Прочитав одну замітку з російського сайту ( рекламувати його не буду ). Там обговорюється чергова програмна стаття Путіна. Про армію. Основна теза - те, що називалось Радянською Армією, вже не підходить для сьогоднішніх і завтрашніх реалій. А втім, ось самі читайте...
«потенциал развития прежней военной структуры, доставшейся нам от
СССР, полностью исчерпан… Выход был только один - строить Новую Армию.
Армию современного типа - мобильную, находящуюся в состоянии постоянной
боевой готовности».
На сегодняшний день «в Сухопутных войсках развернуто более 100
общевойсковых и специальных бригад. Это полноценные боевые соединения,
укомплектованные кадрами и техникой. Норматив их подъёма по тревоге -
один час. Переброска на потенциальный театр боевых действий – сутки».
«В Военно-воздушных силах созданы 7 крупных авиационных баз с мощной
инфраструктурой. Модернизируется аэродромная сеть. За последние 4 года -
впервые за 20 лет - капитально отремонтировано 28 аэродромов. В текущем
году планируются работы еще на 12 военных аэродромах… Доля современных
ракетных комплексов наземного базирования за последние четыре года уже
возросла с 13 до 25 процентов. Будет продолжено переоснащение ещё 10
ракетных полков стратегическими комплексами «Тополь-М» и «Ярс». В
Дальней авиации полностью сохранен парк стратегических ракетоносцев
Ту-160 и Ту-95мс, идут работы по их модернизации… На дежурство заступают
подводные стратегические ракетоносцы нового проекта «Борей».
«В предстоящее десятилетие в войска поступит более 400 современных
межконтинентальных баллистических ракет наземного и морского
базирования, 8 ракетных подводных крейсеров стратегического назначения,
около 20 многоцелевых подводных лодок, более 50 боевых надводных
кораблей, около 100 космических аппаратов военного назначения, более 600
современных самолетов, включая истребители пятого поколения, свыше
тысячи вертолетов, 28 полковых комплектов зенитных ракетных систем
С-400, 38 дивизионных комплектов зенитно-ракетных комплексов «Витязь»,
10 бригадных комплектов ракетного комплекса «Искандер-М», свыше 2 тысяч
300 современных танков, около 2 тысяч самоходных артиллерийских
комплексов и орудий, а также более 17 тысяч единиц военной автомобильной
техники».

Знайомий служить в одній нашій військово-повітряній частині , там аж п'ять винищувачів і трохи більше екіпажів... Раніше служив він в Луцьку, тепер тут ВЗАГАЛІ нема літаків, крім музейних...
Схоже, владці на випадок чого загітують три сотні школярів і студентів і з старими "калашами" відправлять їх обороняти Україну...

І сказав Бог українцям
- Я дам вам Кличка!
 - А навіщо він нам?
 - Він поб'є всіх нігерів та москалів!
 - Офігіти! Дай ДВА

Валерій Гнатюк

У стінах Ради котрий день киплять палкі дебати –
Ніяк бюджет не можуть весь прийняти депутати.
І як не крутять ті статті – завжди одні витрати,
А грошей, щоб покрити все не знають де узяти.
Зійшлись нарешті на тому, що є статті видатку,
Які давно уже пора привести до порядку,
Бо коштів хрумають вони заледве не третину
І дуже боляче псують усю чітку картину.
Якщо бюджетникам усім понизити зарплати,
А інвалідів і сиріт позбавити доплати,
І як на пенсії витрат скосити вполовину,
Тоді бюджет засяє весь – красивий і єдиний.
Тут піднімається один обранець всенародний:
«Як на півпенсії прожить тим бідакам голодним?
Вони ж повірили у нас і вибрали у Раду,
А ми тут хочемо їх всіх так підло обібрати.»
А інший каже: «Ну тоді візьмемо депутатів –
Давайте навпіл порвемо парламентські зарплати,
Знімемо пільги, страхові, відрядні і курортні,
Надбавки статусні усі, путівки санаторні,
Державні хати, «мерсюки», халявне лікування,
По закордонах надурняк катання і літання.
Готові всі таку малу поправочку прийняти –
Як данність виборцям своїм, як дар електорату?»
Але чомусь замовкли враз народні депутати,
Ніхто таку не забажав поправочку приймати.
Тут об’єдналися усі барвисті політсили:
Тихенько всілись по місцях і дружно засопіли.
І навіть той, хто палко так народом переймався
З трибуни зліз, на крісло впав та більш не піднімався.
І, як годиться, прийняли бюджетик одностайно –
Без пенсій, правда, і зарплат, зате для себе файно.

