Сгустилась ночь, о ней писать без толку.
А он, втуне пресыщен, всё алкал,
дрожа от вожделенья, втихомолку,
стыдясь и наслаждаясь, наливал--
и всё ж покоя жаждал исступлённо,
который часом тихо подступал--
и мозг дробил что прессом раскалённым,
и кровь по капле тихо отпивал.

Его свалить была не в силах рюмка,
ничьи его не тешили уста,
чтоб ночь лихую скоротать, угрюмо
он день на дне искать не преставал.
И лишь когда захлопнулись все двери,
погасли все хмельные фонари,
поплёлся он ,небрежен и потерян,
к себе домой задолго до зари.

И вот, он замер во своём пенале,
глядит в упор,-- мурашки по спине,--
как блеск худой зари едва печалит
побелку стен в угрюмой синеве.
Уставился неверными глазами
на зеркало напротив, на стене--
оттуда, во серебряном сезаме,
глядит в ответ лицо, и спасу нет.

И, увлекаем страшною охотой,
он подошёл поближе сам к себе,
чтоб увидать ночи` лихой работу,
что принесла ему довольно бед.
И вот, стоит он перед чистой правдой,
и трёт свои, бледны что смерть, виски,
экстазом издевательства поддатый,
бормочет, запинаясь от тоски:

"Твоя монета мятая упала
в болото пьянства, ей возврата нет.
Кажи мне оттиск про`клятый, зерцало,
служи молчком потерянному мне!
Пускай я опускался год за годом,--
казалось мне, что прежний с виду я,
а вот узнал, вернувшись из походя,
что вышла с виду полная свинья..."

Гляделся он упорно, долго, долго,
как будто-- в чужестранное лицо,
и наконец, терпение угробил,
и отвернулся, полым подлецом:
истёрлись все черты лица былого,
погасла искра рода навсегда,
живьём погиб, влачит года убого
под гнётом хворей, жажды и суда!

"Теперь иль никогда!"-- томясь одышкой,
взбесился он, себя ложа на кон,--
"Тотчас решу: житьё мне, или крышка!
Останусь жить? Скотина, дураком!
Ты шнапсом вычернил свою житуху,
истратил силы в грязных кабаках--
осталось лишь,-- держи себя, не трухай,--
обрезать точкой спешной пьянки крах".

"Гожусь догнить, ненужен и унижен,
без сил, без воли, чести и надежд,
осмеян бабой, му`жами пристыжен--
иль кончить смело, скнинув груз одежд?!
Я испытаю враз остаток воли,--
зачем его столь долго угнетал?,--
уйду молчком широким краем поля,
далёк мой путь,-- чего я столько ждал!?..."

Он обернулся, подошёл, шатаясь
к столу, чекушку яду взял--
а в жилах гниль сивушная, сырая
справляла свой последний в жизни бал.
"Сулит отрава новое рожденье?
Да будет смерть!.. Хорошая, приди!
Из рук не удаляйся, наважденье,
до капли влейся, новое роди!"

Он хлопнул рюмку жадными глотками,
налил ещё,-- и молвил: "Смерть лгунам!"
В стеклянный омут бросил хрупкий камень,
взбесился,-- и пришиб последний срам:
"Лови себе на счастье стеклотару, 
колись личина, тресни, ерунда!
Я одолел себя, не буду старым,
останусь прежним, свежим навсегда!"

"Я жил разгульней трезвенников прочих,
меня богаче в этом мире нет.
Что мне покоя благостные ночи?
Я свят алкаш, таков вам мой ответ!"
"С-ме-юсь",-- и мордой грянул на` пол,
хрипел ещё: "Я всё-же по-бе-дил...",
зажав стекла осколок хладной лапой,
дурною кровью грязно наследил.

вольный перевод с немецкого баллады "Der Zecher" Джона Маккая 
выполнен Терджиманом Кырымлы  

Джон Генри Маккай. "К новому берегу"

1.
Долго на носу трясучем
судна жизни я стоял.
Даль пуста... Мне пост наскучил,
долго ждал, болея, я.

Крылья разом встрепенулись.
Через море-океан
я унёс надежду пулей
к новым, жданным берегам.

2.
Крылья книзу, пешим ходом
берег мерь да не грусти:
здесь начнутся хороводы--
радость им велит цвести.

Новый брег, обнова песен!
Кто добрался, налегке
берег новый шагом месят,
крылья лечат в роднике.

3.
Эти чу`дные напевы
молодых, живых ребят
вдаль, направо и налево,
вольно по` полю летят!

Шу`мы!..С миром подлым, прежним
разлучаете меня,
сколь красны вы, сколь безбрежны--
здесь шатёр мой и родня.

