хочу сюди!
 

Marina

44 роки, рак, познайомиться з хлопцем у віці 42-50 років

Замітки з міткою «болгарская»

* * *

Сказочное царство

1.

...И будто давненько я был
властителем дивного царства,
но ворог мой трон сокрушил
оплётом глухого коварства.

Могильные плиты молчат,
присыпаны пеплом и лавой,
но травы над щебнем торчат,
питаясь остаточной славой.

Бесцветная эта страна
ристалищем воен бывала,
а древняя эта стена
от тысяч врагов укрывала.

Зловещие стрелы неслись
и всадников копья мелькали,
утёсов безлюдную высь
алтарные жертвы питали.

Неслыханной брани урок
над жизнью возвысил свирепость —
и пала в предвещанный срок
под натиском старая крепость.

И город престольный мой пал,
и храбрая рать перебита,
и в плен я ворожий попал
чужая взяла меня свита —

я рок свой безвестный терплю,
заложник чужому вассальству,
и плачу, и молча скорблю
по старому дивному царству.

2.
Злата-осень злато листьев мечет,
пёстрый пурпур выцветил урон;
небосклон, печалями увечен,
тихо рушит царственный мой трон.
Растуману мелкий дождь перечит:
одиночке мало сна и дня.
Я устал, устал, разгромом мечен!
Мать-бедняга, слышишь ты меня?

Тёмный вечер тёмки-тени стелит,
заливает отчие поля.
Я забыл порыв стремлений в теле,
опустил крыла, покой целя,
потерял пути, утратил цели,
бесприютен в келье сна и дня.
гасну молча в сумрачном приделе!...
Мать-бедняга, слышишь ты меня?

Вихорь свищет в тополях уснувших,
листьев сушь гоняет в ноябре;
в страхе стонут голых веток души,
в страхе плачет чайка на заре
и, юдоль и бездну не нарушив,
веет бог предсны на склоне дня...
Там, во мне мольба напевы душит...
Мать-бедняга, слышишь ты меня?

3.
Улыбчива пёстрая осень,
чьи слёзы и краски что прах,
чей вихорь тревожный уносит
унылые вздохи и страх...
Усталый, я гибну в печали —
потёмки баючат меня,
уж вечер студёный началит
открытые створки окна.

Студ-вечер толкует мне вздоры
и плачет так странно навзрыд:
сомкнём, мол, усталые взоры,
ужасный конец нам открыт!
Донежьте меня, мои други —
до срока стемнел мой денёк!
И тени сплывают как струги,
и памяти сник огонёк.

Неслышно закат догорает
над траурным домом моим;
печать моё сердце терзает:
я страшным разгромом томим.
Мне б только погибнуть в покое,
средь бед свой конец обрести;
о, родина-мать в неустрое,
жми сына к землице-груди!

4.
Усталости сон незаметно овеял дружину
и месяц холодый обрывам не дарит огня.
Чернеет в траве задремавший бойцовский дожинок,
как будто забывший разгром отгремевшего дня.

И вечер спустился, стихии спокойные зают!
И скатертью небо, где россыпи звёзд небедны.
и вижу я, бдящий, как там далеко исчезают
священные степи отеческой дивной страны.

И в памяти близкой об осени грустно-прощальной
невольно тону я от скорби и горести пьян, —
и словно легенда старинная мне сообщает
гайдуцкую песню дремучих отцовских Балкан.

Я вижу поля и бесцветные голые скалы,
и нивы в цвету и потоки, чей гомон не тих
и будто внимаю сквозь ропот вечерне-усталый
заветным речениям пращуров храбрых моих.


So will ich liegen und horchen still
Wie eine Schildwach`im Grabe,
Bis einst ich hoere Kanonengebruell
Und wiehernder Rosse Getrabe.

Неinrich Неine

Так буду лежать я во гробе своём,
Как бы на часах и в молчаньи,
Покуда заслышу я пушечный гром,
И топот, и конское ржанье.

Генрих Гейне, "Два гренадера"; перевод А. Фета


5.
И я опять и вновь усну, и я опять и вновь угасну,
как гаснет день усталый и зарёй родится, чист и ведр.
и я опять и вновь усну, и прорасту не понапрасну,
стихиен, гордый и велик, стихиен, горд и щедр.

Я буду спать, но вечно бдеть...
И если вихрь средь бела дня затронет града твердь,
под стук копыт и вызвон шпаг в неистовом раздоре
отрину я потёмки сна, встряхнусь от праха горя,
и в нечислимый легион суровых стройных войнов
под рёвы медных труб и песни страшные достойно
войду плечом к плечу.

