Группа голландских исследователей выявила самые распространенные «постельные» жалобы гетеросексуальных партнеров друг на друга. Были опрошены мужчин и женщины разного возраста и социальной принадлежности. Перед чтением только стоит отметить, что, возможно, с определённым человеком не каждый пункт будет ошибкой. Будем помнить афоризм: Золотое правило гласит, что нет золотых правил.



МУЖСКИЕ

1. ТЫ СЛИШКОМ БЫСТРО КОНЧАЕШЬ.
Большинство женщин убеждены, что причиной этому является исключительно мужская злокозненость. Они думают, что ты легко мог бы продержаться ещё полчасика. Просто не захотел. Потому что эгоист и думаешь только о себе.

2. ТЫ СЛИШКОМ ДОЛГО НЕ КОНЧАЕШЬ.
Теперь она думает, что её тело тебя не возбуждает. А кроме того, она уже устала.

3. ТЫ ВСЁ ВРЕМЯ МОЛЧИШЬ.
Как изветно, мужчина любит глазами, а женщина - ушами. И этими ушами она желает слышать нежные слова. Или хотя бы постанывание, свидетельствующее о силе твоей страсти.
4. ТЫ СЛИШКОМ ГРОМКО КРИЧИШЬ.
Из всех опрошенных женщин, на это пожаловалась только одна. Но зато очень активно. Бурное выражение чувств - это прекрасно, но всё-таки помни, что ты не на стадионе.

5. ТЫ ЗАНИМАЕШЬСЯ С НЕЙ СЕКСОМ, НЕ СНЯВ НОСКИ.
Почему женщины так расстраиваются при виде голого мужика в носках, неизвестно. Понять это невозможно, это надо запомнить.

6. ТЫ СЛИШКОМ БЫСТРО РАЗДЕВАЕШЬСЯ.
Больше всего на свете женщины не любят находиться в глупом положении. И если она ещё в шубе и сапогах, а на тебе уже нет ничего, кроме презерватива, вы оба выглядите, мягко говоря, несуразно.

7. В САМЫЙ ЧТО НИ НА ЕСТЬ ОТВЕТСТВЕННЫЙ МОМЕНТ ТЫ ПРЕРЫВАЕШЬСЯ И СПРАШИВАЕШЬ ЕЁ: "ТЫ УЖЕ КОНЧИЛА?".
Без комментариев.

8. ТЫ ОСТАВЛЯЕШЬ ВКЛЮЧЁННЫМ ВЕРХНИЙ СВЕТ.
Слишком яркий свет превращает спальню в операционную. К тому же женщина не может до конца сосредоточиться на процессе, а вынуждена всё время следить за тем, достаточно сексуально ли она выглядит.

9. ТЫ НЕ ПРИНИМЕШЬ ДУШ ПЕРЕД СЕКСОМ.
Эрнест Хемингуэй сказал, что от мужчины должно пахнуть мужчиной. Но женщины с этим не согласны. Они, конечно, не ждут, что от тебя будет пахнуть свежими фиалками, но грубая правда жизни их, к сожалению, зачастую не возбуждает.

10. ТЫ БЕЖИШЬ В ДУШ СРАЗУ ПОСЛЕ ТОГО, КАК КОНЧИШЬ.
Женщины похожи на кошек. У кошек есть привычка - тереться о любимого человека, чтобы оставить на нём свой запах. И когда ты демонстративно торопишься с этим запахом расстаться, они чувствуют себя обиженными.

11. ТЫ СРАЗУ ОТВОРАЧИВАЕШЬСЯ ОТ НЕЁ И ЗАСЫПАЕШЬ.
Тяжелейшее оскорбление. Пожалуй, это худшее, что ты можешь сделать. Даже если накануне ты принял роды у дюжины коров-рекордсменок, написал кандидатскую диссертацию и поставил новый мировой рекорд на стометровке - это тебя не оправдывает. С её точки зрения ты обязан после секса нежно приласкать её. Иначе зачем ты вообще лёг с ней в постель?!

12. ВО ВРЕМЯ КУННИЛИНГУСА ТЫ ВСЁ ВРЕМЯ СМОТРИШЬ ЕЙ В ГЛАЗА.
Может быть, ты и не отдаёшь себе отчёта в том, что выглядишь в этот момент, как хитрый фашист, залёгший за бруствер. Но в любом
случае тебе стоит хотя бы сделать вид, что ты сам чрезвычайно увлечён этим процессом.

13. ТЫ НЕ БРЕЕШЬСЯ.
Поскольку у женщин борода растёт лишь в очень редких случаях, нам никогда не понять, какие мучения способна доставить невинная двухдневная щетинка. Попробуй потереться носом о подбородок товарища. Тебе это не понравится.

14. ТЫ ШУТИШЬ ВО ВРЕМЯ СЕКСА.
Смех - злейший враг секса. Веселиться и хохмить в постели абсолютно противопоказано. По выражению очередного классика: "Над кем смеётесь?! Над собой смеётесь!".

15. ТЫ ПРИНЦИПИАЛЬНО НЕ ЗАНИМАЕШЬСЯ СЕКСОМ УТРОМ.
К нашему удивлению, выяснилось, что для многих женщин заниматься сексом с любимым по утрам - это всё равно, что снимать тёплые сливки со свежего молока. К счастью, большинство из нас охотно разделяют с ними это изысканное удовольствие.

16. У ТЕБЯ СЛИШКОМ ДЛИННЫЕ НОГТИ.
Говорят, мужчина не импотент, пока у него цел хотя бы один палец. Но если на этом пальце растёт длинный, заскорузлый, удачно обгрызенный ноготь, то на половой жизни смело можно ставить крест.

17. ТЫ ВСЁ ВРЕМЯ ГОВОРИШЬ, ЧТО ЕЙ ДЕЛАТЬ.
Ты - не сержант, а она - не взвод новобранцев. Поэтому команды "Ложись!", "Смирно!" и "Кругом!", уместные на плацу, в постели звучат глупо.

18. ТЫ НЕ ЗАБОТИШЬСЯ О ЕЁ БЕЗОПАСНОСТИ.
Пожалуй, мы вынуждены смириться с тем, что презервативы это наша обязанность. Мало того, что мы соглашаемся ими пользоваться. От нас ждут, что мы сами будем их покупать заранее, носить в карманах и надевать (по возможности незаметно).

19. ТЫ НАСТОЙЧИВО НАКЛОНЯЕШЬ ЕЁ ГОЛОВУ ВНИЗ.
Минет - это акт доброй воли. Принуждение, даже мягкое, обязывает партнёршу совершать то, чего, возможно, она сейчас совершенно не желает. Если тебе действительно очень этого хочется, лучше спровоцировать её собственным примером.

20. ТЫ ПЛЮЁШЬСЯ ВО ВРЕМЯ КУННИЛИНГУСА.
А что делать, если эти волоски вечно лезут в рот? Игнорировать? Незаметно вынимать пальцами изо рта? На эти разумно поставленные вопросы дамы отвечали одинаково: "Не знаю. Пусть что-нибудь придумает. Он же мужчина.".


ЖЕНСКИЕ

1) Во время секса она считает, что лучший способ получить удовольствие - это притвориться мертвой. Эта поза “бревна” никого не возбуждает, поверьте мне.

2) Во время секса она говорит, что ей “с тобой намного лучше”, чем с каким-то там Сашей. Девушки, никогда не сравнивайте мужчин! По крайней мере, вслух.

3) Во время секса она слишком много разговаривает и комментирует все, что происходит в данный момент.

4) Когда во время секса звонит телефон, она все-таки берет трубку и заявляет кому-то: “Как чем занимаюсь? Как обычно, ерундой всякой…” После таких слов ерунда и получается…

5) Иногда, пытаясь испытать что-то новое (насмотревшись в кино), она обливает тебя какой-нибудь гадостью и забывает, что дальше надо бы это самой и убрать.

6) Она стесняется своего тела: выключает свет, быстро раздевается и прыгает под одеяло со словами: “а вот и я”. Иногда создается впечатление, что ей этот процесс вообще неприятен, и для нее это просто обязанность.

7) Во время “любовных игр” она слишком увлекается, забывая о том, зачем вы вообще разделись. Оно, конечно, приятно, но только первые минут двадцать…

8) Она пытается “пометить территорию”, оставив засос на самом видном месте. Это же не эстетично!

9) Не умея целоваться, пытается всего тебя обмусолить, считая, что избыток слюны - это очень сексуально. Уважаемые, слюна не для того человеку дана… Хотя, иногда бывает полезна.

10) Прочитав в каком-нибудь журнале, что женщины наиболее сексуальны во время месячных, пытается затащить тебя в постель с набившей оскомину фразой “Ты что, меня не хочешь? А может, и вообще не любишь?”. Извините, но подобное любят далеко не все.

11) После секса она лежит и ждет продолжения, причем сама никак ему не способствуя. “Оно само” не всегда так просто поднимается, иногда его надо чем-то заинтересовать…

12) Она пытается всячески изобразить оргазм, причем весьма театрально. Я, конечно, понимаю, весь мир - театр, а люди в нем актеры, но смешно же! Раз уж не получается, то пусть партнер об этом знает. Если он не дурак, то оценит. Главное в подобных отношениях - доверие.

13) При предложении заняться альтернативными видами секса (анальный, оральный) она обижается, считая, что это унизительно. Девушки, запомните: цель и ваша, и вашего партнера - получить удовольствие, и забудьте в постели обо всем остальном! Другое дело, если девушке это неприятно…

14) После минета она сразу же бежит полоскать рот. Если ей это неприятно, то забудьте вообще про оральный секс.

