Анатолий Мозжухин (Киев)
С детства мы постигаем свой родной язык в семье и школе. Но многие особенности языка, иной смысл слов каждый из нас узнает в течение всей жизни по-разному, в зависимости от жизненных коллизий, мест, куда забрасывает нас судьба, людей, с которыми мы встречаемся. Язык – душа народа, русский язык в живой речи и в литературе отражает русский характер. Вершиной его для меня служит образ горьковского Данко – символ самоотверженности и любви к людям.
УРОКИ РУССКОГО
Я сижу на берегу Оки у города Выкса Нижегородской области. Днепр, Волга, Ока, Сормово, Киев, Нижний Новгород.
Я родился в Киеве в 1938 году и уже в 41-м оказался на Волге в эвакуации. Первые бомбежки я видел в Киеве, вторые в Запорожье у ДнепроГЭСа днем, а потом ночью, когда мы с мамой и бабушкой в группе сотрудников Днепровского пароходства шли через лес в поисках эшелона, который должен был отвезти нас на Волгу. Ночь, лес, раскаты канонады приближающегося боя, небо исчерчено светлячками трассирующих пуль. Все впервые, все вновь. И слова:
– «Стой! Кто идет?»
– «Свои». Мысль работает: значит это мы – свои.
К группе людей с мешками выходит из тьмы молодой лейтенант, проверяет документы, показывает лесную тропу к эшелону. Война. Все засекречено. Пути к эшелону в лесу охраняются. Эшелон вывозит поврежденные танки на ремонт. Танки стоят на открытых платформах, на которых должны разместиться и мы. Меня устроили под танком. Дальше Куйбышев, Саратов.
Следующие бомбежки я видел на Волге, где познакомился с простейшими бомбоубежищами, видимо, наспех вырытыми в земле. По команде «Воздух!» мы прятались внутри них, во тьме разыскивая свободное место наощупь (фонарики были запрещены), а у входа снаружи оставался часовой с винтовкой со штыком. От взрывов бомб земля сотрясалась и сыпалась на голову сквозь щели бревенчатого перекрытия.
О том, что воздух – это не самолеты в небе, а вовсе другое, то, чем мы дышим, я узнал значительно позже.
В 1943-м году вместе с войсками, штурмовавшими Киев, мы вернулись домой. Это было 11 ноября, но по документам я вернулся в Киев 1-го ноября – это было зафиксировано в базовом селе под Киевом на левом берегу. Так что, если верить документу, то я был в Киеве за неделю до начала его освобождения.
Студентом я снова оказался на Волге в г. Горьком (теперь Нижний Новгород). Здесь я познакомился с дореволюционной системой разгрузки барж. Студенты подрабатывали в Сормове, где за день можно было заработать 50 и более рублей, в то время как стипендия была 21-25 рублей в месяц. Но что это была за работа! Из барж, стоящих у берега, надо было по трапам и шатким дощатым мосткам переносить бревна на берег и дальше поднимать вверх по крутому берегу к месту складирования. Организация работ была точь-в-точь как в догорьковские времена. Студенты разбивались по парам на «номера» и «марки». «Номера» – это те, кто будет носить бревна. «Марками» назывались те, кто будет подавать бревна на плечи носителей. Был и распорядитель – он не грузил и не носил – это элита. По его команде – «Наливай!» – начиналась работа: «марки-наливайщики» поднимали бревно и клали на плечи первой паре «номеров-носителей», потом второй и так далее. Первая пара проходила по трапам и мосткам на берег, поднималась на крутой косогор и сгружала бревно в положенном месте, где формировались штабеля, и сразу возвращалась к наливайщикам за следующим бревном. Так по кругу двигались все равномерно около получаса, пока не прозвучит команда – «Закуривай!». По этой команде кто где стоял, останавливались для отдыха. Те, кого команда заставала с бревном на плечах, бросали бревно на землю. Курили не многие, да и не о том была команда. Здесь был иной, фигуральный смысл слова закуривай (так же как и слова наливай, таких значений этих слов нет в словарях и поныне). Никто не сходил с места – требовалось соблюдение очередности.