4.
Счастье хлещет в хороводе--
весел муж, жена, дитя;
шепчут скрипки, с летним, вроде,
ветром, он для нас --пустяк.


Засиделся я. Заметно
разгуделся пир горой.
Жизнь!.. Молчанье-- злато смертным,
что вам стиший серебро?

перевод с немецкого Терджимана Кырымлы 



Am neuen Ufer

1.
Lange stand am schwanken Bug ich
Meines Lebensschiffes. Leer
War die Weite . . . Nicht ertrug ich
Dieses wehe Warten mehr.

Um mich mit dem Flgeln schlug ich.
bers grenzenlose Meer
Meine Hoffnung trug ich
Hier zu diesem Ufer her.

2.
Senke deine Flgel nieder,
Die der weiche Wind beschwingt:
Hier beginnt der Reigen wieder,
Den die grosse Freude schlingt.

Neue Ufer, neue Lieder! –
Wem der Flug hierher gelingt,
Taucht sein wegemued Gefieder
In den Quell, der hier entspringt.

3.
Das sind wunderbare Toene,
die, von Jugendlust geschwellt,
Aus der Brust der Freiheits-Soehne
Rauschen durch das weite Feld!

Brauset! – Euer Klang versoehne
Mich mit dieser feilen Welt!
Unerreicht ist eure Schoene –
Hier erreichte ich mein Zelt.

4.
Und die Freude schlang den Reigen,
Schlang um Mann ihn, Weib und Kind;
Und es fluesterten die Geigen
Mit dem lauen Sommerwind.

Lange sass ich so. Und steigen
Sah ich Flut und Luft. Geschwind:
Lebe! – Bald beginnt das Schweigen,
Dem kein Sterblicher entrinnt . . .

John Henry Mackay

Анатоль: Да, но какой она выглядела тогда! Можно ли представить себе подобную изворотливость в лицедействе! И к тому же, тогда она была... ах, если сдавалась мне... не знавшей первого поцелуя, такой она была! Пережитое всё столь случайно! Её первый любовник смеет гордиться не пуще последнего!
Макс: Ну вот... теперь желаешь порвать с нею?
Анатоль: Но должна же она наконец высказать мне всю правду? В её бабьей памяти воспоминания со временем спутались, потерялись, подпортились! Возможно, прежде она меня и вправду понимала, а теперь не помнит это!
Макс:Ну и ну, что за головоломка для мудреца! Вдруг проникся скорбью по бабе, которую двадцать лет как забыл?
Анатоль: Это глупо... это болезненно! Но мой лёгкий ум стал столь уныл. Я влеку все свои воспоминания, весь в них... и ,бывает, я разбрасываю их...
Макс: Что жемчуга из мешка...
Анатоль: И явно поддельные!
Макс: А что, если одна из них -- настоящая?
Анатоль: Что ей поможет? Наряду с прочими она облечена проклятьем моего недоверия!Их не различить, это невозможно! И кто знает, может быть , когда-то любил я бабу, которая, верно, понимала меня, и ,уж точно, была счастлива,.. да не решилась... Идёшь со мною? (Они подымаются лестницей.)
Аннетта (резво выбегая, оглядывается).
Флидер (за нею) : Куда, куда?
Аннетта: Ты снова здесь?
Флидер: Да я знал, что тебя снова тянет сюда!
Аннетта: Да что ты говоришь? К кому же?
Флидер: Чего ищешь ты на террасе?
Аннетта: Побыть наедине с тобой!
Флидер: Со мной?
Аннетта: Я ведь знала, что ты последуешь за мной!
Флидер: Вот как?
Аннетта: Прежде я так сердилась, когда ты надолго оставлял меня одной! А если б ты не последовал... я бы несколько разуверилась в твоей любви...
Флидер: Теперь ты уверена?
Аннетта: Знала бы я... мой возлюбленный!
Флидер: Вот что, сокровище моё, уйдём-ка мы отсюда!
Аннетта: Как...?
Флидер: Да. И не вернёмся к этим людям наверху... пойдём... одни... к тебе...
Аннетта: Но зачем так скоро? (Рассеянно.) Глянь, там идёт...
Флидер (яростно): Кто идёт?
Аннетта: Ну вот, Анатоль... и Макс!
Флидер: Что ты там высматриваешь? Что тебя, наконец, интересует?
Аннетта: Прямо, нельзя и осмотреться!
Флидер: Конечно нет, если я тебе говорю о своей любви! Именно этих господ нравится тебе замечать!
Аннетта: Ну ты и ревнив!
Флидер: ...?
Аннетта: Ну же, сладенький мой ангелочек... к такому старику!!
(Занавес.)

