СЦЕНА ЧЕТВЕРТАЯ
Пещера Демогоргона. Азия и Пантея.
Пантея:
Кто там, укрыт, сидит на чёрном троне?
Азия:
Покров упал.
Пантея:
Гляжу, густая тьма
на месте власти; дротики черны--
лучами мрак струится, словно свет
полуденного солнца... Он незрим,
бесформен, членов нет, и очертаний;
но чувствуем, что это Дух живой.
Демогоргон:
Спроси о том, что знать желаешь.
Азия:
Что мне
спросить?
Демогоргон:
Все, что посмеешь ты.
Азия:
Кто создал
живущий мир?
Демогоргон:
Бог.
Азия:
Кто создал всё, что
он заключает,-- думы, страсти, волю,
воображенье, мысль?
Демогоргон:
Бог Всемогущий.
Азия:
Кто создал чувство то, что с ветром мая
изысканнейшим, или с гласом сердца
влюблённого лишь в юности полни`т
слезами очи, затмевая виды
цветов, не ведающих скорбных дней,
и обращает мир земной, столь людный,
коль не вернётся, в одинокий скит?
Демогоргон:
Бог милостивый.
Азия:
Кто же сотворил
раскаянье, безумье, преступленье
и страх, что звеньями цепи великой,
в любую мысль людскую тащится
и тяжко ломится, что всяк бредёт
под гнётом до канавы смертной;
надежду брошенную, и любовь,
что ненавистью обращается;
презрение к себе, что горше крови;
и боль, чей еле слышный вопль,
не умолкая, нижет день за днём;
кто создал Ад, страх леденящий Ада?
Демогоргон:
Он правит.
Азия:
Имя назови его?
Мир корчится от боли, имя знать:
проклятия его повергнут ниц.
Демогоргон:
Он правит.
Азия:
Ощущаю, знаю. Кто же?
Демогоргон:
Он правит.
Азия:
Кто царит? Тут поначалу
Земля и Небо были, Свет, Любовь;
затем Сатурн, с чьего престола Время
скользнуло, тень-завистница; тот чин
земных начальных духов был при нём
что праздник тихий листьев и цветов,
ещё не иссушённых солнцем, ветром
не тронутых, ни червия грызнёй.
но он отверг их право разрожаться,
а также властвовать и знать, уменье
вращать стихии, также мысль, лучами
пронзающую темный макромир,
владение собой, любви величье.
Тоскуя по правам, они слабели.
Затем им Прометей дал мудрость-- силу
Юпитеру, с одною оговоркой:
"Быть человеку вольным", посадил
его на царствованье Небом-ширью.
без верности, закона и любви,
всесильным быть, но править без друзей;
царит Юпитер; только род людской
вначале голодом, затем трудами,
болезнями, увечьями, раздором,
ужасной смертью был сражён,
дотоль неведомыми; вперемешку
обрушились на люд удары копий
мороза и огня, загнав в пещеры
бездомные и сникшие народы.
А в их сердца пустынные послал он
лихие жажды, дикие тревоги,
и тени праздные благ мнимых, что
подняли смуту войн междоусобных,
что обратило в логово приют.
Увидев это, Прометей поднял
надежд когорты, спавших во бутонах
лугов Элизиума-- Моли, Амарант,
Нипенсис,-- цвет их не увянет, те
могли бы ,крылья тонкие взметнув,
Смерть заслонить; Любовь послал он
союзными побегами лозы
связать вином житья людское сердце;
смирил огонь, что точно дикий зверь,
прирученный, хоть страшный, но приятный,
под человечьим взором заиграл,
и стал терзать, его согласно воле,
рабов и власти знак-- железо, злато,
каменья благородные и яды
и сущности тончайшие, что скрыты
в глубинах горных недр и в водах.
Дал речь он люду-- та творила мысль,
что есть вселенной мера; и науку
что троны неба и земли встряхнула,
да не свалила их; а гармоничный ум
излился вдаль пророческою песней,
а музыка вздымала чуткий дух,
пока не зашагал вне напасти
трудов погибельных, подобен богу,
поверх клубов блаженной музыки;
а руки человеческие стали,
вначале подражая, после-- вторя
окрепшими суставами ваять
милее, чем свои, тела людские,
обожествив уменьем личным мрамор.
