Юрий Шевчук-человек, гражданин.Настоящий.

— Вас всю жизнь тянуло в горячие точки — вы и в Афганистане, и в Таджикистане, и в Косово были...

— Никогда не тянуло — просто необходимо было туда ездить.

— В Чечне, что интересно, вы пели и для федералов, и для боевиков...

— Ну как для боевиков — в 96-м году дали концерт для совместной  комендатуры. Да, и боевики там сидели, и российские солдаты, а посередине... дети. Они просто меня растерзали, когда со страхом выползли из всех этих подвалов. Детишки там были чеченские, украинские, русские, армянские, еврейские, и они так испуганно на рок-группу  смотрели. Никогда этого не забуду и того, как пели мы «Не стреляй!».

— Вам нужны эти поездки как человеку?

— У меня поговорка есть: художник должен быть не только там, где хорошо и где наливают бесплатно, но и там, где плохо, — а иначе жизни и не  познаешь.

— Александр Розенбаум когда-то рассказывал мне, что после Афганистана с женой месяцами почти не разговаривал. Иногда  беспричинно плакал, забывался, бредил, вскакивал среди ночи — вам это знакомо?

— У меня то же самое, и, смею вас уверить, ездить в горячие точки никакого настроения нет — никакого! Тоска, и всегда потом, как говорит молодежь, полный облом.

— Вас и правда чуть не выбрали мэром Уфы?

— Да бред это — какие-то радикальные пацаны пустили во время предвыборной кампании утку. Действительно, в почтовые ящики накидали несколько десятков тысяч листовок: «Выберем Шевчука в мэры Уфы!» — такое шоу устроили.

— А почему сорвалась ваша встреча со спикером Госдумы России Грызловым, которая вроде должна была произойти?

— Это была не встреча — я его интервьюировал примерно как вы меня. Дело в том, что Андрей Сергеевич Смирнов, замечательный режиссер и актер...

— ...который «Белорусский вокзал» снял...

— ...да, сделал «Свободу по-русски» — фильм-размышление, фильм-эссе о нашенской демократии...

— О том, чего нет...

— ...но к чему когда-то Россия все же стремилась. Было же 10-12 городов  во главе с Великим Новгородом и Псковом, где существовал вечевой уклад: вспомните, какие это давние времена, так что демократия у нас в России  пораньше даже была, чем в Европе...

— Была, но скоропостижно скончалась...

— Увы — вот и фильм этот ни по одному центральному каналу не показали.

— А что же Грызлов — вошел в положение?

— Вошел. Мы ездили в швейцарский, испанский, норвежский, по-моему, парламенты — послушали их, и в нашей истории все Думы рассматривали: и царские, и современную тоже. Там много депутатов высказывалось, и одно из интервью я брал у Грызлова. Говорили с ним о футболе (смеется), потому что обсуждать другие вопросы не с руки как-то было...

Юрий Шевчук и Артемий Троицкий на  митинге-концерте, посвященном защите Химкинского леса, август 2010-го. В связи со строительством скоростной автомагистрали Москва — Санкт-Петербург российские власти решили частично вырубить лес, из-за чего, по мнению ученых, может ухудшиться и без того непростая экологическая ситуация не только в Химках, но и в Москве

— Нет, вопрос-то я ему задал, но в фильм он не вошел. «А вот со свободой  слова у нас как?» — поинтересовался. Он бодро: «Да, все в порядке — вчера вон в «Новой газете» нас обругали». Я улыбнулся: «Газеты же не читают. Люди в массе своей смотрят ящик, а там свободы нет никакой — по всем телевизорам одно мнение»...

— ...причем правильное...

— Он замялся: «Не знаю, не знаю...», а я за свое: «Поймите одно (даже  если на вашу сторону встать): поскольку вы не даете выпустить пар, бомбисты родятся уже не с чеченскими фамилиями, и ведь под ваши кареты будут бросать не конфеты с цветами».

— Так и сказали?

— Ну да — а чего там?

— Ваш собеседник этой перспективе обрадовался?

— Он помрачнел, произнес почему-то: «Я передам», встал и ушел.

— Отправился передавать?

