Лео Перутц "Гостиница "У картечи", рассказ (отрывок 10)

     И вот пионеры раскуражились. Один за другим выбирались они из своего угла и присаживались за все столы, где видели места своим стульям и пивным кружкам. И только наглецы усаживались, так и обустраивались поудобнее: протягивали конечности, клали свои кепи на столы, чокались кружками и начинали друг с другом вполголоса болтать. Рсё больше пионеров прибывало в зал: ни кто из нас не понимал, как они все прежде могли уместиться в узком закутке. Скоро за всеми столами они количественно воспреобладали, из-за многих столов они вытеснили солдат, разве что никто не решился присоседиться к фельдфебелю. Мы всё сидели втроём: Хвастек, я и Фрида Хошек. Но один из пионеров, особенный наглец, вдруг пригнулся, из-под стола схватил Фриду за руку, по-особенному неуклюже и нежно сжал её.
     Фрида вырвалась и прижалась к плечу фельдфебеля. Но Хвастек отстранился от неё. Он будто по-детски избавился от надоевшего волчка. Пионер меж тем расхрабрился. Он присел на корточки рядом с Фридой, принялся поглаживать её руке и колени, прижимать её ладони к своему лицу, отчего его дружки тем временем посмеивались. Фрида оборонялась, она прижалась к фельдфебелю и закричала:
     - Смотри-ка, что он творит. Прогони же его, наглеца, прочь! Что он себе позволяет!
     Фельдфебель встал и взял свой плащ.
     - Нравится тебе парень? -спросил он Фриду.- Нравится тебе этот тип? Он твой: дарю тебе его, если нравится.
     Фрида Хошек испуганно уставилась на Хвастека, но тот ничего к сказанному не добавил, а только попёр ,не разбирая, по столам на выход и с довольной миной вышел прочь на улицу. Фрида побежала за ним, только до двери. - Йинда!- так она звала фельдфебеля. -Йинда! Что это значит? Куда ты? Когда вернёшься?... Но она не услышала ответа, постояла замявшись ненадолго в притолоке, прикидывала, как далеко тот мог уйти и позовёт ли за собой на улицу, и , поражённая, ничейная, вернулась к своему столу.
     Вся распивочная была уж полна пионерами- солдаты потерялись в толпе. Повсюду видать было серо-стальные кепи и шёлковые офицерские звёзды. Пионеры распустились: они шумели ,пели, завязали потасовку с фельдъегерями. "Мухи" присоединились к игре в двадцать одно, они доставали гульдены карманов брюк и швыряли их на стол. Один из пионеров с фельдфебельского стола подобрал скрипку, заиграл дразнилку про адмирала Канимуру, который трусливо побежал было первым, а остальные подхватили припев:

         ...сидит-варит себе чаю, чаю,
         кофе чёрный, шоколад,
         сидит-варит себе чаю, чаю,
         шоколад и ром.

     А трое обнаглевших смяли Фриду Хошек, облапили её, а четвёртый, помельче, покостлявей ,балансируя с полной кружкой пива на ходулях, подобрался к несчастной. Фрида, совершенно безутешная и беспомощная, почти не упираясь позволила этому квартету повести себя прочь из зала. на улицу. Те трое вскоре, хихикая и потирая ручки, вернулись, а четвёртого, который на ходулях и Фриду мы в тот вечер уж не видели.

     Я больше не встретился с фельдфебелем Хвастеком. На следующее утро я не смог подняться: тиф взял своё- и меня отнесли в карантинную комнату. В спутанных кошмарах и бреду мне являлись пионеры: в несметных количествах прибывали они из разных углов и напирали на меня ,и задирали, именно так  вечером накануне они показались моим воспалённым глазам. Через два я услыхал выстрел и вопль рутенца Грушки Михала, крик ефрейтора, как завывал :"Дневальный! Дневальный!", а позже- хрип умирающего фельдфебеля, который лежал в соседней комнате.
     Когда через несколько недель врачи впервые разрешили мне выйти на волю, я сразу же направился на Карлсгассе, номер 12. Наступило лето: женщины на углах улиц торговали грушами и абрикосами, а пору вишен я пропустил.
     Я очень ослабел, опираясь на трость, на мосту вынужден был останавливаться для передышки, должно быть, за часе едва добрался на Карлсгассе. В этот раз я спокойно и уверенно, без страха и сердечного трепета поднялся лестницей. Я не боялся встреч с жильцами. На этот раз я не должен был обращаться к жене обер-лейтенанта с просьбой милостиво соизволить припомнить прошлое знакомство с моей сестрой и ждать ,пока та откликнется. Я был лучшим другом фельдфебеля и поэтому- вправе разузнать, что им ведомо о его последних днях.
     Я позвонил. Мне открыла новая горничная.
     Я спросил, могу ли поговорить с достойной дамой... Её нет дома, но достойный господин к вашим услугам.
     Девушка провела меня с следующую комнату- и я ступил в салон, из которого давеча слышал детский смех и голос фельдфебеля. Рояль стоял у окна- и я приветствовал его как старого приятеля.
     В салоне присутствовали две персоны, которых я не знал. Некий гладко выбритый господин листал театральную газету- к нему я почувствовал неприязнь; дама сидела на диване склонив голову на ладони.
     Я поздоровался, но эти двое мельком отозвались: они вовсе не заметили меня. Гладко выбритый господин закурил сигарету. Затем отворились двери- и ко мне подошёл некий коричневобородый господин.
     - Я хотел бы поговорить с обер-лейтенантом Хаберфелльнером.
     - Ах так. С обер-лейтенантом Хаберфнелльнером,- молвил коричневобородый.- Он давно съехал отсюда. Далеко.
     - Далеко? И куда же?- спросил я в замешательстве, глубоко растерян.
     - Этого не могу знать. В другой гарнизон, то ли в Райхенберг, то ли в Терезиенштадт.
     Затем он принялся меня расспрашивать насчёт офицеров. Он было служил в нашем полку - знал всех господ... - А главный штабной врач Хавлик разве ещё не на пенсии? Он ,должно быть, уже отслужил за сорок лет?
     - Тридцать семь лет выслуги,- машинально ответил я и подумал, что искомую мною даму уж никогда не увижу.
     - Попали в переделку?- спросил бородатый кивнув моей трости.- Сломали ногу?
     - Нет. Поправляюсь после тифа.
     - Да, вот, тифус. Естественно: питьевая вода- чистый яд. Скандал! О, эта городская управа. Итак, до свидания.
     Выйдя, я прочёл табличку ,которую на этот раз не заметил, на двери. "Др. Эрвин Шебеста" гласила она, а ниже- часы приёма.

окончание следует
перевод с немецкого Терджимана Кырымлы