Период между командами «наливай» и «закуривай» назывался «залогой». Бревна бывают разные, порой неподъемные, а нести их надо – обязан, раз пришел. Не все выдерживали даже одну залогу – немели руки спина, – сходили с дистанции. Распорядитель фиксировал, кто сошел с залоги, кто сколько залог отработал. От этого зависело вознаграждение.
О том, как болели после этой работы, руки, ноги, спина даже у самых выносливых легко догадаться. Особенно тяжела эта работа зимой на морозе, когда обледеневшие бревна обмораживали пальцы даже в теплых перчатках, которые не у всех студентов были. Короткий отдых обрывался как ударом нагайки криком – «Наливай!». После второй залоги оставалось иногда менее половины участников разгрузки. Но зимняя работа оплачивалась лучше.
Город Горький. Я стою на остановке трамвая. Рядом китайские студенты. В 50-х годах их было много в СССР. Талантливые ребята на удивление быстро осваивали русский язык. Один из них обратился ко мне. Я не понял, переспросил: – «Пачка чая?». Он улыбнулся в ответ и повторил: – «А что, если паче чаяния трамвай не придет?». Шутник, он проверял меня на знание русского языка? Мы посмеялись, я сказал ему по поводу его успехов: – «Бью челом».
Сейчас я на Оке в муромской украйне. Она была ступенькой к соловецкой и сибирской украйне. По рассказам местных старожилов и работников музеев я уже знаю, что ранее этот край заселяли в основном беглые люди, которые укрывались в здешних малонаселенных местах от закона или преследований. Называли их украми. Некоторые произносили это слово как урки. Украйна укрывала и преступников и гонимых. Потом появились здесь предприимчивые братья Баташовы Иван и Андрей, решили построить металлургические заводы. И, как говорят некоторые, просто переловили укров-урок и заставили работать. Так, благодаря им, появился город Выкса с крупнейшим ныне металлургическим заводом.
Изменение слов – давняя народная традиция. Она жива до сих пор. Как удобнее кому говорить, так и говорят. Укры или урки, матч или мачт. И сейчас можно услышать: ядром (аэродром), саша (шоссе), шалон (эшелон), роплан (аэроплан). Поговорите со стариками в глубинке и услышите не литературную, но живую народную речь, жемчужины основы нашей лексики.
Сложны пути слов в языке. Даже В.Даль запутался: «Украйный и украинный – крайний, у краю, пограничный. Сибирские города встарь зывались украйными. А город Соловецкой место украинное. На украине, на студеном море, стар. Ныне Украиной зовут Малую Русь. Украивать, укроить что, урезать, уменьшить, убавить в кройке. Укрой, церк. обвязки, пелены... (кроить или крыть)». Крыть! Вот оно, ускользнувшее от Даля исконное назначение украйны. Окраина – это более позднее значение слова украйна, произошедшего от слова крыть, укрывать ("укрой меня украйна"), а не от слова край. Край означал страну, местность, а смысл периферия у него появился позже. Сравните Ставропольский край – это земля, или в польском языке – армия крайова. В польском окраина – это пшедмешче, а край – это страна, земля, населенная постоянными коренными жителями.
Карамзин в «Истории государства Российского» писал, что Иван Грозный говорил, что он не возражает против того, чтобы в Литовской украйне УКРЫВАЛИСЬ беглые преступники, они, как он надеялся, будут заслоном от врага. В Польской украйне укрывались разорившиеся мелкопоместные дворяне – шляхта, бежавшие от долгов, и польские евреи, искавшие и нашедшие себе более достойное место. По переписи населения в начале ХХ века в Киеве проживали примерно поровну по 1/3 русские, поляки и евреи.
Горький. Нижний Новгород. Мои университеты.
