,
     уточку
     на гусочку;
рви да лей
     кофеёк
     из джезвы`,
а цветы- из травы!

Он:
Нет, эта тварь тебе опасна:
         она- зараза, пекло, бред!
Судьба к бедняге безучастна: 
         с женой-страшилой счастья нет!
Да, пугало она средь сада
         весны житейской моего,
мой амбары жадным гладом
         опустошает ...Для чего?!
......................................................

Но, впрочем, я такой мужчина: 
         в тоске не опускает рук!
Он управляется с кручиной, 
         он ищет в женах красоту!

Жена -змея, не коромысло,
         стряхни с плеча её, Адам.
Отрава яду ненавистна-
         гадюке злом за зло воздам!
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Я кончу с ней! ...Она противна мне,
         не то,что та вон, милая. Забор
передо мной -супруга: застит день
         весны моей, она- "законный" вор!

Я кончу с ней!.. Ярмо натёрло шею.
        Свободу незаконно обрету:
рукой вот этой довершу затею,
        рукой коварной- ну и пусть...  

Смерть:
А эти глубокие, зоркие очи,
        закроются скоро уже навсегда;
а эти уста, слов разумных источник,
        сегодня бурлят, но иссякнет вода!

Завтра утром, в три часа,
эта плоть оцепенеет;
эти юные мяса
с сердцем хладным онемеют...
Ему, убийце,
младой бедняжки,
три дня слезиться.
Свиные ляжки
три дня поплачут,
а на четвёртый
на бал поскачут...

------------------------------------------------------------------------------------------
Примечания переводчика: * кашкавал- белый сыр, еда бедняков.
продолжение следует
перевод с болгарского Терджимана Кырымлы

 Действие третье.

(Молодожёны: мужчина, 65- летний старик, ожиревший, шея коротка и толста, апоплексически красное лицо; пара его- двадцатилетняя женщина, наряжена, усыпана бриллиантами, декольте. Тёща сорока пяти лет, весела и нарядлива)

(молодожёны)

Он:
Эх, не пытать бы мне судьбу...
Пора признаться самому,
что постарел я, эх беда...
На маскарадных антраша
себя измучил, истощил:
играл без меры, и вкушал-
житьё себе тем сократил!..

Она:
Из всех молодчиков премного
мне люб кумочек, пупсик Гога...

Он:
        Тра-ля-ла-ли,
сколь здесь красивых жён!
         Хоп-ти-ри-ри,
мечта моя, в тебя влюблён!

Она:
Ты смотри, как разоделся!..
Оп!.. Без Гоги и кадриль приелась!..

Он:
Да что ж, и впрямь я одряхлел?..
         Седой слегка, да сам-то цел:
не то важнейшее для жён!
Нет!.. Сердцем молодым влюблён!

О, время шустрое, постой...
                   Оп, оп!
Я снова телом молодой...
                   Оп, оп...

Она:
Тра-ля-ля...Петька, уронила
         с брильянтом перстень... Оп!
Уф, это платье, я твердила,
         покроем, цветом... Тфу-ты!... сноп!

Оп-ля...Я закажу се утром
         два платья от "Printemps", Париж...
Одно bleu pale, другое- loutre . . . *
         Петрилло, что ты всё молчишь?
----------------------------------------------------

Один танцующий (про себя) :
        Пустые молодки!
Невинны, ага, беспорочны
        Пустые на пробу-
орешник тут точно...
*
У каждой из них
на сердце младом
грех язвенно тих-
я знаю о том...
*
Голо`ден ,нагнешь себе ветку,
орешек раздавишь-
ни плода, лишь черви
друг друга сглодали...
 
(молодожёны)

Он:
Надежды -что ноши мои:
          безумное крошево...
А, ах...Болящие косточки...
          Проклятые ноженьки...

Она:
У Гогоньки бровоньки-
          из шёлка хорошего!..
У Гогоньки зубоньки-
          из мрамора, Боже мой!..

_______________

Один танцующий (про себя) :
             Она... любовь... да где она живёт?
      Добра она ,а часом -зла...
      Любиться- чу`дное занятье:
      в нём преуспеет только практик.
И ты прилежно практикуешь,
      и ног от радостей не чуешь,
      и уж любить-то не способен,
гроша дырявого не сто`ишь!..

(молодожёны)

Он:
Сегодня понял ,что есть жизнь!
Но поздно уж, не те года!..
Назад, во блаженство, не стремись-
теченье вниз несёт, о да...
а было- красивый весёл холостяк-
девицы смертельно томились по мне!...
            О, годы прекрасные, юные, где?!
     Увы!.. Молодая жена - не пустяк:
     гляди, с ней живя, омоложусь,
            и для хорошего сгожусь!

Она:
   Ты что бормочешь в нос, Петрилло?

Он:
   О нежном, сладком, юном, милом...
           Люблю тебя, о ангел мой,
           любовью пылкой, безграничной,
           как инок Мать Исуса кличет,
           во келье скромной и тихо`й...

Она:
   И я тебя люблю, Петруша...
   Но попросить хочу, послушай...

Он:
         О, не томи меня, скажи...

Она:
         На пару платьев денег...

Он:
         О ,вот на три, держи...

Она:
         Merci, merci, merci!
         Mon adorable ami! **

                                          (про себя):

Тра-ля-ля... Царь мужчин-
         вот кто мой муж.. Тра-ля-ля-ап!
Козёл-старик, ногу влачит,
         но- верный и покорный раб!

Уже под семьдесят корыту
         но как влюблён- и чувством сытый...
Меня в нарядами покроет-
         и на коленях предо мною...

О, сколь безумны дурачины!
         Он, измождённый старикан
с глазами тёплыми как пепел
         влюблён в меня- и этим весел!

Тёща:
Прекрасен зять!.. Великодушен,
         покладист, толстенький добряк.
Лицо -что окорок: откушать- 
         и насладиться! Милый хряк!

В вине и нежности утопший,
         вином и вермутом хмелён,
измаял в ожиданьи мощи...
         Дурак, но мне полезен он!

Он полюбил меня, несчастный,
         и за три года изнемог...
Я дочку выдала за старца,
         замучит деда за годок...

Мы до женитьбы справной..., ах!
        Глотали с луком кашкавал!*
Село босое... В постолах
        топтали сор, овечий кал...

И вот!... Обилие настало!
        Замужний веч- что Золотой!..
Супруг из сладенького сала
        принёс сокровища с собой!

Теперь наш дом -магометанский,
       из снов и сказок рай златой:
чего желаешь, требуй лаской-
       и наяву бери рукой!