И ураганом быть мечу
секущему как льдины беды,
и в триумфальной пьяни
спою я гимн победный
своей геройской брани.

И я опять и вновь усну, и я опять и вновь угасну,
как гаснет день усталый и зарёй родится, чист и ведр.
и я опять и вновь усну, и прорасту не понапрасну,
стихиен, гордый и велик, стихиен, горд и щедр.

Христо Ясенов
перевод с болгарского Терджимана Кырымлы



Приказно царство

1.

...И сякаш отдавна съм бил
владетел на приказно царство —
и някакъв враг е разбил
престола ми с тъмно коварство.

Надгробните плочи мълчат,
посипани с пепел и лава,
но в техните билки личат
останки от минала слава.

И тия безцветни страни
били са свърталища бойни,
и тия старинни стени —
закрила за хиляди войни.

Летели са кобни стрели
и рицарски копия стари —
а тия безлюдни скали
били са прибежни олтари.

Била е нечувана бран
и време на страшна свирепост —
и в някакъв ден предвещан
е паднала старата крепост.

Престолният град е сломен
и храбрата рат е разбита —
и аз съм попаднал във плен
сред чужда и вражеска свита —

затуй — по незнайна съдба —
заложник на чуждо васалство —
аз плача и мълком скърбя
по старото приказно царство.

2.
Златна есен златни листи рони,
цветен пурпур багри всеки клон;
дъхат скърби мойте небосклони,
рухва бавно моят царствен трон.
През мъглата дребен дъжд ромони
и навява сънни самоти...
Аз съм морен, морен от погроми! —
Бедна майко, чуваш ли ме ти?

Тъмна вечер тъмни сенки стели
и залива родните поля.
Аз забравих устремите смели,
аз отпуснах вихрени крила
и загубил пътища и цели,
безприютен в свойте самоти —
гасна мълком в тъмните предели! —
Бедна майко, чуваш ли ме ти?

Вихър свири в сънните тополи
и пилее сухите листа;
стенат плахо клонищата голи,
плаче плаха чайка над света
и — прибулил бездни и юдоли —
бог развява сънни самоти...
Някой в мене пее и се моли...
Бедна майко, чуваш ли го ти?

3.
Усмихна се пъстрата есен
сред сълзи и краски, и прах
и вихър тревожно понесен
развея въздишки и страх...
Аз чезна печален и морен,
люлеят ме страшни тъми —
зад моя прозорец отворен
студената вечер шуми...

Студената вечер говори —
и плаче — и странно ридай..
Да склопим измъчени взори —
настанал е страшния край!
Любете ме нежно, другари -
тъй рано над мен се стъмни!
Погаснаха сенките стари
на светлите минали дни.

Погасна несетно лъчата
над моя тъй траурен дом,
тежи ми в сърцето печата
на някакъв страшен разгром.
Аз искам спокойно да гина
сред тия безкрайни беди —
притискай ме, майко-родина,
до своите земни гърди!

4.
Сън морен обвея несетно дружините бойни
и пламна изрязан над урвите месец студен.
Чернеят спокойно в тревата задрямали войни,
забравили сякаш разгрома на страшния ден.

Пониса се вечер и тъй е спокойно и леко!
И висне небето, и в звездни премени сияй —
и гледам аз буден как чезнат далеко, далеко
свещените степи на родния приказен край.

И в близкия спомен на тъжно-прощалната есен
потъвам неволно - от горест и скърби пиян, —
и сякаш дочувам - в старинна легенда унесен —
хайдушката песен на стария роден балкан.

И виждам полята, и виждам скалите безцветни —
и цветните ниви - и бистрите речни води —
и сякаш дочувам през ромона думи заветни —
заветните думи на моите храбри деди.


So will ich liegen und horchen still
Wie eine Schildwach', im Grabe,
Bis einst ich hore Kanonengebrull,
Und wiehernder Rosse getrabe,

Неinrich Неine


5.
И аз отново ще заспя, и аз отново ще погасна,
тъй както гасне морний ден, за да изгрее чист и ведър,
и аз отново ще заспя, и пак отново ще израсна,
стихиен, шеметен и горд, стихиен, шеметен и щедър.

И аз ще спя, и аз ще бдя...
И ако в някой светъл ден премине буря през града
и чуя тропот на коне и металичен звън на шпаги,
аз ще напусна мрачний сън на свойте горести недраги
и в многобройний легион на стройните сурови войни
наред със медните тръби и страшните напеви бойни
ще вдигна своя боен стан.