перевод с немецкого Терджимана Кырымлы 

Аннетта: Я же люблю его... но мне не нужны сцены, нет, нет, никаких сцен! (Соскакивает со скамьи.) Нет... я совсем забыла, зачем пришла! Вам надобно присоединиться к нашим! Анатоль: Моя милая детка, столь любезно я с вами болтаю здесь... Аннетта: А вы поболтаете и в компании со мною. Анатоль: Ох, а что он скажет? Аннетта: А мы уж тихохонько. Анатоль: Да и это его не успокоит... Аннетта: Вы подыметесь к нам, да? Анатоль: Сколь нежны глазки ваши, когда вы просите... Аннетта: Они неотразимы, правда? Анатоль: Может быть! Аннетта (внезапно воздев руки) : Идёмте! Анатоль: Но детка! Аннетта: (совершенно неожиданно-- у ног его) : Анатоль, идёмте! Анатоль: Да что на вас нашло? Аннетта: Нужно иногда поломать чуток комедию! Анатоль: Хорошо, значит, вы лишь представляете. Аннетта: А если взаправду? Анатоль: Прошу вас, встаньте! Аннетта (подымаясь) : А я проведу вас наверх... и вы присядете рядом со мной... и... Анатоль: Я кое-что замечу! Вы желаете использовать меня, чтоб разжечь его ревность... Аннетта: Ну почему! Вы ль не верите, что нравитесь мне? Анатоль: Вы на столечко чересчур кокетливы, Аннетта! Аннетта: Вы так говорите, ибо не верите мне. (Берёт цветок со своей груди, целует его-- и вручает Анатолю.) Тоже кокетство? (В этот момент являются барон Дибль, Флидер и Берта.) Барон Дибль: И что же, Аннетта? Мы желали заполучить одного-- и вот теряем вас обоих! Аннетта: Думаю, это не помогло. Флидер: Скорее всего, ты пока не всё попробовала! Анатоль: Герр Флидер! Ох... Берта!! Берта: Да, это я. Прошу тебя, идём к нам! Ты ли мне откажешь? Анатоль: Столько любезности, столько доброты! Берта: Да... старая любовь жива! ("...alte Liebe rostet nicht!", "... не ржавеет" буквально, -- прим.перев.) Анатоль: Иду, иду...  я более не в силах упорствовать! Берта: Не желаешь взять меня под ручку? (Остальные уже уходят.) Анатоль: Один момент, Берта! Я должен у тебя спросить! Берта: Да... и что же, мой старый Анатоль? Анатоль: Как давно я с тобой не говаривал! Берта: Ты хоть помнишь, сколь давно? Анатоль: В последний раз-- много лет назад... Берта: И что ж ты вдруг? Анатоль: Ну вот, да... к счастью, мы встречались было... и говаривали... да-да... но разве бывали наедине вдвоём? Берта: Вот как!? Анатоль: Мы болтали как добрые знакомые, которые всю жизнь пересекались ... ведь мы ,казалось, напрочь забыли о том, кем мы были однажды... Берта: Ох, я это пока помню прекрасно... Анатоль: Ты ещё помнишь? Берта: Но, глупышка... я пока ещё никого не забывала! Анатоль: Сколь молоды, молобы мы были тогда! И я не знаю, как это вышло... мне кажется, что я вижу тебя той, что раньше, сразу после нашего с тобой прощального поцелуя! ... За всё это долгое время, что пролегло между нами... что, в самом деле, как ты жила? Берта: Ну да, со мною всё довольно хорошо. Анатоль: К счастью, я с тобою виделся было иногда... но как ты изменилась! Знаешь, мне б едва казалось, когда видал тебя,.. что... что она когда-то была моею возлюбленной... Берта: Весьма лестно! Анатоль: Правда, хорошо... ведь я тебе исповедался как на духу... Берта: Ох, знаю, знаю! Анатоль: И ты тоже как наяву видишь теперь то давнее наше время? Берта: Ох, я знаю, знаю всё... Анатоль: Ах! Берта: Например... погоди-ка... как ты мне устроил было променад перед окном! Анатоль: Ах! Ты ещё помнишь? Берта: Да, это было так забавно! Анатоль: Хм... тебе, пожалуй и нечто иное казалось забавным, тогда казалось... Берта: О нет, ты был столь нежен! Анатоль: Ах, не сдерживай себя! Нам надо наконец высказаться сполна! Берта: Сполна...? Анатоль: Да, не иначе! Мне надо тебя основательно расспросить! Берта: Да? Тогда я тебя вовсе не понимаю... сегодня тебе это удалось? Анатоль: Я тебе повторю: вижу тебя снова, спустя столько лет,-- и мне кажется, что прежде нам не удавалось высказать всё... В твоих глазах было столько загадок... и твоя улыбка была столь причудливой... и к тому же... Берта: И что ещё? Анатоль: Ты мигом утешилась... Берта: Ну да... Анатоль: Что ты? Берта: И ты ведь, тоже! Прошу тебя... то, что однажды это должно было закончиться, мы знали... Анатоль: И ты это знала? Берта:  Ну да, а что ты думаешь? Можно подумать, вам, господам, хочется слушать одно хорошее? Анатоль: Но тогда... тогда, когда ты была почти ребёнком... Берта: Ах, Боже, я всегда была разумна... Анатоль: И когда мы клялись в вечной любви,.. ты всегда знала, что... Берта: Ага... а ты? Может быть, ты хотел на мне жениться? Анатоль: Но мы же поклались! Берта: Ну да... но, несмотря на всё, мы не утратили взаимопонимания... ! Анатоль: Да-да... Берта: Идем же вместе? Анатоль: Прошу тебя... здесь так мило... этот вечер столь кроток... Берта: Ах! Ты пока не избавился от этого? Анатоль: От чего? Берта: Ну, от этой поэтичности. Анатоль: Поскольку мне вечер кажется кротким? Берта: Видишь ли, поскольку я всё ещё помню... ты, бывало, и стихи для меня сочинял... Анатоль: Вот как... о них я совсем забыл! Берта: Один из них я однажды прочла Флоре... Ты ещё помнищь светловолосую Флору? (Смеётся.) Анатоль: Что же ты смеёшься? Берта: Она декламировала его... знаешь ли... с таким пафосом, и при том копировала твой взгляд... Анатоль: Мой взгляд? Берта: Да... твои выразительные глаза, большие! Анатоль: Вот как... у меня столь выразительные глаза?

