Джон Генри Маккей, "Тропка мимо"

Минуя дом твой, я нагружен
тоской, едва тянул свой шаг...
из окон!-- мне грозой наружу--
терзанья скрипки, песнь-душа.

Я ,тихо внемля, ближе крался--
и стал, невидим, слышал всё:
душевной болью наслаждался,
пока смычок по струнам сёк.

И песнь Любви, что Ночь пронзала,
мне показалась краше всех,
что я певал тебе бывало,
и тех, что уж наполню мех!..

Ещё раз тропку спой мне,Скрипка,
чтоб с болью Песне я внимал,
ведь в далеке молчанья липком
мой одинокий путь пропал.

перевод с немецкого Терджимана Кырымлы 


Voruebergang

Ich ging an deinem Haus vorueber
– Die Sehnsucht hemmte meinen Gang –
Und horch! von dort zu mir herueber
Scholl Geigenzittern und Gesang.

Ich schlich mich leise lauschend naeher,
Kein Auge wurde mich gewahr,
Und stand – des eigenen Schmerzes Spaeher –
Bis jeder Ton verklungen war.

Und schoener schien mir dieses Singen
Der Liebe, das die Nacht durchdrang,
Als was ich je dir durfte bringen,
Als je ein Lied, das ich dir sang! . . .

Noch immer schlich der Gang der Geigen,
Der Laut des Liedes um mein Ohr,
Als schon sich in der Ferne Schweigen
Mein Pfad der Einsamkeit verlor . . .

John Henry Mackay

Как посужу, что светоч мой горит
лишь половину суток в тёмном мире,
и что подобна смерти ночи гиря,
с ней бесполезен я, мой дух укрыт
от службы своему Творцу, браню
себя за недостаток прилежанья.
--Что ж Бог труды не уважает?--
ропщу едва. Усердие ко дню
мне отвечает, ропот обрезая:
--По силам уярмляя слуг рабочих,
Бог не нуждается в дарах! Он точен
по-королевски: тысячи дерзают--
по миру рыщут духи сверхурочно,
что также слуги; их Он чает мочи.

перевод с английского Терджимана Кырымлы   
 
   
 
When I consider how my light is spent
Ere half my days in this dark world and wide,
And that one talent which is death to hide
Lodg'd with me useless, though my soul more bent
To serve therewith my Maker, and present
My true account, lest he returning chide,
"Doth God exact day-labour, light denied?"
I fondly ask. But Patience, to prevent
That murmur, soon replies: "God doth not need
Either man's work or his own gifts: who best
Bear his mild yoke, they serve him best. His state
Is kingly; thousands at his bidding speed
And post o'er land and ocean without rest:
They also serve who only stand and wait."

John Milton

1.
Бронза листвы на пригорках студёных,
озеро тешит метели душок.
Руки прилежные с се`рпом поклонны,
птах одинокий летящий в снежок.

Плод опадает с ветвей уярмлённых,
сна не видать в молчаливой ночи`.
Словно устало чело --и поклоны
бьёт после летнего пира кручин.

Кратче и кратче прохладные днёвки--
гложущей скорби тихий разбой,
а на устах-- загово`р от издёвки:
"Осень, зачем ты столь скоро?.. за мной?!"

2.
Осень, ты близишься? Неудержимо
меркнут деньки за оставшимся днём,
рвутся, Времён оставляя зажимы,
кануть в бессолнечной тьмы окоём.

Медли, мой свет! Одари мне лучами
к смерти готовые нивы-луга--
золотом солнца чтоб образы мчали,
страдного лета напомнили гам.

Пусть мотыльки налегке полетают
в ветром пронизанных шум-камышах;
чёлн мой шатнётся едва-- и растает
в да`ли туманной твоей не спеша.

Выколдуй чарами с уст моих бледных
песни последней блистающий ритм:
чайке, утёсу --молебнов победных,
ток дабы боли дотла растворил!

В плаче моём отразись, чтоб последний
смех мой раскатом гремел до зари!
Стань во Красе среди дней этих бедных
вся предо мной, озари--и умри!

вольный (увы, не уложился в размер) перевод с немецкого Терджимана Кырымлы 


Herbst am Zuerichsee

I.
Braeunliche Blaetter an frostigen Gelaenden,
Ueber dem See ein verwehender Duft.
Erntende Sichel in emsigen Haenden,
Einsamer Vogel in schneeiger Luft.

Fallende Fruechte von brechenden Zweigen,
Schlaflose Stunden in schweigender Nacht,
Wie in Ermuedung ein Stirne-Neigen
Nach all der rauschenden Sommerpracht.