И сам ще бъда ураган,
разгромил всички скърби ледни,
и тържествуващ и пиян,
ще пея химните победни
на свойта героична бран.

И аз отново ще заспя, и аз отново ще погасна,
тъй както гасне морний ден, за да изгрее чист и ведър;
и аз отново ще заспя, и пак отново ще израсна
стихиен, шеметен и горд, стихиен, шеметен и щедър.

Христо Ясенов

Цветная капуста в сливочно-молочном соусе.

Наткнулся я на один рецептик с подходящими фотками и решил поделиться своим. Ну, там тоже рецепт забавный, но в мой, при желании, легче вариаций добавить. Но - дело вкуса.
Я, например, предпочитаю такое готовить только с цветной капустой, хотя брокколи сюда вполне подходит.



[ Читать рецепт ]

Жатва

Никола Фурнаджиев, "Жътва", от стихосбирката "Пролетен вятър" (1925 г.)

Белите ни кърпи пеят сред житата,
ой голямо златно слънце над света,
огънят трепери кървав над сърцата
и гори отдолу пламнала пръстта.
Бе`лы наши платы спелись среди жита,
ой вели`ко солнце позлатило свет,
над сердцами пламя хлещет кровью сытно-
и горит работой всякий хваткий перст.

И горят житата черни и червени,
и гориме всички в огъня червен,
издигни се, слънце, весело над мене,
ветре, вей и духай в пламналия ден.
И горят покосы чёрные и а`лы,
и горим общинно в красном огоньке.
Солнце, надо мною ве`село б ты стало.
Ветре, дуй и ухай в полымяный день.
 
Ти от изток идеш, ветре, донеси ни
морската прохлада - тук ще изгорим,
огнени потоци в тъмните пустини
идат, и потъват нивите във дим.
Ты, восточный ветре, принеси нам
влагу с побережья- нешто изгорим:
огненные токи в тёмные пустыни
выйдут вместе с паром притомлённых нив.

Веселата жътва в нивите препуска,
моя родна майко, кървава земя,
във пръстта корава впивам жадни устни
и в земята родна жъна и вървя.
Пиру жатвы, земле, нивы сдай упруго
мать моя родная, кровью залита`,
перст твой грубый емлют губы мо`и туго,
и в тебя, родную, возвращаем стать.
 
перевод с болгарского, курсивом, Терджимана Кырымлы

Нищий духом

На ус мой не намотан пухом
любви евангельской завет,
а то б сподобился вовек
к блаженству я, как нищий духом
.
 
Я б жил, весёлый и безвестный
сапожник, каблуки ковал,
и песни даром напевал
в потёртый фартук затрапезный.

И приходил по вечерам,
уставший, к чадам и жене,
и ,верю, видел в каждом сне
врата отвёрсты в райский храм.

И не седели бы власа
мои от старости предчасной,
и книжной пыли: о, несчастный,
куда с богатством в небеса?

перевод с болгарского Терджимана Кырымлы

Атанас Далчев, "Нищий духом"

Ако не бях останал глух към
повелята на лябовта,
аз бих се сподобил в света
с блаженството на нищий духом.

Аз бих живеел като некой
незнаен весел обущар
и бих със песен на уста
ковал обущата на всеки.

И вечер бих се връщал морен
при своите деца, жена
и, вярвам, виждал бих в съня
на рая портите разтворени.

Не би сивеела тъй леко
тогава моята коса
от мъката и старостта
и от праха на библиотеките.

1926 г.

Агасфер

Века взапев гнусавят вечный сон,
и время пригвождённое трепещет,
ни голоска со всех сторон,
но ты не спишь, бродяга-Агасфере. 

Куда во тьму без дна, глухую ночь,
Во по`лыньи зениц кроваво-хладных
ты одиночество своё несёшь
во буйстве дум погибельных, неладных?

Утихнет ливень твоего стыда,
твоё клейма лишится имя
когда мигнёт вечерняя звезда
среди небес неугасимых?

Прострётся божья светлая рука
в отчаянья ледо`вые пустыни
чтоб истекла горючая река
проклятья сна во синие долины?
 
А может, дрогнет аспидная синь-
и время для тебя свой ход умерит:
услышишь голос явственный: "Еси
навеки проклят, Агасфере!"

перевод с болгарского Терджимана Кырымлы 

    Николай Лилиев, "Ахасфер"

Заспиват вековете своя сън,
и пригвоздено времето трепери,
просторите не ронят звън,
но ти си буден, Ахасфере.

Къде в нощта, безкрайна, глуха нощ,
в зениците на кървав студ стопена,
отнасяш гибелната мощ
на свойта самота смутена? 