Берта: Ох, в них можно прочесть столько всего! Анатоль: И ревность? Берта: Зачем ты о ней? Анатоль: Хм... я кстати вспомнил об одном нашем вечере, когда мы были в театре... Берта: Да мы там часто бывали! Анатоль: Да вот, припомнился мне особый вечер, это было на оперетте, а рядом с нами сидел элегантный господин, борода с проседью, он всё смотрел на тебя... Берта: Что? Анатоль: Он пристально смотрел на тебя, как на знакомую... Берта: Ах, этот француз... такой крупный. Анатоль: Да-да, француз! Ты его знала? Берта: Да... нет! Анатоль: Да-да! Тогда ты мне было не сказала! Берта: Ах да, тогда. Ты ведь был столь ревнив! Анатоль: Да, ведь он столь пристально взирал на тебя! Берта: И куда мне было деваться? Анатоль: Как же ты с ним спозналась? Берта: Откуда мне знать? Чего тебе, собственно, нужно от меня? Я надеялась встретить старого друга, а он, смотрите-ка, настырен, как любящий! Анатоль: Ответь мне по-хорошему. Я пока что в точности помню весь тот вечер...  как ты меня желала тогда успокоить, ещё помню! Твои слова у меня на слуху! Берта: Слова? Анатоль: И взгляд, которым ты мне молвила: ах, ты слишком ревнуешь меня к старику! Берта (смеётся) : А он был вовсе не столь стар!

Анатоль: Значит соггала, ты попросу солгала мне тогда? Берта (гневно) : Да надо было, надо было так! Анатоль: ...? Берта: Вы же вытягиваете из нас ложь, вы принуждаете нас! Анатоль: Я всегда клялся тебе говорить одну правду! Берта: Да, на словах! Но что во взгляде, в твоём взгляде?! Анатоль: Что в нём? Берта: Ну вот это: "солги мне... солги!" Анатоль: Что за глупость? Берта: Видишь, насколько я права! И сегодня ты будешь благодарен мне, коль я сделаю это! Анатоль: Итак, того француза ты знала? Берта: Ты же сам заметил это. Анатоль: А когда я называл тебя кокеткой,значит, ты лицемерила! Берта: Такому человеку как ты ни в чём нельзя признаться! Анатоль: Потому, что я тебе, наверное, слишком измучил? Берта: Да, было, но я притворялась не оттого! Анатоль: А твоё честное лицо, слёзы, когда я упрекал тебя? Берта: Вот как, я плакала? Анатоль: Слёзы, которые забываются, не могут быть искренними! Берта: Ты был столь нежен, когда я печалилась-- уж ради тебя! Анатоль: И оттого...