15) После секса она сразу же одевает трусики… Зачем? Это то же самое, что в лицо сказать: “Ну все, с меня на сегодня хватит”. Портит все впечатление о том, что было несколько минут назад…

16) После секса она задает самый глупый из всех вопросов: “О чем ты сейчас думаешь?”. Девушки, запомните раз и навсегда: если парню все понравилось, то в такие моменты он ни о чем не думает, а если не понравилось, то вам лучше не знать его мыслей.

17) Перед часом “х” она забывает принять душ, считая, что ее духи все исправят.

18) После секса она игриво так заявляет: “А сегодня у тебя лучше получилось, чем в прошлый раз”. Это заставляет вспоминать, что же ты не так в прошлый раз-то сделал? Иногда делаешь неправильные выводы…

19) Во время минета увлекается, забывая, что зубы-то твердые, а “он” уж очень нежный…

20) Прочитав, опять же, в журнале, что длинные волосы на лобке - это очень сексуально, перестает совсем за ним следить. И еще обижается, что ты против кунилингуса.

— Вы не могли бы составить мне компанию попить кофе где-нибудь? Я, обычно, хожу с подругой, но она заболела, а одной мне не удобно появляться в кафе,– спросила она тогда.

Я не редко был для кого-нибудь «выручалочкой». Согласился я и сейчас выручить человека и составить компанию. Тем более что она была не дурна собой и мне не будет стыдно, если меня кто-нибудь увидит с ней в компании.

Ближайшее кафе от нашей работы было закрыто, ещё одно не прельщало своим внешним видом настолько, что даже не было желания ознакомиться с его интерьером и меню. О! Вот, на мой взгляд, подходящее заведение. Довольно стильное снаружи. Заходим. Достаточно уютное и внутри. День, никого из посетителей нет.

Официант помог даме снять пальто, присесть за столик. Улыбается; подавая меню и слушая заказ, слегка наклоняется всем корпусом, держа спину ровно, он напряжён, руки слегка, еле заметно, вздрагивают, возможно, от физического и нервного напряжения. Сам не знаю что, но что-то меня начинает раздражать в официанте. Мимо воли начинаю рассматривать его. Официант худощавый, глаза у него серые, взгляд колючий. На кистях рук видны шрамы от вывода кислотой татуировок. Наверное, хотел вывести следы пребывания на «малолетке».

Официант слишком уж учтив с дамой, смотрит на неё таким сладким взглядом, что мне становится не приятно за то, что он смотрит этим взглядом на даму, которая пришла со мной.

Вошли ещё посетители. Три девушки. Не «крокодилы». Хоть это его отвлечёт. Проходят они мимо нас, одна со мной здоровается, я с ней тоже.

— Знакомая? – спрашивает она.

— Да. Живём в одном доме.

Взгляды наши с Глорией встретились. Взгляд у Глории из мягко-игриво-тёплого превратился не то в леденяще-колюще-режущий, не то в огненно-обжигающе-испепеляющий. Что ж так взгляд-то так могло изменить?

Глория отводит взгляд от моих глаз и смотрит мимо меня. Я поворачиваюсь, следуя направлению её взгляда. За нашим столиком расположились те три девушки. Моя знакомая за тем столиком сидит лицом к нам. Она и Глория какое-то мимолётное мгновение смотрели друг на друга, потом одновременно отвели взгляды в разные стороны. Знакомая стала о чём-то оживлённо болтать с подругами, а Глория уставилась в окно.

«Неужели тот взгляд Глории был взглядом ревности? Может это взгляд собственницы? Слушай!!! Так вот что меня раздражало в официанте! Это же самая, что ни есть обыкновенная, ревность!!! Я её приревновал к этому официанту!

Вот это да… Что опять? Но ведь я – холодный, замкнутый (хоть и общительный) и к семейной жизни не предназначен. Но, с другой стороны: я – тёплый, ласковый, нежный… Что это со мной? Что – опять?! О нет! Нет. Нет… По-моему я её хочу… Да? Да. Да! Это опять! Опять…

Какие глаза у неё красивые! Слушай! Да ведь они зелёные! Боже мой! Но какой взгляд манящий.

А ведь я подозревал, что взгляд у неё такой. Даже, помнится, старался не смотреть ей в глаза. Наверное, я что-то всё-таки знал, поэтому и не смотрел ей в глаза».

Мы сидели, пили кофе, курили. Официант вежливо подавал кофе, давал прикуривать, улыбался, съедал глазами Глорию. Я уже не обращал на всё это никакого внимания. Я сам был поглощён моей спутницей. В своих мыслях я себе представлял, что я сделался маленьким, а она большой, настолько, что я провалился, как в бездну, в её глаза и лечу в этой бездонной зелени взгляда то ли вверх, то ли вниз, обволакиваемый пьянящими мой разум словами, слетающими с её губ.

Оторвавши свой взгляд от Глашиных губ, глаз, бровей, ушей, я постарался привести свой внутренний мир в какое-нибудь спокойствие. Обеденный перерыв на работе заканчивался. Нам надо было идти. Дорога на работу показалась очень длинной. Хотелось говорить и говорить с ней. Но я боялся заговорить откровенно. А болтать попусту с ней не хотелось.

На работу пришли, разошлись каждый по своему отделу. Как будто ничего и не было, ничего и не произошло. Всё также как и было до перерыва. Это в кабинете. А в душе? Хоть кто-нибудь смог бы увидеть тот вулкан страстей и эмоций, который пробудила от сна Глория?

«Замужем она или нет? И как с ней теперь можно видеться и притворяться, что со мной ничего не произошло, что никакие желания у меня не возникли по отношению к ней?

Да никак нельзя видеться! Всё равно я себя рано или поздно не сдержу и скажу ей, что я её хочу, и она сводит меня с ума!

Боже! Боже мой! Ведь было же всё спокойно. Уже как-то сложилось, устоялось. И вот опять! А глаза-то! Глаза! Зелёные. Нет, так нельзя надо что-то решать. На что-то решаться и что-то решить. Вот я гоню. Не-не-не. Так точно жить нельзя! Надо что-то менять.

Но что? Но, всё-таки надо что-то менять».

И я поменял. В корне поменял. Работу поменял. Точнее сказать – место работы.

Таким образом, я, как страус, прячущий голову в песок от опасности, спрятался от Глории, надеясь, что мы больше не встретимся никогда, но, где-то в далёком своём подсознании осознавая, что мы с ней всё-таки встретимся, обязательно встретимся. Но когда, где и как пересекутся наши пути, я тогда ещё не знал, даже не мог предположить, что всё случится именно так, как это произошло.

Я чувствовал каким-то своим местом, что Глория – «роковая» женщина. Я чувствовал, что если между нами возникнут близкие отношения, то они будут весьма тёплыми, а минуты, проведенные вместе, будут прекрасны. Но я чувствовал, также, что эти отношения положат начало моему концу, а минуты будут отсчитывать время, приближающее тот мой конец.

 Глория выпорхнула из машины и растаяла в ночи.

— Домой,– сказал я таксисту и, закрыв глаза, откинулся на спинку заднего сидения. Проехав немного в таком состоянии, я открыл глаза, поднял голову, оглядел пространство вокруг себя, потом вокруг машины.– А куда мы едем?

— На «АБэВэГэДэйку»,– сказал хитро (как мне показалось) таксист.

— Я говорил, куда мне надо?

— Я догадался, в каком районе ты живёшь.

— Вы подслушали разговор?

— Да, ладно, братан, чё ты нервничаешь? Тёлка у тебя – самый цинуз. Смотрит на тебя, аж ляжки её мокрые от желания! Ты, что, типа с ней поссорился? Или это чужая баба, а?

— Я прошу прощения, что делаю Вам замечание, но, насколько я помню, свиней я с Вами не пас, чтоб Вы имели моральное прав со мной в таком тоне разговаривать.

— Та, ладно, земляк, расслабься…

— Ну, хорошо, свинопас, ты сам этого захотел. Лох ты безмозглый. На будущее – знай прежде человека, с которым ты имеешь желание вести беседы, а потом открывай свой вонючий рот. Ты меня понял, безмозглый? А теперь останови, я не хочу с тобой ехать. На тебе денег, и поищи где-нибудь в продаже хоть немного мозгов. Тебе хоть на какую-то частицу их хватит. Будет хоть немного мозгов, остальные, если поумнеешь, придумаешь, где взять.

Вышел из машины, купил сигареты, закурил. Постоял, затягиваясь дымом сигарет, немного успокоился. Поймал ещё одну машину. Сел, поехали. Этот таксист был, в противоположность предыдущему, спокойным, без дешёвых пантов, можно сказать, даже, культурно-интеллигентным.

Войдя домой в пустую квартиру, не включая свет, разулся, босиком побрёл на кухню. Пошарил по полкам шкафчиков, что-то с них уронил, споткнулся через стул, падая, поймал себя между столом и подоконником, на котором и нашёл пепельницу. Подпалил спичку, прикурил сигарету. Глубоко затянулся дымом сигареты, глядя на огонь от спички. Выдохнул на огонь от спички дым из лёгких и погрузился снова во мрак. Темень и тишину нарушали только проезжающие по дороге за окном машины. Да и ещё красненькая точка прикуренной сигареты пыталась прорезать тьму, разгораясь ярче при каждой моей затяжке и притухая, когда я задерживал дым в лёгких, как будто набирала силы, чтоб в следующий раз, когда я буду затягиваться, разгореться ярче.

Докурив, я побрёл в комнату. Набрал знакомый номер.

— Доехал, всё нормально? Сейчас я дам трубку Глории,– ошарашил меня Аванес.

— Аллё,– быстро и уверенно сказала Глория,– добрался, всё нормально?

— Да.

— Всё в порядке?

— Да.