И матери, дивясь, любовь пивали
ту, что в изваяньях отразили
творцы навечно, умирая с ней.
Он преподал мощь сокровенную
растений, родников-- от них Недуг,
испив, уснул. Смерть стала точно сном.
За эти людям данные блага
был Прометей подвешен, обречён
терпеть уроки боли; кто же, кто
обрушил ливень зла, наслал чуму
неизлечимую, кто человека,
взирающего Богом на Творение,
и видящего славу в нём, уводит,
ломает его волю, как шуту,
изгою, отщепенцу, одиночке?
Юпитер? Когда, нахмурясь, Небо
он сотрясал, когда его соперник
в цепях несокрушимых клял его,
он сам дрожал как раб. Ответь мне прямо,
над ним кто Мастер? Тоже раб?
Демогоргон: Все духи,
коль служат злу-- рабы. Ты знаешь сам,
Юпитер из таких, иль нет.
Азия:
Кого же
зовёшь ты Богом?
Демогоргон:
Просто повторяю
реченья ваши, ибо лишь Юпитер
сверх всех живых.
Азия:
Кто господин раба?
Демогоргон:
Возможно ль бездне тайны изблевать...
На то нет гласа, правде сокровенной
нет выраженья, проку что тебе
в дозволенности зреть мир круговёрткий?
Что значит приказать разговориться
Судьбе, Удаче, Случаю и Часу,
Изменчивости? Им подвластно всё,
опричь Любви нетленной.
Азия:
Сколько раз
я вопрошала прежде-- только сердце
ответ давало твой, для этих истин
всяк сам себе оракулом быть должен.
Ещё одно спрошу, а ты ответь мне,
как мне душа моя б отозвалась.
Ликующему миру Прометей
восстанет Солнцем будущего-- скоро ль
урочный час пробьёт?
Демогоргон:
Смотри!
Азия:
Расколот
утёс, и вижу я, в багряной ночи
повозки ,что ведомы лошадьми
с крыла`ми радуг, топчут мрак ветров;
возницы, чиь глаза навыкат, гонят.
Иной оглядывается, как будто
враги преследуют их здесь, но я
не вижу силуэтов тех, лишь звёзды;
другие, чьи глаза горят, склонясь
вперёд, пьют жадно скорость ветра,
то ль им охота унестись вперёд,
поймать что пытче их... уже... схватили.
Их локоны блестящие струятся,
что волосы горящие комет:
полёта дальнего все вожделеют.
Демогоргон:
То суть бессмертные Часы, о них
ты вопрошала. Ждёт один тебя.
Азия:
Ужасен ликом, дух притормозил
свою повозку тёмную у прорвы.
На братьев непохожий, отвечай,
кто ты, ужасный возница? Куда
меня увлечь желаешь? Говори!
Дух:
Я тень судьбы, она ужасней. Прежде,
чем та планета сядет, темнота,
со мной всходящая покроет ночью
неколебимой неба трон порожний.
Азия:
О чём ты?
Пантея:
Тень, страшна, всплывает
с его престола, словно копоть
разрушенных землетрясеньем градов
над морем. Вон! он скоро тронет, сел;
испуганнные кони понеслись;
смотри, их трасса очерняет небо!
Азия:
Итак, ответ мне дан. Он странен!
Пантея:
Глянь-ка,
близ прорвы воз иной. Слоновой костью
покрыт он, алым заревом торочен,
что убывает, прибывает снова,
полня собою кружева корону
узоров странных расписных; дух юный,
сидящий в нём, глядит как голубок,
с надёждой, взгляд его улыбчив
сколь душу тянет! так манит светильник
крылатых мошек сквозь простор немой.
Дух:
Накормлена сияньем моя упряжь,
напоена бурлящими ветрами,
и только зорька красная займётся,
купаются они в лучах свежайших;
они сильны, а значит резво гонят,
садись ко мне, летим, Океанида!