(молодожёны)
Он:
          Что-то с головкой...
          Больно, неловко...
Что это? В ухе пищит?!

Она:
Не бойся... Обувь тесная, дружок...
          Купи другие завтра: эти-
          малы. Скрипит твой сапожок...
                                         (про себя)
Оп, ля... Меня носит словно
          ветерок на крылышках...
Петенька несчастный... Больно
          подь домой, поспишь чуток!

Без тебя мне легче, друже...
          Танцем старость не стопить...
Старый муж младой жене не нужен!
          Оп-ля... Уходи, поспи...

Он:
Передо мной -густая мгла,
туман в глазах и клонит к ночи...
Ах, Боже, сердце бы -в кулак,
болит мой бедный позвоночник!..
 
Тёща:
Несчастный! Умирать не хочет:
всё - о тумане, сердце, ночи...
Но приближается развязка-
на волоске повис живот!
Как хорошо, что завещанье
он подмахнул вчера- и вот...
Тря-ля-ля... Знает баба Кера,
где желудей собрать в лесу!..
Эх, дочка! Всё своё именье
оставил нам он во владенье...
Сто левов чистых в день! Пусть Бог
тебя, зятёк, благословит...
Чтоб ты угас легко и сладко,
меня допрежде- в этом суть!

Смерть:
Старый красавец, седобородый жених,
что ты здесь ищешь, танцуя средь праздных шутов?
Пшёл, и смотри- за три дня приберись:
через три дня кровь ударит- и в землю готов!
Не для стариканов
балок новогодний!
Жене без изъянов-
такой же угодник!...
В твои-то годочки
разумные люди
готовятся к ночке:
от жен не убудет! 
-----------------------------------------------------------------------------------
Примечание переводчика: *-"Printemps", bleu pale, loutre- соотв. "Весна", бледно-голубую, цвета меха выдры, фр.; ** -Спасибо, спасибо, спасибо! Спасибо, мой желанный друг! -фр.; ** кашкавал- белый сыр, еда бедняков.

продолжение следует
перевод с болгарского Терджимана Кырымлы

Действие второе.

Высокий и очень толстый господин с густыми сросшимися бровями и длинными чёрными усами:

Да, вот он сам! Тот сочинитель
письма, что я перехватил,-
         да, моложавый господин!
" - До вечера, на танцах. Парень..."
Воистину, красавец-малый!
         Да, маскарадный властелин!

О, тело божье на Кресте!
Вот он -любовник той особы,
        которую я в жены взял!
Вот человек- он, вор бездушный,-
он мою радость поиссушит-
        и превратит её во прах!

Болгарин, ушлый что француз,
изношен в двадцать пять годочков,
        поистрепал пройдоху блуд, -
мне свергает молча с неба!..
Мой быт и будушее треплет
        ах, просвещённый лизоблюд!

Красавец!.. Люди молодые,
вы, для кого не создан Ад,
        чем болен я, почто убит?
Скажите, чем отравлен я,
какая скользкая змея
        во мне? Кто словом пособит?!

О, небо!.. Бился я полжизни,
с победой счастье приобрёл,
        устроил тихое гнездо-
борись теперь- а то разор:
подкрался моложавый вор...
        Кто?.. Плоскостопый тот сопляк!

О смерть Исуса!.. Парень этот,
ушастый заяц-попрыгун,
        ворует нашенских супруг
красавчик этот узкомордый!
Сказать кому? нет, я ведь гордый!
        Червяк ,он точит плоть мою!

(Прелюбодействующая пара: супруга долгоусого господина и её любовник)

Он:
Венеру, матушку Амура,
        да в лотерею... Тра-ля-ля!
Но я не верю в провиденье-
скупил тираж весь ло билета...
И выиграл... Трам-ти-ри-ли...
        Саму Богиню Красоты!

Она:
Отлично, хоть у Афродиты
        супруг ревнивый... Отпусти!
Меня так сильно ты не тискай!
Вулкан извергнется однажды...
Тра-ля... Вот то-то пеплом нас присыплет!
        Вулкану пасть тебе снести!

Он:
Тум-та-ра-бум...Почто соперник
        Вулкан? Ведь не его искал!
Гефеста выбрала Венера?
Зачем хромому отдалась?
Свинья- он бисер попирает,
        толчёт копытцами опал!

Оп-ля!.. Да не свинья- кузнечик:
       тебя такому не оставлю!..
Богине требуется пара.
Избегнем ревности пожара,
оп!... Завтра милый обожатель
        тебя свезёт в благие дали...

Она:
Не завтра, Павел мой, пожди-ка,
        мы пообмыслим вместе план...
Тра-ля-ля... Подожди неделю!
Молчи!.. Отелло видит нас...
хоп, хоп... Я вижу, муж мой бледен:
        атлант с фасада, истукан!..

Долгоусый господин:
Да ты, греховное творенье,
       жены больное естество!..
Душа сткратно вероломна,
твоя, и сердце твоё- злое!
Ты -оттиск Евы воплощенья,
       в тебе- Нечистому постой!

(Прелюбодействующая пара)

Она (про себя) :
Бежать мне ...или не бежать?
        Вопросец вот в чём состоит!
Где муж умён- хитёр милок:
такая пара мне опасна!
Избавиться от дубля надо:
        пусть хоть стреляют... Та-ри-ри!..

Он (про себя) :
Свершилось! ...Я срубил дракона
        и с золотым руном уплыл!..
Нашёл тайком ключи Эдема,
врата рукою отворил!..
Я, завладев Еленой ,отня`л
        кумирню храмины хромых!

Долгоусый господин:
И посмотри, чем жён-то манит!..
        А кто собой? Кудрявый хлыщ,
румянощёкий, белозубый,
разврат в уме, блудливец ушлый,
в помаде жирной каждый прыщ,
        при фраке сам- и ум во фраке!

Ну...ведь распутство элегантно,
        ну... в нем есть женский идеал!
О, кровь священная Исуса,
чем смыть пятно искуса?!
Жене о долге скажешь твёрдо-
        она ответит: лучше кал!..

Навоз смердит великосветский!
        В отходы слит одеколон!
В перчатках свежих гной и струпья!
Бензин не тронет панталон,
а язвы щёк не скроет пудра!..
        А ум?.. На что гниющим он?!

И вот, нарушен мой укромный...
        О, стыд!.. супружеский покой!
Прогнивший тот французский хлыщ,
не то мужчина- не то девка,
гермафродит с душой пустой,
        одно подобье человека!