Казала баба: «Очі є? То бачили, що брали,
І як у пригоршнях гівно, то щоб не нарікали.»
Самі ж їх вибрали собі – ну от тепер і майте,
За нечисть клали папірці – отож не нарікайте.

Валерій Гнатюк

Засперечалися якось годинникові стрілки,
Хто важливіший буде з них – узагалі й наскільки.
Велика каже: «Через те я груба і велика,
Бо саме я за кроком крок веду часопис віку!
Межую я, мов прапорцем величний часу плин,
Шикую вічність у ряди струнких дзвінких годин.»
Маленька їй: «Можливо, я худіша, зате довша,
І непосильна та важка моя безцінна ноша –
Рахую чітко я завжди невпинний рух хвилин
І де без мене був би твій годинниковий дзвін?
Що відбивав би і лічив курантів мідний бій
І як би хто впорядкував шалений біг подій?»
І довго-довго так вони кричали й сперечались,
Одна лиш стрілочка тонка в розмову не втручалась:
Робила мовчки без ниття свою роботу кляту,
Літала й пурхала, мов птах по колу циферблата –
І точно міряла – цок-цок – нестримний лет секунд,
Та на плечах тягла вперед своїх сестер-зануд.

Чомусь завжди товсті лоби – пихаті блазні долі –
Себе вбачають у житті в значній сакральній ролі,
В омані крісел і грошей, в полоні фракцій-партій –
Та геть не згадують про тих, без кого ніц не варті.

Валерій Гнатюк

Колись якось у вихідні
Ішов з базару містом Слон
Та ніс додому на спині
Мішечок, кошик і бідон.
Неквапно Слоник тупотів,
Спокійно Слоник простував –
Нікого кривдити не хтів,
Нікого зовсім не чіпав.
Тут з підворіття вирина
Якесь дрібне кошлате чмо
І нумо дзявкать на Слона,
Ледь-ледь не давлячись само.
А той і оком не моргнув
Та ні на мить не стишив крок,
А далі впевнено тягнув
Бідончик, кошик і мішок.

Якщо реальний ти пацан,
Тобі до дупи весь цей звук:
Ти йдеш вперед крізь балаган
І підлий дзявкіт різних сук.

Валерій Гнатюк

У найтемнішому кутку
Павук тенета поснував
І, зачаївшись на бочку,
На мух упевнено чекав.
Але траплявся дріб’язок:
Все мошка, міль і комашня,
А павутини мережок
Великих мух не зупиняв.
Вони буравили наскрізь
Сплетіння ниток і сіток
І, переможно сміючись,
Сукали дулі у куток.
А Павучок усе снував
Нових сіток за кругом круг –
Наївно думав і гадав,
Що упіймає товстих мух.
Та кляті рвали знов наскрізь
Сплетіння ниток і сіток,
Та, іронічно сміючись,
Уже плювали у куток.

Отак ведеться в світі цім,
Що в’яжуть дохлий дріб’язок,
Козирні ж вилупки усі
Плюють безкарно у куток.

Когда она в церковь впервые внесла дитя, находились внутри из числа людей, находившихся там постоянно, Святой Симеон и пророчица Анна.

И старец воспринял младенца из рук Марии; и три человека вокруг младенца стояли, как зыбкая рама, в то утро, затеряны в сумраке храма.

