Пандемия любви
- 15.12.20, 22:27
- Что вообще такое любовь? Кто и когда дал точное определение этому чувству? Чувство ли это вообще или состояние? Кто только не писал о любви? Толстой, Фром, Спиноза, Платон… Список можно долго продолжать. И это только те, кто действительно пытался как-то сформулировать определение понятия.
Для нас, нейробиологов, любовь есть дофаминэргическая целеполагающая мотивация. Точка. И если кто-то…
- Коллега, коллега! – перебил Николь тот самый лохматый хиппи, - Вы же учёный, хоть и в форме! Вы же знаете, что норадриналин, который, как всем известно, синтезируется из дофамина участвует в реализации реакции «бей или беги». Вы же понимаете, что…
- Господа, - откидываясь на мягкую спинку своего кресла, повысил голос Президент, - у вас будет возможность поспорить на эту, безусловно, интереснейшую тему о бьющих и бегающих дофаминах. Но давайте сейчас не будем углубляться в научные нюансы. Сейчас мне необходимы ответы лишь на два важнейших, первостепеннейших вопроса: что происходит и как это прекратить?
Он уже плохо сдерживал своё раздражение. Совещание длилось непозволительно долго – второй час, а ясного и чёткого понимания происходящего, на что он так рассчитывал, у него до сих пор не было.
«Эти учёные!.. Они могут спорить сутками без еды и сна и, так и не придя к общему мнению, после команды «брейк» продолжать дальше ворчать и бубнить себе под нос каждый в своём углу. – Думал хозяин Белого дома, - Что было бы если бы эти люди руководили государством? Ка-тас-тро-фа!»
Мысленно произнеся это слово Президент впервые, после доклада своего помощника неделю назад, вдруг с пугающей ясностью осознал, что если ситуацию не удастся взять под контроль в ближайший месяц – два, то катастрофа окажется не умозрительной, а реальной.
А ситуация действительно была опасной. Медленно, но неуклонно в США, да и, по докладам ЦРУ, в мире росло количество самоубийств. В крупных бюджетоформирующих компаниях, где любая разбалансировка хотя бы одного из отделов немедленно приводит к снижению показателей, десятками выпадали из рабочего процесса руководители, менеджеры, просто рабочие. Число заболеваний на почве нервного расстройства буквально за два месяца выросло вдвое. Частные психиатры последний месяц декларируют невероятные доходы от своих практик. В их некогда пустовавшие кабинеты с удобными диванчиками и умиротворяющими благовониями сейчас люди стоят чуть ли не в живой очереди.
В армии ситуация не лучше. Под угрозой оказались важные учения НАТО, запланированные на начало октября. И на сегодня единственное, что удалось выяснить, единственное, что указывает на системность происходящего это то, что в большинство случаев специалисты характеризуют как любовь-манию, любовь-одержимость… Что это такое вообще?
«Он женился на своей Эдриан потому что она симпатичная… была в те времена. И её отец – сенатор от штата Миссури… Вообще это была выгодная партия. Здесь он не прогадал. Он вполне удовлетворён. Конечно были какие-то чувства. Но что такое чувства? С возрастом важнее понимание, поддержка… Другие приоритеты, потому что другие цели, задачи. В молодости всё кажется радужным, возможным для тебя. А потом понимаешь, что жизнь состоит не только из твоих желаний, да и не столько. Есть обязанности перед обществом, семьёй. Есть работа, которую нужно делать. Есть привычка в конце концов. Любовь… Хм… Какая любовь, когда тебе за пятьдесят? Тем более маниакальная… - Президент ухмыльнулся. Этот риторический вопрос вызвал у него одновременно и улыбку, и чувство какой-то горечи. Прогнав эти эмоции, он вновь сосредоточился на том, что обсуждали эти странные люди.
Но чем больше он пытался вникнуть в суть дискуссии, которая не на шутку разгорелась в зале совещаний департамента здравоохранения США, тем яснее понимал, что ничего не понимает. А принимать решения придётся не им, а ему. И возможно это будут очень жёсткие решения.