— По твоему голосу этого не скажешь.

— Да нет, всё нормально.

— Хочешь, я приеду?

— Каким образом?– спросил я чуть помедлив, и ощутив комок, подкатившийся к горлу и осушивший его.

— То есть,– хочешь?

— …,– в горле сухость распространилась настолько, что я не смог сказать ни слова.

— Встреть нас,– решила Глория.– Мы сейчас выезжаем, минут через двадцать-сорок будем возле твоего дома.

— А что мы будем делать?– спросил я, уже не понимая того, что я говорю, и окончательно потеряв ориентацию в пространстве, времени, и, казалось, не только.

— Чай пить,– сказала Глория, и я услышал в трубку, как она рассмеялась.

— Хорошо,– сказал я уверенным голосом, ощущая, что ко мне возвращаются силы и бодрость духа.

 

Положив трубку, я, переполненный энергией, сорвался со своего места на ноги, остановился, чтобы что-нибудь не разбить или не перевернуть, и замер, расставив в стороны вытянутые руки и, закрыв глаза, подняв лицо вверх. Собравшись с разбросанными по всей голове мыслями, я привёл своё тело в обычное «стоячее» положение и принялся искать на кухне чай, кофе и что-нибудь к ним.

Мы пили чай-кофе с печеньем, о чём-то говорили. Как себя вести я не знал, поэтому старался молчать. Потом наступила пауза ожидания приближения того, зачем мы здесь и собрались в этот час. Я предложил пройти в комнату и послушать музыку.

Глория и Аванес всё это время вели себя так обыденно, как будто мы с ними старые друзья. Или, даже, более того, чем друзья. И это не взирая на то, что мы с Аванесом видели друг друга первый раз в своей жизни.

Я предложил своим гостям выбрать музыку, которую мы будем слушать. Выбор был сделан, и я поставил выбранный диск. По комнате распространились звуки спокойных мелодий с напеваемыми словами и без них.

Я выключил основной свет, включил маленький ночничок в углу комнаты и присел рядом со своими гостями. Немного помолчав, мы продолжили наши беседы на разные темы обо всём и ни о чём конкретном. Невольно мы как-то стали сидеть ближе друг к другу. Глория сидела между мной и Аванесом и смотрела на меня широко открытыми глазами сквозь таинственный полумрак.

— Поцелуй её,– сказал Аванес.

Я сидел, не зная, что сказать. Меня всё происходящее пугало.

…

— Ты много работаешь?– спросил Аванес, отхлёбывая кофе.

— Имеешь ввиду много ли я зарабатываю?

— Меня твои деньги не интересуют. Я имею ввиду твоё свободное время,– Аванес затянулся сигаретным дымом уставившись на меня немигающим взглядом.– Понимаешь, Глории нужен секс. Она без него не может. У меня мало свободного времени, чтоб уделять ей столько, сколько ей надо. Я вижу, как она к тебе относится, как переживает, как хочет тебя. Даже сегодня,– улыбнулся Аванес,– бежала к тебе «как сойка влюблённая». Даже трусики не надела, так хотела тебя!

Я молча курил и смотрел в глаза Аванесу. Я не знал, что можно сказать в ответ. Мне хотелось, чтоб это было всё не со мной. Как будто я смотрю какой-то фильм, только очень близко-близко. Настолько близко, что героев этого фильма могу потрогать руками.

— Я знал, что она мне изменяет с тобой,– продолжал Аванес, не сводя с меня глаз,– но я не хочу её терять. Понимаешь, она дорога мне. Я её люблю. А ты её можешь от меня увести. Когда мы с ней занимаемся сексом, я вижу, что она думает о тебе. В те минуты, когда я владею её телом, её душа не со мной. Поэтому я и решился сегодня на этот шаг. Когда она сегодня пришла, я понял, что она виделась с тобой! Меня это взбесило, и решил познакомиться с тобой. Единственное, что я не мог предположить – это то, что случится всё сегодня и именно так, как это случилось. Понимаешь, что я хочу сказать. Я нормальный человек. Мы с Глорией – современная семья со всеми вытекающими отсюда последствиями. Живём мы сегодня. Живём один раз. Второй такой жизни не будет. Но, наша жизнь так устроена, что если хочешь иметь какие-то блага, то ты должен чем-то пожертвовать. В моём случае этим «чем-то» является моё свободное время, которое я не уделяю Глории. Поэтому, чтобы её не потерять, я ей позволяю жить настолько свободно, насколько её необходимо. Этой свободой я и могу её удержать. Чтобы долго не говорить о том, что уже сказано, и о том, что и без слов понятно, я буду заканчивать. Я позволяю тебе встречаться с Глорией. Вы можете встречаться у нас дома, когда меня нет. Можем встречаться втроём, когда у меня есть свободное время. Только об одном тебя прошу: не забирай её у меня. Я люблю её и, кроме неё мне никто не нужен. Почему я так говорю? Потому что, я тебе уже говорил, она не может жить без секса, а я настолько занят, что ей не могу дать этого в том объёме, что ей необходим. Ты – нормальный человек, чистоплотный, к Глории трепетно относишься, возможно – любишь. Одним словом, плохо ты ей не сделаешь.

Я молчал, не зная, что сказать. Курил, слушая Аванеса глядя ему в глаза. Аванес говорил, не сводя с меня глаз. У меня было какое-то непонятное чувство. Чувство, как будто в мою душу кто-то смог войти, и сейчас там ковырялся. Возможно этим «кто-то» был Аванес. А, возможно, и кто-то другой.

Аванес всё ещё что-то говорил, но я его не мог слышать. Я сидел и пытался выгнать из своей души того, кто мог бы там быть. Походил, побродил, вроде никого там не нашёл. Но чувство какой-то опустошённости души у меня осталось. Как будто всё-таки там кто-то был, и что-то унёс с собой. Но кто был и что унёс – я так и не смог сейчас разобрать.

Пошёл я, побродил по душе своей и, ничего не найдя там на этих пустырях, только закрыл её от всех, чтоб не заходили, не ковырялись в ней.

Вернувшись в реальность, я, вдруг, почувствовал пришедшее желание спать. Аванес сидел напротив меня и зевал. Тоже, видимо, имел сейчас желание только одно – спать.

Мы с Аванесом, покурив, поговорив и попив кофе, пошли в комнату. Глория дремала, свернувшись «калачиком» на сложенном диване, обняв, прижавши к груди, маленькую подушку. В телевизоре бесшумно мелькали какие-то фигуры, звук был выключен.

Глория открыла глаза. Улыбнулась уголками рта, и тихо сказала:

— Сделайте мне кофе.

Мы с Аванесом, гуськом отправились на кухню, приготовить этот напиток для нашей женщины. Я ни о чём не думал, ничего не чувствовал. Мысли и чувства были притуплены желанием спать. Делал всё на автопилоте.

Сделав кофе, мы с Аванесом понесли его Глории. Аванес нёс кофе, а я всякие печенья. Глория лежала с открытыми глазами и улыбнулась нам, когда мы вошли.

Она села на диване, поджав под себя ноги, поёжилась; потом взяла кофе, печенье. Я достал плед и ним накрыл Глорию. Она отпустила мне тёплый взгляд благодарности.

..........

 

Природные декорации парка того вечера были несколько сказочными. Пара фонарей изо всех сил старались пролить свет сквозь темноту ночи и осветить асфальтированную площадку парка. А мы с Глорией, тем временем, стояли напротив друг друга среди многочисленных свисающих ветвей одного из раскинувших свои ветви деревьев вокруг той асфальтированной площадки, и не обращали никакого внимания на происходящее вокруг нас, занятые жадным рассматриванием, сквозь ниспадающие тоненькие ветви этого дерева, влажных глаз, желающих сказать больше, чем мы это могли сделать словами. Мы не притрагивались друг к другу, как будто каждый из нас боялся, что напротив него видение, и, протянув руку к которому, мы могли его спугнуть. Оно, привидение, обидится и растворится в ночи. Для законченности сказочности той картины, не хватало ещё нам под ногами лодки, которая бы тихонечко покачивалась на поверхности небольшого озера, вёсла в ней были бы сложены на планширь, вокруг лодку плавали бы лилии, а мы стояли бы в этой лодчонке, в центре всей этой красоты, считая этот центр центром вселенной.

Но, увы. Мы были не среди лилий на сказочном озере, а в парке, среди редко встречающихся в это время в этом месте «спешащих». Да и разговор наш не был похож на молчаливо вздыхающие трепетные влюблённые взгляды с голубиным воркованием, с воздыханным желанием предугадать и опередить движения объекта любви, за что и получить, в качестве награды за содеянное, долгий взгляд, смягчённый сердечной любовью и слегка осторожно и предупредительно прикрытый ресницами.

Мы были реальными людьми, живущими в современном нам мире. Людьми, которые полюбили, и я не боюсь этого слова, друг друга, но! Увы, людьми, у которых уже были семьи. Людьми, у которых уже были обязательства перед другими людьми, которым они уже сказали однажды: «Люблю!» Людьми, которые в ответе «за тех, кого приручили».

Я смотрел в её глаза и то, что я там видел, нельзя было спутать ни с чем другим. Это то, что я там видел, была любовь. И не самоуверенность моя или льстивое тщеславие мне об этом говорили. Я это чувствовал сердцем.

Мы подолгу могли просто молчать, обнявшись, когда были наедине; или смотреть друг другу в глаза, слегка (не привлекая к себе постороннее внимание) улыбаясь от переполняющего счастья, если мы были на людях.