Тот храм обступал их, как замерший лес. От взглядов людей и от взоров небес вершины скрывали, сумев распластаться, в то утро Марию, пророчицу, старца.

И только на темя случайным лучом свет падал младенцу; но он ни о чем не ведал еще и посапывал сонно, покоясь на крепких руках Симеона.

А было поведано старцу сему, о том, что увидит он смертную тьму не прежде, чем сына увидит Господня. Свершилось. И старец промолвил: «Сегодня,

реченное некогда слово храня, Ты с миром, Господь, отпускаешь меня, затем что глаза мои видели это дитя: он — Твое продолженье и света

источник для идолов чтящих племен, и слава Израиля в нем.» — Симеон умолкнул. Их всех тишина обступила. Лишь эхо тех слов, задевая стропила,

кружилось какое-то время спустя над их головами, слегка шелестя под сводами храма, как некая птица, что в силах взлететь, но не в силах спуститься.

И странно им было. Была тишина не менее странной, чем речь. Смущена, Мария молчала. «Слова-то какие…» И старец сказал, повернувшись к Марии:

«В лежащем сейчас на раменах твоих паденье одних, возвышенье других, предмет пререканий и повод к раздорам. И тем же оружьем, Мария, которым

терзаема плоть его будет, твоя душа будет ранена. Рана сия даст видеть тебе, что сокрыто глубоко в сердцах человеков, как некое око».

Он кончил и двинулся к выходу. Вслед Мария, сутулясь, и тяжестью лет согбенная Анна безмолвно глядели. Он шел, уменьшаясь в значеньи и в теле

для двух этих женщин под сенью колонн. Почти подгоняем их взглядами, он шел молча по этому храму пустому к белевшему смутно дверному проему.

И поступь была стариковски тверда. Лишь голос пророчицы сзади когда раздался, он шаг придержал свой немного: но там не его окликали, а Бога

пророчица славить уже начала. И дверь приближалась. Одежд и чела уж ветер коснулся, и в уши упрямо врывался шум жизни за стенами храма.

Он шел умирать. И не в уличный гул он, дверь отворивши руками, шагнул, но в глухонемые владения смерти. Он шел по пространству, лишенному тверди,

он слышал, что время утратило звук. И образ Младенца с сияньем вокруг пушистого темени смертной тропою душа Симеона несла пред собою

как некий светильник, в ту черную тьму, в которой дотоле еще никому дорогу себе озарять не случалось. Светильник светил, и тропа расширялась.

Богатство ищут, счастья ждут. А старость не ждут и не ищут. Она приходит сама и без стука. Поначалу человек  раздваивается. Внутренне он чувствует себя молодым, а в зеркале видит  кого-то сильно помятого. Но потом человек смиряется. Он признает себя  стариком и внутри, и снаружи, и если здесь нет отчаяния, нет на Бога  обиды, то вполне возможно, что это начало подлинной мудрости.

В древности святость ассоциировали именно со старостью. Тело  смирилось, похоть увяла, мир утомил однообразием разыгрывающихся сцен и  наглым господством греха. А вера укрепилась, пройдя через искушения, и  молитва не умолкла, и мысли об иной жизни занимают сердце, то пугая, то  обнадеживая.

У молодых этого нету и близко. Им кажется, что мир можно в карман  положить, как «ключ от квартиры, где деньги лежат». Это умирает человек,сложив крестообразно на груди разжатые ладони, и ничего в них не уносит с собой. А рождается человек, крепко сжимая кулачки, и долго потом за все цепляется и хватается, пока, наконец, поймет, что ничего ему по-настоящему не принадлежит.

Возраст понимания, что тебе ничего не принадлежит, есть возраст мудрости и опытной слабости. Ребенок тоже слаб, но слаб неопытно. А старик, миновав сильную  зрелость, опять вернулся в немощь, но имеет знание и опыт. В это время  он, в идеале, должен иметь веру и молитву. Если нет их у него, значит не тот у него опыт, и старость его рискует представить из себя нечто  абсурдное и нравственно отталкивающее.