— Видимо, да.

— Снова цитирую классика, то бишь Юрия Юлиановича Шевчука: «Болтает и мотает нас, грешных, от Достоевского и Бердяева до Ленина и Лимонова, любим по утрам наблюдать в зеркале с похмелья богоизбранность русского народа». «Россия для русских!», «Вернем СССР!», «Каждому по холодильнику!», «Догоним и перещеголяем Америку!», «Да здравствует абсолютная монархия при абсолютной анархии!»... Нефть и газ — проклятие России. Одних эта халява лишила чувства реальности в заплывших жиром особняках и яхтах, других разучила шевелиться и думать, искать выход... Коррумпированная халява убила мелкий и средний бизнес, наукоемкое  производство, сделала проституткой культуру»...

— Подписываюсь, это мои слова!

— Какая-то национальная идея в России сегодня есть?

— Нет.

— Вы как-то обреченно это сказали...

— А что делать? (Разводит руками).

— Лично вы национальную идею для своей Родины сформулировали?

— По крайней мере, мне иногда кажется, что это вообще какая-то чушь: национальная идея — не национальная... Идея должна быть человеческая: 10 заповедей, к примеру, уже немало.

— Их бы все выполнить, да?

— Конечно, а этих лозунгов типа «За Ленина!» и «За Сталина!» хватит уже — сколько можно?

«Я ГРАЖДАНИН РОССИИ, ЛЮБЛЮ СВОЮ СТРАНУ И НЕ ХОЧУ БЫТЬ МАРИОНЕТКОЙ, БЫДЛОМ, ЭЛЕКТОРАТОМ И ВСЕМ ТЕМ, КЕМ НАС ЕЩЕ НАЗОВУТ»

— Смотрю, все стены у вас тут на кухне в агитации как бы наглядной — по  центру вон даже фото Ходорковского за решеткой висит. Знаю, что вы неоднократно участвовали в «Маршах несогласных», что крайне среди народа непопулярно и, с точки зрения власти, воспринимается однозначно как вызов. Почему вы туда ходили? — Почему? Странный вопрос: я просто себя уважаю. Когда президентские выборы произошли и нам повесили, никого не спросив, очередного императора, мне, конечно, было противно. Я гражданин России, люблю свою  страну и не желаю, не хочу быть марионеткой, быдлом, электоратом и всем тем, кем нас еще назовут. Я человек нормальный, и мне было очень как-то не по себе, поэтому оказался на «Маршах несогласных». Вторая вещь — это то, что очень сильно Петербург разрушали — мировую жемчужину. Около 250 памятников архитектуры в историческом центре было за пять-шесть лет уничтожено — это уже просто меня доконало.

«Сейчас уныние в мире большое, а художник, он болевые точки времени чувствует, как никто». Юрий Шевчук на одном из митингов

— Вам не кажется, что государство российское стало очень жестоким?

— Так а когда оно было у нас не жестоким? К сожалению, одной из весомых  морально-нравственных составляющих наших политиков является пока не доброта, не гуманность, не чуткость, а жестокость.

— Наступит когда-нибудь счастье, придет свобода или это фикция все, мираж?

— Я не Томмазо Кампанелла и не Томас Мор... У меня, кстати, строка есть такая: «Я позвонил, дух Томаса Мора сказал: «Все кончено. Темно», то есть этот великий идеалист подтвердил мне: «Кранты!». Посмотрите на кинофестивали последние — везде упадок, ожидание конца света, ровно как в 666-м или 1096 году, когда народ настолько этого конца света ждал, что люди в Европе перестали сеять, пахать, размножаться. Чтобы выпустить пар, папа Урбан II (об этом у меня тоже поэмка есть) отправил в Константинополь Первый крестовый поход.

Сейчас что-то тоже обязательно произойдет — уныние в мире большое, а художник, он болевые точки времени чувствует, как никто, и во всех новых фильмах, которые я вижу у Вырыпаева или у англичан каких-то (то есть настоящее имею в виду кино, артхаусное), мрак полный. Я даже за собой это замечаю: мое творчество тоже в последнее время такое, я бы сказал, армагеддонистое.