Ще стихнат ли поройните води
на твойто отчаяние без име,
щом трепнат първите звезди
сред небеса неугасими?
 

Ще се простре ли светлата ръка
на Бога в заледените пустини
да изведе като река
сънят ти в сините долини? 

Или, щом трепнат първите звезди,
и времето пак своя ход отмери,
ще чуеш явствен глас: „Бъди
проклет навеки, Ахасфере!“

Видения

Свицовый беспредел небес в воде
отлился ,лёд минуя, пулей.
Я ,на колени пав, один, глядел
сквозь лёд смущённо: солнце ли луну ли
искал: ни день, ни ночь, лишь сумрак, мгла. Бесцветен
моей вкруг тени бродит тёмный рой
моро`к без цели, им бы на покой. 
Я вижу образ свой там: под водою
коряги голову мою рогами роют, 
до крови тыча. Алчные и злые
устами пышут этими хао`са змеи:
язычья сноп наружу. Это камень,
не хлеб, и в сердце- он, обманный.

Но я не там...не я... не то! Бесцветен,
моей вкруг тени бродит тёмный рой
морок без цели, им бы на покой...
Минает наважденье: взглядом тело метит,
раскаяньем и жалостью бессловной. 
Минает, ма`нит: нет, не остановит. 

перевод с болгарского Терджимана Кырымлы

        Пейо Яворов,  "Видения"

Небе - куршумена безкрайност - отразено
през ледена кора в куршумени води.
Самотен коленичил на леда, смутено
през него гледам аз: ни слънце, ни звезди, -
ни ден, ни нощ, - безцветен здрач - мъгла. Безцветни,
край отражението мое сенки рой
минуват и не спират: сенки мимолетни,
залутани безцелно, жадни за покой.
Аз виждам своя образ там: изпод водите
държат подводни храсти в кървави бодли
челото изранено. Съскащи и зли,
през моите уста на хаоса змиите
подават сноп езици. Камък там лежи,
и камък остър на гърдите ми тежи.

Не съм аз там - не съм това - не съм! . . . Безцветни
край сянката ми шетат сенки рой,
залутани безцелно, жадни за покой. . .
Минуват сенки: в погледите мимолетни
и съжаление и уплах се чете.
Минуват, заминуват и не спират те.

Никола Фурнаджиев, "Дождь"

                                                           Александру Жендову

Здоровая жена моя, о тёплая, родная земле,
прельстила звоном перстия, криками пустынных влюблённых,-
дождь темно`й торопится- растрепал ей долгие космы-
переспишь эту ночь, полежишь в пламенеющих своих пара`х.
Греют в жилах чешуйки и глыбоки зелёные очи,
и коричневый плотский луч дождю и дьяволу.
Распахни свою грудь- и гори во веках, и звени,
ах ты, земле родная, мизинец, моя воспалённая радость.
Сколько чёрной любви, сколько чёрной зелёной воды
и потоков темны`х утекает и молкнет во глине!
Буен-бешен восторг, будто бунт стонет днесь этот дождь,
и целует, поёт, и рыдает, молоньями красит простор.
Здоровая жена моя, о тёплая, родная земле,
прими его, испей предгрудием теплы`м и воспалённым-
будто гнед-жеребец, словно муж и`де ливень сегодня-
и ликуют персты, и танцуют деревья и камни.

перевод с болгарского Терджимана Кырымлы

 Никола Фурнаджиев, "Дъжд"
                                 на Александър Жендов

Моя едра жена, моя топла и родна земя,
прелъстен от звъна на пръстта, от вика на пустинните влюбени,
тича тъмен дъждът и разгонил космата снага,
ще преспи тази нощ, ще лежи в твойте пламнали угари.
Греят люспи във кръв и дълбоки зелени очи,
и кафявия лъч от плътта на дъжда и на дявола.
Ах, разкрий свойта гръд и гори в вечността, и кънти,
моя родна земя, моя пръст, моя радост запалена.
Колко черна любов, колко черна зелена вода
и потоци от мрак преминават и тътнат във глината!
Като бесен възторг, като бунт стене днеска дъжда,
и целува, и пей, и ридае, и свети пустинята.
Моя едра жена, моя родна и черна земя,
приеми го и пей във прегръдките топли и пламнали -
като тъмен жребец, като мъж иде днеска дъжда
и ликува пръстта, и танцуват дървета и камъни.

