Из старенького..."Нет теплоты"

Начало... окончание уже опубликовано...

Как всегда, едва ступив на холм,  она задавала себе один и тот же вопрос.

Все «Зачем?» и «Почему?», все причины и следствия остались в прошлом. Каждый человек живёт с тем, что заслужил. 

Она жила тем, что каждый раз, поднимаясь на пригорок по просёлочной дороге, спрашивала себя: «Сидит? Или нет?»

Он сидел там, где сидел всегда.

На самом краешке скамейки, оставив маленький зазор для наполовину опустошённой пачки «Мальборо». Руки опирались на трость с головой льва. Подбородок  привычно гнездился в ложбинке из двух сложенных запястий, предоставляя взгляду безотрывно следить за бликами света на граните.

Его неприятное острое лицо ничего не выражало. Она не понимала, как отсутствие какого-либо выражения способно наполнять её неприязнью.

Она следила за ним, не приближаясь. Так было всегда. Он наверняка чувствует её взгляд, но не желает даже обернуться и кивнуть ей.

Обычно он сидел долго, но и она отвыкла мерить время тиканьем часов в гостиной. Она всё меньше и меньше времени проводила дома, там, где привыкла ждать сына

Он посидит ещё немного и уйдёт, и тогда она займёт его место.

Однажды он встал и, прихрамывая, отбивая неровную дробь своей ужасной тростью, направился к ней. Кровь прилила тогда к её лицу, ей неожиданно стало стыдно. Он поднял на неё глаза – она порывисто отвернулась и к своему ужасу поняла, что уходит, поспешно прячется за пригорок, не от гранитных плит, а от его глаз. Он не стал её преследовать, не окрикнул, не попросил остановиться – да и какое он имеет право. Если бы он поковылял за ней и дальше, она бы с лёгкостью от него убежала. Разница в возрасте не имеет значения.  То, что у неё больное сердце, тоже.  

Больше он не обращал на неё внимания. Сидел упрямо, не меняя позы. Следил за бликами. Иногда курил, затягиваясь тщательно и глубоко. Каждую сигарету выкуривал до самого фильтра. Окурки не выбрасывал – складывал обратно в пачку, которую, уходя, сминал и засовывал в карман пальто.

Когда его силуэт гас за горизонтом – с другой стороны кладбища – она медленно подходила и садилась на противоположном краю скамейки.  Несколько минут она сидела, вспоминая.

Как ни странно, лица чужие и посторонние  являлись ей куда чаще, чем лицо её собственного сына.

Её трогало внимание людей, которых она совсем не знала. Она подружилась с сыновними друзьями, перезнакомилась со всеми его девушками, которых он стеснялся приводить домой и показывать провинциальной маме. Она понимала: её горе безгранично, но то время, когда ей  казалось, что  нет никого, кто бы мог разделить и понять её скорбь, прошло. И она великодушно отдала право на горе другим. Они приезжали без предупреждения, без звонка – она сознательно оборвала все связи с внешним миром. Приезжали, высчитывая какие-то невероятные вехи и даты в жизни её сына. Однажды приехали и сообщили, что сегодня, пятнадцать лет назад Ваня взорвал школьный туалет с помощью сорбита и пустого баллончика из-под краски.  Потом выбирали ещё более глупые поводы. Она смотрела на них как на одушевлённую память – большими, удивлёнными глазами. Память о её сыне, которая вот здесь, на её глазах, дорисовывалась к его взрослению – к тому времени, когда он на самом деле принадлежал только ей.  В его жизни было три эпохи, если есть смысл называть столь громким словом какие-то четверть века. Эпоха, где он принадлежал только ей, своей матери; эпоха друзей, когда принадлежал по сущности чужим людям; и та эпоха,  которая продолжается до сих пор – и в ней он не принадлежит никому.

Когда приезжали друзья, что-то в ней словно менялось, разворачивалось к ним  - то, что она берегла для своего сына, и что так и осталось невостребованным.

Она не испытала той ревности, которая жгла её тогда, когда он первый раз не ночевал дома. Она видела ту, с которой он провёл ту ночь, ту самую девушку, из кожи и плоти, к которой он припадал. И единственное, что ей хотелось, - обнять её и чувствовать, как бьётся её сердце. Её живое сердце, которое когда-то слушал её сын.

Та девушка перестала приезжать спустя год после смерти сына. Компания редела, уже не вспоминая и придумывая прочих поводов для визита. Ограничивались официальными днями. Как-то она собралась с духом  и попросила не приезжать больше на годовщину гибели. С той поры приезжали только на дни рождения – её и сына. 

13 апреля прошлого года к ней приехали в последний раз. Лучший друг Славка с женой потоптались у порога, несмело окликнули её, будто уже не надеясь застать в живых.

Она стояла на ступеньках, ведущих в подпол и тихо, беззвучно плакала. Славка чуть ли не на цыпочках прошёл в комнату, уложил на кровати букет цветов. Жена уже ждала его в машине. На могилке она потом нашла свежие фиалки и рюмочку с коньяком. Сына не было уже шесть лет.