— Близок армагеддец!

— (Смеется). Хорошее словотворчество, но, с другой стороны, надеждой жив человек, и уныние — великий грех. Нас, бедных, и здесь болтает, и как кто-то заметил: «Мудр тот, кто пессимист, но говорит об этом с оптимизмом». Добавлю: и работает с оптимизмом — это вам заявляет воинствующий пессимист Юрий Юлианович.

— Когда у нас в Украине началась «оранжевая революция», вы одним из первых прилетели в Киев и отправились на Майдан...

— Да, поскольку меня это очень воодушевило, взбодрило...

Со своей единственной женой Эльмирой Бикбовой, скончавшейся в 24 года от рака мозга, и сыном Петей

— Что вами тогда двигало?

— Многие факторы — я ведь дня два-три просто ходил, слушал, смотрел... Поразили меня несколько вещей. Во-первых, я никогда не видел столько людей, причем трезвых и с такими хорошими глазами, а во-вторых, ни одного мента фактически не наблюдалось. Я со многими разговаривал: и с донецкими шахтерами, и с киевскими гимназистками восторженными — все это напоминало мне какой-то февраль 17-го года.

— Ощущением праздника?

— Да, ведь тогда даже брат царя Николай Константинович разъезжал в красной рубахе с гвоздикой. Ему говорили: «Что ты, урод, делаешь — монархию же свергают?», а он: «А мне нравится. Вот и хорошо — монархи будут сидеть». В Киеве это ощущалось тоже. Я был не за белых, не за красных — главное для меня было внутреннее какое-то состояние.

...В каждом народе, если вспомнить Льва Гумилева, есть пассионарность, и в Украине произошел взрыв. Трах-бах! — и взорвало народ — ну как в России у нас в 91-м.

— С одним только но: не было пьяных, драк, крови...

— А в 91-м тоже все очень хорошо было — и я на этих баррикадах стоял. По мне, так пассионарные взрывы, когда их наблюдаешь, — это так исторично, весело, мощно! Люди меняются, их возвышают какая-то стихия, дух, а с другой стороны, на Майдане, согласитесь, много выпадов было против России — немножко путали наших политиков и ее саму.

Я тогда вышел на сцену с четким желанием объясниться — попросил, чтобы даже убрали оттуда оранжевую символику. Главной моей задачей было сказать, что Россия и Украина — братья и сестры, и не надо ни в коем случае отождествлять политиков с самой нацией, с народом: это абсолютно разные вещи.

— Когда вы вернулись из Киева в Питер, наверняка вокруг слышали: «Майдан американцы организовали — это они все проплатили»...

— Ну, конечно, и я много здесь объяснял, что это неправда. Какие американцы? Ничего этого я не видел, но у нас считали иначе, да.

Растить сына без матери было непросто. «Я на гастролях, а он то там, то сям... Главное, Петр не злой и, по-моему, сопереживает другим людям. Я его уже как мог воспитал, он в морской пехоте два года оттрубил, недавно демобилизовался, живет отдельно, пытается поступать»

— «Моя Родина — Россия, — сказали однажды вы, — и ее приходится любить такой уродиной, какая она есть». Это ваш крест, карма?

— «Еду я на Родину...» (задумчиво). Рифма, конечно, ужасная, но...

— Да потрясающая, поверьте мне, рифма!

— Да? Ну, не знаю — сейчас я бы так, наверное, не написал. Знаете, кстати, как эту песню я сочинил? Дело было в глухой деревне — умирала бабка, мать ухаживала за ней, и я с ними там жил. Тут еще «Доктора Живаго» прочел — это был год 89-й, как раз начинались в России (тогда еще в Советском Союзе) межнациональные конфликты и было уже какое-то предощущение гражданской войны. Случились кровопролития в Нагорном Карабахе, в Сумгаите, в Тбилиси, и этот роман Пастернака просто вошел в  меня, на душу лег.

— Вставил, да?

— О! — не то слово, и я в одночасье сел и буквально на коленке написал «Еду я на Родину...». Песня по мотивам «Доктора Живаго» получилась.

— «А она нам нравится — спящая красавица»... Любите вы Россию?