Берта: Что ж, и это мне в упрёк, что я было желала твоей нежности? Анатоль: Значит, кокетничала, лгала, комедиантка... всё лишь твои роли? Берта: Ты это мне уже высказал тысячу раз, уже тогда! Анатоль: Да ну? только теперь, не верю! Берта: Но, дорогой мой! Не правда ли, как бывало нам хорошо... и поэтому я охотно прощала тебе занудство! Анатоль: Что? Я и занудой был? Берта: Ну да, знаешь... бывали такие моменты... ты так странно капризничал! А ещё ты ломал голову над старыми глупыми историями... и всё тебе надо было по сто раз обсудить... Иногда, это выглядело буйным помешательством... Анатоль: Вот как...!! Берта: Ох, иногда-- очень мило, о да, весьма поэтически... Анатоль: Но главным образом-- занудливо и потешно! Берта: Ох, я уж знала тогда, что у тебя на уме, всегда... даже если это выглядело глупо.

Анатоль: Значит, те необычные, возвышенные твои взгляды, кои в мечтаньях своих я принимал за нежную симпатию, были ничем иным, кроме... отчуждения? Берта: Да, ты и теперь произносишь те же речи... Анатоль: ... вечное, непонятливое, легкомысленное отчуждение... Берта: Так ты всегда говорил, ага? Не понимаю я тебя! Анатоль: И ни чуточки не верила! Берта: Я тебя вполне понимала! Что вы, мужчины, представляете о себе, ну? будто вас не понимают... (Входят барон Дибль и Макс.) Барон Дибль: Там наверху веселье в разгаре! Как раз теперь происходят "крестины" фрёйляйн Ханишек! Берта: Ах, тогда мне скорей к вам, я было выдумла привлекательное имечко для неё... Анатоль: Ещё один момент, Берта! Берта: Ну да, быстро, быстро! Анатоль: Иди! Берта: Глупец! (уходит с бароном Диблем.) Макс: И чего ты желал? Анатоль: Задать ей последний вопрос. на который она мне, верно, ответила б. Макс: И о чём же ты говорил с нею? Анатоль: Подумай только, я вдруг с таким наслаждением стал вслушиваться в пересказываемые Бертою наши любовные истории! Она тогда высмеивала меня, кокетничала с другими, меня едва ли понимала, возможно, даже изменяла... Макс: Ну и что ещё? Эта особа...

перевод с немецкого Терджимана Кырымлы

Пожалуй знаю, чей сей лес:
усадьба собственника рядом--
тому негожий мой приезд,
ни эти, вдоль сугробов взгляды.

Мой коник думает, каприз--
привал вдали от дома фермы
меж лесом и прудом во льду
претёмным вечером; он нервно

трясёт бубенчиками, чтоб
спросить, ошибся я быть может.
И ветер снег метёт в сугроб--
и тишина; мороз по коже.

Хороший лес, не видно дна;
я обещал-- моя вина;
сто миль плестить-- мне не до сна;
сто миль плестись-- мне не до сна.

перевод с английского Терджимана Кырымлы

    
      Whose woods these are I think I know
      His house is in the village though;
      He will not see me stopping here
      So watch his woods fill up with snow.

      My little horse must think it queer
      To stop without a farmhouse near;
      Between the woods and frozen lake
      The darkest evening of the year

      He gives his harness bells a shake
      To ast if there is some mistake;
      The only other sound's the sweep
      Of easy wind and downy flake.

      The woods are lovely, dark,and deep,
      But I have promises to keep,
      And miles to go befor I sleep,
      And miles to go befor I sleep.
 