 

Так вот, мы были в парке, там были редкие «спешащие», мы говорили о земных вещах, открывая друг другу друг друга всё с новой и новой стороны. Точнее сказать – это Глория открывала себя для меня с новой стороны. Я догадывался, что она современная женщина, которая адекватно реагирует на какие-то веяния современного мира. Но то, что она мне сказала, я, вероятно, не был готов услышать. Возможно, я догадывался, что она может и так жить. Но услышать это именно сегодня, сейчас, я и не был готов. Даже, услышать – я и был готов, но как я должен был бы отреагировать, я не знал. Услышанное меня и обрадовало и огорчило. Обрадовало меня это потому, что она всё-таки и так может жить. А вот огорчило это потому, что она-то всё-таки и так может, а я ещё не могу сказать: могу ли я так же, как она.

Дальше я молчал, говорила Глория.

— Ты когда-нибудь занимался сексом втроём?

Я отрицательно покачал головой.

— У нас с Аванесом такие отношения, что мы и это можем себе позволить. Точнее, это я такая сучка, что я хочу всегда и много. А он меня настолько сильно любит, что очень многое мне позволяет. У нас даже, точнее сказать, у меня. Да нет, не так. У меня как-то был партнёр, Аванес о нём знал. И, чтобы я никуда не бегала потрахаться, Аванес позволил моему партнёру бывать у нас дома. Меня это настолько возбуждало, что я захотела их сразу двоих. Это было настолько классно, что ты себе не представляешь. Аванес и партнёр были тоже довольны. Мы, даже, могли просто так проводить время вместе. Без секса.

Глория прижалась ко мне своей грудью, положила голову мне на плечо, снова засунула мои руки в свои джинсы и сказала, тяжело вздохнув:

— Поехали, я хочу тебя.

Я наклонился к её лицу и сладко поцеловал Глорию в губы. Она открыла глаза, виновато улыбнулась. Потом, покачав бёдрами и, при этом, возбуждающе приседая, освободила мои руки из её джинсов. Стала напротив меня, озорно улыбнулась и сказала:

— Извини за откровение,– сказала, ещё раз улыбнулась, только (как мне показалось) виновато. Потом, отвернувшись в сторону, поёжилась, сдвинув брови и сморщив лоб. Повернулась ко мне, спокойным взглядом посмотрела мне в глаза и тихо сказала:– Пойдём, ты меня проводишь.

И мы пошли. Глория пошла вперёд, а я поплёлся следом. Плёлся, впялив свои глаза в её ягодицы. Плёлся и ощущал, что в моей голове появляются какие-то мысли и тщетно пытаются найти мозг. Не могу сказать, что Глория меня ошарашила сказанным, но что-то из сказанного меня вышибло в offline. Надо, наверное, пересмотреть своё мировоззрение.

Возможно, я что-то понимаю не так. А как это «так»? Кто бы мог ответить на этот вопрос? Многие, если не сказать, что все, «знающие» говорят, что это ты делаешь не так, то ты делаешь не эдак. А как? Кто-нибудь способен сказать или показать, как надо делать или поступать? Жизнь. Как сказал сатирик, «многие знают, как надо управлять страной. Только жаль, что они уже работают таксистами, посудомойками…»

— Позволишь, я тебя провожу?– спросил я у Глории, когда мы подошли к таксистам.

— А, может – в гости?– произнесла Глория улыбаясь, хитро прищурив глаза.

Я промолчал, не зная, что ответить и как поступить. Мысли мои нашли мозг и зашевелили его извилинами. Этот процесс можно сравнить с водой, подаваемой насосом в шланг, которая врывается в этот шланг, течёт по нему с бешеной скоростью, шевеля при этом телом шланга, и, в конце концов, вырывается наружу бурной струёй. Только у человека процесс излияния происходит посредствами устной речи или каких-либо телодвижений, либо, в крайнем случае, посредством передачи данных в энергетическом биополе.

«Согласиться или не согласиться? И что мы там будем делать? А как «это» делать втроём? Кто и что должен делать из партнёров? Нет, не партнёры мы, в таком случае. «Партнёр» – слово, произошедшее от слова «пара». Я так думаю. А, если втроём? Тогда, что? То есть,– кто? Кто мы тогда будем? «Тритнёры», что ли? А что в таком случае, в том случае, если, действительно, слово «партнёр» было образовано не без участия слова «пара», означает вторая часть слова – «тнёр»?

Быть или не быть? Вот, в чём вопрос? Be or not to be? Но что же это со мной? Я же должен сейчас сделать что-то очень важное для меня. Я же могу отреагировать как-то неадекватно. И что тогда? Тогда я Её могу потерять. «…и на тропинке, и на тропи      ночке,

                                                           Не повстречаемся мы больше никогда!..» Дурацкая песня… Так что же мне делать?! О, Боже! What can I do? What must I do? Вот я гоню!

Так что же делать? Ехать, не ехать?..»

 

— Позволишь, я проведу тебя домой?

— Передашь из рук в руки?

— Издеваешься?

— Немного.

Сели в машину. Поехали. Таксист всё пытался что-то увидеть в наших лицах. Всё поглядывал на нас через зеркало заднего вида, чему-то улыбался.

Доехали до её дома.

— А может, пойдём?

— Я боюсь сделать этот шаг. Это что-то такое, к чему я сейчас не готов.

— Как доберёшься домой, позвони мне.

— Ты за меня переживаешь?

— Да. Ты сам на себя не похож.

— Хорошо.

 

Глория выпорхнула из машины и растаяла в ночи.

— Домой,– сказал я таксисту и, закрыв глаза, откинулся на спинку заднего сидения.

— Привет!– улыбаясь, сказала Глория.

— Привет!– шёпотом выпалил я, сдерживая отдышку.– Знаю, опоздал. Давно ждёшь?

— Нет.

— То есть, меньше часа?

Она в ответ улыбнулась лучезарной улыбкой, показав игривые огоньки своих зелёных глаз.

— Кофе?– произнесли мы одновременно и рассмеялись.

Я, чомно согнув в локте руку, предложил её для опоры своей даме. Она, грациозно сделав движение головой, взяла меня, улыбаясь, под руку.

Не сводя друг с друга глаз, мы вошли в кафе, сели напротив друг друга. Подошла официантка, принесла меню. Мы, с серьёзным видом полистали меню, заказали кофе и что-то поесть. Как только официантка удалилась, мы принялись болтать друг с другом, даря друг другу не двухзначные улыбки и взгляды.

Вечер всё ближе и ближе приближался. Я заметил, что Глория нервно посматривает на часы. Сквозь окно я видел, что на улице уже начинало сереть.

— Мне надо идти,– сказала Глория глядя в мои глаза.

Я молча смотрел на неё. Смог только в ответ кивнуть головой. Головой кивнул, а сам продолжал ещё какое-то время покачиваться взад-вперёд всем корпусом в некотором забытье. Что и говорить о том, как я хотел бы, чтобы никому из нас не приходилось никуда идти!

— Да-а…,– протянул я после некоторой паузы. Больше мне нечего было сказать.

 

Мы вышли на улицу. Дневная жара понемногу спадала. Глория шла на полшага впереди от меня. Так я мог рассматривать её походку, обводы её тела незаметно для неё самой. Также у меня появлялась возможность не задавать глупые вопросы, типа: «В какую сторону? А на какую тебе остановку?». Она шла, покачивая бёдрами, а я плёлся сзади, можно сказать, облизываясь от желания наброситься на неё, стащить с неё её одежды, и …

Но, увы. Мы были на улице. Народу было, как обычно бывает в почти центре города в вечернее время. Да и потом,– улица…

— Пошли через парк,– предложила Глория.

— У тебя есть свободное время?

— Смотря для чего,– хитро прищурив глаза, сказала Глория.

— А для чего бы ты хотела?

— Ты что – пошлишь?– сказала Глория, прижимаясь своим телом к моему.

— Ты первая начала,– еле слышно произнёс я, утопая в зелёном океане Глориных глаз.

Глория положила голову ко мне на грудь и сильнее прижалась к возбудившемуся уже моему члену какой-то частью своего тела.

— Я хочу тебя,– сказал я.

Она отпрянула от меня, взяла меня за руку и начала идти, увлекая меня за собой.

— Я тоже тебя хочу,– еле слышно сказала Глория, не поднимая голову, шагая и слегка буцая кроссовкой траву.

 

Мы вошли в парк.

Солнце уже село, и на улице становилось темней и темней с каждой минутой, если не секундой. Парк был освещён электрическими фонарями. По парку гуляли люди парами, небольшими группками. Пенсионеры сидели на одной из лавочек и пели под аккомпанемент баяна. Подростки катались на роликовых коньках. Кто-то, торопливой походкой, шёл с работы домой.

Но мы этого всего не видели. Были только мы, деревья и пришедшая ночь. Мы шли, держась за руки, как можно дальше от освещённой аллеи, пытаясь скрыться от посторонних взглядов, окунаясь в темноту.

Удалившись на столько, что нам показалось – хватит, мы остановились. Точнее сказать, Глория стала передо мной, и я остановился. Она впилась своими упругими губами в мои, положила мои руки к себе на ягодицы, а своими обняла меня за спину.

— Я хочу тебя,– прошептала Глория, оторвавшись от моих губ, глубоко дыша слегка посвежевшим вечерним воздухом.– Ты чувствуешь?– спросила Глория засунув мои руки в свои джинсы и глядя мне в глаза.– Я их специально не одела. Возьми меня. Здесь. Сейчас. Я хочу тебя…,– говорила Глория, целуя моё лицо.

Но тут появился очередной какой-то «спешащий» домой, и всё перебил.

— Да! Это бред какой-то. Прости. Я, просто так сильно тебя хочу, что голову потеряла. Видишь(?) даже трусики специально не одела. Но в парке ещё людно…

Мы потихоньку снова побрели по парку.