Ах я, несчастный... (о! падите
        моло`ньи, на моё чело!)
а я, илот, хмельной любовью, 
с женою связан общей кровью,
супруге верен как барбос...
        Погиб при жизни, не героем!

О, стар, уродлив я! Мужьям
       состарившимся не до брака!
       ...Проклятье! Юношу сыскала
жена, ровесника себе!
Она насытилась -не нужен
        ей я, облезлая собака!

(Прелюбодействующая пара)

Он:
Тра-ля-ля-ли... Решись, подруга...
        мы ускользнём..., ти-ри-ли-ли...
Терпеть невмочь мне, умираю
от страсти... Дорог каждый час! 
        Решись к побегу, умоляю!

Я всё к побегу приготовил...
        Одежду... деньги... экипаж...
Тра-ля-ля... Завтра пополудни...
часа а в четыре, крайний срок...
        Скажи мне "да!", да не тяни...

Она:
Согласна, пусть... Но, душка, если
        решился, умно поступай...
Рабыня я твоя, с тобою
и в Ад сойду: погибнем двое...
        Иди, готовься, так и знай...

Долгоусый господин:
Мой револьверчик бла`словенный,
дружище бойкий, огнестрельный,
ты честь мою да сохранишь,
ты срам мой кровью отвратишь!
Ехидна злобная в кармане
положит крест бессильной брани
за зло воздаст достойным злом!
Лишь ты, лишь ты меня избавишь,
револьвер, верный мой товарищ,
от татя выстрелом, без слов!

Смерть:
Ты, щеголиха,
вертись привольно:
тебе не больно,
несть тебе лиха!..
В танце пьянея,
любишься нежно,
женушка-дева,
вольная жено!..
Но здесь твоя последняя игра...
я завтра отведу тебя далёко,
и пропадёт твой с музыкой кураж...
                          Да вовсе не туда,
                          куда вам убегать:
                          я отведу к гробам,
                          там будет вам кровать!
                          Не бойся ,девица,
                          вдовою не станешь:
                          с любовником спится
                          до смерти, до пьяной...
Единая пуля вас свяжет навеки,
две грудки навылет- и сомкнуты веки, 
и души взлетают синхронно взасос... . .
В плясе вертися,
красная жёнко,
ножкою тонкой-
топ. Веселися!
С холостяками
тайно любиться:
сласти- не камни
есть чтоб забыться!

продолжение следует
перевод с болгарского Терджимана Кырымлы

Поэма "Кадриль смерти" была доселе лишь единожды опубликована в 1889 году в сборнике поэтических произведений Стояна Михайловски "Novissima verba".

                                Стоян Михайловски
                                КАДРИЛЬ СМЕРТИ
                         
  
Omnis homo mendax!
Homo homini lupus!

Действие первое
 
Некая загорелая с лица госпожа, низенькая и упитанная:
Тум, бум!.. Иван, не забывай,
       что ты надысь был вроде болен...
Оп!.. Смотри, полегче, отдышись,
       ступай помедленнее, с толком...
Как скользко тут! Поберегись!..
       Оп!.. Ты ,погляжу, не толстопят?..
Раз, два!.. Оп-ля! Иван, утрись,
       чего закашлялся опять?!
Иван:
Проклятый кашель, будь он проклят,
       хватил меня и на смерть душит!..      
Умолкни, пифия порока!
       Могильщица, заткнула б уши!

Оп!.. Обольстительные ритмы,
       твои, волшебная кадриль
глуша`т мои больные мысли!..
       Тра-ля... Животец снова мил!

Оп!... Как будто воспаряю... (поскальзывается)

Загорелая госпожа:
Ah, ca mon cher, mais tu es fou! (Ах, дорогой, да ты шальной! фр.- прим.перев.)

Иван:
Oui, fou d`amour! (Да,- от любви шальной! фр.- прим.перев.)  (кашляет)
Тут в горле, мерзко!.. (Заходится в кашле)
Аха!.. Каха!.. Аха!.. Каха!..

Загорелая госпожа (про себя) :
Оп, оп!.. Ваня, что ты не у дел?!
       Оп!.. Вероятно, этот бал
для него последним стал!
       Тря-ля-ля... Без лица-то, побледнел!

Не верю, что годок ещё протянет!
       Динь-дон... Преставится весной!
Глаза пылают, сохнет Ваня, вянет!
       Динь-дон!... Кадриль всегда со мной!*

А если он умрёт внезапно?...
       Остынет ночью среди сна
в моей кровати?... Встану рано,
       потрогаю- плоть холодна`!..

Оп!.. Прекрасная музы`ка! 
       Тра-ля-ля! Райская кадриль!
Какое общество!.. Привыкну!
      Турнюр от пляски малость крив...

Вдова!... Ах как к лицу мне
       пречёрный траур!.. Тра-ля-ля!..
Простушка мама косо глянет-
       и в чёрном стану я гулять!

Итак... Я выйду замуж снова!
       А за кого!.. Весной пора:
настанет май, такой бедовый...
       О, брак- весёлая игра!

Тра-ля... Муж статен чтоб, и бодр,
       как например... Тра-ля-ля...
К примеру ,старый Де`нков Пётр...
       Он будет мой, сказала я!

Я вижу грудь, упругий корпус!
       Я вижу шею и живот!
Красив, здоровый парень, рослый!
       Моим супругом будет тот!..

Не то что мой- сопливый,
       изношен, хоть и млад,
с таким не сваришь пива,-
       не нужен мне болван...

Иван:
Душегубка, морови`ца,
       пощади моё нутро!
Дай житью годок подлиться,
бледнолицая чахотка,
       подари мне хоть бы годик...

А затем -ещё годочек,
       третий, пятый- там и шесть...
Добротой средь мира сеял,
белый свет с душою склеил,-
       я-то знал по жизни честь!

У меня невеста мла`да,
       хороша она собой,-
не карай меня, чахотка
поживу я в браке кротко
       с этой ангельской душой!

Ах, жена -что половинка!
       Без неё никак нельзя!
Если смерть пришла с заминкой-
вот бы умереть с женой...
       Тела два- одна душа!

Бедная!.. Что ей делать,
       как житьё прокуковать?..
Муж второй, о!.. Боже, где Ты?
дай мне житушки мне в довесок, 
      хоть бы пару-тройку весен!..

Смерть:
             Гроб для тебя
             уж готов;
             кости скрипят-
             вся любовь!
             Лёгкие, чуешь,
             прогнили`:
             танцем врачуешь?
             Хоть соли`!
Чахотка, напарница вещая, тянет:
она не отпустит- пиши завещанье!
Напрасно ухлёстываешь за невестой!
Она не из постного слеплена теста!
             Красивых муже`й
             на свете немало!
             Найдёт помилей,
             послаще нахала,
             и сердце, и душу
             ему подари`т,
             и руку подаст-
             только гроб затворит!..

