(Hansjoerg Schneider « Die Windmuele» )
«Одно пиво», бросил он.
Дочь хозяина миновала стойку, взяла бутылку из бара , откупорила «гребешок». Жёлтое пиво полилось в бокал, выдало на-гора пенную корону.
За соседним столиком угощалась троица мужчин. Один уже хорошо принял. «От Грюневальда до Малого Шайдегга», рассказывал он «и снова вниз. И всё – на своих горбах: буры, взрывчатку, всю амуницию. И 36 часов без пересмены. 624 дня подряд продолбил. Вот этими руками».
Хозяйская дочь поднесла пиво. «Будет ещё поезд в город?» , спросил Ханс. «Нет», ответила та. «Закажите, пожалуйста, такси», попросил он.
«Два года в трудармии», молвил сосед того «лучшие мои годы, на взводе».
Ханс принял свой бокал в один приём. Похмелялся ,ведь у Хуберта пил весь вечер один ротвейн. Вначале они занимались хубертовой дочерью Марией. Одиннадцатилетняя девушка, очень красивая и любопытная к мужчинам. «Желаешь поцелуя?», спросил Ханс когда та вошла. Она потянулась сомкнутыми губами. Ханс чмокнул их. «Но это же сухой поцелуй», возразила Анна. «Хочешь мокрого?». «Охотно»- и подставилась снова. «А ну иди спать», сказал Ханс.
«Через два года найдёт себе любака», сказал Ханс когда дочь удалилась. «Да рано», возразил Хуберт «нехорошо когда девушки рано начинают спать с мужчинами». «Не говори глупостей», возразил Ханс «ты же её не ревнуешь».
Хуберт молчал. Он уже несколько бутылок выпил, глаза его сузились.
«Что ты можешь знать о войне?», вырвалось у него «откуда? У тебя –ни малейшего представления , что такое война. Нет другого повода чтоб убить человека» . «Я- не пацифист», возразил Ханс, «пацифизм- глупость. Дело в том, кто и на каких основаниях желает насильничать. Миръ можно изменить только насилием. Французская Революция была хорошей штукой. Кастро пострелял было, он должен был, иначе бы не социализировал Кубу. Если б я оказался сейчас в шкуре порядочного вьетнамца, стрелял бы не раздумывая. Они должны бороться, иначе у них нет шансов».
В дверь прошмыгнула Мария , в ночной рубашке, с распущенными волосами. «Не могу уснуть»- и умостилась на коленях Хуберта. Он поцеловал её: «Угомонись».Она ушла.
«Ты был в России», спросил Хуберт.
«Да», ответил Ханс : «Студентом съездил раз. В Крыму танцевал с киевлянкой. Она пела мне- и я по уши влюбился. В Киеве разыскал её. Дома оказалась только её матушка, сказала чтоб я зашёл через час. Зашёл : говорит , Мила ещё не вернулась. Вручила мне рыбу из Днепра, завернула в газету. Я сел на скамейку, на улице, попробовал : кожа и кости. Назавтра застал Милу дома. Показала мне город. Сначала – дом, где жил её возлюбленный. На рынке купила букет гладиолусов. Показала мне в разговорнике фразу : «выброшенные на ветер деньги».
Хуберт налил себе ещё рюмку. Весь съежился, казался таким неказистым.
«В Харькове», продолжил Ханс: «гулял я. На окраине города нашёл подкову. Когда поднял её, одна женщина закричала : «Schadje! Schadje!». Счастье, значит».
« Подкова», отозвался Хуберт: «Мы ехали на танке, приказ был наступать. Это было поблизости Харькова, ранним утром. Я выглядывал из башни, по пояс, забыл что война. Солнце ещё не взошло, облака розовые. Прямо по ходу- ветряк. Он горел. Одно из четырёх крыльев треснуло и упало. Мы все вышли и дивились. Вдруг он затрещал и обвалился. А мне как раз до этого мига чего-то стукнуло, под танк шмыгнул. Когда выбрался, коллеги мои были мертвы».
Он умолк и совсем обмяк, съёжился на стуле. Потом сказал : « Это нельзя, так о войне говорить как ты», сорвался на крик : « Знаешь, ты, что это такое? Ты не знаешь, иначе б не говорил. Знаешь ,как обгоревший труп выглядит, друга, с вывалившейся требухой?». Ханс молчал. Он еле сдерживал дрожь. На глаза наворачивались слёзы….
И вот, он сидит здесь. Заведение обычное, пригородное. На стенах – «Спорт» и «Национальцайтунг». Трое мужчин рядом запели : «С горы спустился полк в долину налегке…».
Вошёл некто: «Такси вызывали?». Ханс собрался. В салоне прикорнул. Это был «Мерседес», ехал как плыл. «К бирже, водитель». Присмотрелся к таксисту: «Вы итальянец?». «Да, а что?». «Хочу вам рассказать одну историю. Сегодня гостил у друга. Он воевал в России. Вспоминал вот о чём. Когда он на рассвете на танке ехал, увидал горящий ветряк. Вышли они все посмотреть. Дивились как одна лопасть отвалилась. Тут и вся мельница начала сыпаться. Друг под танк забрался. А когда вылез, все его коллеги были погибли».
Авто тихо шуршало по мокрому асфальту. Дождило, дворники ерзали по стёклам. «Война ужасна», отозвался водитель : «Мой двоюродный брат воевал в Югославии. Однажды их разбудила девушка. Сказала что мать рожает, тяжело ей. Они взяли с собой военврача , пошли за ней. Женщина кричала от боли – и врач помог ей родить. Когда ребёнок вышел, мать вынула из-под подушки пистолет и выстрелила врачу в живот. Они пристегнули штыки , закололи роженицу, а ребёнка – на куски».
Он остановился у биржи и заглушил мотор. Дождь сыпал по железной крыше. Ханс рассчитался.
«Война ужасна», сказал таксист : « Она портит людей , выворачивает их наизнанку». Он открыл дверцу, попрощался :« Много благодарен».
Ханс поднялся на второй этаж биржи, присел. Напротив располагался парень, кроткий на вид, в обнимку с девушкой: ворошил кончики её волос. «Что ты делаешь по жизни?»- спросил его Ханс. «Разное. Играю на флейте, на гитаре».
«Семиструнной?». «Да». «Послушай-ка», обратился к девушке Ханс : «Я только что от друга. Он рассказал мне как у Харькова сошёл с танка чтоб рассмотреть пылающий ветряк. Вдруг разорвалась граната – и погибли все, а друг уцелел».
«Зачем мне это?» -спросила девушка.
«Погоди. Я на такси сюда приехал, пересказал эту историю водителю. А он мне- другую, про своего кузина, который воевал в Югославии. Этот кузин пошёл за компанию, а с ними- военврач, к рожающей. Когда ребёнка вытянули, женщина достала пистолет из-под подушки и убила врача. Двоюродный и его коллеги привинтили штыки , закололи мать ,а ребёнка- на клочки».
Девушка молчала. Потом спросила : «Как зовётся река , на которой стоит Харьков?». «Днепр протекает там», молвил Ханс : «Он впадает в Чёрное море». «Оно теперь- красное?». «Нет», ответил Ханс.
перевод с немецкого Терджимана Кырымлы
