«…прострешь руки свои и другой перепояшет
тебя и поведет, куда не хочешь.
Окончание жизни – случай обыденный. И даже предсказуемый. И даже, когда знаешь, как это будет – все равно неожиданно.
Операция была плановая; моя подготовка к ней шла неделю. Проведена госпитализация и даже назначен день; а вот время – неизвестно.
И моё буднее утро катилось суетой мелких дел в больничной палате, когда распахнулась дверь и деловито-равнодушная санитарка в светло-зеленом (а не в бело-ангельском) халате выкликнула: «***…нко, кто? Вы? Выходите, ложитесь!»
Обернувшись на голос, успел подумать: «Как?!? Уже?!?». В то время как другая санитарка, неслышно пройдя за спиной, сняла с кровати одеяло и застелила каталку, стоящую у двери.
«Разувайтесь, тапочки (белые, кстати!) оставляете здесь, ложитесь», - повелительно будничным тоном распоряжалась жрица Асклепия. Запахнув мое тело сверху одеялом, она захлопнула дверь палаты, отсекла квадрат света. И споро взявшись за рукоятки каталки, они повезли мое тело в серо-бежевую даль больничного коридора.
Когда везут на каталке, голова лежит низко; потому видно только перфорированный потолок и спину впереди везущей сестры. И уже понимая, что неотвратимое хирургическое вмешательство сделает разрез моего бытия между болезнью и здоровьем, так и не смог собрать мысли и подумать о чем-то возвышенном. Растерянность и пустота в голове; и мотивчик, услышанный по радио утром.
Мое тело везли длинными коридорами, изредка встречающиеся люди жались к стенам.
С тюремным лязгом распахнулись ворота лифта. Громыхнув колесами на стыках, каталка въехала в серый безоконный объем.
«Интересно,- подумалось,- куда направят меня: вверх? Или вниз? Рай, так сказать или …» Зеленохалатная жрица затворила двери и вдавила невидимую мне кнопку. Железная коробка загудела и пол ушел вниз. Вниз, вот оно как! Что, мечталось вверх? А за какие заслуги? Вниз, вниз везут! Что же, посмотрим, как оно внизу.
Оказалось, привычно и буднично. Операционный стол, бестеневая лампа, деловито-сочувствующая санитарка («А чего под местным-то?»). Подошла ассистент. С джентльменским опозданием появился хирург. Непринужденно переговаривался с коллегами об отвлеченных вещах, разглядывал снимки, мыл руки. Все они двигались вне поля моего зрения и как-то вдруг все трое склонились надо мной. «Готов?»
Готовность обретается в собранности и сосредоточенности. Этого во мне не было.
И времени не было.
И процесс пошел без моего согласия.
Полтора часа вечных мучений в аду ничего не прибавили в мою пустую мыслительную сферу. Веды глаголят истину:
Я в последний момент ничего не думал и мучения для меня не были наполнены философским смыслом. Просто ощутимая заглушенная боль и понимание того, что перерождение из больного тела в здоровое требует жертвенной крови (в данном случае – моей).
Крови было достаточно.
Милостью Всеблагого и умением хирурга (и всей бригады) жертва была принята. Освобожденный от тяжести расплаты за грех невнимательности к своему здоровью, ( а через год было бы хуже), тело моё переложили на каталку (а не на катафалк) и снова повезли по туннелям коридоров к лифту.
В этот раз он повез меня - вверх.
Теоретически известно, что у жизни есть предел. И к этому пределу всякий когда-то придет. В своей репетиции я понял, что нужно собираться заранее. Чтобы не было мучительно больно и трудно перерождаться в новое бытие. Чтобы с готовностью оставить все суетное, чтобы принять неизвестное новое. И чаще задумываться о серьезном.
Чтобы умирать было – легко.
Кризис похоже миновал. По крайней мере его острая стадия. Температура у младшей еще присутствует... 
Снова носимся, болтаем, лезем куда надо и (особенно) куда 
не надо.