-------------------------------------------------------------------------------------
Примечания переводчика:
*- в тексте оригинала "кадрил" в этом катрене рифмуется с "април"( с "апрелем")

продолжение следует
перевод с болгарского Терджимана Кырымлы

    Я так и не узнал, как провёл свои последние дни фельдфебель Хвастек. Возможно, да наверняка, он уже не свиделся с Молли и её семьёй- и взялся за оружие, поскольку понял, что ошибся в прошлом и не отыскал выхода или просто устал.  Кто знает? В "Картечи" на этот счёт я ничего не разузнал. Фрида Хошек больше не пришла. Она теперь работает, слыхать, на картонажной фабрике в каком-то отдалённом пригороде, то ли в Либене, то ли в Каролинентале. Его друзья, которые видали Фриду незадолго до самоубийства Хвастека, ничего не смогли сказать мне. Они представили себе эту историю совсем иначе. Следовать потайными ходами человеческой души- это не в духе чешских солдат. То ,что им любо- просто и плоско как трогательные любовные романы с несложной развязкой, любой из которых каждый служака перечёл ,может быть, дважды.  И вот, кончину фельдфебеля Хвастека представили они трогательной, нежной и немного пошлой историей. Солдаты сказывали, будто Фрида изменила Хвастеку с одним капралом пионеров. Писарь из батальонной канцелярии изобразил картину , которая пото`м долго провисела на длинном гвозде на стене в распивочной "Картечи". На ней были изображены фельдфебель и Фрида Хошек, тесно обнявшиеся, щека к щёчке, влюблённая пара. На ней был венок с пламенеющим сердецком и рукопожатием, а вдали, забрызганные пивом и подливой к жаркому, виднелись башни и сводчатые, покатые крыши Града Праги.

перевод с немецкого Терджимана Кырымлы

     И вот пионеры раскуражились. Один за другим выбирались они из своего угла и присаживались за все столы, где видели места своим стульям и пивным кружкам. И только наглецы усаживались, так и обустраивались поудобнее: протягивали конечности, клали свои кепи на столы, чокались кружками и начинали друг с другом вполголоса болтать. Рсё больше пионеров прибывало в зал: ни кто из нас не понимал, как они все прежде могли уместиться в узком закутке. Скоро за всеми столами они количественно воспреобладали, из-за многих столов они вытеснили солдат, разве что никто не решился присоседиться к фельдфебелю. Мы всё сидели втроём: Хвастек, я и Фрида Хошек. Но один из пионеров, особенный наглец, вдруг пригнулся, из-под стола схватил Фриду за руку, по-особенному неуклюже и нежно сжал её.
     Фрида вырвалась и прижалась к плечу фельдфебеля. Но Хвастек отстранился от неё. Он будто по-детски избавился от надоевшего волчка. Пионер меж тем расхрабрился. Он присел на корточки рядом с Фридой, принялся поглаживать её руке и колени, прижимать её ладони к своему лицу, отчего его дружки тем временем посмеивались. Фрида оборонялась, она прижалась к фельдфебелю и закричала:
     - Смотри-ка, что он творит. Прогони же его, наглеца, прочь! Что он себе позволяет!
     Фельдфебель встал и взял свой плащ.
     - Нравится тебе парень? -спросил он Фриду.- Нравится тебе этот тип? Он твой: дарю тебе его, если нравится.
     Фрида Хошек испуганно уставилась на Хвастека, но тот ничего к сказанному не добавил, а только попёр ,не разбирая, по столам на выход и с довольной миной вышел прочь на улицу. Фрида побежала за ним, только до двери. - Йинда!- так она звала фельдфебеля. -Йинда! Что это значит? Куда ты? Когда вернёшься?... Но она не услышала ответа, постояла замявшись ненадолго в притолоке, прикидывала, как далеко тот мог уйти и позовёт ли за собой на улицу, и , поражённая, ничейная, вернулась к своему столу.
     Вся распивочная была уж полна пионерами- солдаты потерялись в толпе. Повсюду видать было серо-стальные кепи и шёлковые офицерские звёзды. Пионеры распустились: они шумели ,пели, завязали потасовку с фельдъегерями. "Мухи" присоединились к игре в двадцать одно, они доставали гульдены карманов брюк и швыряли их на стол. Один из пионеров с фельдфебельского стола подобрал скрипку, заиграл дразнилку про адмирала Канимуру, который трусливо побежал было первым, а остальные подхватили припев:

         ...сидит-варит себе чаю, чаю,
         кофе чёрный, шоколад,
         сидит-варит себе чаю, чаю,
         шоколад и ром.

     А трое обнаглевших смяли Фриду Хошек, облапили её, а четвёртый, помельче, покостлявей ,балансируя с полной кружкой пива на ходулях, подобрался к несчастной. Фрида, совершенно безутешная и беспомощная, почти не упираясь позволила этому квартету повести себя прочь из зала. на улицу. Те трое вскоре, хихикая и потирая ручки, вернулись, а четвёртого, который на ходулях и Фриду мы в тот вечер уж не видели.