Мы нынче многого лишены. Цивилизацией нам подарены холодильники и  телевизоры вкупе с завышенной самооценкой, зато смысл жизни от нас спрятался. Все как-то перекосилось и набок съехало. Стало трудно говорить о самых простых вещах.

Многие до старости не доживают, то есть перешагивают порог вечности  абсолютно сырыми и неготовыми. И это не потому что – война или голод, а  потому что наркотики, экстремальные удовольствия и просто грех за компанию с абсурдом пожинают жатву ничуть не меньшую.

Если же доживет до старости человек, то вполне возможно, что будет он при помощи косметики, подтяжек и подрезок обманывать собственное  зеркальное отображение. Будет одеваться по-молодежному, ловить новости иделать вид, что он «в курсе». Короче, будет человек смешить юную  поросль, для которой и сорокалетние-то люди кажутся динозаврами, не то,  что семидесятилетние.

***

Мы говорим об этом потому, что Младенец Иисус был встречен в Иерусалимском храме именно представителями благочестивой старости. Ветхие, как сам Завет, который они олицетворяли, Симеон и Анна видели в Младенце не просто еще одного ребенка, а – наконец-то пришедшего Христа.

О Симеоне говорено много. Об Анне – меньше. Все, что мы знаем о ней, это то, что она была женщина «достигшая глубокой старости, прожив с мужем от девства своего семь лет, вдова лет восьмидесяти четырех, которая не отходила от храма, постом и молитвою служа Богу день и ночь» (Лук. 2:36-37).

Быть может, это тот тип женщин, которые умеют любить только раз и, соответственно, только одного человека. Такой же была наша соотечественница – Ксения Петербургская. Мысль о повторном браке для таких женщин невозможна. После смерти супруга они и сами умирают для привычной жизни, и в ожидании ухода из этого мира заняты только молитвой и воздержанием.

Не цепляясь за эту жизнь и ничего в ней для себя не желая, эти люди очень нужны всем остальным. Не будь их, этих всецело отданных Богу людей, кто знает, смогли бы мы, при нашей теплохладности, передать эстафету следующим поколениям? Не  обречена ли была бы вера на угасание и исчезновение, если бы хранили и исповедовали ее только такие люди, как мы, и никто лучше нас?

Анна была вознаграждена видением  Христа и узнаванием Его!  Последнее – самое важное, поскольку видели Христа многие, но узнавали в Нем Мессию далеко не все. И это неузнавание было тем более тяжким, что оставалось оно в людях при слышании проповеди Христовой, при видении исцелений и воскрешений, совершенных Им, при насыщении из рук учеников умноженными Им хлебами.

А Анна ничего еще не видела и не слышала, кроме Маленького Ребенка на руках юной Матери. Но, жившая в Боге, Богом была она научена узнать  Искупителя в этом Младенце. Это знание она в себе не удерживала, но «славила Господа и говорила о Нем всем, ожидавшим избавления в Иерусалиме» (Лук. 2:38).

Что до Симеона, то мне кажется очень важным то, что это человек, не боящийся умирать. Его жизнь была не чередой случайных дней, а осмысленным ожиданием встречи с Христом. Знал он и то, что после долгожданной встречи ему нужно будет сей мир покинуть. Встреча состоялась, и старец ушел из храма умирать.

Я уверен, что умирал он без страха. Руки старца помнили теплую тяжесть тела Божьего Сына, и эта память прогоняла всякий страх. Мне неизвестен никто, кто сказал бы об этой смерти, произошедшей после встречи, лучше Бродского.

Он шел умирать. И не в уличный гул он, дверь отворивши руками, шагнул, но в глухонемые владения смерти. Он шел по пространству, лишенному тверди,

он слышал, что время утратило звук. И образ Младенца с сияньем вокруг пушистого темени смертной тропою душа Симеона несла пред собою

как некий светильник, в ту черную тьму, в которой дотоле еще никому дорогу себе озарять не случалось. Светильник светил, и тропа расширялась.