— Ну а как же ее не любить-то? Да, в этой любви мне всегда тяжело признаваться — она у меня чаадаевский носит характер. Я не шовинист — патриот, но в чаадаевском смысле слова, то есть вижу все минусы и считаю своим долгом об этом говорить, не замалчивать то, что нам мешает в России жить. Пытаюсь быть честным и искренним. Не знаю, как получается, но это очень важно, и Чаадаев для меня один из таких гражданинов, который стоит рядом с Высоцким.

«И ОДИН В ПОЛЕ ВОИН!»

— Вы себе задавали этот вопрос: «Что же будет с Родиной и с нами»? — Конечно. И до сих пор задаю — каждое утро (смеется).

— Ответили на него?

— Во всяком случае, я считаю, что от нас с вами тоже зависит многое. «Один в поле воин» — любимая моя поговорка. Вот на последний «Марш несогласных» человек 200 вышли, а мимо люди проходили с пивом, с шариками, с детишками. Всем довольны — смотрели на нас, как на прокаженных.

— «Уроды», — наверное, думали...

— Да, мол, стоят там, чего-то требуют... Что же им жить-то мешает?

Владимир Путин, Леонид Ярмольник и Юрий Шевчук на встрече российского премьера с интеллигенцией в мае 2010-го. Эта встреча запомнилась многим именно благодаря Шевчуку, задавшему общению неформальный тон. «Мне тут накануне звонил какой-то ваш помощник, — обратился Юрий Юлианович к Владимиру Владимировичу, — и попросил не задавать острых вопросов, в том числе политических...». — «А вас, простите, как зовут?» — поинтересовался Путин. «Юра Шевчук, музыкант». — «Юра, это провокация! Мой помощник не мог вам звонить». — «Ну, значит, просто какой-то чудак звонил...»

— Войны нет, хлеба хватает...

— Нормально ведь все, но в свое время с протестом против вторжения в Чехословакию восемь человек вышли на Красную площадь, а мы их помним. И один в поле воин! Думаю, только от нас зависит, что же будет с Родиной и с нами. Я все-таки не Ванга, не Глоба...

— ...хотя борода есть...

— ...и живу в динамике: позади прошлое, сейчас настоящее, впереди будущее. Многие ведь прошлым живут...

— Увязли...

— Да, тоскуют себе по империи, по колбасе за рубль 20. Хорошая поговорка на этот счет есть: «Кто одной ногой стоит в прошлом, а другой — в будущем (типа: сейчас перетерпим, а потом хорошо будет), тот писает на настоящее». Надо настоящим заниматься, тем, что сейчас!

— Как, на ваш взгляд, можно побороть в России демографический кризис?

— Очень просто, во всяком случае, у меня радикальное есть решение: летом по всей стране вырубить электричество ровно на месяц — оставить только роддомам, больницам, заводам и магазинам. Мужик приходит домой: футбола нет, телевизор не работает — и занимается сексом с женой, а через положенный срок рождаются дети. Даже недели хватило бы, чтобы на пару миллионов население увеличилось, и, кстати, в Америке было такое: в некоторых штатах пропало вдруг электричество и через девять месяцев там возник беби-бум.

— Что, простите, за стрелка с братками состоялась у вас в свое время в присутствии перепугавшегося Бориса Гребенщикова?

— История старая, к тому же хватит уже, наверное, про Гребенщикова — лучше пожелаем ему здоровья. Он же одной ногой в могиле стоял — вы знаете? Намедни я видел Борю в Самаре — он, слава Богу, жив, весел, и от него просто прет ощущение, что он открывает мир заново. Вторая жизнь у него — дай ему Бог здоровья!

— Присоединяюсь, но про братков расскажите. Зачем вы с ними встречались?

— Ой, с ними вообще в 91-м году масса была случаев. Я попытался тогда спасти один театр на Петроградской стороне — артисты и режиссеры меня попросили. Ребятки их просто задушили поборами и выгоняли из помещения. Ну, встретился... Сидят такие бандиты, а я им: «Как вам не стыдно?». Они такого поворота просто не ожидали...

— Бить их не пробовали?

