Про зиму. Го флешмоб?

В своей детской зиме я болел по два раза за.

Лечили обычным для того времени способом: горчичники через много слоёв бумаги на всю ночь – чтобы прогрело. Иногда банки, которых я жутко боялся. К тому же, они ко мне не липли – не за что было присосаться. Почему-то после банок полагалось несколько дней не мыться. Я лежал в собственном соку поту, чесался и мучился.
Чай с малиной и калиной, сок черной-пречерной редьки с мёдом, горло в колючем шарфе, такие же носки. Носки на ногах.
Еще интересно менялся вкус знакомых продуктов: лимон – не лимон.

От высокой температуры ночью я рыгал. Поскольку меня укрывали пуховым одеялом, специально снятом с антресолей по болезни, мне снилось, что меня кормят кусками этого одеяла. И я рыгал.

Потом походы в поликлинику, где на жутких подставках стояли хлорофитумы и аспарагусы в горшках. Тогда я этих названий не знал.
Подставки выглядели так: вертикальная конструкция с основой из трубы и приваренными к ней кольцами из толстого прута, покрашенные белой краской. В кольца вставляли вазоны. На трубе, символом советского убожества, были разбросаны вялые горизонтальные мазки черной краской. Призванные изображать лояльную русскость – стволы берез.

В перерывах между ОРВИ я любил лыжи. Беговые, вестимо, на которых я неплохо бегал. Горные были для илиты.

На выходных часто с отцом выбирались побегать в Пущу-Водицу. Очень любили вот это всё: звенящую тишину, шуршание снега под лыжами, редкие вяканья птиц, чай из китайского термоса с колотым сахаром вприкуску. У чая из термоса совершенно особенный вкус, который так и остался вкусом детства.

Потом в тёплое домой, где есть печёная в духовке картошка, большая чашка узвара, иногда венгерская размороженная слива и редкие мультики.

Как пример человеческой подлости были камни в снежках. Вот бьешься ты во дворе в/вне снежной крепости. И тут тебе прилетает в лоб. Камень, облепленный снегом. И на снег красненьким. И славно, что в толстой шапке.

Хорошо было, потому что детство.