Kuerzer und kuerzer die kuehleren Tage –
Nagenden Kummers stille Gewalt,
Auf den Lippen die fliehende Frage:
„Kommst du, o Herbst, schon? – Was kommst
du so bald?!“


II.
Nahst du, Herbst, schon? Unaufhaltsam
Loest ein Tag den andern ab,
Reit sich von der Zeit gewaltsam
Und sinkt sonnenlos hinab . . .

Zoegere, Licht! Lass deine Strahlen
Auf die Fluren, todbereit,
Goldene Sonnenbilder malen
Wie in reifer Sommerzeit!

Lass den leichten Falter gaukeln
Durch das Rоhricht, wunddurchhaucht,
Wenn mein Kahn mit leisem Schaukeln
In die Nebelferne taucht!

Zaubere auf die bleiche Lippe
Mir ein letztes, lichtes Lied,
Das der Moewe gleich die Klippe
Jeden Schmerzes kuehn umflieht!

Spiegele dich in meinem Weine!
Um ein letztes Lachen wirb!
Zeige einmal noch mir deine
Ganze Schoenheit, Licht, und – stirb!

John Henry Mackay

Я был глупцом вдвойне:
любил, и говорил о ней
скулёж рифмуя свой;
где мудрый однолюб во мне? глупей
нет брака со строфой!
Сочась сквозь трещинок узорочье земли,
вода морская с солью расстаётся-
я так же боль свою намерился излить,
сквозь плетень рифм- в них горечь остаётся.
Увы, венец моих трудов,
певец украсил голосом- и был таков:
разжижил, воспевая, мою боль,
и, ублажая многих, волю дал
страстям: из рифм пустилась соль.
Любовь с Печалью- стишиям вода,
огласка строк блаженства ах, не даст:
развеял страсти песенный мотив,
триумф двойной- покою супроти`в.
А я, двойной глупец, стал трижды дураком:
кто неумён, тому глупеть легко.

перевод с английского Терджимана Кырымлы

The Triple Fool

I am two fools, I know—
For loving, and for saying so
In whining poetry;
But where’s that wiseman that would not be I,
If she would not deny?
Then, as th’ earths inward narrow crooked lanes
Do purge sea waters fretful salt away,
I thought, if I could draw my pains
Through rhymes vexation, I should them allay.
Grief brought to numbers cannot be so fierce,
For he tames it that fetters it in verse.
But when I have done so,
Some man, his art and voice to show,
Doth set and sing my pain,
And, by delighting many, frees again
Grief, which verse did restrain.
To Love and Grief tribute of verse belongs,
But not of such as pleases when ’tis read;
Both are increased by such songs,
For both their triumphs so are published;
And I, which was two fooles, do so grow three;
Who are a little wise, the best fools be.

John Donne

Тройной дурак

Я дважды дурнем был:
Когда влюбился и когда скулил
В стихах о страсти этой;
Но кто бы ум на глупость не сменил,
Надеждой подогретый?
Как опресняется вода морей,
Сквозь лабиринты проходя земные,
Так, мнил я, боль души моей
Замрет, пройдя теснины стиховые:
Расчисленная скорбь не так сильна,
Закованная в рифмы - не страшна.
Увы! к моим стихам
Певец, для услажденья милых дам,
Мотив примыслил модный
И волю дал неистовым скорбям,
Пропев их принародно.
И без того любви приносит стих
Печальну дань; но песня умножает
Триумф губителей моих
И мой позор тем громче возглашает.
Так я, перемудрив, попал впросак:
Был дважды дурнем - стал тройной дурак.  (С)

Не знаю, кто автор этого перевода- прим. Т.К.

Джон Генри Маккей, "Вход"

Ступила ты в зал говорящий,
где каждый умолк. Ореол
Красы над тобою парящий
охватом на всех снизошёл.

Лишь я подступил, ты намёком
велишь мне уйти. Я пока
решаюсь. Ты-- мимо и боком
назад. ... не поднялась рука.

перевод с немецкого Терджимана Кырымлы 


Eintritt

Du tratst in den Saal. Da schwiegen
Die Redenden alle. Es ging
Von dir ein leuchtendes Siegen
Der Schoenheit, die Alle umfing.

Nur ich trat zu dir. Da batest
Du leise, ich moechte gehn.
Ich zaudere noch. Du tratest
Zurueck. Ich -- liess es geschehn.

John Henry Mackay

Джон Генри Маккей, "Счёт"

Закадычные с юностью врозь навсегда!
Был им выбор, друзьям, между Правдой и Ложью...
Я избрал! Отчего не погасят года
вожделенье по Нови, что дух мой неможет?

Я считаю, считал: не остался никто!
Все-- на дно Раболепья и Трусости гущи...
И сквозь это деньское моё решето
прочь мякина Забвенья, всё радужней пуще...

