хочу сюди!
 

Юля

39 років, скорпіон, познайомиться з хлопцем у віці 35-45 років

Замітки з міткою «грация»

Мини-опрос

Те, кто видел мой профиль на i.ua, наверняка уже догадались, что я увлекаюсь лошадьми)))
Поэтому я решила узнать какая порода лошадей пользуются наибольшей популярностью

Прошу вас, голосуйте и ставьте лайки!

Это фризская порода лошадей. Они славятся своим внешним видом и добрым нравом. Гриву и хвост им обычно не стригут, поэтому с возрастом лошади становятся просто обворожительными!love больше фото лошадей этой породы http://photo.i.ua/user/10625239/521713/


Одна туркмeнская лeгeнда рассказываeт о пылком жeрeбцe, который захотeл пeрeгнать орла. Он бeжал так быстро, что взлeтeл в нeбо. Этот сакун считаeтся родоьником соврeмeнных ахалтeкинских лошадeй.
Эта порода отличается бронзовым блеском, худощавым телосложением и преданным характером.heart
больше фото лошадей этой породы на http://photo.i.ua/user/10625239/522633/


Кто не смотрел в детстве мультик "Сто один далматинец"?
Для тех, кто любит этих очаровательных пятнистых собачек, существует очень необычная и оригинальная порода-кнабструп. Когда я в первый раз увидела на фото такую лошадь, я подумала, что это фотошоп.hypnosis
больше фото лошадей этой породы на http://photo.i.ua/user/10625239/523457/



Конечно, сложно пропустить породу, котрая входит в пятёрку самых известных и красивых, учавствует почти во всех селлекциях(выведении новых пород), отличается восхитительным внешним видом(щучий профиль, высоко поставленый хвост, изящное телосложение)...
Да, это арабская чистокровная лошадь!!!bravo
Больше фото лошадей этой породы на http://photo.i.ua/user/10625239/523258/



Пятнистая, милая и очень привлекательная. Рядом с ней легко представить американского ковбоя. А вы уверенны, что это лошадь, а не корова?smeh
 Абсолютно, ведь это порода пейнтхорс!

Хотя, на мой счёт, они все восхитительны!!!!!!!!!!!!!!!heart heart heart

6%, 1 голос

6%, 1 голос

0%, 0 голосів

29%, 5 голосів

6%, 1 голос

35%, 6 голосів

6%, 1 голос

12%, 2 голоси
Авторизуйтеся, щоб проголосувати.

Происхождение японского воина .

                                                                 Происхождение воина 


В японском языке есть несколько терминов, имеющих . значение «воин», но пожалуй, самым близким и емким является слово буси. Иероглиф бу состоит из двух ключей: «останавливать» и «копье». В китайском словаре Шо вэнь дается такое определение: 

«Бу (кит. у) означает "подчинять оружие", отсюда— "останавливать копье"». 

А в Цзо чжуань, еще одном древнекитайском источнике, говорится: 

«Бу (кит. у) означает останавливать копьё с помощью бун (кит. вэнъ —культура, письменность и «мирное оружие» в целом). Бу запрещает жестокость и подчиняет оружие... Оно умиротворяет страну и приводит народ к гармонии». 

Иероглиф си (кит. ши) первоначально обозначал человека, исполняющего какие-нибудь обязанности, обладающего знаниями и умениями в какой-либо области. Однако, уже в Древнем Китае под этим словом стали подразумевать «высший класс общества». В Хань шу сказано: Ши, крестьяне, ремесленники и торговцы составляют четыре рода занятий. Тот, кто получил должность благодаря своей учености, зовется ши. 

Это не должно вводить в заблуждение, ибо ши владели не только книгами, но и оружием. Ши появились в конце Чжоу, в период Сражающихся Царств. Первыми ши стали потомки аристократов, имевших обширные земельные владения, хорошо образованные и вооруженные, которые не были связаны преданностью никому конкретно и которых разослали по провинциям, ибо они слишком досаждали двору. 

