........

Она двигала своим телом со мною в такт, движениями своими подсказывая мне какие мои движения и какие позы любви, применяемые нами, ей наиболее приятны. Тем самым возбуждала она меня всё больше и больше. Мне казалось, что быть лучше уже невозможно, но новые наши движения всё больше и больше делали мне наиприятнейших телесных удовольствий. От ощущаемых приятностей я закрыл глаза и окончательно потерял свою голову и понимание окружающего нас измерения. Немного раньше мне казалось, что я был доведен до пика блаженства, но, видимо, только сейчас я забрался ещё выше на пик горы Блаженства. Какие-то сладко-щекочущие ощущения подкатившегося кома страстей собрались в районе моего члена, подбираясь к его головке. На мгновение я замер… Ещё раз поглубже вонзил свой член в Глорию… Тут же, поддавшись выработанному годами инстинкту, успел со стонами достать пульсирующий член из Глашиной вульвы… Мой член пульсирующими порциями выбрасывал на Глорию семенную жидкость, а я не мог сдержать в своей груди любовные стоны. Упав то ли на диван, то ли на пол, то ли на Глашу, я стонал, так, как никогда до этого. Я стонал так, что Глория, даже, пыталась успокаивать меня, поглаживая своей рукой и шепча что-то ласковое и утешительное…

Какое-то время мы, обнявшись, молчали. От сухости во рту, язык прилип к нёбу. Облизав пересохшие губы, я открыл глаза. Глория, прижав к своей груди мою голову, гладила её своими нежными руками. Наведя резкость взора, я начал рассматривать окружающее нас пространство. Мы находились всё на том же, сложенном для приёма гостей, диване.

Глория, заметив, что я открыл глаза, взяла, улыбаясь, мою голову, прижав своими нежными руками мои уши, и поцеловала меня в губы.

— Что ж ты так кричишь? – спросила Глория полушёпотом.– Что подумают соседи этой квартиры?

— Соседи? Соседи, если они сейчас дома, подумают, что кому-то очень хорошо в этой квартире оттого, что он занимается сексом,– проговорил я пересохшим хрипловатым голосом, стараясь говорить полушёпотом. Глория снова положила мою голову к себе на грудь и обняла меня. – Даже не «хорошо»,– продолжал я,– а «очень хорошо». Какое мне сейчас дело до соседей этой квартиры? Пусть завидуют мне.

Она вздохнула, как мне показалось, самодовольно и даже улыбнувшись от слов, которые ей было лестно слышать. Я надеялся, что было именно так. Видеть её лицо сейчас я не мог в занимаемой мною позе, а спросить я не осмеливался. Я боялся чем бы то ни было её обидеть. Мне было просто хорошо сейчас, с ней. Я говорил ей правду. Я действительно мечтал о близости с ней. И действительно, ложась с кем-то в постель, я представлял себе, что рядом со мной – это Глория. И только она. Я её боготворил. Хоть и понимал, что я себя могу погубить, если буду продолжать всё время думать о ней.

Мы решили встать, чтобы пойти на кухню и что-нибудь попить и покурить. На всём пути из кухни в комнату наши вещи лежали в хаотичном виде, небрежно брошенные нашими обезумевшими руками, раздевающими наши же тела, желающие скорее слиться воедино. Мы подняли наши вещи, попили чай, покурили.

В этой квартире время для меня остановилось. Пространство тоже приобрело неведомое мне измерение. Была только она. И была также любовь. Ни на одно мгновение мы, находясь в этой квартире, не отошли друг от друга далее, чем на один шаг. На кухню пить чай-кофе – вместе. Под душ – вместе…

Жаждя ежеминутно наслаждаться друг другом, продолжили наши любовные игры на столе на кухне, потом на подоконнике, у открытого окна, на зависть тем, кто нас мог видеть или слышать, но не имел возможности так наслаждаться любимым человеком, как мы это делали.