— Нет, понимал, что проиграю, потому что там пистолеты лежали.

— Да вы что?

— Я: «Как вам не стыдно мучить артистов, деньги с них драть? Бедный, несчастный театр...», а это была у нас в городе банда номер один, «малышевская» называлась. Они оторопели, но все же пообещали: «Ну ладно,не будем их трогать»...

«САМАЯ БОЛЬШАЯ ПЕЧАЛЬ ПОПУЛЯРНОСТИ В ТОМ, ЧТО ОНА ЛИШАЕТ ВОЗМОЖНОСТИ БЫТЬ НАБЛЮДАТЕЛЕМ»

— На вас, когда заработки большие пошли, не наезжали? — Бывало, а когда одного бизнесмена украли, жена его бедная ко мне бросилась. Я тоже на стрелку ездил — спасли парня.

Ой, вспомнил сейчас... В том же 91-м маленький Петька у меня заболел. Я жил на Васильевском острове, на втором этаже, а напротив стоял ларек, за который каждую ночь происходили битвы и перестрелки. То одна братва занимала его, как Зимний (смеется), то на следующую ночь приезжала другая, в общем, мат-перемат, кто-то выстрелил, вопли... Я в форточку высунулся: «Ребята, — диким голосом заорал, — хватит! Идите разбирайтесь туда за угол, у меня ребенок больной». Они раз — с пистолетами в мою сторону повернулись: «Шевчук? Ну, ладно», — и ушли. На следующий день этот ларек, слава Богу, сожгли и у нас стало спокойно.

— По Питеру вы до сих пор на метро ездите?

— К сожалению, нет, а раньше заходишь в метро...

Юрий Шевчук, Константин Кинчев и Патриарх Московский и всея Руси Кирилл. Во время трехчасовой беседы с рок-музыкантами Патриарх «хотел сделать для себя выводы, что такое рок». Судя по всему, владыка выводы сделал — через некоторое время Кирилл назначил одного из своих подчиненных «рок-миссионером»

— ...и человеком себя чувствуешь...

— И глазеешь по сторонам — я это люблю! Ты, художник, за людьми наблюдаешь — не они за тобой.

— Впечатлениями подпитываться необходимо?

— Ну, не совсем так — скорее, изучать этот шторм, мысль на лице, глаза удивительные, речь, повадки. Самая большая печаль популярности в том, что она лишает тебя возможности быть наблюдателем. Это ужасно — в метро едешь, а весь вагон смотрит и думает: «Он — не он?», и все, ты, как голый, уже. Хотя вот по Питеру спокойно хожу — у нас деликатный город. Я на работу пешком каждый день топаю — 30 минут, как правило, и так приятно, знаете... «Здравствуйте». — «Доброе утро. Как дела?». Никаких автографов, просьб сфотографироваться — ты идешь просто по городу, здороваешься с людьми, желаешь удачи. Здорово!

— Правду ли говорят, что вы живете в какой-то Богом забытой деревне Лебедевке, выращиваете чуть ли не в грязи капусту, дружите с местными алкашами?

— Вот видите, косу точил позавчера и свой музыкальный палец (показывает) поранил. Косить люблю, как Лев Толстой (смеется)...

— ...поэтому и бороду отрастили посконную?

— Ну, это дань худграфу: я же учился там все-таки (на художественно-графическом факультете Уфимского пединститута. — Д. Г.), а какой художник без бороды? Это уже не художник, а так, недоразумение.Раньше борода у меня была до пояса — я девушек ею смущал и в восторг приводил: в бороду пачку сигарет прятал, а потом доставал (показывает) и закуривал.

— Алкаши в Лебедевке у вас колоритные?

— Лебедевка вымерла, как не все, слава Богу, но многие русские деревни. Почему нефть и газ — проклятие России? Потому что сидим мы на нефтедолларах, а деревни между тем умирают. Вот мы по Украине проехали: кони повсюду, скот, а в Ленинградской области корову увидишь — уже праздник: вот в чем беда-то. Подкосила народ эта халява, эта пенсия, это все...

— Инертность, да?