перевод с немецкого Терджимана Кырымлы 


Zaehlung

Von den Freunden der Jugend auf immer getrennt!
Es galt: zwischen Wahrheit und Luege zu waehlen...
Ich habe gewaehlt! Warum sie noch brennt,
Die Sehnsucht, mich immer auf Neue zu quaelen?

Ich zaehle und zaehle: nicht Einer blieb!
Sie gingen in Knechtschaft und Feigheit unter –
Und durch meiner Tage zerbeultes Sieb
Stiebt die Spreu des Vergessens verwirrter und bunter...

John Henry Mackay

Мчись, Век-завистник, отлетай своё,
гони свинцоволапые годины,
что тяжелы, перины, на подъём,
да жри себя, приплод свой неповинный,
который впредь не фальшь и суета,
лишь шлак погибший он;
столь мелок наш урон:
твоя сума пуста.
Ведь коль плохое всё ты утрамбуешь в тишь
и, наконец, от жадности себя употребишь,
то Вечность долгая  убла`жит нас, отпетых,
и поцелуем каждого отметит;
затем нас Радость вознесёт потоком
туда где всё-- добро, не знавшее порока,
божественное в совершенстве,
с Любовью, Миром, Правдою горят сошедшись
вкруг высшего Престола,
того, по ком радели скопом, соло ;
коль вдруг душа, ведома небом, свой умерит бег,
утихнет Торжище Земное,
увенчанное Звёздами, вовек мы обретём покои,
смеясь над Смертью, Случаем и над тобой, о Век.

перевод с английского Терджимана Кырымлы

  
On Time
  
Fly envious Time, till thou run out thy race,  
Call on the lazy leaden-stepping hours,  
Whose speed is but the heavy Plummets pace;  
And glut thy self with what thy womb devours,  
Which is no more then what is false and vain,          
And meerly mortal dross;  
So little is our loss,  
So little is thy gain.  
For when as each thing bad thou hast entomb'd,  
And last of all, thy greedy self consum'd,   
Then long Eternity shall greet our bliss  
With an individual kiss;  
And Joy shall overtake us as a flood,  
When every thing that is sincerely good  
And perfectly divine,   
With Truth, and Peace, and Love shall ever shine  
About the supreme Throne  
Of him, t'whose happy-making sight alone,
When once our heav'nly-guided soul shall clime,  
Then all this Earthy grosnes quit,   
Attir'd with Stars, we shall for ever sit,  
Triumphing over Death, and Chance, and thee O Time.

John Milton. 1608-1674
 

                                      К ВРЕМЕНИ

                     Часов свинцовостопых вереницу,
                     Завистливое Время, подгоняй
                     И тем, чего мы алчем до гробницы,
                     В пути свою утробу наполняй;
                     А так как все, что б ты ни поглощало, -
                     Лишь суета и ложь,
                     Ты мало обретешь,
                     Мы потеряем мало!
                     Когда же ты пожрешь дурное в нас
                     И с ним само себя, наступит час
                     Безмерного, как море, ликованья,
                     Затем что нам лобзанье

                     Даст вечность и откроет вход туда,
                     Где добродетель царствует всегда,
                     Где истина святая,
                     Любовь и мир сияют, окружая
                     Престол того, к кому
                     Душа стремилась сквозь земную тьму;
                     Туда, где мы, отринув плоти бремя,
                     Вплетем наш голос в звездный хор
                     И где над нами станут с этих пор
                     Не властны смерть, судьба и ты, о Время!

                      перевод Ю. Корнеева  

Я вижу, утро покидает склеп
ночи`-- и но`чи, вижу, погибают.
Дитя лучей зовёт отцов, но лет
надев ярмо, родителей бросает.

Я вижу, век находок и потерь
ребёнок торит не дивя`сь вслепую:
уже былой непобедимый зверь,
гляжу, им бит-- и милости взыску`ет.

Дубы вали`т ночная буря. Те
растут густы` часам в укор сплочённым,
а всё ж покорна червю масса тел
за сотни лет: убийца малый-- чёрным.

Я видел в гибели сухой зерно
нежданно новой необычной жизни:
из гнили забытья, отринув дно,
оно ростком из сил последних брызжет.

Погаснув, искра вдруг блеснёт порой
подобно памяти-- она бессмертна.
Последнему-- когда избит весь рой--
стать первым: чья ещё победа?

Один живёт-- другому помирать.
Моё не трожь, твой "здрав будь" мне что кара.
Молчу. Рот сух, а благодать--
из сердца счастье, спешные удары.