Я так хочу, пусть бег их ночь зажжёт;
боюсь, что упряжь Тифона обгонит;
ещё Атласа облаки не стают,
как землю и луну мы обогнём:
мы отдохнём от долготрудья в полдень.
Садись ко мне, летим, Океанида!
СЦЕНА ПЯТАЯ
Колесница останавливается в облаке на вершине заснеженной горы. Азия, Пантея и Дух Часа.
Дух:
На исходе ночи`, ближе к у`тру
скакуны мои отдыха ищут,
но Земля нашептала наказ им,
чтоб летели проворней огня:
пить им жаркую скорость желанья!
Азия:
Ты дышишь в ноздри им, но выдох мой
ускорил бы их пуще.
Дух:
Нет, увы!
Пантея:
О, Дух! постой, ответь, откуда свет
что по`лнит эту тучу? солнца нет.
Дух:
Восстанет солнце только в полдень. В небе
удержан удивленьем Аполлон,
а свет, что эту дымку наполняет
оттенком роз, глядящихся в фонтан,
исходит от сестры твоей могучей.
Пантея:
Да, чую...
Азия:
Что с тобой, сестра? Бледна ты.
Пантея:
Как изменилась ты! Я просто млею
от ауры твоей красы. Измена
к добру в стихийном коловрате? терпит
присутствие нескрытое твоё.
Сказали нереиды мне, что в день тот,
когда желе морское расступилось
твоим восходом, ты плыла по глади
в венозной раковине, что неслась
по тихому хрустальному потоку
меж островов Эгейских, к берегам,
что названы тобой; любовь, сиянье
огня от солнца мир живой питало,
тобой жило, и освещало землю,
и небеса, и океан глубокий,
и мрачные пещеры, также всё,
что обитало в них, пока печаль
не заслонила душу из сиянья...
Такая ныне ты, то ль не я одна,
твоя сестра, попутчица,--весь мир
тобою избран ныне, устремлён он
в тебе симпатию сыскать. Не слышишь,
несомы ветром голоса любви
созданий всех, кто выразиться может.
Не чуешь ты ль, как ветры, души приняв,
в тебя влюбились? Чу!
(Музыка.)
Азия:
Твои слова,
они милее всех, опричь его,
суть эхо тех, но вся любовь нежна,
приёмная ль, ответная. Любовь
для всех, как свет, её привычный глас
не знает устали. Что неба ширь,
что всеохватный воздух, так она
равняет гада с Богом. Кто внушает
её, те счастливы, как я теперь;
но те ,кто любят, счастье ощущают
отмучившись: грядёт моя любовь.
Пантея:
Послушай! Духи говорят!
Голос в воздухе, поющий:
Жизни Жизнь! Уста горят
выдыхаемой любовью;
а улыбок твоих вспышки
холод жгут; краснеет тот,
кто увязнет в твоих взорах,
ты упрячь в них блеск усмешек.
Детка Света! ты пылаешь,
хоть покров скрывает члены;
так лучи зари прямые,
прободая, кро`ят тучи.
А сияние неземное
вкруг тебя повсюду реет.
Много милых; ты незрима,
но твой голос, низкий, нежный,
он милее, маскирует
образ твой, он льётся, манит--
и, не видя, ощущают
все тебя, как я, пропащий!
Светоч Мира! где путь держишь,
там ясны тобою тени;
водишь души, что любимы--
по ветрам парят с лучами,
пропадают, так пропал я,
нищ, забыт, да не жалею!
Азия:
Моя душа-- кораблик чудный,
плывёт, что лебедь спящий, вдоль
волн серебря`ных твоей песни,
а ты, что ангел, у руля,
ведёшь меня; а ветры все
мелодией звенят. И будто
мне плыть да плыть, всегда
по ветренной реке,
меж гор, лесов, обрывов,
в раю природы дикой!
Пока, как тот, кто дрёмой пьян,
впаду я в океан, я к устью
плыву со странницею-песней.
Меж тем твой дух сияет башней
в уделе музыки пречистой,
ловя веянья счастья неба.