— Я тоже тебя хочу. И ты, надеюсь, это видишь.

— Слушай!– Глория остановилась и повернулась ко мне лицом. Глаза её были широко открыты.– Ты, только, не подумай ничего плохого…,– она прервалась, в глазах появился не то испуг, не то тревога.

— Почему ты остановилась? Продолжай. О чём я не должен подумать «ничего плохого»?

— Помнишь, я тебе когда-то говорила, что ты меня совсем не знаешь? Ты ничего не знаешь ни обо мне, ни о моей жизни?

— Давно-давно? Зимой?

— Да.

— Нет, не помню.

— Ты прикалываешься?– мне показалось – гневно, спросила Глория.

— Прости. Я только хочу, чтобы ты не нервничала. Хочу, чтобы тебе всегда было хорошо и весело на душе. А сейчас я вижу, что ты волнуешься. Я хотел только разрядить обстановку. Прости ещё раз. Продолжай. Я слушаю. Конечно же, я помню твои слова! Много чего помню... Продолжай, правда – больше не буду шутить.

— Когда тебе надо быть дома?

— Ты, ведь знаешь – я живу один сейчас, поэтому когда приду, тогда и будет.

— Поехали ко мне.

— Ты дома сегодня тоже одна?

— Нет,– сказала Глория и перевела свой взгляд на мои глаза, которые не отрывались от лика Глории, фиксируя каждое её движение. Я почувствовал, как зелёная волна океана её глаз окатила меня своей страстью, поглотив меня в пучину… Я всё мог ожидать. Но такого…

«Хотя, Аванес то мне звонил. Что у них там за разговор получился? Ничего не понимаю!»

— Как это будет выглядеть? Аванес то, ведь догадывается, кто я?

— Он знает. Я ему всё рассказала.

— Но он-то не захочет меня видеть! Может, он из огромной любви к тебе, видя, что ты хочешь меня видеть, позвонил мне? Возможно, он и согласен будет на нечастые наши встречи, лишь бы ты была рядом с ним. Но общаться со мной, твоим любовником, он, думаю, навряд ли захочет. Ему это общение будет более чем неприятно.

— Как вы друг о друге заботитесь!

— Ты о чём? Или о ком?

— Аванес тоже не хотел бы тебе причинять душевную боль.

— Ого! Ну, тогда я вообще ничего не понимаю!

— Я, ведь тебе говорила, что ты меня совсем не знаешь…

— Расскажи.

— Ты уверен, что хочешь это услышать?

— Да,– без колебания сказал я.

— Только, я тебя прошу: ничего не говори. Подумаешь, потом решишь сам, что ты обо мне будешь думать. Возможно, тебя это шокирует немного. Но, я тебе приоткрою наши маленькие тайны. И, если ты потом не захочешь меня видеть, я тебя прошу: не используй услышанное против нас,– я смотрел на Глорию и, мне показалось, что у неё в глазах появилась какая-то неуверенность.

 

..........

Я сам не очень много понимаю. Живу больше "чуйкой". Т.е. определяю для себя мне нравится или не нравится (комфортно или не комфортно) рядом с данным человеком или в каком-то месте. Если нет, то я пытаюсь найти причину моего состояния. Потом пытаюсь прийти в состояние гармонии с данным человеком или в конкретном месте...
Ну, это отдельная тема для разговора.
А по поводу "чуйки" и отношений мужчин и женщин, могу рассказать историю.
У меня товарищ постарше меня на 5лет. Он любит женщин с большой грудью. Если у женщины размер груди меньше 3, то он её не рассматривает как женщину, с которой у него могло бы что-то быть вообще.
Ходим мы по супермаркету, ищем какую-то хрень, но никак не можем найти. При этом мы заговорили о женщинах и он спросил, какой тип женщин мне нравится. Я ответил, что мне сложно так ответить. Н аразмере я не зацикливаюсь. Мне с ней, а ей со мной должно быть хорошо. И сказал, что покажу ему её. Она тоже здесь есть в супермаркете. Мы ходили-бродили, я увидел её в своём поле зрения и показал ему. Она была от нас далеко, рассмотретьеё было сложно. Он сказал, что пойдёт на неё посмотрит сблизи. И покатил вместе с тележкой. Забавно было за этим наблидать. Он по видом того, что смотрит и кладёт себе в тележку товар, из-под тишка рассматривал её, чтобы она ничего не заподозрила.
Приехав ко мне обратно он сказал, что разочарован почти в моих вкусах женщин. Она самая обыкновенная.
Я фозразил ему. "Посмотри,- говорю -, как она одета. Видишь, что на ней всё подобрано со вкусом. Брюки (то ли джинсы - не помню уже) подвёрнуты на просто так, а именно в том месте, чтобы было красиво на ней. Обувь, сумка, да и всё остальное. Посмотри по всему супермаркету, не думаю, что найдёшь ещё одну такую, которая одета вроде бы и очень просто, а на самом деле с очень тонким вкусом. С женщиной, у которой такой тонкий вкус, не может быть плохо. Ни в жизни, ни в постели. Но, если ты не умеешь это увидеть в ней, то тебе меня не понять".
Это было не в Украине. Я её не знал. Просто, когда мы заходили в супермаркет, наши с ней взгляды встретились. И потом, когда мы ходили по супермаркету, и она и я отмечали наши косяки. Но, у меня есть правила в жизни, которыя я не нарушаю. Поэтому, мы даже не улыбнулись с ней друг другу во время очередного "косяка".
Вот такая вот история.

Этой историей я хотел сказать, что в некорорых местах мы можем быть похожими на кого-то, но всё же мы разные. Но, чем мы одинаковые - так это вкусом. Ходим в одних и тех же одеждах, смотрим одни и те же фильмы, говорим об одном и том же, либим кого-то за одни и те же некоторые размеры.

Давайте сделаем наш мир краше путём прекрасного нашего вкуса!

Жизнь, так или иначе, продолжалась. Она текла своим чередом. Что-то происходило, что-то случалось. Но всё это уже было серо, монотонно, обыденно, я бы сказал. Без всплесков эмоций. Работа, дом. Потом обратно и снова по тому же кругу. По ночам залазил через экран монитора в Internet и бороздил там просторы всемирной мировой паутины, пытаясь там забыться и отвлечься от реальной жизни. Утром с большим трудом удавалось проснуться. Потом, весь день, старался никому не показывать своих красных от бессонницы глаз. На работе старался куда-нибудь упрятаться от любопытных раздражающих взглядов и бестолковых, по-детски глупых, расспросов. Даже странно было слышать такие глупые фразы и слова от достаточно взрослых людей, которые пытались произнесённое ими связать воедино в предложения и даже были горды от того, что у них (на их взгляд) это получалось довольно «типа круто».

Пришла пятница. Даже не знаю теперь, пришёл ли тогда ещё один день недели, именуемый «пятница», или действительно, как к Робинзону явилась Пятница, так и ко мне пришла женщина. Точнее не пришла, а вернулась. Точнее, не вернулась... Даже не знаю, как это можно назвать. Да и вообще, называется ли это как-нибудь?!

 

Прошло всего лишь две ночи и полтора дня после того, как мы расстались с Глорией. За это время я сумел себя вымотать так, что мои нервные окончания, предназначенные Всевышним для восприятия окружающего мира, были обволочены, и тем самым притуплены, желанием поспать; и от того я ходил как на заторможенном автопилоте.

Сплю. Звонит телефон. Снимаю трубку, как обычно не давая возможности телефону долго звонить.

— Алё,– голос, вроде не сонный, как будто я уже давно проснулся.

— Привет,– мужской голос, очень знакомый. По-моему я его уже узнал.

— Привет.

— Я тебя не разбудил?

— Да нет, я уже встал.

— Ты не удивлён, что я позвонил?

— Удивлён, но…,– Аванес перебил и сам продолжил:

— Я знаю. Но, знаешь, она без тебя не может. Она всё время думает о тебе.

— У вас был разговор?

— Нет. Я это и так вижу. Она ходит последние пару дней сама не своя. А сейчас она лежит, дремает. Сказала, что плохо себя чувствует, и не пошла на работу. Осталась дома поболеть. Но, я-то понимаю, что это за болезнь. Я сей час положу возле неё телефон и уйду на работу, а ты позвони ей через пять минут. Меня уже не будет дома. Она будет рада тебя слышать. Ей ты этим поможешь.

— ???

— Удивлён?

— Более, чем…

— Ну, ладно. Давай, звони. Она хочет этого, хотя, может, и не ожидает.

Аванес положил трубку, а я, сидя на полу, не сразу смог прийти в себя. Какое-то время я ещё сидел, согнув ногу в колене, упёршись в него подбородком и уставившись на маленькую зелёную лампочку на трубке своего телефона. Опомнившись, я поднёс трубку к уху, услышал короткие гудки, и нажал кнопку «отбоя». Поразмыслив отсутствующими в данный момент мыслями, и поняв, что мыслей никаких нет, думать нечем, я набрал её номер телефона.

 

Она не удивилась моему звонку. Чувствовалось, что она была рада меня слышать. Я ей сразу всё рассказал про звонок Аванеса. Мне показалось, что она там, на другом конце телефонного провода, улыбалась той своей горделивой улыбкой, от которой она казалась светящейся изнутри от исходящего неизвестно откуда и пронизывающего её стан небесного зарева.

— Давай встретимся,– сказала она.

— Когда?– спросил я, незамедлительно спросил я, отметив для себя, что окончательно потерял голову.

— Во вторник.

— Во сколько и где?

— В пять, в кафе напротив «цветочников».

— Хорошо.

— Пока.

— Пока,– сказал я, еле сдерживая крик переполнявшей меня радости от услышанного.