перевод с немецкого Терджимана Кырымлы 


Wechsel

Ich seh den Morgen steigen aus der Gruft
Der Nacht, und seh die Naechte niederfallen –
Ein Sonnenkind, das lebenheischend ruft
Die Eltern, welche alternd weiterwallen.

Ich seh dies ewige Finden, ewige Fliehn
Nicht mehr mit den erstaunten, blinden Blicken
Des Kindes jetzt: was unbesiegbar schien,
Sah ich erliegen feindlichen Geschicken.

Es stuerzt die Eiche in der Nacht der Sturm.
Sie wuchs empor im Ebenmass der Stunden,
Und doch: sie unterliegt dem Moerder Wurm,
Erst wenn Jahrhunderte sie ueberwunden.

Ich sah, was dalag in erstarrtem Tod,
Aufstehn zu neuem, ungeahntem Leben.
Aus Faeulnis und Verwesung, Angst und Not
Mit letzter Kraft gebrochene Kraft sich heben.

Der Funke, welcher schon verloschen war,
Glimmt weiter gleich unsterblichen Gedanken.
Der Letzte in der kampfgeweihten Schar
Wird Erster, wenn die Anderen sterbend sanken.

Es lebe der Eine; und der Andere stirbt.
Mein Glueck dein Unglueck; Fluch fuer mich dein Segen.
Ich schweige. Doch mein bleicher Mund umwirbt
Das Glueck mit dieses Herzens hastigen Schlaegen.

John Henry Mackay

Джон Генри Маккей, "Поездка"

А ветер утих. И обое на лодке
шатаясь легко, покидали причал.
Далёко уж берег темнеет. Далёко
остались их хлопоты, боль и печаль.

Мужчина и женщина. Долго молчали.
Раскинулось гордое море в красе.
Он рёк: "Лишь тебя век желал я!"
Она ему: "Ночь наступает. Не смей..."

Они удалялись в далёкие дали.
Но первая лишь подмигнула звезда--
приблизился к ней он, чьи губы шептали
дрожа в нетерпении: "Счастье, когда ?!"

Настало блаженство желанного часа,
дрожа в вожделеньи, трясясь и горя`...
Назад победителям жизни безгласым,
и вновь по домам-- по раздельным морям.

перевод с немецкого Терджимана Кырымлы 


Fahrt

Es legt sich der Wind. Sie stoen vom Strande.
Sie steuern hinaus, sanft schaukelt ihr Boot.
Weit hinter ihnen verdmmern die Lande,
Weit hinter ihnen Leid, Kummer und Not.

Ein Mann und ein Weib. Und sie schweigen lange.
Stumm liegt das Meer in stolzer Pracht.
Da spricht er: Du bist es, nach der ich verlange!
Sie aber entgegnet: Bald kommt die Nacht...

Und weiter trieben sie in die Weite.
Doch als der erste Stern erglom,
Zog er sie nher an seine Seite
Und flsterte zitternd: O Glck, nun komm‘!

Es kam. Im Taumel der seligsten Stunde,
Geschttelt von Schauern, durchpulst von Glut,
Als Sieger des Lebens und ohne Wunde
So kehrten sie heim – so empfing sie die Flut.

John Henry Mackay


Джон Генри Маккей, "Брак"

Пришлось им вместе
творить житьё,
но дрожжей в тесте
был мал объём.

Они устали,
но постарев,
любя, терзали
свой брак, презрев

шипы и розы.
Союз отпет:
вдвоём ли порознь,
а счастьев нет.

перевод с немецкого Терджимана Кырымлы 

Ehe

Sie mussten zusammen
durchs Leben gehn,
Und konnten doch niemals
zusammenstehn.

Sie wurden muede
und wurden alt,
Und quaelten sich weiter
mit zaeher Gewalt.

Der Eine so,
Die Andere so,
Und seines Lebens
war Keiner froh.

John Henry Mackay

Что ты тоскуешь, робкий друг,
по красоте былой?
Иным кошель Судьбины туг,
а долг грядёт горой.
  
Я вижу радугу горе`,
росу на листьях трав;
не вопрошаю о поре,
причинах сих забав.

впустую я не омрачён,
и не зову былья:
то ль здесь, то ль где-нибудь ещё,
я знаю, им сиять.

перевод с английского Терджимана Кырымлы

Resignation
  
Why, why repine, my pensive friend,  
  At pleasures slipp'd away?  
Some the stern Fates will never lend,  
  And all refuse to stay.  
 
I see the rainbow in the sky,         
  The dew upon the grass;  
I see them, and I ask not why  
  They glimmer or they pass.  
 
With folded arms I linger not  
  To call them back; 'twere vain:   
In this, or in some other spot,  
  I know they'll shine again.

John Milton. 1608–1674