— Еще и какая! Народ на земле не трудится: все развалилось и заросло бурьяном — вот в  чем печаль. Нефть и газ, я считаю, если не беда, то огромное испытание, и тех же коров у нас, к сожалению, мало. Ну если мясо на рынке 150 рублей за килограмм, кто будет их заводить? А если зерно государство скупает по ценам, которые ниже, чем оно на любом рынке стоит, — ну как тут прожить?

— Я знаю, что вы вдовец и сына Петра воспитывали сами. Каково это — быть отцом-одиночкой?

— Я его уже как мог воспитал, — он недавно демобилизовался, живет отдельно, с другом, пытается поступать.

— Вы его, кажется, в Балтфлот отправили?

— Петя в морской пехоте два года оттрубил.

— Сами, выходит, сознательно своего парня туда снарядили?

— Ну я говорю же, что патриот! Родине он отдал все. Я сказал: «Сынок, ты будешь в глаза смотреть людям спокойно», и это для него очень важно. Он не вилял, откосить не пытался. Служил в спецчастях, и служба была тяжелой — все же это морская пехота.

— Не обижался на вас? Папа же мог вроде отмазать...

— Конечно, мог, но на обиженных воду возят. Это раз, а второе — когда-нибудь он все равно будет мне благодарен. Это мужская школа, и армия была ему необходима. Некоторым пацанам она, может, и не нужна — гуманитариям, например, людям искусства, которые с шести лет уже, как Моцарты, на роялях играют, а он не такой — очень веселый, достаточно легкомысленный, и армия ему помогла. Вышел оттуда уже закаленным, окрепшим — думаю, это нормально.

— Тяжело приходилось, когда Петя маленьким был?

— Ну как? Я на гастролях, а он то там, то сям... Главное, сын не злой и, по-моему, сопереживает другим людям. Из этого вот чувства сопереживания чужой беде человек рождается, здесь и есть та полянка, где душа не умирает.

«ВРЕМЕНИ НА РОМАНЫ У ЧУЛПАН ХАМАТОВОЙ НЕТ, ДАЖЕ ЕСЛИ БЫ МЫ С ВАМИ ЭТОГО ЗАХОТЕЛИ»

— Не могу не задать вам этот вопрос... В последнее время газеты и интернет-издания активно обсуждают ваш роман с Чулпан Хаматовой... — По этому поводу мы с Чулпан недавно очень смеялись (она также была в Казани на фестивале).

— Хаматова ведь тоже татарка?

— Да, но романа у нас нет и не было.

Одна из первых пластинок «Битлз», выпущенная в 1965 году, с автографом группы обошлась «старому меломану» Юрию Юлиановичу в баснословную сумму — «Еще должен остался...»

— Ну и жаль...

— Роман с другой: у меня есть подруга, и все у нас слава Богу, а с Чулпан мы большие друзья. Она удивительный человек, я ее обожаю — серьезно говорю! — и поддерживаю все ее начинания. Личность невероятная! Вот есть актрисы, да? Но Чулпан Хаматова — это совершенно другое. Тоже одна воспитывает двух дочерей (вскоре у Хаматовой родилась третья дочь. — Д. Г.) и вместе с тем вытаскивает, спасает детей, больных раком.

— Благотворительностью занимается?

— Благотворительностью — это еще мягко сказано. Ее общественный фонд собирает в год 10 миллионов долларов и строит уже настоящую клинику. В Германии для детей, больных раком и лейкемией, 16 клиник, а в России они наперечет. Таким занимается божьим делом и при этом гениальная актриса.У нее времени нет на романы, даже если бы мы с вами этого захотели, она другим занята и живет... Вот кого бы президентом в нашей стране поставить! Думаю, было бы очень неплохо: ум у нее отличный, сотни стихотворений наизусть знает, великолепно ориентируется в экономике...

— Ваша подруга намного вас младше?

— На 15 лет.

— Вы эту разницу в возрасте ощущаете?

— Нет. Она очень умная, хорошая, красивая, а я старый, глупый и чудовище. И нормально — никакой разницы.

— Красавица и чудовище...

— Согласен.