Потом, уставшие, мы пошли под душ. Глория позволила мне помыть своё тело. Она, без стеснения, слегка расставила ноги, давая мне возможность мыть её тело во всех местах. Сама при этом оперлась руками на стену, слегка откинув назад голову и чуть прогнув спину, немного оттопырив тем самым аппетитные ягодицы. Её мокрое тело блестело бронзовым цветом. Смывая мыльную пену, я поглаживал её тело всё ниже и ниже, а давно, казалось, потерянный свой разум продолжал терять всё больше и больше. Добравшись до её ягодиц, я отложил душ в сторону, положил вторую руку на ягодицы и принялся их гладить, слегка сдавливая растопыренными пальцами. От этих движений она всё более старалась выставить ко мне поближе свои ягодицы, сильнее прогибая спину. Я остановил свои ласкательные движения рук и раздвинул прекрасные Глашины ягодицы, впившись губами в открывшуюся щель и продолжая ласки только не руками, а языком. Она издала еле слышный стон и прижалась сильнее к моему лицу, согнувшись и подставляя места, которыми она хотела принять мои поцелуи. Потом она оторвалась от меня, увлекла к себе в ванну и присев передо мной, взяла мой член, открыла его и накинулась на него своим ртом. Ощущения были превосходные. Мы как-то ещё двигались. Как-то ещё удовлетворяли друг друга. Кончили…

У меня чуть не началась истерика. Мне было превосходно. Я никогда ещё в жизни не чувствовал себя так хорошо. Я подумал (в который раз), что я не смогу теперь жить без Глории. Я умру без неё. «Боже мой! Почему так всё происходит. Ведь ты видишь, что я не смогу быть с ней! Ведь ты разведёшь наши пути-дороги. А что будет тогда? Как нам быть? Благодаря каким силам мы встретились? Боже! Прости меня! Мне хорошо с этой женщиной! Ты ведь это видишь! Что мне делать? Боже!»

Мы очнулись от пост сексуального оцепенения. «Как нас только угораздило слиться в такой позе в таком пространстве? Как мы сюда попали? Какая узкая ванна! Ай! Ой! Аж смешно, что в такой узкой ванне мы смогли удовлетворить друг друга!».

Но, увы; насколько бы нам не было бы хорошо друг от друга, пришла к нам другая пора. Всё в этой жизни когда-то имеет свой конец, своё начало. И пришла к нам пора расставаться. Как это не было бы печально, но нам действительно было уже «пора».

Начали собирать разбросанные наши вещи, заправлять диван, временно бывший нашим ложем, мыть чашки. Глория старалась не смотреть мне в глаза. Казалось, что она даже старается не смотреть в мою сторону. У неё в глазах я заметил то ли грусть, то ли тревогу.

— Постой. Дай я посмотрю. Что это? Ой! Извини, пожалуйста. Я тебе засос поставил. Я не смог себя сдержать в руках.

— Где? А это. Ничего страшного. Накрашу губы, и никто ничего не заметит. Вот так.

— Покажи. Да-а. Ты знаешь, заметно.

— Та, всё равно.

— А дома заметят?

— Мне всё равно. Всё равно догадываются куда я пошла и зачем.

— У тебя такие свободные отношения?

— Давай сейчас не будем обо мне и моих отношениях,– Глория подняла на меня свои глаза. Мне показалось, что я в них увидел тревожную опустошённость. Но, почти мгновенно, её взгляд наполнился необъяснимой теплотой и жалостью.

— Знаешь, я не хочу уходить и не хочу, чтобы ты уходила. Одним словом, я не хочу расстаться с тобой. Я бы хотел…,– она прижалась своей грудью ко мне, положила, склонив, свою голову мне на плечо, а руками обняла за спину.

— Молчи. Не говори этого,– еле слышно прошептала Глория.

С большим нежеланием оторвались мы друг от друга, оделись, собрались, вышли из квартиры, закрыли дверь. Вызвали лифт. Вошли. Спустились. Вышли на улицу. Пошли по направлению к метро. По дороге старались молчать. Хотя и многозначительно переглядывались.

Зазвонил её телефон.

— Да,– как обычно тихо произнесла она.– Я – возле метро. «Проспект Гагарина»,– Глория посмотрела на меня извиняющимся взглядом.– Нет, не надо. Я скоро буду.

Дошли мы до перекрёстка. Дальше вместе мы не могли идти.

— Мне было безумно хорошо с тобой,– сказал я, не имея больше никаких слов.

— Мне тоже. Позвони мне. Обязательно,– немного помолчав,– давай встретимся через неделю, в следующий вторник, здесь же, в час.

— Я бы хотел, чтобы этот вторник наступил сейчас и никогда не заканчивался.

Украв от окружающих друг у друга поцелуй, мы распрощались.

Не совсем осознавая, что я делаю, я побрёл пешком приблизительно в ту сторону, куда мне надо было...............