- Господин Президент, через 10 минут у Вас встреча в Белом доме. Мы выбиваемся из графика. – склоняясь к самому уху, прошептал задумывавшемуся главе государства Джон Кёртис – личный секретарь Президента. Тот кивнул и, оперевшись двумя руками о крышку стола, встал:
- Дамы и господа, я должен покинуть вас, но мы в Белом доме внимательно будем и дальше следить за вашей работой. Джордж, - обратился он уже к вице-адмиралу, - Сформируй, пожалуйста группу, как мы это с тобой обсуждали и действуйте. У вас есть неделя для того, чтобы сформировать ясное понимание ситуации для себя, и для меня.
– И…, - уже – полушёпотом, похлопывая вице-адмирала по спине, - Попроще, Джордж. Пожалуйста, попроще. На сколько это возможно. ОК? Удачи всем нам. – уже на ходу, покидая совещание, бросил Президент. Все встали. На большом табло электронных часов сменились цифры. Сейчас они показывали 16:16.
***
Почти час ночи. Дэвид не мог уснуть в своём гостиничном номере. Он остановился в “Club Quarters» - отеле в самом центре Вашингтона, буквально в полукилометре от Белого дома с прекрасным видом на площадь Фаррагут с её знаменитым памятником первому адмиралу ВМФ США Дэвиду Г. Фаррагуту. Тому самому Фаррагуту, который в битве при Мобил-Бэй в пылу атаки воскликнул: «К чёрту торпеды! Полный вперёд!»
- К чёрту торпеды, - Дэвид стоял в своём номере у окна и смотрел на статую адмирала, темневшую в окружении уличных фонарей. Маленькими глотками отпивая из стакана с лёгким «Куба Либре», где было слишком много льда и колы и совсем чуть-чуть рома, он в который раз прокручивал в голове всё услышанное в зале заседаний Департамента здравоохранения. К чёрту торпеды… Было ясно одно: человечество подверглось новой, невиданной атаке. Но со стороны кого или чего? Полный вперёд…
В сквере, что окружает статую первого адмирала, кто-то устроил демонстрацию фильма на открытом воздухе. Идея прогуляться ночным Вашингтоном возникла у Дэвида сама собой. На свежем воздухе думается легче. Он оделся, накинул лёгкий летний пиджак (ночь была тёплой, градусов 68 F, не меньше) и спустился в холл отеля.
Перейдя через I Street Northwest, он оказался на дорожке, по диагонали пересекающей сквер с юго-запада на северо-восток, и направился к большому экрану, установленному на разборной раме по среди лужайки не далеко от статуи Фаррагута. Не смотря на позднее время, на лужайке было достаточно многолюдно. Люди, кто в раскладных креслах, кто на пледах, расположились перед экраном, попивая колу и поглощая попкорн.
Фильм уже заканчивался. Смысла вникать в сюжет или вспоминать смотрел ли он его совершенно не было, и Дэвид просто с безразличием оглядывал зрителей. Вдруг взгляд его остановился на знакомой причёске. Почти с самого края, между непомерно грузным мужчиной, восседавшем на неестественно маленьком относительно столь обширной фигуры, раскладном кресле и парочкой молодых влюблённых, лежащих на клетчатом пледе, сидела Николь.
Секунд тридцать Дэвид колебался, решая подойти к ней или просто уйти, следуя своему плану прогуляться в полном одиночестве по ночному центру Вашингтона. Сознание сразу подкинуло его желанию заговорить с ней повод. Они не успели пообщаться в министерстве, так как Николь вместе с остальными военными тут же после ухода Президента, зашла в кабинет вице-адмирала, а Сайман потащил Дэвида в ближайший ресторанчик, где они и проболтали до вечера.
Лавируя между зрителями, он наконец пробрался к ней и присел рядом на корточки чуть позади неё.
- Добрый вечер, Николь - тихо, так чтобы не напугать произнёс он. – Интересный фильм?
Она всё равно встрепенулась от неожиданности, резко оберну и с удивлением посмотрела на Дэвида.