Голод 20-х годов вынудил Горького обратиться к правительству США о помощи продовольствием. Он получил ответ, что это возможно только при обращении правительства России. И Горький пошел к Ленину, с которым у него были особые отношения, тот жил у Горького на Капри и получал существенную материальную помощь. Ленин, хоть и неохотно, но согласился и направил соответствующее послание.
В США отнеслись к просьбе Горького и Ленина со всей серьезностью. Но осуществить это было очень трудно. Нужен был человек, который бы смог организовать сбор продовольствия, найти морской транспорт для перевозки его в Европу и, что было самое сложное, перевезти его через страны Европы в Россию. Достаточно вспомнить, что аннулирование Советской Россией всех царских займов задело не только магнатов Европы, но и разорило миллионы простых тружеников, вложивших свои последние кровные средства в царские облигации, сулившие реальный доход. Ненависть в Европе к Советской России была так велика, что рассчитывать на помощь в доставке эшелонов с продовольствием не приходилось. В 50-х годах мне рассказывал преподаватель политэкономии о встрече во Франции с простым пожилым крестьянином, который со слезами на глазах, потирая невероятно мозолистые ладони, говорил ему, как пострадал от Советов.
Америке нужен был феноменальный человек, который смог бы возглавить и провести такую операцию. Правительство США решило обратиться к инженеру Гуверу, прославившемуся реорганизацией всей угольной промышленности США и выводом ее на новый высокоэффективный уровень. Но Гувер закончил эту работу в 1908 году и наслаждался отдыхом после тяжких трудов. В это время он охотился в Африке.
Срочно связались с Гувером, объяснили задачу, не скрывая всех сложностей, и он согласился.
Благодаря невероятной энергии в кратчайший срок ему удалось собрать пожертвования огромного количества продовольствия, которого тогда в США было перепроизводство. Он договорился с судовладельцами и отправил флот через Атлантику, а сам взялся за убеждение правительств, прежде всего Франции, пострадавшей больше других, и смог обеспечить железнодорожный транзит через Европу. Это было невозможно, но он сделал! Весь мир следил за этой безпрецедентной акцией с противоречивыми чувствами.
Но как только продовольствие попало в Россию, поставки прекратили. Гувер сообщил Горькому о том, что ему стало известно, что Ленин отдает продовольствие армии, и поставки могут возобновиться только в том случае, если продовольствие будет передаваться церквам для дальнейшей раздачи населению. Горький снова пошел к Ленину и добился указа о передачи продовольствия только церковным учреждениям. Поставки немедленно возобновились и уже полностью направлялись по назначению. Так благодаря Горькому были спасены от голодной смерти миллионы жителей России, в первую очередь Поволжья, но и многих других районов.
А что Гувер? Он приобрел в Америке такой авторитет, что население США избрало его на очередных выборах президентом страны.
А Горький продолжал служить людям, помогал писателям и поэтам (о чем с благодарностью вспоминал украинский поэт П. Тычина), спорил с руководством, и с самим Сталиным, и, в конце концов, был убит.
Он отдал свою жизнь служению людям, как его герой Данко, вырвавший свое пылающее сердце, чтобы осветить путь людям, погибающим во тьме. «Оно пылало так ярко, как солнце, и ярче солнца, и весь лес замолчал, освещенный этим факелом великой любви к людям». Вопреки физиологии силой художественного слова сердце может пылать и светить по воле великого гуманиста. Сердце Горького, сердце Данко.
Бросившиеся по освещенному пути люди не заметили, как упал Данко, и растоптали его сердце, рассыпавшееся на множество искр.
Теперь мы переименовываем улицу Горького. У кого поднялась рука?
Я начинаю понимать слова, сказанные шёпотом,
звенящие внутри каплей сосновой смолы.
Их бессмысленный звук наполняет мир грохотом
подземных толчков в пол-страны.
Какая-то маленькая капля, неосторожно начавшая дождь...
Мир не умеет плакать, лишь меняться, когда не ждёшь.
Сосны мечтают летать только молодыми,
потом просто плачут.
Люди делают с собой, что хотели с другими,
удачу и неудачу.
