Капитан.

- Хабанитааааа, рому мне, ромууу....

Капитан смотрел в отражение серебряного кубка. В нем давно уже жил второй капитан, почти что его брат-двойник, только похмельнее, с вытянутым лицом, жесткой щетиной и горячим правым глазом. Сейчас за спиной брата-из-кубка возникла Хабанита и запахло миндалем. Капитан оглянулся, чтобы в сотый раз увидеть ее глаза. Они были доверху полны ромом - янтарным, обжигающим пойлом. Казалось, если ее ударить, то глаза расплескают свой желтый яд по высоким скулам, пунцовым сжатым губам, шее и разбегутся двумя ручьями по телу, задержавшись на смуглых каплях грудей, раскрашенных  золотой краской по спирали. Хабанита двигалась бесшумно. В своей  тонкой паутине цепочек с звенящими дукатами вокруг бедер она казалась диковинной рыбой, пойманой в драгоценный рыбачий невод.

Трюмы судна были до отказа забиты лохматым золотом: огненные  шотландки, эбеновые  круглозадые марокканки, славянки с зефирной кожей: груды розового сочного мяса, пахнущего сладким потом и кокосовым маслом. Невольничий рынок истечет завтра похотью, которая превратится в гордые дублоны и осядет в кожаные, плотно набитые тестикулы мешков . У Капитана был отличный улов, у Капитана был чертовски отличный улов и Хабанита. У Капитана была Хабанита Молинарди, которая давным давно оставила себе только имя, как положено рабыне. И какую бы красотку не вылавливал Капитан себе из трюма все они в темноте превращались в Хабаниту, и ночь взрывалась ромовой луной, и звонко стонали  дукаты,  и  нестерпимый запах горького миндаля раздирал ему ноздри и душу.

...о чем еще может мечтать честный корсар....

Разве что о новом корабле. И скоро он у Капитана будет - безумный капер Жан Флери дает за Хабаниту новенькую чернокрылую монеру, она еще пахнет  лаком и блестит, как слезы двадцати девственниц. Капитан грезил о ней даже в объятиях Хабаниты. Ее кожа казалась ему полированной обшивкой: бархатно-литые взведенные пушки с золотой каймой, спина, прямая и чуткая, как мачта, разметавшийся по бортам плечей черный шторм волос, а в недрах упругих чресел раскаляется драгоценное топливо розового масла....У него будет новенькая монера с выбитыми по борту буквами "Хабанита", а взамен пальцы безумца Жана станут золотыми, как сейчас у Капитана, и краска это въестся посильней вишневого табака и пороха. Карамба!

- Налей мне рому, бесовка. Как адски жжет в горлянке....

Раздвоенный язык Хабаниты (забавная прихоть прошлого хозяина) скользнул змеёй по краю кубка. Хабанита никогда о нем не вспоминала, господин так неожиданно умер, что она не успела запомнить его лицо, только жадные  вывернутые губы в кромке снежной пены. Зато  лицо Капитана она запомнила сразу. Его образ вжегся ей в память крепче и слаще именного тавра Капитана на бронзовых коленях рабыни, при лунном свете они казались хрупкими запечатанными амфорами в древних вензелях  флибустьеров. Присев к нему на колени, Хабанита медленно сжала запрокинутое горло, влила в него из кубка ром и прижалась губами к небритой щеке...

Капитан глотнул и сердце его утонуло, а в каюте кто-то медленно выключил свет. Последними гасли золотые несчастные глаза ...Boa noite, o meu amor...

пересохшие губы замерли в полуулыбке. Наконец-то он вернулся домой, в свой  лимб - молочный  океан тумана, где небо сливается с морем, где чайками кричат души утонувших моряков, где акулы хрипят  голосами сдохнувших пиратов, и новенькая монера плывет к  горизонту, над которым  висят две луны, желтые и нежные, как глаза его Хабаниты...