       Robert Frost

см. перевод Александра Рязанского Колобаева: http://www.stihi.ru/2010/12/02/7469

Барон Дибль: Что же, всякий наслаждается, как может.
Анатоль: Да, а ваши наслаждения, что пониже, они мне кажутся весьма сомнительными!
Барон Дибль: Ах, наши дамские нумера для тебя, пожалуй, грубоваты...
Анатоль: А кто эти женщины вам, в самом деле?ъ
Барон Дибль: Со стороны послушать тебя-- и можно подумать, что ты совсем иных баб любил, нежели мы, привычные люди...
Анатоль: Верно... то есть, я был тем, кто любил их! Или в самом деле полагаешь ты, что я жил так же, как и вы, и ты? Ты думаешь, что наши похождения были тождественны, поскольку они внешне выглядели одинаково? Ты и подобные тебе... вы в каждой бабе ищете кокотку... я в каждой кокотке искал бабу!
Барон Дибль: Из чего следует лишь то, что я не нуждался в столь долгих поисках...
Анатоль: И то, что ты часто заблуждался!
Барон Дибль: А ты всякий раз... как каждый, кто обожает баб!
Анатоль: Я не обожаю их!
Макс: О да! Ты поклоняешься тому, что влагаешь в них! Это тщеславие искусника!
Анатоль: Оттого-то дилетантам любви не постичь меня!
Барон Дибль: Ну что же, практикуй своё искусство сегодня средь наших!
Анатоль: Этим удобно заниматься не всегда...
Барон Дибль: Наверное, найдётся хоть одна, что тебя сегодня заинтересует.
Макс: Фрёйляйн Ханишек?
Барон Дибль: О нет! Нечто совершенно особенное... девушка, юная и прекрасная что богиня! Днесь она впервые средь нас!
Макс: Одна?
Барон Дибль: О нет... с ним... со Флидером!
Анатоль: С кем?
Барон Дибль: Со Флидером из Оперы (из Венского оперного театра,-- прим.перев.)
Анатоль: Ах, Аннетта?
Барон Дибль: Да. Он... ревнив как дурень, на смех курам-- она... восхитительна, почти наивна!
Анатоль: Передайте ей привет от меня!
Барон Дибль: Значит, и эта не годится? Да, чем же тебя заманить? Скажи, Макс, он и впрямь едва ли не влюбился? (Анатолю.) Или тоскуешь по какой-то сверхчудесной, нетронутой.. по некоей, которая пока ничего, совершенно ничего не знает ни о жизни, ни о любви? Прав я ,Макс? Ну погоди! В следующий раз мы привезём с собой девственницу!
Анатоль: Не нужно. Я делаю себе своих девственниц сам!
Барон Дибль: Это ль не единственное тщеславие любви?
Макс: Нет, лишь единственное неутолимое!
Анатоль: Остальных можно отнести к забываемым, к несущественным.
Барон Дибль: Да, но подумай, если постоянно обходиться без этого труда...
Макс: Если нечего, совсем нечего прощать...
Анатоль: Всегда есть, что прощать.
Макс: Даже когда ты первый?
Анатоль: Да, тогда, возможно, на твоём месте мог оказаться другой! Да, в таком случае, возможно вины побольше, нежели в иных... твоей вины!
Барон Дибль: С господами у нас на сегодня некомплект.
Анатоль: Не упусти своего, Макс!
Макс: Тебе охота остаться тут одному?
Анатоль: Я подожду. Возможно, найдёшь меня здесь, когда вернёшься.
Макс (барону Диблю) : Что ж, прогуляюсь с тобой ненадолго.
Барон Дибль: Итак, до свиданья, мой меланхолический Анатоль!
Анатоль: Адьё!  (Барон Дибль и Макс удаляются.)
Анатоль (закуривает сигару, взирает на возвышенность, что погружена в сумерки... затем берёт шляпу и палку, собирается уйти. Дверь отворяется-- и Аннетта ступает на террасу).
Аннетта: Герр Анатоль!
Анатоль: ...?
Аннетта: Ох, вам угодно уйти?
Анатоль: Фрёйляйн Аннетта, это вы?
Аннетта: Да, это фрёйляйн Аннетта! Меня послали за вами...
Анатоль: Значит, вы и вправду здесь с этими людьми?
Аннетта: Да, барон Дибль ведь вам это сказал!
Анатоль: Чудесно, чудесно...
Аннетта: И что ж вы столь печальны?
Анатоль: Печален?
Аннетта: Почто не желаете к нам? У нас весело! Если б вы присоединились, стало бы ещё много веселее!
Анатоль: Собственно, я не желаю поверить, что вы с ними!
Аннетта: То есть?
Анатоль: Я не понимаю, как можно быть счастливой на людях... и к тому же, нет, нет, как вообще можно мешаться среди людей...
Аннетта: Как... этого вы не понимаете? В этом вы точно, как он!
Анатоль: То есть?
Аннетта: Он тоже этого не понимает. Вы не поверите, насколько неохотно он со мной выходит в люди!
Анатоль: Ах!
Аннетта: Всегда ему хочется оставаться со мной наедине...
Анатоль: Ну да это понятно!
Аннетта: Да, знаете ли, я часто гуляю с ним, ведь я люблю природу...
Анатоль: Вот как!
Аннетта: Ох, весьма!
Анатоль: Но вам и люди по душе, а что? Разгульная компания, где распивают и распивают!
Аннетта: Ох-ха.. это мне, собственно, ещё милее.
Анатоль: А он это знает?
Аннетта: Да ведь должен знать.
Анатоль: Скажете ему?
Аннетта: Что я должна сказать ему?