***

Мы будем умирать. Будем ли мы перед смертью молиться, зависит не в последнюю очередь от того, молимся ли мы сейчас. Удостоит ли нас Господь смерти «безболезненной, непостыдной, мирной» – это вопрос. Может быть, самый важный вопрос.

И мы будем стареть. Мы уже стареем. В этих печальных словах есть  немножко радости, радости о том, что избавление приближается. Кто знает, удастся ли нам дожить до почтенного возраста и полной седины? Если удастся, то сохраним ли мы ясный ум и твердую веру, тоже пока неизвестно.

Важно принять жизнь, как подарок, и отпущенную чашу допить до капли, ничего не проливая и не расплескивая. Важно жить так, чтобы пребывая ещена земле, душевные корни пускать в иную, пока еще невидимую для глаз жизнь, и к ней готовиться.

Жизнь молодежи полна целей и планов. Но есть своя цель и у старости.  Звучит она грозно, и коротко, и не всем понятно. Цель старости –  приготовиться к вечности, и шагнуть в нее с молитвой Симеона: «Ныне отпущаеши раба Твоего, Владыко…»

Протоиерей Андрей Ткачев

Чверть
століття тому в нашій країні далеко не всі чули про свято Стрітення, і
вже тим більше не було звичаю святкувати День святого Валентина. Але часи змінюються, і в наші дні два цих свята виявилися поруч.

Священик Федір Людоговській

Для когось це явища з абсолютно різних сфер життя, як правило, чужих одна одній. Для людини, що переступає поріг храму лише тоді, коли гряне грім, слово «Стрітення» означає небагато. Для людини, яка, як їй здається, зріклася мирської суєти, День закоханих -  символ ворожої і розпусної західної цивілізації, що намагається поневолити і  знищити Святу Русь.

Але є категорія людей, в душі й у житті яких Стрітення та День закоханих можуть займати порівнянні за значимістю місця. Це наша молодь.

Войовничих атеїстів серед нинішніх молодих людей небагато. Навпаки, чимало тих, хто вважає себе віруючим, хто іноді заходить в храм або за покликом душі, або за компанію з другом. Є, зрозуміло, і ті, кого ми називаємо воцерковленими. Але щодо святкування Дня святого Валентина і вони не є винятком: справді, коли ж закохуватися, як не в юності?

Але що ж наша молодь чує з амвонів, читає в Інтернеті? Сумно переказувати, але загальний зміст відомий: День святого Валентина -  згубний вплив Заходу, православна людина не може і не повиненна святкувати
щось подібне. Тим більше що в 5:00 вечора - всеношна під Стрітення Господнє.

А якщо все ж спробувати проявити емпатію і не протиставляти два свята, що відносяться до різних реальностей і різних сфер буття, а знайти щось спільне і, можливо, навіть корисне для душі? Давайте спробуємо.

Що таке Стрітення? Само по собі це слово означає зустріч. Святкуємо ж ми, з одного боку, цілком певну, історичну Зустріч - зустріч старця Симеона з немовлям Христом. І разом з тим зустріч людини, спрямованної до Бога, з Богом,  що став людиною. І, звичайно, ми розуміємо, що мова тут не тільки про Симеона, але про  кожного християнина, тому що тільки тоді ми зможемо називати себе  християнами, учнями Христа, коли відбудеться в нашому житті ця Зустріч.

Здавалося б, при чому тут День закоханих? Там - духовне, а тут в кращому випадку - душевне. Так, мабуть, що так. Але варто нам згадати слухняно затверженную і тому омертвілу в нашій свідомості формулу: людина - образ Божий. Не тільки хороша людина, не тільки святий, будь-яка людина-це образ Божий.

Так, спотворений. Так, затемнений. Так, часом спотворений гріхом. Але непереборний і назавжди: образ Божий.

І от коли людина любить або навіть просто закохується, вона схильна обожнювати свою кохану, свого коханого.