— Почему ты трубку не кладёшь?– спросила она, и я снова почувствовал, что она горделиво и самодовольно улыбается.

— Жду, пока ты первая положишь,– честно сказал я.

Я услышал как она снова, на этот раз уже вслух, улыбнулась.

— Пока,– сказала, думаю, что – улыбаясь, Глория.

— Пока,– сказал я.

Она положила трубку, я – следом.

Вскочил на ноги и вприпрыжку побежал в ванную улыбаться. Самодовольный и умывшийся я посмотрел на часы. Так и есть. Я опаздывал. Но как-то это меня нисколечко не смутило. Взял телефон, позвонил на работу и, с трудом сдерживая смех, сказал, что проспал, опоздаю и что я уже выхожу.

На улицу вышел, как обычно – серьёзный, сдержанный. Не могу же я всем показать, прыгая, как мне хотелось, переполнявшую меня радость!

Человек, который остановился мне и согласившийся меня подвезти, оказался вовсе не таксистом, а мебельщиком. Я для себя отметил, что этому человеку надо было найти «свободные уши» и рассказать про ремонт рулевой рейки, про то куда и к кому надо, а куда и к кому не надо ездить ремонтироваться, и что-то ещё подобное он говорил и говорил не умолкая.

Я же с серьёзным видом ему поддакивал и кивал головой, не понимая до конца, о чём он говорит.

Прошло восемь дней. Томительных восемь дней. И в тоже время думнообильных дней. Пришла среда. Пришёл последний день среднего месяца лета.

Все эти прошедшие дни я работал. Работал, работал, и никакого «это». Хотя, были мысли. Я ни на секунду не переставал думать о Глории. Думал, думал. А так, в общем, всё время: работа, дом; дом, работа. На следующий день опять всё то же самое. Были ещё (конечно же!) семья, соработники, случайные люди… А в голове – что? А в голове – Глория. И только она. Мысли налетали, охватывали мой разум, путались сами, запутывали остальные, обыденно-жизненные мысли (не о Глории), возникающие редко в последнее время в моей голове.

«Кто она? Слуга? Раба? Госпожа? Ангел ли? Слуга ли дьявола? Погубит она меня. А почему она должна меня погубить? А почему – должна? Она поставила какую-то цель? Или ей поставили? Что ей поставили? Цель. Какую цель? Ей поставили цель? Зачем? Кто? Стоп! Боже! Я не могу так! Всё путается в моей голове. Что со мной? Что с моими мыслями? О, Боже! Я совсем запутался!

Люди! Остановите Землю, я сойду. Куда сойду? Откуда? Земля, что – поезд, трамвай, чтоб с неё сходить куда-то? Сходить. Сходить… Откуда сходить? Откуда, откуда? Сходить можно куда!

Стоп. Хватит. Мама, мама. Мама! Роди меня обратно. Разве это возможно? Конечно, возможно. Умом тронуться возможно, только и всего. Возможно, не возможно. А почему возможно? Что возможно? Я бы сказал, что я уже, возможно, и тронулся умом-то. Как-то так вот всё сразу и всё неожиданно. И как это всё-таки меня-то угораздило? Сам даже не знаю. Неподступный, называется. Какой же я неподступный. Слюнтяй, может? Да нет, вроде бы».

Мысли такие и им подобные не покидали меня. Состояние души было возвышенным оттого, что у меня была Глория; и в то же время, состояние моей же души было по той же причине подавленным. Душа рвалась из груди туда, где есть Глория, а я её держал внутри груди, потому что у Глории другая семья. И у меня тоже есть семья.

 

«Так что же мы будем делать?– неожиданно для себя подумал я.– О, как я подумал! Мы! Всё время: я, она; она, я… А тут – о-па, о-пачки, о-па-пулички, и так вот: мы! Обана!»– сидел я в следующую среду в стильном, тихом в дневное время, клубе, пил кофе и ждал Её. В том самом клубе, где мы сидели и разговаривали примерно месяц назад.

Она пришла и как будто принесла с собой пучок света, глоток воздуха. Мне было, до невозможности выдавить хоть какой-нибудь звук из моей груди, приятно её видеть. На мой взгляд, ей тоже было приятно меня видеть, но что-то меня насторожило, когда она присела за столик, напротив меня.

Так и есть. Мы поговорили о том, о сём, перешли к тому, о чём боялись вслух даже думать…

«…И вот пришла пора им расставаться,

      Голубок стал ближе приближаться…»

 

Так и у нас, как в этой уличной песне. Глория первая не выдержала того нервного напряжения, которое создавали наши с ней, тайные от всех, встречи. И она предложила расстаться.

Конечно же (мы ведь современные люди) при случайной встрече не сделаем вид, что не знаем друг друга. И думать с отвращением или ненавистью друг о друге не будем. Это уж точно, и по нам это видно и ясно друг для друга.

— Знаешь,– сказала Глория глядя на меня своими зелёными, полными сейчас грустью, глазами,– я вижу, что мы не противны друг другу и расстаёмся не врагами. И я надеюсь, что при случайной встрече мы будем рады видеть друг друга, и нам будет приятно посидеть вот так просто где-нибудь и выпить по чашечке кофе. Я надеюсь, что ты думаешь так же, как и я.

— По поводу того, что мне всегда приятно тебя видеть,– да. И ты это сама знаешь. Более того, я рад тебя видеть! Внутри, при виде тебя или предвкушая встречу с тобой, всегда что-то приподнимается, а под этим что-то – замирает что-то другое, вызывая какие-то щекотливо-сосущие ощущения где-то «под ложечкой».

— Не продолжай. Не могу понять, чем ты меня берёшь, но когда тебя вижу, сразу начинают слабеть ноги и появляется лёгкая дрожь в руках.

— Я бы сказал, что не только в руках.

— Не надо. Я прошу тебя. Я хочу тебя, а ты меня терзаешь.

— Извини, не буду.

 

На том и порешили. Больше мы встречаться не будем. Разве что случайно.

Мы вышли, немного прошлись пешком. Потом постояли на перекрёстке дорог. Мы стояли и старались насмотреться друг на друга. Понимали, что больше нам не встретиться специально.

— Мне пора,– тихо произнесла Глория.– Я пойду, а ты меня не провожай.

— В след тебе позволишь смотреть?

— Позволю,– с грустной улыбкой произнесла Глория.

 

Она пошла, а я остался смотреть ей в след. Походка у неё была лёгкая, какую имеют, обычно девочки-школьницы, которые хорошо учатся в школе, посещают физкультуру, а кроме этого ещё и ходят на танцы.

«А ведь она говорила, что ходила в детстве на танцы. Да и потом, во взрослой жизни, она не была неподвижной. Ходила то в спортзал, то в бассейн. То аэробика, то гимнастика, то шейпинг, то плавание. Трусы на ней красивые. Не трусы, а их форма. Да. И куда я это смотрю? Куда-куда? Туда, куда хочу. О! Хочу. Да, хочу! Боже, мой! Что со мной? Тихо шифером шурша, крыша едет не спеша. А дальше что?»

Глория уже растаяла где-то там, среди мирской суеты, а я всё ещё стоял и думал, не отводя взгляд свой от того направления, куда ушла Глория.

Не знаю, долго ли стоял там, но через какое-то время мирская суета начала потихоньку меня вовлекать в суетливый свой ритм. Какой-то прохожий толкнул меня. Нечаянно, видимо. Но с того бордюра, на котором я стоял и смотрел вслед уходящей Глории, я спрыгнул на дорогу и за малым не упал. Посмотрел на этого «несчастного», но он даже не успел обратить внимание на того, которого он столкнул, на меня то есть. Ему было некогда на такие, для него, мелочи обращать своё внимание. Он спешил. «Спешит. Куда, только? Опоздал, ведь уже. Но он-то хочет успеть. Он не понимает того, что опоздал. Куда опоздал? Опоздал в жизни. Несчастный. Годы-то уже какие его? А что он видел? Что сладкого ел, кроме морковки? Кто ему стелит? С кем спит?

Стоп! Куда это меня опять несёт? Что у меня то есть? Глория! Глория была. Она была, но только что ушла. Она ушла. А дальше что? Что, что? Болван! А семья? Да, семья. Работа ещё. Глаза б мои её, работу-то, не видели. А идти-то, ведь надо? Да. Надо. И семью кормить надо. Затоптать чувства свои горячие надо глубоко в душе. Затоптать так, чтобы ни одной тлеющей искорки не осталось. И не пускать туда никого! А то, вдруг кто-то придет, в душу заглянет, еле жеврюещее тепло любви раздует в страстный и горячий пламень бурных чувств… А потом что? А что – что? Кого винишь? Баран. Семья – есть. Работа, хоть и не любимая, но прибыльная – есть. А ему всё мало чего-то. Всё каких-то приключений ищет. У тебя, что – жена нелюбимая дома сидит и караулит тебя, чтоб гадость какую сделать? Так ведь, нет. Ты ж ведь любишь жену? И она тебя любит. «… бровми союзна…». Чего тебе ещё надо, собака бешенная? А, может это не любовь вовсе? А что? Не знаю. Почему тогда так всё происходит? Не могу я без Глории. Не могу!!!»

Пришёл долгожданный вторник. Я снова взял ключ от чудесной квартиры. На всех парах, воодушевлённый предстоящим, прибежал на место встречи. Подождал немного. Уже и время пришло, а Её всё ещё не было. Я уже начал нервничать. И позвонить я не мог. Её мобильный был выключен, а домой она попросила ей не звонить. Я маялся, маялся, и – решился. Присмотрев подходящих (на мой взгляд) девушек, я попросил их пригласить к телефону Глорию Александровну, когда я наберу номер телефона. Без лишних вопросов моя просьба была исполнена. И вот – её голос. Без трепета в душе я не мог слышать её голос. Какие-то фразы; и – время встречи в «том же месте».