Анатоль: Ну, положим, так: друг мой, я крепко люблю тебя, но одиночество весьма печалит меня... а я хочу быть весёлой.
Аннетта: Да, видите ли, если я ему скажу так напрямик, это его заденет... он столь ревнив ко всему! Иногда я не смею рассмеяться!
Анатоль: Что ж, тогда смейтесь подальше, чтоб он не услышал.
Аннетта: Да... но именно теперь мне этого не хочется.
Анатоль: Во-о-о-о-от как!
Аннетта: Именно когда хочется, я не смею! В первый раз так...
Анатоль: И-и-и..? Что ж вы запнулись?
Аннетта: Я слишком долго пробыла с ними, как только терпения хватило...
Анатоль: Итак, расскажите. (Усажиивает её рядом с собою на скамью, берёт её за руку. Аннетта смотрит на Анатоля, затем кокетливо улыбается.) Ну и что нового?
Аннетта: Ну вот, наконец-то я насмеялась вволю... не одёргивая себя... тут он говорил, столь долго и столь смешно, плакал притом...
Анатоль: Ну и?
Аннетта: Да вы подумайте только: мужчина плачет. Во второй раз он не посмеет.
Анатоль: Вы ему это сказали?
Аннетта: О нет, я лишь прикусила губу чтоб не рассмеяться-- так хорошо говорил...
Анатоль: Моя милая детка!
Аннетта (кокетливо) : Вам так нравится моя ручка?
Анатоль: В сущности, вы любите его не всем сердцем... настолько глубоко, пожалуй, насколько он отвечает вам взаимностью... вам следует сказать это ему начистоту...
Аннетта: Поцелуйте мне ручку!
Анатоль: Что вы, зачем... ?
Аннетта: Тогда отпустите её...
Анатоль (целует ручку. Аннетта тихонько смеётся. Короткая пауза.) Да, вам надо сказать ему это...
Аннетта: Что же...
Анатоль: То, что желаемое им не есть любовь, что вы не любите его так...
Аннетта: Но тогда он будет несчастлив!
Анатоль: Как хорошо!

перевод с немецкого Терджимана Кырымлы

Джон Генри Маккай. "Свет вечерний"

Опушкой леса баба-рвань плелась.
Сосал младенец высохшую грудь.
А за` руку она вела второго,
что горлопанил по-ребячьи всласть;
и вдруг закат позолотил румянцем
верхушки крон-- и озарил тропу
лучом последним солнечного танца:
с ним бедный мальчик громко торил путь.
Он ,руку мамы выпустив, пригнулся,
он ясным блеском очарован был,
черпал его ладошками напрасно.
А мать сказала: "Лучше б их умыл!
Оставь... идём.. не наше!" потянула
  мальца с собой, а солнце догорало
окалиною полыхая чуть,

и бабьих пяток трещины лобзало
с бельма бальзама скапывая муть.

перевод с немецкого Терджимана Кырымлы

Abendlicht

Am Waldesrande ging ein armes Weib.
Das juengste Kind lag an der matten Brust,
Und an der rechten Hand hielt sie das andre.
Das jauchzte auf in kindlich-heller Lust,
Als durch die Baumeskronen golden glaenzte
Das Abendlicht der Sonne und den Pfad
Mit einem lichten, letzten Strahl beschien,
In den der Fuss des armen Kindes trat.
Da liess es schnell die Hand der Mutter los
Und beugte nieder sich, den hellen Schein
Mit seinen Haenden zu erfassen. Doch
Die Mutter sprach: „Komm weiter! Lass das sein!
Das da – ist nicht fuer uns!“ – und zog es auf.
    Und weiter schritten sie, indes zur Rueste
Die Sonne ging, aufflammend heiss und fahl.

    Des Weibes abgehaermte Zuege kuesste,
Die toten Augen lind ihr letzter Strahl.

John Henry Mackay

Джон Генри Маккай. "Песни народные"

"Что толку во чтеньи томов многомудрых?!
Народные песни дают нам понять,
кем быть тебе вечно, и кто ты-- нетрудно,
всмотревшись в зерцало их, долю принять.

Они столь простые, что цветики луга;
скромны они, пение пташек в лесу;
внимай им пия и танцуя, что другу;
внимай им всецело: сколь сласти несут!

Ты в речку макнулся-- по членам прохлада,
они точно так утешают твой слух:
бессмертная мудрость народа, награда
для истин нетрудных взыскующих слуг,"--

--се молвил он, будто во сне неспокойном,
ладонью кровавой с опаской махнул--
и ,раб беспробудный в цепях и поскони,
с усмешкой кривою ярмо потянул...

перевод с немецкого Терджимана Кырымлы

Die Lieder des Volkes

„Was hilft es, die Buecher der Weisheit zu lesen!
Die Lieder des Volkes gilt’s zu verstehn:
Was ewig du sein wirst und was du gewesen,
In ihrem Spiegel wirst du es sehn.