     Я больше не встретился с фельдфебелем Хвастеком. На следующее утро я не смог подняться: тиф взял своё- и меня отнесли в карантинную комнату. В спутанных кошмарах и бреду мне являлись пионеры: в несметных количествах прибывали они из разных углов и напирали на меня ,и задирали, именно так  вечером накануне они показались моим воспалённым глазам. Через два я услыхал выстрел и вопль рутенца Грушки Михала, крик ефрейтора, как завывал :"Дневальный! Дневальный!", а позже- хрип умирающего фельдфебеля, который лежал в соседней комнате.
     Когда через несколько недель врачи впервые разрешили мне выйти на волю, я сразу же направился на Карлсгассе, номер 12. Наступило лето: женщины на углах улиц торговали грушами и абрикосами, а пору вишен я пропустил.
     Я очень ослабел, опираясь на трость, на мосту вынужден был останавливаться для передышки, должно быть, за часе едва добрался на Карлсгассе. В этот раз я спокойно и уверенно, без страха и сердечного трепета поднялся лестницей. Я не боялся встреч с жильцами. На этот раз я не должен был обращаться к жене обер-лейтенанта с просьбой милостиво соизволить припомнить прошлое знакомство с моей сестрой и ждать ,пока та откликнется. Я был лучшим другом фельдфебеля и поэтому- вправе разузнать, что им ведомо о его последних днях.
     Я позвонил. Мне открыла новая горничная.
     Я спросил, могу ли поговорить с достойной дамой... Её нет дома, но достойный господин к вашим услугам.
     Девушка провела меня с следующую комнату- и я ступил в салон, из которого давеча слышал детский смех и голос фельдфебеля. Рояль стоял у окна- и я приветствовал его как старого приятеля.
     В салоне присутствовали две персоны, которых я не знал. Некий гладко выбритый господин листал театральную газету- к нему я почувствовал неприязнь; дама сидела на диване склонив голову на ладони.
     Я поздоровался, но эти двое мельком отозвались: они вовсе не заметили меня. Гладко выбритый господин закурил сигарету. Затем отворились двери- и ко мне подошёл некий коричневобородый господин.
     - Я хотел бы поговорить с обер-лейтенантом Хаберфелльнером.
     - Ах так. С обер-лейтенантом Хаберфнелльнером,- молвил коричневобородый.- Он давно съехал отсюда. Далеко.
     - Далеко? И куда же?- спросил я в замешательстве, глубоко растерян.
     - Этого не могу знать. В другой гарнизон, то ли в Райхенберг, то ли в Терезиенштадт.
     Затем он принялся меня расспрашивать насчёт офицеров. Он было служил в нашем полку - знал всех господ... - А главный штабной врач Хавлик разве ещё не на пенсии? Он ,должно быть, уже отслужил за сорок лет?
     - Тридцать семь лет выслуги,- машинально ответил я и подумал, что искомую мною даму уж никогда не увижу.
     - Попали в переделку?- спросил бородатый кивнув моей трости.- Сломали ногу?
     - Нет. Поправляюсь после тифа.
     - Да, вот, тифус. Естественно: питьевая вода- чистый яд. Скандал! О, эта городская управа. Итак, до свидания.
     Выйдя, я прочёл табличку ,которую на этот раз не заметил, на двери. "Др. Эрвин Шебеста" гласила она, а ниже- часы приёма.

окончание следует
перевод с немецкого Терджимана Кырымлы

     Я метнулся назад к двери и побежал лестницей вниз. Будто чёртом гонимый, промчался я по Карлгассе, и по каменному мосту, и только миновав его, отважился оглянуться. Те ,пожалуй, ломают головы, кто это мог зайти к ним? Тема для разговоров на весь вечер. Назовут меня "прокравшимся", все углы квартиры обыщут в поисках и ,возможно, даже в полицию заявят... Что мне дела? Я-то по-хорошему.
     Я основательно перевёл дух. Сколь я был легкомысленен. Просто бестолков. Счастье, что просто отделался. Я благодарил ангела-хранителя. А безуспешным моё предприятие, однако, не было. Я по-крайней мере всё-таки осмотрел её прихожую. Теперь знаю, как выглядит их горничная... Когда-нибудь да визитирую их.
     Было уже за девять вечера. Я направился в "Картечь".

     Долго я сидел за своим столом, не пил, не обменялся ни с кем ни словом, не притронулся к заказанному мной ужину. Затем пришла Фрида Хошек, она подсела ко мне, одинокому. Некоторое время она жадно поглядывала на моё остывающее жаркое из телятины. Затем она, в свойственной ей извиняющейся и робкой манере, придвинула тарелку к себе, вежливо оговорив условие:
     - Йиндржих уж рассчитается.
     Я ничего не сказал, я упорно думал и думал о квартире на Карлгассе, об освещённых окнах, о смехе деток, о голосах балагурящих гостей, и чем дольше я размышлял, тем беззаботливей ощущал себя: я был вне всего этого. За соседним столом артиллеристы играли в двадцать одно. Они шумели посильнее обычного: стол содрогался от жадности игроков и взаимных обвинений в жульничестве.
     Когда я было расплатился и уже собрался домой, около половины двенадцатого, пришёл фельдфебель.
     Он снял плащ, и бросил его на спинку стула. Затем Хвастек протянул мне руку.
     - А вот и вы!- сказал он.- Я думал о вас ,вольноопределяющийся. Сегодня вы бы ей понравились, жене обер-лейтенанта.
     - Хвастек! Двадцать одно, ломись сюда!- вскричали артиллеристы за соседним столом, но фельдфебель не внял им.
     - Вы бы охотно послушали игру на рояле, да?- продолжил он. - Подумайте только, два часа кряду она ради меня музицировала, мне одному. Она ещё помнит, совершенно ясно, как те пьесы мне нравятся. Я сам-то забыл, верите мне? Это же замечательно, то, что она всё припомнила.
     - Заплати сначала свой прошлый долг, а пото`м играй!- завопил один из игроков.- Хвастек, подымайся и айда к нам, держи ты банк! Этот- мошенник: у него нет ничего в карманах. Деньги промотать, да, он на это горазд, а проиграл- остался должен.
     - А в её книжном шкафу стои`т  томик стихов, который я подарил ей к семнадцатилетию, в шёлковую бумагу обёрнут, чтоб оставался в сохранности... Есть особа, которой нравишься- а тебе и невдомёк...- бормотал фельдфебель.
     - Только не будьте сентиментальны!- вставил я: ведь его рассказ подпитал мою ревность и разгневал меня.
     - У неё- старая матушка, знаете вы: она сегодня была с нами,- немного помолчав, он снова принялся за своё.- Она мне рассказала, как держала меня на руках и баюкала как дитя в белом платьице... Можете себе представить фельдфебеля Йиндржиха Хвастека из Третьего деткой в белом платьице?
     Я покачал головой, задумчиво посмотрел вдаль и зевнул, чтоб Хвастеку не подумалось, сколь жадно я воспринимаю каждое его слово о даме, что я люблю.
     - В её фотоальбоме- мои фотографии. Вы бы увидели, как она подаёт чай белыми, тонкими ручками. А девочка и мальчик вошли к нам, и они знали, как меня звать, и называли меня дядей. -Дядя Йинда,- звали они меня. Пара таких миленьких деток! Я должен подарить им книжку с картинками, в следующий раз. А он, её муж, рассказывал, сколь часто вспоминал было обо мне. А я-то здесь восемь лет напролёт- в поту, проклятьях, оре- как скотина- и сижу вот с девушкой: что называется, явился- не запылился.
     Он говорил со мной по-немецки- и Фрида Хошек не поняла ни слова из разговора, но по её виду было ясно: догадалась. Она отложила нож и вилку, хлебнула пива из своего бокала- и стала поглядывать, довольно и влюблённо, на фельдфебеля.
     Музыкант Котржмелец замялся: никогда прежде фельдфебель так не засиживался. Обычно Хвастек выкидывал с музыкантами свои номера. Почему Хвастек сегодня не подходит чтобы отобрать скрипку и самому заиграть?
     Во время антракта Котрмелец долго ходит вокруг стола Хвастека- но тот сегодня и не замечал его. Наконец, Котржмелец, будто ненароком, "забыл" скрипку на столе, спрятался за большим контрабасом и крикнул оттуда тоном конферансье:
     - А теперь сыграет Хвастек! Вон, лежит скрипка!
     Чины и пехотинцы затопали каблуками, застучали в такт по столешницам пивными кружками и закричали:
     - Теперь сыграет Хвастек! Хвастек сыграет!