Я заварил то ли чай, то ли кофе (мне было не до того, чтобы понимать, что я делаю). Не поднимая глаз, подал одну из чашек Глории. Мы переместились к окну, закурили, чашки поставили на подоконник. За окном лето. Видны зелень деревьев, здания каких-то заводов, слышны звуки ездящих автомобилей, далёкие голоса людей, щебетание каких-то птичек.

Перекинулись несколькими, ничего не значащими фразами. Уставились в окно. Воцарилась тишина; и только зелень деревьев, здания каких-то заводов, слышны звуки ездящих автомобилей, далёкие голоса людей, щебетание каких-то птичек. Взгляд Глории в эти мгновения был нейтральным, глаза слегка прищурены. Оторвали свои взоры от окна, повернулись друг к другу, снова о чём-то поговорили, испили (то, что я заварил) каждый из своей чаши, затянулись дымом сигарет. Обратили свои взоры друг на друга. В глазах Глории промелькнули какие-то весёлые нотки.

— Может, ты меня поцелуешь? – то ли спросила, то ли попросила Глория, глядя при этом на меня улыбающимися глазами.

Я склонился к ней. Обнимая её одной рукой за талию, прильнул своими губами к её губам. Она закрыла глаза, запрокинула голову, свои руки она положила мне на грудь. Я прижал её талию сильнее к себе, второй рукой обнял её за плечи, прижался к её груди. Её руки, нежно касаясь моего тела, обняли мою спину. На мгновение мы оторвались от губ друг друга, чтобы набрать ещё воздуха в груди для следующего поцелуя.

Следующий поцелуй был ещё слаще предыдущего, ещё более головокружительный. Я начал стягивать с Глории сначала блузку, потом юбку. Она мне помогала в этом. По пути в комнату мы сняли с Глории лифчик. Я тоже старался успевать снимать свою одежду вместе с её раздеванием. До кровати мы добрались в трусах.

Посадив Глорию на диван, я продолжал осыпать её поцелуями. Оторвавшись от её губ, я принялся целовать её лицо, шею, плечи, грудь, живот, плавно опускаясь на пол. Она, с закрытыми глазами, тяжело дышала, хватала губами воздух, беззвучно постанывая. Руки её были разбросаны на диване. Целуя её живот, я спускался поцелуями всё ниже и ниже. Когда я засунул свой язык и провёл ним между резинкой её трусов и кожей, она вздрогнула всем телом, выгнулась, выпустив звук стона не то блаженства, не то душевной боли и взяла мою голову руками, остановив на мгновение мои движения. Затем, оторвавшись от её тела и переведя дух, я начал целовать её пупок. При этом я положил её ноги мне на плечи, а руками начал снимать её трусики, упёршись грудью в её вульву. Не отрывая своих губ от её тела, я добрался поцелуями до её груди, сняв трусики до бёдер. Взяв её сосок губами и осыпая его поцелуями с посасыванием, я снял её ноги с плечей моих, свёл их вместе и согнул в коленях, прижав к её груди. Оторвал свои губы от её тела, снял с её бёдер трусы. Она, сидевшая на диване, запрокинув голову, опустив на диван обессилившие от блаженства руки, не противилась мне в том, что я опустил на пол её ноги, немного развёл её колени и, поглаживая её бёдра, живот, снова бёдра, потом снова живот, позволил себе какое-то время бесстыдно рассматривать её наготу. Казалось, она была обессилившая. Наверное, именно этим она и была прекрасна в эти сладострастные мгновения.

Её лобок был аккуратно подбрит, а оставленная тоненькая полоска волос вокруг половой щелочки, прикрывающей клитор, была аккуратно подстрижена.

Трудно даже сказать дышала ли она в эти мгновения. Казалось, она затаила дыхание, собирая силы и ожидая когда я опять продолжу то, что я начал делать с ней.

Я не стал её мучить ожиданиями. Нежно поглаживая её тело, я начал целовать его, приближаясь в поцелуях всё ближе и ближе к тому сладкому, тёплому и уже давно влажному её месту, о котором так много разными людьми всех времён и народов сказано (но, как это ни печально,– всё больше пошлых) слов.

Она совсем, казалось, перестала дышать. Но я чувствовал, как она хочет! и пытался угадать: чего именно в это мгновение. Я боялся ошибиться, но мне казалось, что она согласна со всем, что я делал с её телом, лишь бы я делал это только хорошо!