Никола Фурнаджиев, "Любовь"

В пустыне лето по-драконьи пышет;
горит испитый воздух словно смерть;
и солнце сверху выжгло ежевику;
вскипели нивы, ку`щи выжрал зверь.
   И я иду, ищу тебя, потерю
   средь пламеннных и утренних полей,
   любовью круг с улыбкою отмерив,
   головку чью ищу среди стеблей?
  
И сладок мёд горит, поёт устами,
в крови струятся мириады звёзд,
а надо мной железными сосками,
но молча, лето ре`чет о своём.
   Я задыхаюсь в зное, жажду зверско, 
   а пятки-у`гли - языкам-перстам,
   и утопает загнанное сердце
   да с песней в бездне жита, где-то там.
В пустыне лето по-драконьи пышет:
черна земля поиспустила дух;
я пию сок и м`уку ежевики,
ищу тебя и нивами иду.

перевод с болгарского Терджимана Кырымлы

Никола Фурнаджиев,"Любов" 

Огромен змей е лятото в пустините
гори задъхан въздуха до смърт
и слънцето гори върху къпините,
къпините и нивите кипят.
   И аз вървя и търся те загубена
   в пламтящите и утринни нивя,
   о, мое слънце сред земята влюбено,
   със малката и весела глава.
И сладък мед гори и пей по устните,
в кръвта ми плуват хиляди звезди,
аз ида и над мене се отпуснаха
на лятото металните гърди.
   Задъхвам се от зной и жажда огнена,
   петите ми са пламнали в пръстта
   и пее и потъва, лудо погнато,
   сърцето ми в бездънните жита.
Огромен змей е лятото в пустините,
задъхана е черната земя,
аз пия сок и мъка от къпините
и търся те, и в нивите вървя. heart rose

Моя неврастения

С удовольствием бы обезумел, коль смог бы.
С удовольствием бы уморил свою душу.
Не кричу. Не болит. Мыслю нет, не о гробе.
На обличье- сияет лишь радость шута.

Миг- и ты обращаешься в хаос.
Всё в тебе вперемешку стремится к убийству.
Ожиданиям- нет, ни о чём не мечтаешь.
Нет засад и товарищей, схваток, любимой.

Коль чужие нахлынули в край твой, не умствуй!
Может, ты, обернувшись, заметишь,
как твой лучший приятель крадётся злодеем.
Ничего! Ты свихнуться, пожалуй, успеешь!

Стань художником. Будешь ходить и топиться
между ив что ни день. Облаков чёрный ряд
по ущелию будто к погосту стремится.
Разрывается вусмерть. Кончается пря...

Может статься, не сладишь как надо с любовью-
поменяешь впоследствии старые вгляды.
Станешь добрым. Воспитанным станешь. Спокойным.
Не расстанься вовек с неразумной улыбкой.

Созерцай, воспевай. Ты отныне свободен.
Пусть народ изучает культуры наследство.
Пусть тебе угрожают допросом, приводом.
Пусть весь мир привлекут: всё равно, ты- последний.
 
Эпидемией стань, неврастеника радость,
обними безнадёжный мирок, осчастливь его.
Бьются  те, кто с умом своим сладил.
Не желаю и пальцем для общего двигать.

перевод с болгарского Терджимана Кырымлы
  
            Радой Ралин
 из книгата "Непознати улици", стихотворение "Моята неврастения"

С удоволствие бих полудял, ако можех.
С удоволствие бих парализирал душата си.
Няма вик. Няма болка. Ни мисли тревожни.
На лицето ти светва една глупава радост.

Само миг. И ти ставаш на хаос.
Всичко в теб се обръща, изчезва, умира.
Вече няма какво да очакваш, какво да мечтаеш.
Вече няма засади, другари, борби и любима.

Ако щат чужденци да нахълтат в страната ти,
не любопитствувай! Може да съзреш зад гърба си
как те дебне в засада твоят първи приятел.
Нищо! Да полудееш не е никога късно!

Може би да завариш любимата с друг.
Да се самоотрече твоята любима теория.
Ти ще бъдеш добър. Ти ще бъдеш възпитан. Спокоен.
От лицето ти няма да слезе усмивката глупава.

Ще станеш художник. Ще мислиш, че залеза
всеки ден зад върбите се самоубива.
Като траурно шествие облаците лазят.
Кацат над тъмните върхове. Разотиват си...

Съзерцавай и пей. Ти си вече свободен.
Нека хората дирят културни наследства.
Нека всеки, където си иска, да те води.
Нека целият свят бъде под следствие.

Неврастения моя! Стани епидемия весела,
обхвани безнадеждния свят. Дай му щастие.
Избиват се умните. Избиват се свестните.
Не искам да вземам в нищо участие.

1942