Месяц сказку принялся писать

В глубине бессонной долгой ночи,

Я не знаю, что ещё сказать,

Чтоб услышал тот, кто нужен очень.

Не коснуться, взглядом не согреть,

Не переступить души порога,

Я не знаю, что ещё мне спеть,

Чтобы сердце дрогнуло немного.

Чистоту желания храня,

Я дружу не слишком с чудесами,

Остаётся вспыхнуть ярче дня,

Может, хоть заметишь моё пламя?

… Лютер ещё и не помышлял ни о каком протестантизме и был скромным послушником в католическом кадетском училище. На одной из служб Лютер, как обычно, пел в хоре. А поскольку в тот день он неудачно упал, то его поставили не в центре хора, а с самого края — чтобы не выделялся. Там он имел возможность слышать, о чём говорят меж собою прихожане.
Он услышал, как некое дитя спросило своего родителя:
— А почему священники такие нарядные? У них сегодня праздник? На них столько золота, самоцветов.
— Они всегда так роскошно одеты.
— У них каждый день праздник? — не унималось пытливое дитя.
— Просто через богатство своих одеяний священники показывают прихожанам величие Господа нашего Иисуса Христа.
— Значит, Иисус Христос имел одежды ещё более роскошные, чем у священников?
— Нет, одежда его была скромна, — в голосе родителя появились нотки зарождающегося сомнения, эхом отразившиеся в мозгу юного Лютера.
— Тогда, наверное, дворец Христа был великолепнее этого собора, — продолжало испытание отцовской веры дитя.
Тут родитель предпочёл прервать разговор, подавляя одновременно крамольные речи своего дитяти и крамольные мысли своего сознания. Лютер же свои сомнения приберёг. Что из этого вышло, знают на всём земном шаре.