Мы купили сок, напиток, коньяк, что-то ещё. Улыбаясь, друг другу мы пошли в чудесную квартиру.

— У тебя были проблемы?

— Знаешь, меня не хотели отпускать.

— А что ты сказала?

— А что можно сказать, когда всем всё известно? Мне даже предложили довезти сюда…

 

Придя в квартиру, первым делом набросились на соки и напитки, спасая свои организмы от жажды. В этот день, как никогда было душно от жары.

Потом, без предварительных прелюдий (как в прошлый раз), мы накинулись друг на друга, спеша снова наслаждаться поцелуями, ласками и не только. Мы снова кидали свои вещи куда попало. Снова наслаждались друг другом страстно и жадно так, будто боялись, что мы это делаем в последний раз. Мы старались удовлетворить друг друга всеми мыслимыми и воображаемыми способами. Казалось, что мы оба не перестаём думать о том, что эта наша встреча может быть последней, и (как мне казалось) старались не показывать грустных из-за этого наших глаз друг другу.

Уставшие, но удовлетворённые, мы в очередной раз подошли к открытому окну. Она оперлась на подоконник руками, а я прижался к ней сзади своим телом, обняв её тело и взяв её грудь в свои руки. На улице было как-то неестественно темно. Мы заметили, что духота немного спала. До нас не сразу, но все же дошло: собирался пойти дождь. На улице посвежело, как это обычно бывает перед дождём; а потемнело из-за наполненных дождевой водой туч, заслонивших собой голубое небо.

Подул свежий ветер, потормошив, снимая слабо растущие, листья деревьев. Мы с Глорией стояли перед окном и заворожено смотрели на начинающуюся грозу. Она (гроза) не заставила себя долго ждать. Дождевая вода начала изливаться из туч, образовав собою частично прозрачную стену. Потом ветер стих. Остался только дождь.

Глория запрокинула голову и сильнее прижалась ко мне, потянувшись всем телом; положила голову мне на плечо, щекоча ресницами мою шею. Мы молчали. Говорила сама Природа звуками дождя. Что Она хотела сказать?

«Может, Она мешала нам расстаться друг с другом? Но ведь нам надо было уже расставаться. А может, Бог решил нас оставить вместе? Но ведь мы грешили. Ведь наши действия – прелюбодейство. А, может, Бог нас свёл вместе потому, что Он создал нас друг для друга, а теперь Он нам подсказывал, что нам необходимо сделать? А как же наши семьи? Может наши семейные жизни – это была наша общая ошибка?

— Боже! Что нам делать? Моё сердце жмётся в груди! Мне больно. Я не могу решить, что нам необходимо сделать. Душа моя разрывается. Я в растерянности. Боже! Ты ведь и без моих слов знаешь все мои мысли. Никто из смертных не в силах от тебя что-либо утаить. Может, ты ждёшь моего покаяния? Так я каюсь. Ты ведь знаешь. Я грешен! Я – прелюбодействовал и прелюбодействую сейчас. Я возжелал жену ближнего своего! И я не только – возжелал, но я ещё и возлюбил её. Я сознаю свой грех! Но, Боже! Посмотри, как она прекрасна! А жена? И жена моя тоже красива! Я не знаю, что мне делать! Я рвусь на части… Подскажи, о Боже! А, может Ты (все же) специально свёл нас вместе? Но зачем? Чтобы мы остановились на мгновение в нашей быстрой жизни и оглянулись вокруг, приняв решение как нам поступить дальше и с кем пойти в продолжение жизненного пути? Или что-то другое ты хотел нам показать? Но – что? О, Боже!..»

Прервав мои мысли, зазвонил её телефон. Она отняла от меня голову. Посмотрела в мои глаза, улыбнулась одними губами, отчего её глаза показались мне ещё более грустными, чем были. Грациозно опустив, склонив немного набок, голову, она подошла к телефону:

— Да,– как обычно тихо произнесла она.– Нет, не надо… Я сама доберусь… Дождь? Ну и что... Да, пока.

— Нам пора,– тихо произнесла Глория, не поднимая головы.

Собрались, вышли на улицу. А там! Лужи такие, что на байдарке можно ходить. И дождь не прекращается. Только стих мало-мало, но продолжал идти. Мы переглянулись. Глория улыбнулась той по детски смущённо-виноватой улыбкой, которой я, наверное, никогда не забуду. Когда она так улыбалась, хотелось её обнять за плечи, прижать её голову к своему плечу и поцеловать в шею. Я, жадно смотря на неё широко открытыми глазами, улыбнувшись, спросил:

— Будем идти?– подняв при этом правую бровь, как бы указывая то направление, по которому нам следовало передвигаться. Она снова улыбнулась, еле заметно пожала плечами и качнула головой (приподняв брови), подтверждая, что «Да».

И мы пошли. Сначала мы старались идти по бордюру, чтобы не замочить ноги. Но потом, сделав несколько шагов и промокнув под дождём, Глория сняла свою обувь и шагнула просто в лужу. Я ещё несколько шагов сделал, как и прежде, стараясь не промочить ноги, но, поняв, что промокнуть всё же придётся, тоже зашагал прямо по лужам.

— Так я уже давно не гуляла!– радостно сказала Глория.

— Какую часть сегодняшних суток имеешь ввиду?

Она молча посмотрела на меня своими зелёными глазами, показывая в них игривые огоньки детской радости.

— Ты бы себя видела со стороны…

— Что, такая страшная?

— С чего ты взяла, что ты можешь быть страшной? Наоборот: ты – прекрасна! И, более того, я думаю, что ты всегда будешь прекрасной! А сейчас, ты идёшь, махая босоножками, как школьница, у которой из всех жизненных забот есть только одна – хорошо учиться и получать отличные оценки,– я замолчал. Мы продолжали шагать по лужам, а я не мог отвести от Глории своего взгляда. Всё хотел насмотреться на неё. Как в последний раз, ей Богу! – Скажи, а зачем ты красилась?– я не мог без улыбки этого произнести.

— Что, всё потекло?– сказала Глория, повернув ко мне своё, хоть и мокрое от дождя, с потёкшей по щекам тушью, но всё же прекрасное, лицо.

— Ну, может, не всё, мне всего, что может потечь, не видно,– а только краска.

— Ты всё шутишь?– мы остановились, Глория достала из сумочки зеркальце и принялась, глядя в него, вытирать с лица потёкшую от дождя тушь.

— Ты, ведь знаешь, что я не могу не шутить. Пока живу, я шучу. Или наоборот: пока шучу – живу. И что из сказанного является действительностью, я, даже, и сам точно не знаю.

Она посмотрела на меня мимо зеркальца и улыбнулась.

— Извини,– она достала из сумочки звонящий телефон.– Да. Да нет, не надо. Промокла. Ну, доберусь. А ты где?– Глория даже слегка повысила голос и посмотрела на меня взглядом, в котором я увидел затаившуюся долю страха.– Тогда подожди возле «А-ла». Да, напротив.

Она, глядя на меня, положила обратно в сумочку телефон, сжала губы, слегка их выпятив, потом улыбнулась.

Мы дошли до того перекрёстка, дальше которого мы не могли идти вместе. Мы стояли напротив друг друга и молчали. Она в одной руке держала босоножки, а другую положила на сумочку, которая висела на плече. Нам надо было идти, но мы не хотели этого делать. Мы продолжали стоять под дождём, промокшие уже давно до нитки, что называется. Она слегка, как это делают маленькие девочки, поворачивала своё тело, то ли для того, чтобы заполнить хоть чем-то образовавшуюся тишину, то ли оттого, что она тоже не знала, что делать будем дальше, то ли сводя меня с ума своим видом. Выглядела она обалденно. Промокшая футболка прилипла к её груди третьего размера, показывая торчащие соски красивой формы. Мокрые волосы прилипли к её лбу, щекам, шее. По её лицу текли струйки дождевой воды. Дождевая вода, капая с чёлки на ресницы Глории, заставляли её моргать глазами, махая при этом своими пушистыми ресницами, чем она будоражила моё воображение.

— Не знаю зачем, но я хочу тебе сказать, чтоб ты это знал и помнил. Время, которое я провела с тобой, было лучшим для меня и незабываемым.

— Не знаю, что я могу тебе сказать…

— А ты ничего не говори. Я думаю, что я и так вижу, что ты хочешь сказать. Только не знаю, зачем тебе это всё нужно?

— Ты хочешь сейчас сказать, что наша встреча была случайной?– попытался я пошутить, но, поняв, что могу её обидеть этими словами, испугался своего грубого юмора.

— Crazy full!– резко сказала Глория, но, помолчав мгновение, добавила, слегка улыбаясь,– мальчишка!

— Ну, не такой уж и мальчишка.

— Но ведь не девчонка!– прыснула Глория от смеха, взмахнув при этом головой, закидывая мокрые волосы, оросив моё лицо дождевой водой.

— Знаешь, я тебя снова хочу!– сказал я искренне.

— Знаю. И я тебя хочу.

— Вижу.

— Что, на лбу написано?

— Нет, в глазах прочитал.

— Там всё написано?– спросила Глория, остановив свой взгляд на моих, пронизывающих её, глазах.