І знову можна сказати багато правильних слів про те, що одна справа -  християнська любов, а інша справа - потяг до протилежної статі. І заповідь про нестворення кумира теж можна згадати. І все це буде по-своєму правильно. Але це ніяк не скасовує іншого: в коханому чи кожаній - нехай неминуче через тьмяну  призму себе ми прозріваємо божественну досконалість, прозріваємо той самий  образ Божий.

Апостол Павло був мудрим: він вирішив бути всім для всіх, щоб врятувати хоча б деяких. Мудрим (і, так само як Павло, люблячим)  був і преподобний Силуан  Афонський, який одному проповідника-викривачу порадив спершу похвалити  віру своїх слухачів, а потім роз'яснити, чого в цій вірі бракує.

Ми не настільки мудрі, ми не маємо такої любові. Але нам є у кого вчитися. Що краще? Викривати
і таврувати, чи сказати: так, хлопці, закоханість - це прекрасно, але  подивіться, які висоти і глибини можуть відкритися вам на шляхах  любові!?

Припускаю, що питання це риторичне. Легше вилаяти і заборонити. Але для християнина краще стати тим провідником, який приведе душу хоча б однієї людини до Зустрічі з Богом. І День закоханих - цілком підходящий привід для такої спроби.

Прочитав цікаву статтю і хочу поділитися нею...

Архиепископ Иоанн Сан-Францисский (Шаховской) Трудность высоких наименований

(размышление о православии)

"Но Он, обратившись к ним, запретил им и сказал: не знаете, какого вы духа". (Лк. IX, 55)

Слово христианин, которым в I веке начали называться в Антиохии, не удержало своей этой антиохийской, первохристианской белоснежности. Однако, если сказать с уважением и многозначительностью о каком либо человеке: "он - христианин",это прозвучит хорошей характеристикой и для слуха неверующих в Бога. С именем же "православный" дело не так ясно. Православие обозначает подлинное христианство, среди многих подделок и извращений апостольской веры; понятие православия, равное истинному прославлению Бога, сильно померкло, посерело в истории. Вообще, надо сказать, что всякое определение может быть сведено к отвлеченности и номинальности. Высокое же именование особенно не выдерживает двусмысленности. Имя "христианин" поблекло, потому что в мире, в истории было и остается не мало номинальных христиан, и среди православных, и католиков, и протестантов,которые, в сущности, ничем не отличаются - по своей психологии и жизни - от людей "мира сего", погруженных с головой в чувственность и суетность. Но слово "православный" особенно пострадало в истории.

Имя "христианин" имеет в самом себе уже ясное содержание, смысл и цель: Господа Иисуса Христа. Христово имя ярко светит даже среди несоответственного Христу  "христианства". Но слово "православный" заключает в себе, кроме исповедания истинной апостольской веры, еще и понятие какой-то  человеческой исключительности в прославлении Бога, выделенности человека в самом христианстве, возвышение его веры и жизни над другими людьми и  христианами.

Беда в том, что исключительность и чистоту самого православия многие в  истории переносили и до сих пор переносят -лично на себя или на свой  народ, свое общество, возвышая этим себя и обольщая. Чем выше самоквалификация, тем она опаснее для души человека.

В религии это видно особенно. Об этом предупреждает Слово Божие: "Когда  зван будешь на брак, пришедши, садись на последнее место, чтобы звавший тебя, подошел, сказал: "друг! пересядь выше"; тогда будет тебе честь пред сидящим с тобою" (Лк. ХIV, 10). Спаситель, мы видим тут, внушает человеку скромность, - и в религиозной области особенно, - так как религиозная гордость наиболее близка к демонизму и характерна для фарисейства; желание молиться Богу только с первого места, есть желание вредное и предосудительное для человека.