Таким образом, буси— это человек, способный поддерживать мир и спокойствие невоенными или же военными методами, но чаще все же последними. В одной книге ханьской эпохи мы находим следующий пассаж: 

Благородный муж избегает трех крайностей: он избегает крайности пера ученого, он избегает крайности алебарды военного, он избегает крайности языка защитника. 

По всей видимости, слово буси пришло в японский лексикон вместе с внедрением китайского знания в целом и дополнило собственно японские понятия цува-моно и мотнофу. Впервые оно появляется в Секу Нихон-ги, древней истории Японии, составление которой было закончено в 797 году. Под 723 г. мы читаем: 

Его величество сказали, что ученых и воинов ценит народ. 

Следует помнить, что «гражданское искусство» всегда стояло рядом с «военным». Несмотря на явное различие бун и бу, оба качества считались и китайцами, и японцами необходимыми составляющими нравственно совершенного человека. 

Еще одним термином, обозначающим воина, в японском языке является слово самурай. В китайском языке соответствующий иероглиф в глагольном употреблении означал «наносить визит знатному человеку» или «сопровождать знатного человека». В этом смысле он соответствует японскому сабурау. В конечном счете, в обоих странах термин обрел значение «те, кто находятся близко к знати и служат ей», в японском языке — сабурай. Одно из первых употреблений этого слова мы обнаруживаем в первой японской императорской антологии стихов Кокинсю, составленной в начале Х века: 

Слуга,попроси у господина зонтик. Роса под деревьями Миягинокрупнее капель дождя. 

Начиная с середины эпохи Хэйан эти слуги охраняли высшую знать и потому носили оружие. Все чаще и чаще их стали набирать из воинского сословия, и потому к концу XII века сабурай стало означать почти то же самое, что и буси. Со" временем слово все теснее связывалось с представителями среднего и высшего звена воинского сословия, а особенно с теми, кто занимал должность в правительстве или клане и теми, кто считались прямыми вассалами. 

Появление людей, носящих это имя, совпало с укреплением системы сёэн (поместий). Система начала складываться в последние столетия первого тысячелетия нашей эры, когда богатые рисопроизводящие поместья превращались в наследные владения влиятельных аристократических семей и потому становились свободными от налогообложения и вмешательства центральных властей. В то же время, управление территориями, платившими казне — а к концу XII в. они все еще составляли половину обрабатываемых площадей — постепенно переходило в руки наместников, назначавшихся губернаторами провинций. Должности наместников также становились наследными, и занимавшие их семьи часто оставались в одной провинции безвыездно и увеличивали собственные земли и богатства. В итоге, и сёэн, и «государственные провинции» фактически обрели независимость от центральной власти. 

Именно с этого момента начинается история буси как сословия. Правительство все менее могло поддерживать порядок в провинциях, а потому и наместники государственных земель, и собственники частных владений стали создавать собственные армии для защиты своих интересов в разгоравшейся борьбе за территории и титулы. Начало процессу положил сам двор еще в 792 г., введя систему кондэй, согласно которой опорой власти на местах должны были стать «физически сильные» молодые люди, сыновья начальников уездов. Это ускорило разрушение института правительственных войск. За период с IX по XII в. подобные объединения превратились в организованные по семейному принципу структуры, в которые со временем начали брать в качестве кэниНов (домашних людей) и членов сельских общин. Укрепившись и набравшись сил, они уже были способны лишить какого-нибудь отсутствовавшего на месте аристократа его владений, которые, казалось бы, призваны были «защищать». Ле-гитимность подобных мер обосновывалась тем, что возглавлявшие дружины военачальники нередко являлись если не потомками древних аристократических удзи (довоенных кланов), то потомками самой императорской линии. 