- Дэйв? - Она всегда называла его Дэйв. - Ты напугал меня. Нельзя так подкрадываться к людям.
Она сидела в полуобороте к нему, упёршись рукой в плед.
- Извини. – всё так же тихо произнёс он, не отводя взгляд от экрана.
- Присядешь? – спросила Николь и подвинулась, освобождая ему больше места с лева от себя. – Почему не спишь?
- А ты?
- Я часто сюда прихожу. Засиживаюсь допоздна на роботе, а домой ехать не особо хочется.
Дэвид с каким-то интересом и лёгким удивлением посмотрел на неё.
«Она изменилась». - подумал он. Сильно изменилась. Не столько внешне, сколько по манере общения. Он не мог вспомнить, когда б она в те далёкие времена, когда они встречались, говорила с ним так просто, спокойно и… открыто.
Почему мы, когда влюблены, когда возникают отношения, всегда создаём себе некий имидж, одеваем какое-то плохо подходящее к нашему внутреннему «Я» одеяние? Мы как актёры на сцене. Пытаемся играть некую роль, наивно полагая, что в этом образе выглядим красивее, лучше, привлекательнее. И никогда не замечаем, что со стороны наша игра больше похожа на паясничество, а сами мы выглядим если не смешно, то по крайней мере странно.
Почему мы закрываемся тогда, когда всё кричит нам: «откройся!»? Может быть потому, что в нас срабатывает инстинкт самосохранения. Упаковывая себя в придуманную нами обёртку, мы защищаем себя от угроз. Но почему в человеке, к которому нас тянет, мы видим угрозу? Потому что независимо от степени близости, мы всегда подсознательно ожидаем удара. Чтобы открыться, нам нужно доверять. А доверие неподвластно сознанию. Это ощущение. Оно вызывается не столько словами, сколько общим восприятием другого человека.
Мы придаём громадное значение тактильным взаимодействиям. Прикосновения – мощнейший передатчик информации, которые невозможно или почти невозможно передать словами. Мы ласкаемся к матери, обнимаем друга, целуем любимого человека. И каждое их этих действий предусматривает степень близости, родства. Так мы пытаемся показать свою открытость, беззащитность и, одновременно с этим, - проявить своё восприятие другого человека, определить свой статус по отношению к нему. Мы скрещиваем руки на груди, как бы защищаясь или отводим взгляд, пытаясь скрыть наши настоящие переживания. Всё это - наши защитные механизмы. Мы боимся, что нас могут обидеть. Эти действия важнее слов. Наверное, потому, что слова появились у нас значительно позже.
Почему сейчас Николь с ним так спокойна? Ведь от кого-кого, а именно от него, порвавшего однажды их отношения, ей стоило б защититься. Затянувшаяся пауза начинала вызывать у Дэвида ощущение неловкости, но он не знал как продолжить разговор, а Николь продолжала молчать. И, казалось, её эта пауза совершенно не беспокоила. Он почти с усилием заставил себя взглянуть на неё. Он уже вдохнув воздух хотел было что-то сказать, но тут прозвучал финальный аккорд и в этот момент экран погас. Фильм закончился. Николь, повернувшись к Дэвиду, слегка улыбнулась как будто извиняясь, но в её глазах он заметил грусть:
- Всё. Пора расходиться. Иди спать, Дэйв.
В этом её приказе не было повелительного тона. Наоборот это было сказано с какой-то теплотой, нежностью что ли. И он сразу вспомнил эту её манеру говорить с ним. Вспомнил свидания, как он провожал её, и они подолгу целовались в укромном месте возле её кампуса, где тень раскидистых крон деревьев прятала их от любопытных глаз. Вспомнил как не хотел её отпускать, а она (он понял это значительно позже) не хотела отпускать его. Но вот эта её рассудительность, эта обязательность, чувство ответственности и… и беспокойство за него выливались в одну простую фразу – «Иди спать, Дэйв».
Дэвид выдохнул воздух, заготовленный для несказанных слов, и встал.