               Милая, приходи, посмотри,
               как война обошлася со мной...
 
       ...запел, затянул один из картёжников.

              Ни привета тебе, ни ответа,
              милый ,помни меня- вешайся!

       ...подтянул другой.
     - Хвастек, играй! Хвастек, за скрипку!- неслось в такт со всех столов. А пионеры передразнивали крикунов и насмешливо базлали из своего угла то дискантом, то густейшим басом: "Хвастек, играй! Хвастек, за скрипку!"
     Фельдфебель машинально взял со стола инструмент, повёл по струнам смычком. Но в следующий миг он бросил их, скрипку и смычок, на стол так, что зазвенела посуда, и вскочил.
     Фрида Хошек выудила из кармана плаща пакетик с бонбоньерками, которыми угостилась жена обер-лейтенанта. И вот сидела Фрида, поглядывала на фельдфебеля растроганно и благодарно и тянула один финик за другим в свой роток, довольно поцокивая языком, а косточки собирала в носовой платок с голубой каймой. Фельдфебель схватил её за плечи и аккуратно отобрал лакомство, да так, что Фрида , совершенно перепуганная, обмякла на стуле, совсем съёжилась: были видны только оспины на её худом обличье.
     - Продолжать!- крикнул кто-то из-за соседнего стола. -Хвастек должен отыграть!- неслось со всех сторон. А пионеры блеяли и хрюкали из своего угла: "Продолжать! Продолжать!" пока оружейник Ковач не хлопнул кулаком по столу и не вскричал:
     - Посмотрите-ка, жестяные мухи оборзели.
     - Что они блеют, что они хрюкают?! Им бы помалкивать и довольствоваться тем, что их не трогают!- добавил другой.
     - Тьфу, чорт: жестяные мухи. Только увижу их- и мне тошно.
     - Штаны у них- как угольные мешки.
     - Зовутся как дикие свиньи. Того вон звать Ляйдерманном, а этого-то - Клетценбауэром.
     - Срал я на Ляйдерманна, и на Клетценбауэра мне насрать, -крикнул оружейник Ковач.
     - Из какого подразделения, - крикнул один из фельдъегерей,- из какого подразделения были солдаты , которые на Голгофе разыграли в кости платье Господа Иисуса? Пионеры разыграли, знамо дело.
     - А кого Ирод в Вифлеем послал избивать новорожденных?- взвизгнул артиллерист. -Пионеров! Только они на это годны.
     Крики и смех не смолкали. Пионеры, наконец, притихли: они пускали, сидя в своём закуте, густые клубы дыма из трубок. Солдаты удивлённо поглядывали на фельдфебеля Хвастека. Обычно он был первым заводилой когда дело касалось пионеров. Всегда именно он пускал ядовитейшие шутки, которые сразу становились легендой. Но сегодня он молча сидел, понурив голову и рассматривал столешницу.
     - Посмотрите-ка на Хвастека: что сегодня с ним?- спросил всех присутствующих старик Ковач.
     Фельдфебель не слышал ни шуток, ни вопросов. Вполголоса вспоминал он:
     - Это же прекрасно, что старые люди помнят! Меня, маленького  ребёночка в белом платьице... а я сижу тут и толкаюсь с кренделями и пройдохами, со сводниками и шулерами. Тьфу, чорт!
     Когда шум поутих, все припали к своим кружками, к своим картам, и никого больше не трогали пионеры, один из них, очень осмотрительно, приподнял свой стул. Он, всегда готовый юркнуть назад и затаиться в своём закутке, стал тихонько красться в зал. Артиллеристы продолжали резаться в двадцать одно; некий фельдъегерь вальсировал с подругой меж эстрадой и столами; никто не обращал внимания на пионеров- и тот наглец продолжал со своим стулом пробираться в зал.  За ним потянулся другой, третий- и все вожделели свободы за новыми столами. И там, где находили её, они  присаживались, настороженно не спуская глаз с фельдфебеля. Солдаты презрительно поглядывали на пришельцев и сторонились их , но никто не гнал их в угол: все ждали, что фельдфебель, наконец, вскочит- и пионеры снова будут загнаны в своё гетто.
     Но ничего подобного не намечалось. Фельдфебель вёл себя так, будто пионеры его не заботили- сидел за своим столом, рассматривал пламя газовых светильников, ноги танцующих.