— В глазах всегда написано то, о чём думаешь. И не важно: думаешь ты сознательно или подсознательно. Человек устроен так, что он всегда о чём-то думает, даже если он считает, что в эти минуты он ни о чём не думает. Главное только научиться правильно читать по глазам его мысли,– говорил я, глядя в её глаза, а сам чувствовал, как мою грудь распирает от желания снова овладеть Глорией. Мне казалось, что мы с ней, не производя никаких движений, приближаемся друг к другу; мои глаза расширяются всё больше и больше, обволакивая и поглощая весь стан Глории. Я, вдруг, подумал, что я похож на удава, а Глория на кролика, которого я загипнотизировал, и этот кролик сам ползёт ко мне, не желая этого. Или, наоборот, эта прекрасная женщина – не кролик загипнотизированный, а фея, которая заворожила меня и, туманя мой рассудок, заставляла меня думать, что я вот такой себе маг, очаровывающий людей, а сама, тем делом, сквозь мои глаза вошла в моё сердце и обосновалась в моей груди, согретая теплом влюбившегося в неё мужчины.

 

— Нам уже пора,– тихо сказала Глория.

— Да. Стоим здесь, как три тополя на Плющихе.

— Ты можешь не шутить?– снова прыснула от смеха Глория.– Как что-нибудь скажешь…

Ещё помолчали, жадно поглощая друг друга глазами.

— Мне было безумно хорошо с тобой,– сказал я, не имея больше никаких слов.

— Мне тоже.

— Что будет дальше,– то ли спросил, то ли сказал я, и добавил,– с нами?

Она ничего не вымолвила, а только вздохнула, слегка пожав плечами и опустив голову. Подняла голову и сказала:

— Мне пора… Только, прошу: я сейчас пойду, а ты не смотри мне в след.

— Хорошо,– еле слышным голосом выдавил я из себя…

 

                                                            
         

---

Размышления о ревности(или почти философия)

Что такое ревность и с чем ее едят? Едят ее, родимую, со жгучей приправой, именуемой страстью. И запивают горькими слезами. И чем страстнее страсть, тем ревностнее ревность... Никто не отважится возразить тому, что ревнуют люди с упоением! Даже создается впечатление, что ревнуют, потому что хотят ревновать. Потому что им это нравится. Мне немного неловко за местоимение <им>. Лучше скажу <нам> - все не без греха! Можно сказать, что ревность - соль любви. Проблемы начинаются, если соли становится слишком много. И любовь становится несъедобной. О вреде ревности говорится с таким накалом и пафосом... Не жалкое <Минздрав предупреждает...>, нет - могучая классика мировой литературы посвящена ревности! Весь мир, можно сказать, по сей день не может смириться с тем, что мавр Отелло задушил Дездемону! А ужасная история про Хосе и Кармен? Ведь был простой открытый парень Хосе, и ни о чем таком не думал, а попал в тюрьму за убийство. И из-за чего? Некоторые говорят, что Кармен виновата, и порезал он ее ножиком <за дело>. Результат: девушка убита, а парень - с искалеченной судьбой. И что? Оперу слушаем, содрогаемся!.. А кто откажет себе в тихих радостях ревности? Да никто. Хосе ведь тоже не знал, чем оно обернется. Но... сплюнем три раза через левое плечо и не будем больше об ужасах. Психоаналитики, которые знают про нас все то, чего мы сами про себя не знаем, скажут, что в глубинах подсознания ревность вскармливается банальным страхом. Страхом потерять благосклонность предмета нашей страсти. И, кажется, что логическая цепочка должна быть такой: ревность возникает, когда есть подозрение или, хуже того, доказательства, что он симпатизирует кому-то еще. И тут возникает целая гамма душевных терзаний. Но это не совсем так. Любая женщина с маломальским жизненным опытом знает, как нелегко удержать рядом мужчину, если не давать ему возможности иногда ревновать! Если ты совсем не будешь давать мужчине повода для ревности, он решит, что другие мужчины не обращают на тебя внимания. И в какой-то момент он может подумать: <Если она никому не нужна, мне-то зачем такая завалящая?> Помнишь оперетту Кальмана <Летучая мышь>? Вот и я про это - ревность нужна, чтоб волновалась кровь. Раньше сказали бы, что она нужна, как кровопускание (сейчас, слава богу, врачам больше не дают этим баловаться). Ревность еще бывает и сладкая. У римского поэта Катулла была возлюбленная, которую он прославил в своих стихах под именем Лесбия. Дело в том, что он ее любил, но характер у девушки был скверный, мучила она его. И вот в конце одного стихотворения Катулл неожиданно, кажется, даже для самого себя, проговаривается: <От безделья, Катулл, ты страдаешь так сильно! От безделья все твои муки! От безделья царей и царств знаменитых погибло немало!> Безделье - это еще полбеды. Хуже, если заедает скука! Люди всегда убегали от скуки. И куда только их не заносило... А Ревность, смею заверить, - прекрасное, экологически чистое, многократно проверенное средство от скуки! Лучше, чем тибетская медицина. Лучше, чем ливневые леса Амазонии. Попробуйте! Действует? Моментально! Нам, женщинам не дано до конца проникнуть в тайны мужской психологии. Но, видимо, мужчина в большей степени нуждается в том, чтобы его интерес к объекту любви подогревался ревностью (умеренной, конечно). Между мужской и женской ревностью есть существенная разница. <О, женщины! Вам имя - вероломство!> - всем знакома эта шекспировская сентенция. Но как бы мужчины ни обвиняли женщин в коварстве, факты говорят сами за себя. Мужчины по природе своей полигамны и, следовательно, дают нам больше поводов для ревности. Получается, что раз они <сами такие>, то значит должны быть более терпимыми и снисходительными. И, конечно, менее ревнивыми. Но где ты видела таких мужчин? Испытывать ревность мужчинам нравится больше, чем нам. Мужчины помешаны на женской красоте. И не потому, что они все сплошь эстеты и ценители прекрасного. Дело в том, что женщина, которую он выбирает для себя, становится частью мужского реноме. Красивая женщина - такой же знак успешности мужчины, как престижная работа, хорошая машина, дорогие часы (только твой друг тебе вряд ли в этом признается, но вот перед друзьями похвалится обязательно!). Мужчина нуждается в постоянном подтверждении того факта, что его женщина желанна для многих, но досталась ему, потому что он лучший. По этой причине мужчины ревнуют женщин и с поводом, и без повода. Если ты запоздала с работы или задержалась в институте, среднестатистический мужчина обязательно продемонстрирует свою ревность, намекая на возможность чего-нибудь этакого с твоей стороны. Даже если ты три часа толкалась по магазинам и пришла домой с набитыми сумками, чтобы ему, ненаглядному, приготовить ужин. Для женщины мужчина тоже часть ее реноме. Но... Самая главная часть. А дальше у кого как сложилось: 1) самая любимая часть; 2) самое удачное вложение своих женских активов; 3) самая выстраданная, отвоеванная у всего мира часть. Женщины, подобно сильному полу, тоже ревнуют в профилактических целях - чтобы мужчина знал, что он под неусыпным контролем и не расслаблялся. Если же есть реальный повод для ревности, то мы часто допускаем оплошность, думая, что виновата соперница - и обрушиваем на нее свой гнев. Может быть, это умышленная слепота - чтобы оставить себе и своему любимому шанс. Но, по сути... Когда мужчина при своей спутнице обращает внимание на другую, то эта другая к происходящему имеет самое опосредованное отношение. И незачем подкарауливать соперницу у туалета с намерением выдрать из ее прически клок волос. Есть ли полезная и вредная ревность? Есть. Ревность хороша в той мере, в какой она подогревает отношения. Чтобы любовь не была пресной. Проверить очень просто. Ревность должна быть приятной, немного щекотать нервы. (Согласись, на что тебе дался мужчина, на которого ни одна женщина не обращает внимания? Значит, с ним что-то не то.) А вот если ревность причиняет страдания, есть смысл призадуматься. Итак, ты страдаешь, потому что знаешь, что твой любимый тебе изменяет. Изменяет, потому что:  Любит другую. Что тут сказать? Брак - это не форма собственности (а тем более брак незарегистрированный - гражданский). По-настоящему легитимна только любовь. Не стоит ревновать - лучше полюби другого. Предчувствую возражения: <Легко ли полюбить другого?> Нелегко. Но лучше потратить силы на поиск того, с кем любовь будет взаимной, чем изводить себя ревностью к человеку, который любит другую. Кстати, помощь грамотного психоаналитика в таких случаях бывает нелишней.  Бабник. Если он бабник, мужайся! И посмотри правде в глаза. Он не мог стать таким вдруг, ни с того, ни с сего. Подобная склонность проявляются еще в подростковом возрасте. Так что если ты выбрала его на всю жизнь не в восьмом классе, то должна была об этом его качестве знать заранее. Бабник - это состояние души. Люби его таким, какой он есть. Бесполезно его ревновать. Займись лучше чем-нибудь другим.  Ему нравится тебя мучить. Не давай никому себя мучить. Если это доставляет ему удовольствие, значит, он своего рода садист. А психические болезни трудно лечатся. Пусть им занимается медицина. Оставь его. И не пытайся выбивать клин клином. Этот клин - невыбиваем. Все, разумеется, меняется, если ты сама мазохистка. Тогда вы нашли друг друга и это - Любовь!Итак, побеседовав немного о ревности. А о ней, как и о любви, можно говорить вечно. Я все-таки сделала определенные выводы. Если ревность причиняет тебе боль, подумай, а стоит ли жить с таким мужчиной (а тем более, надеяться на что-то еще более серьезное). Однако совсем без ревности жить тоже скучно (как и есть пресную пищу), поэтому время от времени нужно ревновать и обязательно самой давать поводы для ревности (чтобы не забывал, что ты у него самая-самая лучшая). Ну и при всем этом, помни историю Кармен и Дездемоны и не увлекайся!

                       

Скопированно с(http://www.femina.com.ua/a/558.shtm) Болотова Лёля.

 

 

Оцените свою ревность

http://psy.medicusamicus.com/tests/test10.php