Православие, горячность и чистота веры Христовой, началась среди мученичества, явилось в мученичестве. Оно стало в истории Церкви знаменем  страдальчески-огненного, крестного пути к Богу и несло в веках эту  царственную печать, как само удостоверение о мученичестве. Но, что мы  сейчас видим? Вследствие долгого союза, почти слияния психологии  церковной и государственной в так называемых "православных" странах,  православие стало обращаться в национальную и легалистическую привилегированность на земле и пред Небом. Люди и целые народы присваивали себе эту привилегированность близости к Богу и чистоты веры, чрез свое физическое рождение и крещение в младенчестве. "Православными" в истории, вследствие этого, стали себя  именовать люди знающие во что верят, не знающие духа веры, разума и горения апостольского... На Балканах и в России можно было встретить  "православного", не верящего, например, в загробную жизнь, или (среди  интеллигентов) верящего "в перевоплощение" и т.д. Подмена содержания произошла в самом термине "православный", и потускнело целостное,  жизненное содержание этого слова.

Надеемся, что говорим не оскорбительно для православных, а целительно. Иногда мы достойны бываем, чтобы нас оскорбили за нашу жизнь. Православный (по духу своему) человек в наши дни не может не ощущать всей недостаточности общего духовного  уровня православия своего и своих братьев православных. И лишь такое смиренное осознание православными людьми своей недостаточности, особой ответственности пред Богом, может вернуть истине Православия ее  апостольское сияние. Необходимо православным получить дух смиренности и покаянности, который только и является "печатью царской" Православия и явным о нем  удостоверением. Православный стыдится тщеславного подчеркивания своего православия или своей первоклассности в праведности и не разглашает о  ней. Имя "православный" - православные несут, радуясь о истине Господней и стыдясь за себя, свою недостаточность. И это не мешает им быть  смелыми, когда надо, в исповедании веры. Отдалившиеся же от духа  православия, воспринимают свою "православность", привилегию, как Старший Брат в притче о Блудном Сыне, воспринимал свое старшинство и большую  близость к Отцу. Чувствуя свое "старшинство в вере", некоторые  православные зазирают сперва не-христиан, потом "не таких, как они",  христиан, и кончают осуждением тех православных, которые не принадлежат к их малой группировке. Разве мы не видим этого и в наши дни? И, по мере  зазирания других людей, эти мнимо-православные считают себя все более  чистыми, все более избранными. Так порождается в мире вдвойне  отвратительное новозаветное фарисейство: утешение не Божьей, а "своей"  святыней.

Состояние это бывает не только у православных. Оно может быть видно и у  "римо-католиков", и у так называемых "евангелических христиан", тех,  которые детски-наивно подчеркивают свою специальную евангельскую высоту и чистоту пред другими христианами и проповедуют свою особую (по  сравнению с другими) "спасенность", судя слишком человечески и, главное, преждевременно о том, кто "спасен", а кто "не спасен".

Верующему в Истину Христову нельзя не переживать драгоценность этой Истины.  Искренно верующий во Христа, не может не видеть всей благодатности, всей великости и чудесности данного ему и всем людям дара спасения во  Христе, Христова искупления в вечности. И надо сказать, что нет истинной веры без чувства драгоценности святости, как дара Духа Святого.  Нет обращенности к истине без осознания величия этой истины. Но истина  Христова прежде всего, является в блаженстве нищания. Это ее верный признак в человеке.

Веяние Духа и реальность Истины выражены в слове и в деле апостолов, пророков, истинных пастырей и праведников Церкви. Все люди призваны жить в веянии этой Благодати, храня правоверие, радуясь ему и смирясь пред ним. Не  надо ни рационализировать, ни благоукрашать, ни национализировать  правоверия. Тем более, нельзя делать его своей родовой и личной  исключительностью, тем более, привилегией...

Россия в этом была грешна. И в тысячелетие ея веры - надо об этом помнить. Тут наше первое православное единство: в покаянии.

Вера в Бога истинная выражается особенно в смирении человека пред Богом, для того, чтобы возвеличивался Бог. Кто поймет всю малость своей веры, как чистой верности Богу, тот не  станет защищать свою веру негодным чувством самовосхваления: он всегда  будет садиться в самом дальнем конце Христовой Горницы. И только в приятии ответственности за веру Христову - открывается православие. Его красота и его боль.