продолжение следует
перевод с немецкого Терджимана Кырымлы

     Когда мы с Хвастеком пошли прочь, я  начал сердиться на себя, застенчивого, казнился тем, что поступил непоправимо глупо, что у меня не хватило смелости подойти к их столу, по форме представиться обер-лейтенапту ,а затем сказать ей:
     - Гутен таг, фрау Молли!  Вы же помните меня?
     Возможно, она бы тогда и меня пригласила. Решать надо было... Нет, тоже глупо! Я ещё раз молча выбранил за глупость: даже хорошо, что я не отважился на повторное знакомство, ведь ,верно, она могла меня давно напрочь забыть -и тогда я бы оказался в весьма затруднительном положении.
     Втайне же я надеялся, что фельдфебель предложит мне поучаствовать в своём визите. Собственно, он даже должен был замолвить обо мне словечко. Это же так естественно: мы же с Хвастеком друзья. Очень просто:
     - Позвольте, достойнейшая, взять с собой друга.
     И при этом представил бы меня:
     - Одногодок-вольноопределяющийся Август Фризек.
     И тогда бы я оказался в своей тарелке, и поклонился бы Молли.
     Глупо, что я раньше этого не сообразил. С его стороны так поступать- опрометчиво, бесцеремонно. Чтоб вечера проводить в попойках- для этого я ему хорош!
     Мы молча шагали рядом: я- сердясь и сожалея, он- занятый собственными думами.
     Когда мы уже довольно приблизились к казарме, а он ещё и не подумал взять меня с собой вечером, я сам завёл разговор о предстоящем визите:
     - Вам понадобится цивильный костюм, герр фельдфебель. Могу ли вам предложить один?
     - Цивильный костюм? Я? Зачем?
     - Желаете в мундире к... этим людям пойти?
     Я хотел было сказать "к Молли", но вовремя спохватился.
     Он остановился.
     - Чушь!- молвил Хвастек. -Или вы полагаете, что я отправлюсь к ним в гости? Я и не подумаю.
     - Вы правы!- поддакнул я ему, хотя в душе несказанно смутился.- Она вовсе не мила. На фотографии она мне показалась лучшей.
     - Не то! -бросил он в ответ.- Просто я уже не гожусь для таких визитов. Знаете ли, вольноопределяющийся: чаи гонять, смаковать сандвичи, поддерживать возвышенные беседы на мотивы новомоднейших газет, разыгрывать из себя элегантного, извольте сюда, позвольте это- на это я уже не годен. Возможно, раньше- да. Но ныне я- фельдфебель Йиндржих Хвастек, строевик из третьего батальона- что с меня взять? Общество да оставит меня с миром. Сегодня ,как обычно, буду в "Картечи". Если вы придёте раньше меня, передайте Фриде, что буду.
     Мы помолчали минуту, затем пошли вверх по Нерудагассе. Когда мы уж приблизились к Похоржельцу, Хвасте остановился и молвил мне:
     - Заметьте это: нет большего несчастия, чем ступить на давно пройденный путь. Думаю, что легче ,заблудившись в Сахаре, найти верную дорогу, чем запутавшись в собственном прошлом. Видити ли, семь или восемь лет назад сидел я играючи с собственным револьвером и сказал было себе: "Один миг- всё в прошлом". Рядом оказался капитан Эрцгерцога Райнера полка, Терклем звался он, вижу его как сейчас, весьма опытен в подобных штучках, извольте-ка: двадцать четыре года  выслуги имел, думаю, и в тосканской, или моденской армии года имярек отметился. Он высмеял, увидев, меня, баловавшегося с револьвером. "Хвастек,- сказал он мне,- я за тебя вовсе не боюсь, не не такой, на это не решишься. Бывают черные дни, бывают- ясные: так просто не стреляются. Ты- крепкий парень, тебе довольно всего хорошего на свете, а эта игрушка -не для тебя. Уж я-о знаю, поверь.
Только, упаси Боже, не оглядывайся на прошлое. Тогда- пропал, верь мне!" И точно, он был прав, старый Теркль, нельзя оглядываться: что прошло, того нет.
     Впервые фельдфебель Хвастек заговорил со мной о собственном прошлом. Но меня раздосадовала его речь. Какое мне дело до старика Теркля и того, что он наговорил было восемь лет назад? Пока фельдфебель рассказывал своё, я обдумал один план.
     Если фельдфебель останется сегодня дома- тем лучше, тогда пойду в гости я. Явлюсь вместо него, представлюсь и скажу, мол, я -взамен господина фельдфебеля Хвастека, к услугам благородной фрау. Затем меня препроводят в салон, а я скажу, что фельдфебель просил прощения за то ,что не смог прийти: ему нездоровится. Кроме того, мы знакомы, достойная фрау, помните теннисный корт в Бельведере? Да, это ведь было всего пару лет назад. Зовусь Августом Фризеком, да, именно так, достойная фрау была дружна с моёю сесторой...Чашку чаю?... Охотоно, достойная фрау, ели вам не составит труда.
     Вот как я хотел поступить. А если потом фельдфебель узнает, что мне дела? У него нет никакого права ставить меня на место. Наконец, я же знаю её тоже, возможно поболее лет, чем он!
     Подойдя к казарме, мы расстались.
     - Когда придёте в "Картечь",- наказал он,- тогда передайте взводному Вондрачеку, что сегодня вечером сыграем. Он должен мне составить хорошую партию. Денег не пожалею: сегодня я в ударе. Польский банчок, зелёный луг, во всё, что они пожелают.
     Затем он пошёл к себе.

     В полдевятого я был на Карлгассе. Четверть часа я прохаживался туда-сюда, никак не отваживался подняться по лестнице. На четвёртом этаже четыре окна горели- я наблюдал за движущимися тенями, всё угадывал Молли. Я затаился в темноте, прижавшись к стене противоположного дома, чтоб никто из гостей не заметил меня из окна. Я еле дышал- так билось сердце. Там, вверху живёт она. Там, ниже, за тёмными шторами, она спит. Эти ворота она ежедневно минует. Из этого окошка ближней кофейни что ни день поглядывает она.
     Часы собора Тайна пробили три четверти девятого. Я взял себя в руки- и миновал отворённые ворота.
     Как вор крался я лестницей наверх. С каждым шагом я всё сильнее боялся, встретить какого-нибудь жильца, которой непременно спросит, чего я ищу здесь. Наконец, я поднялся на четвёртый этаж. На первой двери красовалась табличка: "Фридерика Новак". Не то. А на двери напротив- визитная карточка: "Обер-лейтенант Артур Хаберфелльнер", а пониже "Имп. Пех.-полк Эрцгерцога Райнера".
     Вот я и на месте. Ещё раз осмотрел свой мундир. Всё в порядке. Обшлаги свежи, перчатки чисты и белы. Пуговицы сияли, плащ сидел безукоризненно. Полминуты я переводил дыхание.
     Затем я торкнул кнопку звонка. Я больше не был возбуждён, напротив- совершенно успокоился,  даже сам удивился, насколько. Но ведь всё, что мне предстояло ,я знал наперёд и в точности.
     Двери отворила горничная. Я ,должно быть, жутко покраснел- ведь она весьма удивлённо взглянула на меня. Я промямлил нечто насчёт приглашения достойной фрау. - Минутку, извольте, -отозвалась служанка, пропустив меня в прихожую, а сама удалилась в комнату.
     Я слышал приглушённые звуки рояля, детский смех, голоса- её голос, а затем- зычный мужской, который заставил меня съёжиться в испуге. Это был голос фельдфебеля: Хвастек был здесь, несомненно. А вот висит его сабля, его кепи, его плащ: пакетик с бонбоньерками выглядывает из левого кармана.
     Рояль внезапно смолк. Она уж встала чтоб поглядеть, кто пришёл.

