У відлунні зажурених слів

В’януть серця палаючі квіти,

Я би небо тобі прихилив,

Аби ти не боялась злетіти.

Я би повінню вимив цей світ,

Я добро би, нарешті, прославив,

Я жбурнув би надію у цвіт,

Я би долю на місце поставив.

Розтопив би бездушності сніг,

У жорстокості вирвав би жало,

Я зумів би усе, що не міг,

Якби ти цього трохи бажала.

Несплетене не може розплітатись,

Не може бути волею тюрма,

Як я не можу сам собі зізнатись,

Що все, що наробив – усе дарма.

Підвладний нерозгаданій химері

Продовжую я прагнути мети,

Малюючи червоним на папері

Знайомих слів небачені сліди. 

Ховав даремно здогадку блискучу

Від себе, від допитливих людей,

Та ти була для мене неминуча,

Світанком після мороку ночей.

Моїм гірким й непроханим уроком,

Єдиним куснем хліба на столі,

Була ти одкровенням, я – пророком,

Останньою Кассандрою Землі.

К поэзии у меня неоднозначное отношение.
С одной стороны поэзия – это насилие над языком. Зачем втискивать смысл в узкие рамки рифмы и размера?
С другой стороны – есть целый ряд поэтов, которых я с удовольствием читаю и глубоко уважаю.

Взять того же Бунина. Он прекрасен во всем: и в поэзии, и в пронзительной, очень смелой для своего времени прозе, и, даже, в публицистике.
Бунин мне нравится вот прямо весь. Молодец был этот Бунин. И за свое резкое неприятие большевизма, и за то, что на свою Нобелевскую премию кормил бедствующих писателей, поэтов, да и просто нищих эмигрантов.
При этом, он не закрылся, не ожесточился, и после окончания Второй Мировой раздумывал над возвращением на Родину. Но так и не вернулся.
И умер достойно, во сне, в возрасте 83 лет. С томиком Л. Толстого.

Из незаезженного:

Просыпаюсь в полумраке.
В занесенное окно
Смуглым золотом Исакий
Смотрит дивно и темно.

Утро сумрачное снежно,
Крест ушел в густую мглу.
За окном уютно, нежно
Жмутся голуби к стеклу.

Все мне радостно и ново:
Запах кофе, люстры свет,
Мех ковра, уют алькова
И сырой мороз газет.
1915 г.

Желтела по-осеннему трава,

И яблоки стучались в землю глухо,

И отлетали в прошлое слова,

Которым не хватило раньше духа.

И память за словами теми вслед

Отправиться всё время норовила,

Звенел хрустальным небом тихо свет

И солнца в нём пульсировала жила.

Надежды были слишком далеки,

Не покорившись силе заклинаний,

И плыли по течению реки

Венки несостоявшихся желаний.

Бежал октябрь занятой толпою,

Какой-то ею двигал интерес,

И музыкант, согнувшийся дугою,

Выпиливал на скрипке полонез.

Жгли уши неотточенные звуки,

Не тётка голод. Только всё равно

Пустыми были и глаза, и руки,

И в душах было пусто и темно.

У новых дней знакомы лица,

Знакомы басни под хмельком,

И ветер, что в окно стучится

Большим, но мягким кулаком.

Оскомину набили, пресны

Что малый мир, что целый свет,

Знакомо всё. Неинтересно.

Другого, к сожаленью, нет.

Уходя в тишину, оставляйте открытыми двери,

Пусть за вами никто не пойдёт,

Пусть всем будет и тут хорошо,

Даже если уход не составит особой потери,

Даже если не будет никто от того сокрушён.

Даже если в попытках добиться не вызрело толку,

Не сплелось, не сроднилось, и тенью не стало живой,

Уходя в тишину, не забудьте оставить хоть щёлку,

Чтоб на мир посмотреть, где цвели и взрывались душой.

Уходя в тишину, не ленитесь оставить на память

Что-то тёплое, милое, малое, меньше зерна,

И не будут тогда сожаления глупые ранить,

И не будет съедать за порожнее время вина.

И тогда улыбнётся вам, строгий обычно, апостол,

Золотые ворота откроет во всю ширину,

Вам останется лишь поступить откровенно и просто –

Не забудьте себя на земле, уходя в тишину.