Таким образом, японские буси во многом напоминали китайских ши, существовавших за много столетий до первых. Аристократы по происхождению, они были хорошо образованы; будучи же владельцами земель или управляющими поместий, а зачастую и целых провинций, они имели достаточно средств для приобретения доспехов, оружия и лошадей, в которых нуждались воины. 

В конце концов гражданские власти утратили контроль не только за провинциями, но и за столицей. В 1156 г. между принцами императорской крови разгорелся конфликт, получивший в истории название «смуты годов Хогэн». На поддержку были призваны главы двух крупнейших военных кланов — Тайра и Минамото. В результате клан Тайра временно одержал верх. Минамото вынуждены были бежать. Главным же итогом столкновения явилось начало эры правления военных: Тайра Киёмори, лидер семьи Тайра, не только взял в руки власть в Киото, но и утвердил свое доминирующее положение при дворе. В 1185 г. воспрявший клан Минамото одолел Тайра, и власть буем установилась окончательно. Ёритомо, командующий армией Минамото, создал собственное Бакуфу (правительство). В той или иной форме Бакуфу оставалось основой государственной власти в Японии на протяжении последующих семисот лет. 

Военное правительство укрепляло свою и без того главенствующую роль экономическими мерами. После поражения Тайра, Ёритомо экспроприировал обширные владения поверженных врагов и передал их либо в частное владение, либо в управление своим сторонникам. Эти мероприятия существенно укрепили экономическую базу воинского сословия и способствовали созданию системы вассалитета для Ёритомо в частности и для Бакуфу в целом. С этих пор воин попал в окончательную зависимость. 

Образ знатного воина, созданный в ранних хрониках, весьма односторонен. Действительно, многие военачальники принадлежали к аристократическим кланам и даже к императорской семье, но среди самураев было немало и представителей низших классов, асигару (пехотинец), которые не имели ни богатств, ни образования. Впрочем, некоторые из них получили ранги и должности за способности или проявленное мужество. Они вошли в высшую касту воинов и полководцев. Подобный же феномен проявился и в период Сражающихся Царств. Самый яркий пример — Тоётоми Хидэёси, который был низкого происхождения и при этом сумел стать верховным правителем страны. По иронии судьбы, именно он знаменитой «охотой за мечами» 1588 г. и специальным эдиктом 1591 г. уничтожил саму возможность социальной мобильности, благодаря которой он сам вознесся наверх, и тем самым строго разделил японское общество на четыре сословия: воинов, крестьян, ремесленников и торговцев. 

Наконец, воинское сословие стало той частью общества, которое унаследовало культурное наследие цивилизации от вырождавшейся придворной аристократии. Со времен Тайра искушение оставаться в столице и заниматься литературой и изящными искусствами превратилось в тенденцию, угрожавшую существованию кланов и даже правящему положению воинского сословия. Сёгуны с различной степенью успеха справлялись с этой проблемой. Тем не менее, какой-то культурный уровень считался необходимым для воина практически всеми, и потому рост влияния или повышение социального статуса воина или даже целого клана почти всегда сопровождался усилиями добиться таких же успехов в учености. Яркое свидетельство данной тенденции — строительство кланами Асакура и Ходзё замков Итидзёгатани и Одавара. Стремление к равновесию двух начал — бун и бу — способствовало тому, что идеал ученого и воина сохранялся еще долго после того, как сражения закончились и в стране наступил мир. Однако, ошибочно полагать, что все самураи были грамотными. Ибо хотя со време-, нем победу и одержал более демократический вид образования, он не был реализован — несмотря на социальное положение сословия в целом — даже к концу XVII столетия.