продолжение следует
перевод с немецкого Терджимана Кырымлы

     Но всё-таки мне было суждено его встретить, и даже -в тот же день, то ли по случаю, то ли такова судьба, которую не собьёшь с намеченной ею дорожки.
     Мы с фельдфебелем зашло в кондитерскую на Вензельпляц, купили конфеты, фиников в шоколаде, которые Хвастек пообещал Фриде Хошек накануне.
     Я прислонился было к стене у выхода и наблюдал, как продавщица кладёт пакетик на весы, а фельдфебель достаёт кошелёк чтобы рассчитаться. Тут-то распахнулись двери и вошёл чужак-офицер с дамой под руку- я узнал его сразу, хоть рассматривал прежде лицо его всего мгновение.
     Фельдфебель стал белее мела, но принял уставную стойку и отдал честь. Обер-лейтенант взглянул на него, поблагодарил, снова окинул его взглядом, на этот раз -нерешительным, и вопросительно посмотрел в лицо своей даме. Я видел, как та склонилась к его уху: пара недолго перешёптывалась. Фельдфебель всё ещё держал стойку. Тогда обер-лейтенант отпустил даму и подошёл к Хвастеку:
     - Хвастек! Бог тебе в помощь, Хвастек! Но так же стоять не комфортно! Ты ли, нет, ну и неожиданность... Я тебя сразу и не узнал.
     Чужак пожал руку моему другу, при этом мельком взгляну через витрину на улицу чтоб убедиться в отсутствии нежелательных свидетелей того как он здоровается с младшим чином.
     Тогда подошла дама, а я увидел, как фельдфебель ,слегка склонившись, коснулся губами её руки.
     - Я вас сразу узнала, Хайнрих,- молвила она, а я смог, наконец, рассмотреть её лицо.
     Кровь ударила мне в голову, пол зашатался- я вынужден был зажмуриться, поскольку я сам и все вокруг меня поплыло, завертелось. Замысловатые орнаменты плясали и трепетали перед моими закрытыми глазами: прямоугольники и розетки из серых, жёлтых и коричневых кубиков- они собирались и вновь исчезали, складывались и рассыпались. Это была старая ,давно пропавшая каменная мостовая улицы, на которой я жил мальчишкою, узоры плиток, которые я ежедневно наблюдал по дороге в школу. И я внезапно понял, что дама под руку с офицером была девушкой с теннисного корта, о которой я думал эти годы напролёт и чей портрет увидел на столе фельдфебеля.
    Как, она пришла сюда? Где она обреталась все минувшие годы? Я снова открыл глаза, только ради того, чтоб она узнала меня и заговорила со мною, чего я боялся. Лучше б я оказался в тот миг за за дверями кондитерской. Дама была ещё очень стройна, почти худа и уже не казалась очень юной. В ней многое переменилось, только тембр голоса остался прежним, и ещё я узнал прежнюю манеру прислушиваться: дама вскидывала подбородок и приопускала веки- когда прислушивалась, казалось, она засмотрелась на солнце.
     - Хвастек, знаешь что? Ты должен посетить нас. Как можно скорее, по возможности- сегодня, -сказал обер-лейтенант. Он, наконец, отпустил руку фельдфебеля и оборотился к своей даме.
     - Сегодня вечером мы будем дома, не правда ли?
     Она, не спуская глаз с фельдфебеля, кивнула и едва заметно улыбнулась.
     - Я тебя сразу узнала, Хайнрих, -сказала она- и звучание её голоса снова потрясло меня. - Я узнала тебя с первого взгляда... Что у тебя вкусного в пакете?
     - Только финики.- молвил Хвастек и предложил ей, слегка склонившись, угощенье.- Финики в шоколаде.
     Она достала одну бонбоньерку и вонзила в неё зубки.
     - Отлично! Да, Артур, и мне таких бы. Хайнрих всегда знает, что лучшее,- она улыбнулась фельдфебелю:
     - Что за прекрасной даме? Снова, ах, вы, старый греховодник?!
     Я вынужден был припомнить Фриду Хошек, которой предназначались конфеты. Она была чем угодно, только не прекрасной дамой: тщедушная, низкорослая, невзрачная, да ещё веснушчатая. Но фельдфебель, не подав виду, состроил такую мину, будто бонбоньерки -для какой-нибудь графини Харрах или Куденхове.
    Они втроём ещё болтали, особенно обер-лейтенант с фельдфебелем, вспоминали имена, которые я не знал, обсуждали вещи, о которых я не имел понятия, а дама тем временем, вскинув голову, слегка подав вперёд подбородок, полуприкрыв глаза, вслушивалась- точно так же, как тогда, когда я ей по дороге домой рассказывал о премьере "Телля"... пока, наконец, обер-лейтенант протянул руку фельдфебелю:
     - Итак, храни тебя Бог, Хвастек! До сегодняшнего вечера, ты слышишь? Непременно: мы будем ждать тебя.
     - Вы и вправду должны сегодня прийти к нам на чай, пожалуйста! Да? -молвила она.- Прекрасная дама, которую вы сегодня почтите, даст вам увольнительную, когда скажете ей, что обязаны навестить старую приятельницу, которая уже вовсе не симпатична.
     Она рассмеялась и продолжила:
     - Мы живём на Карлгассе, номер двенадцать, совсем одни: с нами только моя матушка, ну, да она вас ведь знает.
     - Послушай, Хвастек!- добавил обер-лейтенант.- У нас мальчик и девочка, на которых ты  д о л ж е н  взглянуть. Если ты придёшь до половины девятого, то успеешь увидеть их. Итак, до свидания сегодняшним вечером.
     Фельдфебель так и замер, легко наклонившись вперёд, сжав ладонью эфес своей сабли, с лёгкой и вымученной, рассеянной улыбкой на губах. В этот миг он выглядел так, как на той фотографии, тогда у Хальсштадтского озера: с ясным, полунасмешливым- полувлюблённым выражением лицам, которое мною прежде не замечалось- Хвастек вслушивался в те же, что и я, давно минувшие часы. В это время он был совсем другим, не тем грубым, брутальным, бушующим фельдфебелем Хвастеком из "Картечи", который кричал за компанию с друзьями по кружке, сёк пионеров, паясничал с музыкантами и выкрикивал бабам пошлые остроты. Обер-лейтенант, ещё раз обернувшись на ходу, кивнул ему и пошёл себе, не замечая меня, в соседнюю комнату со столиками, где попивали кофе и шоколад. И в тот момент, когда они уже входили в стеклянные распахнутые двери, а в зале оставались лишь их тени, меня внезапно осенило: её звать Ульрикой, но дома её величали Молли.

продолжение следует
перевод с немецкого Терджимана Кырымлы