А мы плывём всё дальше, прочь,
без курса, без звезды ведущей,
чутьём лишь музыки несомы,
всё к Элизейским островам;
тобою, лоцманом, ведома
туда, где смертных суден нет,
ладья желанья моего,
там мы вдыхаем лишь любовь,
что на ветрах и волнах реет,
земное с сердцем сочетая.
Мы миновали Века льды,
и Зрелости лихие штормы,
и Юности обманный штиль;
мы гладью чистою несёмся,
где обитают тени Детства,
сквозь Смерть, Рожденье-- в божий день;
Рай вечнозе`леных беседок
с подветкой виснущих цветов--
меж ними свежие протоки,
где ветер гонит стаи птиц
что слишком яркие на вид,
и всё там на тебя похоже:
по волнам бродит и поёт!
ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ
СЦЕНА ПЕРВАЯ
Небо. Юпитер на троне. Тетис и иные боги в сборе.
Юпитер:
Вы, собранные силы неба, слуги вы
тому, чью делите и власть, и славу,
ликуйте! впредь я всемогущ. Всё было
подчинено мне, кроме человечьей
души, что будто огнь неугасимый
всё в небо полыхает-- жаркий вызов,
сомненье, плач, молитва -саботаж,--
восстанием низов грозя, что может
обезопасить древний наш уклад
империи, хоть зиждется она
на стародавней вере и на страхе,
исчадье адском; пусть мои проклятья
в колышащемся воздухе летят,
что снег на голые вершины гор,
и падают что хлопья, налипают;
пусть ночью гнева моего раб лезет
за шагом шаг утёсами наверх--
лёд ранит ему стопы без сандалий,--
а всё ж он остаётся выше бед,
бодр, неподавлен, хоть недолговечен.
Недавно породил я чудо-юдо,
дитя судьбы и страх земли, что ждёт
пока урочный час настанет, чтобы
с престола Демогоргона примчать
лихую мощь неистребимых членов
что облекли тот страшный горний дух,
чтоб снизошёл он, вытоптал все искры.
Вина небесного плесни ещё мне,
сын Иды, Ганимед-- и пусть оно
Дедала кубки что огнём наполнит,
а с пажитей небесных во цвету,
гармонии всепобеждающие, вы,
восстаньне, будто росы от земли
по звёздами вечерними. Вы, пейте!
богам бессмертным, вам нектар,
в крови бегущий, --дух веселья,
пока восторг не хлынет многогласьем,
что музыка Элизиума бурь.
А ты стань рядом, в светлом ореоле
желанья, Тетис, коим мы едины,
блестящий образ вечности! Когда-то
ты крикнула: "Могучий нестерпимо!
Бог! Пощади меня! Не устою
огней проворных твоего присутствья,
я растворяюсь в яде словно тот,
кто был укушен нумидийским змеем,
и провалился в самого себя".
Тогда, мешаясь, пара мощных духов
роди`ли третий, что покруче их;
Меж нами он летает, ощутим,
хотя невидим, воплощенья ждёт,
что снизойдёт (вы слышите громы`
колёс огнистых, месящих ветры?)
с престола Демогоргона. Победа!
Победа! ты ль не ощущаешь?! Мир,
землетрясенье колесницы той,
громя, взбирается Олимпом?
(Приближается колесница духа Часа. Демогоргон сходит и движется к трону Юпитера)
Обра`зина ужасная, ты кто?
Демогоргон:
Я вечность. Имени не требуй жутче.
Спуститсь и следуй вниз за мною, в бездну.
Я отпрыск твой, а ты --дитя Сатурна,
сильнейшего, чем ты; отныне нам
во тьме вдвоём ютиться. Не сверкай.
Небесной тирании не спасёт
никто, ни унаследует её,
ни подчинит себе вслед за тобой.
Однако, коль желаешь, то судьбу
червя раздавленного раздели:
до смерти корчась, силу покажи.
перевод с английского Терджимана Кырымлы 
оригинальный текст драмы см. по сылке: http://www.bartleby.com/139/shel116.html
перевод К.Бальмонта см. по ссылке: http://az.lib.ru/b/balxmont_k_d/text_0380.shtml