Стоя на коленях перед диваном, на котором она сидела, я, поглаживая внутреннюю сторону её бёдер, ещё немного раздвинул её ноги и приподнял их, поставив ступни её себе на ноги. Её вульва была так рядом! Она так хотела! Я заметил, что кожа её губ была тёмной, а, когда я руками принялся помогать своим губам удовлетворять её, моему взору открылись внутренние губы её, которые были нежно-розового цвета. На мгновение я прекратил свои поцелуи и снова засмотрелся на неё. Наверное, я ещё не видел до сих пор такое оригинальное решение цветовой гаммы, которое принял Создатель, сотворивший Глорию. Возможно, что Он и создал её для любви. Для любви не Земной. Тем, как она принимала ласки, она возбуждала меня до потери чувства реальности, чувства времени и пространства, чувства земного притяжения мыслей. Казалось, что, когда она получает телесные ласки, то её нет в нашем Земном мире. Она где-то летает. И, чем больше ей хорошо делаешь «хорошо», тем выше и дальше она летает. И, чтоб догнать её, делаешь ей ещё больше и лучше «хорошо». Но угнаться за ней невозможно. Она всё равно где-то впереди тебя; блаженно целуя её тело, душевно возносишься куда-то ввысь, но она всё равно,– и дальше и выше.

Мгновение разглядывая её красивые места, я дал ей возможность перевести дух и набрать в лёгкие воздух, чтобы, когда я впился губами, одновременно целуя и клитор и половые губы её, введя при этом в мокрое влагалище свой язык насколько это было возможным глубоко, она со стоном выпустила его (воздух) выгнув спину и выделив порцию сладострастного любовного сока женщины прямо в мой рот.

Тяжело дыша, я оторвался от удовлетворённого тела Глории. Посмотрев на неё, я был доволен собой. Я смог доставить ей удовольствие! Через какое-то время мы оба уже дышали равномерно. Мысленно мы оба были уже на Земле.

Я смотрел на её лицо, разглядывая её губы, глаза, брови. Она подняла веки, открыв свои зелёные глаза. Мне её глаза казались бездонным океаном, в водах которого можно было либо купаться, нежась в его теплоте, либо утонуть, не выдержав натиска его холодных волн.

— Ты прекрасна! – всё, что я смог выговорить глядя в её глаза, глубоко вздохнув.

— Ты что, наблюдал за мной? – сказала она, застенчиво прикрыв свои зелёные глаза веками.

— Я не могу оторвать от тебя своих глаз. Хочу на тебя насмотреться.

— А я не думала, что ты такой смелый.

— Ты думала, если я молчу или не совершаю каких-то поступков, то это потому, что я застенчивый?

Ещё пара каких-то фраз. Душеоткрытые улыбки. И бездонный океан её глаз… Глаза её для меня такие большие, что кроме них я не вижу больше ничего. Купаюсь в зелени этих глаз, трогая пушистость ресниц, окаймляющих эту зелёную красоту.

Не выдержав давления зелёного океана на мою душу, я снова накинулся на Глорию с поцелуями. На этот раз я уже забрался к ней на диван. Целовал, целовал, целовал… И она тоже впивалась в мою губы поцелуями. Потом, подложив небольшую подушку под её красивые ягодицы, согнув в коленях и прижав к груди её ноги, я, поглаживая ягодицы и внутреннюю сторону её бёдер, снова прильнул поцелуями к её половым губам, клитору, внутренним половым губам, возвышая тем самым её в душевном полёте над Землёй и всем нашим бренным миром всё выше и выше. Своим полётом она увлекала меня за собой ввысь. Я всё меньше и меньше понимал происходящие наши действия и действия или бездействия вокруг нас. Доведя её и себя до пика блаженства, я одной рукой чуть-чуть сильнее прижал её ноги к её же телу, а второй, прислонил головку своего члена к её клитору, слегка надавил на него, провёл головкой члена по клитору вверх и вниз, провёл головкой по влажным и, казалось, горячим и трепещущим, половым губам. Вставив головку члена между половых губ, поочерёдно слегка надавил на каждую из них, и замер на мгновение, как будто собираясь с силами для ответственного, всерешающего действия. Потом мой член вошёл в неё и я начал двигать разными частями своего тела, концентрируя всё внимание на своём члене, желая как можно больше передать с его помощью телесных удовольствий для Глории. Её глаза были закрыты, а я – наоборот, до сих пор не мог никак оторвать взора своего от неё.

.......