— Цитирую снова вас: «Я всегда боюсь, чтобы мои помыслы не завели меня в ад. Боюсь стать звездой, какой-то скотиной, боюсь умереть циником»...

— Действительно, страх такой есть — страх, как музыканты говорят, облажаться: а вдруг понесет не туда. Что такое звезда? Это, как говорит Андрей Васильев, наш гитарист, когда лучи мешают в метро заходить, с людьми общаться, но это голливудский шоу-бизнес человека звездой называет, а у нас Вяземский Пушкину написал: «Здравствуй, мой гений!». Просто и хорошо...

— Глядя на вас, Кинчева и Гребенщикова лет 20 назад, кто мог бы подумать, что вы такими станете набожными, — что с вами произошло?

— Ну, ортодоксами мы не стали, тем более БГ — старый экуменист. Слушайте, Боря, наверное, уже сам не помнит, какого вероисповедания: сегодня он православный, завтра буддист... Пока, очевидно, религии изучает. Он (смеется) ученый, у него свое ко всему отношение, свой, что ли, путь, я православный, а вот Костя Кинчев, пожалуй, да, ортодокс — «воин света» такой. Нет, мы все абсолютно разные, но, мне кажется, это неплохо: все-таки как-то философичны и наши судьбы, наши дороги не идут мимо храмов. Ну а представьте, если бы были мы оголтелыми сатанистами на коду лет? Вообще, был бы какой-то кошмар.

— Вы до сих пор собираете старые книжки?

— Да, в меру сил.

— Какая из них в последнее время поразила вас больше всего?

— Ну, книг-то, Господи, много, и многое меня поражает.

...Помню Евангелие ХVI века — я спас его буквально из огня, из Таджикистана. Там война шла, и зря говорят, что рукописи не горят, — еще как полыхают!

Юрий Шевчук дарит Дмитрию Гордону только что вышедшую книгу своих стихов Фото Феликса РОЗЕНШТЕЙНА

Я выкупил эту старинную книгу у какого-то солдата (он ее где-то скомуниздил) — из карманов выгреб буквально все, что было. Просто чувствовал, что такой редкий, рукописный еще фолиант дома хранить нельзя, — какая-то гордыня, искушение судьбы в этом есть, и отнес его Дмитрию Сергеевичу Лихачеву (он еще жив был) прямо в Пушкинский дом. Он долго смотрел на меня вот так (глядит, не мигая): «А вы знаете, сколько она стоит?». — «Знаю». — «И вы нам ее дарите?». — «Да, — говорю, — она должна храниться у вас».

— Вот за это, наверное, Бог и дает...

— Может, и так...

— Знаете, я всегда очень вас уважал, но проникся еще больше, когда увидел у вас тут в рамочке на стене пластинку «Битлз» с автографами всех четырех...

- (Улыбается).

— Ребята из «ДДТ» мне сказали, что вы за нее отдали баснословную сумму...

— Еще должен остался...

— Во сколько, если не секрет, она вам обошлась?

— Ну, меломан-то я старый, тем более тут редкий автограф — «С наилучшими пожеланиями от «Битлз». Это 65-й год, один из первых их дисков в Америке. Они тогда еще не были такими привычными к славе и очень подробно подписывали — потом-то уже просто каракули чиркали, да.

— Что же, я благодарен вам за эту прекрасную кухонную беседу — мне было очень уютно на ваших подушечках тут на диванчике...

— У нас, согласитесь, очень простая и хорошая здесь атмосфера — рабочая.

— А кто сказал, что она должна быть сложной?

— Ну и самое главное, конечно, что хочу по

дчеркнуть: Россия и Украина — братья и сестры. Обожаю обе наши страны и думаю, это лихолетье пройдет.Лишь бы корейцы войны не начали.

— Северные?

— Да (смеется), а так, думаю, протянем, и оживим, и допоем.

— Раз «допоем», очень к месту, по-моему, прозвучал бы в вашем исполнении какой-то куплет а капелльно...

— Типа «Ти ж мене пiдманула...»? (Поет).«Реве та стогне Днiпр широкий... Как дальше-то? Сердитий вiтер завива... Ой, мороз, мороз, не морозь меня...». Как все похоже, ребята!