Sie sind so einfach, wie Blumen am Raine,
So schlicht, wie des Vogels Gesang im Wald –
Belausche sie einmal beim Tanz und beim Weine,
Belausche sie achtsam, wie suess das schallt!

Du tauchst in ein Bad und kuehlst deine Glieder,
Es lauscht dein Ohr, weil es lauschen muss.
Das sind deines Volkes unsterbliche Lieder,
Der Weisheit erster und letzter Schluss!“ –

So sprach er, wie traeumend in ruhlosem Schlafe,
Wie wehrend hob er die blutende Hand,
Und schleppte erwachend – ein ewiger Sklave –
In aermlicher Freude sein Ketten-Gewand . . .

John Henry Mackay

Джон Генри Маккай. "... улица, Берлин-S"

Всё говорит мне о личной удаче,
как прибывала-- и вышла по пачке
вся... мне о ней всё говорит!
Всё говорит мне о возникновенья
дне её... только откуда терпенье
взять мне, совет на ушко` не гремит.

В сотенный раз я гуляю по улкам
снова и снова... Возлюбленный улей,
славный, дражайший, воспетый, святой!
Что` же ты?  Лишь переулок единый
... мною не видан, но столь ненавидим!..
Жизни сухотка, годинам убой!

Т ы`  же ступал мостовою знакомой,
З д е с ь` был и славой, и милостью вскормлен!
Оба мы здесь отыскали себя!
Здесь я сношу нестерпимые вещи,
всё здесь о дне говорит безупречном,
всё-- о моей об удаче трубя!...

перевод с немецкого Терджимана Кырымлы    (S в названии стихотворения,возможно, обозначает станцию берлинской надземки, S-Bahn,-- прим.перев.)

...Strasse, Berlin S

Alles erzaehlt mir von meinem Gluecke –
Wie es sich schuf und wie es in Stuecke
Ging – Alles erzaehlt mir davon!
Alles erzaehlt mir von jenen Tagen,
Wie sie entstanden – doch wie ich tragen
Diese soll, davon erzaehlt mir kein Ton.

Hundertmal wandere ich durch die Strassen,
Wieder und wieder! – O ueber die Massen
Teurer, geliebter, geheiligter Ort!
Und was bist du? – Nur eine Gasse,
– Seh ich sie nicht, o wie ich sie hasse! –
Drin alles Leben hinsiecht und verdorrt!

Aber  d e i n  Fuss hat sie beschritten!
Aber  h i e r  hast du gejauchzt und gelitten!
Und wir beide, wir fanden uns hier!
Was unertraeglich ist, hier kann ich’s tragen –
Alles erzaehlt hier von jenen Tagen,
Alles von meinem Gluecke mir! . . .

John Henry Mackay
об авторе см. по ссылке http://feb-web.ru/feb/litenc/encyclop/le6/le6-7141.htm

Где ты, что следовала рядом?
Где ты, о мой небесный лик?
Груб-ветер смеётся мне в ухо: глупец!
Приснилось! Приснилось! Дурак!
И всё ж! отнюдь! Она была,
покуда я в ночь, в одиночку не ступил!
Как же, ты знаешь, глупец! дурак!
Моей души эхо, разбойный ветер:
Глупец! Дурак!
Стояла же руки в мольбе заломив,
с усмешкою скорбною на устах,--
и кликала в ночь, в одиночку!
Что кликала мне? Знаешь ли ты?
Любовно звучало. Не возвратило
эхо ей, нет, не вернуло ей слово!
Любовь была? Увы мне, коль забыл!
Лишь ночь вокруг, и одиночка,
и эхо из души моей... то ветер!
Стыдит, честит: глупец! дурак!

перевод с немецкого Терджимана Кырымлы

 

Traumwandler
                         
Wo bist du, die mir zur Seite ging?
Wo bist du, Himmelsangesicht?
Ein rauher Wind hoehnt mir ins Ohr: du Narr!
Ein Traum! Ein Traum! Du Tor!
Und doch, und doch! Wie war es einst,
Bevor ich in Nacht und Verlassenheit schritt?
Weisst du es noch, du Narr, du Tor!
Meiner Seele Echo, der raue Wind:
O Narr! O Tor!
Stand sie mit bittenden Haenden nicht,
Ein trauriges Laecheln um den Mund,
Und rief in Nacht und Verlassenheit!
Was rief sie nur! Weisst du es nicht?
Wie Liebe klang’s. Kein Echo trug
Zu ihr zurueck, zu ihr dies Wort.
War’s Liebe? Weh, dass ich vergass!
Nur Nacht um mich und Verlassenheit,
Und meiner Seele Echo – der Wind!
Der hoehnt und hoehnt: O Narr! O Tor!

Georg Trakl