Сегодня я видела Терпсихору

Сегодня я увидела Музу,
покровительницу искусства Танца. Древние греки называли ее Терпсихорой, и
само это имя несет отпечаток ритма и
гармонии...
       Но имя это уже
никто не произносит, а искусством уже никто не занимается. Все стороны
нашей жизни отмечены следами разложения, и трон Музы Танца также оказался
захвачен культом упадничества и вырождения, когда маска танца была надета
на неуклюжие телодвижения, имитирующие животные
инстинкты.
       Терпсихора и танец
не были выдуманы древними греками ради развлечения и времяпрепровождения.
Муза и танец - это результат вдумчивого созерцания Природы, где все
движется в ритме согласно неписаным
законам.
       Чтобы понять дух
танца, достаточно погрузиться в шелест густой листвы. Не отрываясь от
ветвей, листья танцуют и поют, рождая симфонию зеленых оттенков, чарующую
глаз и слух. Достаточно минуту посидеть на берегу моря, обратив к нему
лицо, и отдаться на волю неутомимого ритма, с которым волны набегают на
берег. Достаточно проследить полет птицы или падающего листа осенней
порой. Достаточно взглянуть, как танцуют на небе облака, принимающие
поочередно тысячи фантастических форм. В конце концов, достаточно просто
уметь читать ту открытую книгу, страницы которой жизнь ежедневно листает
перед нами, но в которой мы ценим - да и то не всегда - лишь
обложку.
       Если глаза не видят,
то и тело не может танцевать. Кусок материи, который мы называем телом,
лишь мечется и корчится, словно в болезненных конвульсиях, а не движется в
гармоничном ритме. Остается существо, которое непритворно жаждет плотского
удовлетворения, а не духовного наслаждения
красотой.
       Если глаза не
видят, то нет и звуков, чтобы слагать из них музыку. Если бы зазвучали
прекрасные мелодии, они разбудили бы в нашем теле желание двигаться им в
такт, согласованно и соразмерно. Но нас окружает кричащая, агрессивная
музыка, построенная на диссонансах, или приторно слащавая и лукаво нежная,
а тексты песен явно продиктованы вырождающейся модой или политической
системой, что также популярно
сегодня.
       За всей этой мишурой
не видно истины. А она заключается в том, что танец умер, и его смерть -
это победа материализма, обещающего фальшивую свободу, которая никогда не
будет достигнута по той простой причине, что ее не существует в тех мирах,
где ее пытаются обрести. Эту ложную свободу сулит лозунг "делай что
хочешь, а будет по-моему". Или "будь раскованней" - следуя навязанной
моде. Ты обязан признавать прекрасным то, что вызывает отвращение, и,
закрыв глаза, безумно кружиться и скакать, попирая само воспоминание о
священной Музе ритма и
гармонии.
       Среди всей фальши и
бессмысленности слов молодые люди не только безнадежно далеки от умения
танцевать; в своих прыжках и телесной неопрятности они так опустились и
деградировали, что напрочь забыли изящество и грацию
движения.
       И я воззвала к
Терпсихоре. Этот призыв родился в глубине моей души и с силой вырвался
наружу.
       И она явилась ко мне.
Каждое движение Музы дышало грацией, которую не могли скрыть одежды. Она
шла сквозь время, и ее шествие было танцем, движения которого были самой
музыкой. Нет, Терпсихора не умерла, ведь прекрасное никогда не умирает. Я
подумала, что ее присутствия никто не заметит, но все Подлинное
непреложно...
       Видение было
мимолетно, но в этот миг время и пространство утратили свою пугающую
безусловность, а мода стыдливо потупилась перед лицом того, что вечно
было, есть и будет.
       Только
мгновение Муза Танца была среди нас. Никто уже не знает ее имени и не
вспомнит искусство, которому она покровительствует, Но в чьем-то убогом
теле пробудилась неясная тоска. Оно давно лишилось крыльев и не умеет
больше ни летать, ни ступать. И только взор свой может оно поднять к
мимолетному видению, а душа умоляет его вновь сделаться таким же, как
прежде.
       Ведь душа умеет
танцевать. Она живет в каждом из нас, и все зависит от того, насколько мы
сами сковываем ее. Если душа охвачена трепетом, греки называли это именем
грации и гармонии, Терпсихорой. А если она рыдает, как нам называть ее?